28. Сомнения

Совещание с воеводами прошло ожидаемо напряженно. Само собой, никому не пришлось по душе изменение планов, но у большинства хватило ума промолчать. Кроме Скарва, тот вновь посмел высказаться против решения своего царя. В последний раз. Несмотря на общее воодушевление, а может, и благодаря ему, Корвус и без лишних пререканий был на взводе: слишком многое нужно решить здесь и сейчас, не имея целостного представления о вероятных препятствиях, о истинной мощи врага да, Бетхор бы их всех подрал, даже о собственных возможностях. Потому-то Корвус и не отказал себе в удовольствии пополнить численность будущих жертв для Бога-Ворона. Нельзя сказать, что его теперь уже бывший полководец был неправ. Вести такую армию через ущелье Теоран, безусловно, дурная идея, десятки тысяч человек, зажатые меж высоких склонов, растянутые на двадцать верст — хуже ловушки не придумать. Но другого пути Корвусу никто не предоставил.

Как только брань выволакиваемого солдатами Скарва стихла, Корвус распорядился об изменениях в строю, укреплении арьергарда и увеличении числа патрулей — на случай если Зарина, вместо того чтобы благодарить судьбу, решит догонять прошедшее мимо войско — и отпустил своих военачальников.

— Ну а что будешь делать со своим сбежавшим суженым? — поинтересовался Раунхильд, как только они остались наедине.

— Сам вернется, куда он денется. Бог-Ворон недвусмысленно обозначил его роль, — Корвус оторвал взгляд от карты: — Ревнуешь?

— Упаси мудрый бог, — фыркнул жрец, нахмурившись. — А должен?

В ответ Корвус усмехнулся и вернулся к созерцанию раскинутых перед ним на столе бумаг.

— Знаешь, как он его назвал? Ключом к югу.

— Не сочти за грубость, но драл я двери с такими ключами, — сердито проворчал Раунхильд.

Звонкий хохот сорвался с уст Корвуса и заставил его жреца еще больше посмурнеть.

— Пожалуй, промолчу, — довольно хмыкнул Корвус.

— Прости, что не разделяю твою радость, — Раун навис над столом, опершись о него обеими руками. — Просто не чувствую себя готовым.

— К чему именно?

— Да ко всему. Поначалу мы рассчитывали, что у нас срок до весны. А выходит, что? Несколько недель, месяц? Почему так скоро? Где мы ошиблись? Между гибелью Бетхора и Ифри прошло куда больше времени.

— Белый Ткач нетерпелив, его гонит голод. Не мои слова.

— Глупо спрашивать, можем ли мы кем-то пожертвовать?

— Глупо. Нам же потом выйдет боком.

Корвус строго взглянул на Раунхильда. Он понимал природу одолевающих того сомнений, но не мог позволить им взять верх над жрецом.

— Соберись, Раун, иначе я решу, что твой подход не сработал и ты не справляешься.

Раунхильд опустил взгляд и сжал край стола так, что побелели костяшки пальцев. Наверное, вышло жестче, чем он того заслуживал. Извиниться бы, да что толку, кому, как ни Рауну, знать, что сожаление не входило в тот скудный запас подвластных Корвусу чувств.

— Ты прав, не справляюсь, — не сразу отозвался Раунхильд. — Ума не приложу с чего начать подготовку жрецов.

— Успеется, — смягчился Корвус. — Сперва пересечем Теоран, а после уже решу, сколько жрецов понадобится и каким рунам их обучить. А сейчас, пока полки перестраиваются, давай напомним моим любезным воителям, во имя кого мы тут проливаем кровь и чем чревато осуждение его и моей воли.

— Хочешь казнить Скарва?

— Да. И как можно зрелищней. Чем громче он будет кричать, тем тише будут переговариваться другие недовольные. Устроишь?

— Куда я денусь, — Раун оттолкнулся от стола и шагнул в сторону выхода. — Что-то еще?

В ответ Корвус отрицательно качнул головой и Раунхильд ушел, оставив своего царя один на один с непрошенными мыслями. Которые час от часу становились все беспокойнее. Он, конечно, не ожидал возвращения Ривана сразу на рассвете, но пока жрец не окажется рядом, Корвус не мог оценить в полной мере собственные ресурсы. Неопределенность раздражала. Была бы воля Корвуса, он бы и с места не сдвинулся, покуда жрец не вернется, но ситуация того не позволяла. Нельзя терять время, после перестроения необходимо продолжить путь. И все же, он снова сам по себе или может рассчитывать на ценные советы? Станет ли жрец его догонять? Не рискует ли тот оказаться в руках гвинландцев?

Корвус устало потер переносицу. Хватит, хватит пустых дум. Бог-Ворон не позволит Ривану оставить своего сына, но может вновь разыграть все так, как ему заблагорассудится. И от Корвуса тут ничего не зависит. В конечном счете не имело значения, на чьей стороне окажется жрец, свою основную задачу он все равно выполнит.

Сборы лагеря подходили к концу, перегруппированные корпуса приготовились к маршу, а бойцы авангарда и их командиры с опасливым любопытством наблюдали за возведением костра вокруг крепкой жерди да за ожидающим своей скорбной участи Скарвом. Воевода, сидя на коленях на голой земле, отчаянно всматривался в лица окружающих, ища поддержки, но его полк был отдан под командование Вирфуса и переброшен в арьергард, окрест Скарва не было ни единого знакомого солдата.

Когда же в поле зрения бывшего полководца оказался Корвус и сопровождающий его Раунхильд, он затараторил:

— Ты всех их погубишь, не в Теоране, так в проклятой пустыне. Ты зашел слишком далеко, Государь, — презрительно процедил Скарв. — Гаршаан тебе не по зубам.

Корвус молча, не удостоив воеводу ответом, остановился на удалении от костра, Раунхильд же подошел вплотную к Скарву. Тот попытался вскочить, но конвоиры тут же прижали его на место.

— Неужели вы не видите, — повысил он голос, — эта война закончится, только когда нас всех принесут в жертву.

— Он тебя когда-нибудь подводил? — тихо проговорил обычно безмолвный в таких случаях Раунхильд, вынимая из-за пояса ритуальный нож. — Хоть раз не оправдал возложенных надежд?

— Думаешь, тебе и твоим жрецам все сойдет с рук? — продолжал шипеть Скарв даже тогда, когда Раун крепко ухватил его за подбородок и начал аккуратно выводить тонким лезвием руну на лбу. — Думаешь, вам не достанется? Открой глаза, Раунхильд. Или я ошибаюсь, и ты наоборот видишь куда больше, чем мы, а? Может, ты ему и постель греешь? — едко хохотнул Скарв, но сиплый смех мгновенно сменился сдавленным вскриком, и Корвус был готов поклясться, что услышал скрежет кончика ножа по кости.

На лице Раунхильда же не дрогнул ни единый мускул. Он закончил с руной, прошептал одними губами моление Богу-Ворону и отпустил воеводу, позволив конвоирам увести того к жерди. Пока привязывали и поджигали поленья, Скарв изрыгал яростные проклятия, избавляя Корвуса от необходимости что-то объявлять своим солдатам по этому случаю: богохульства в возгласах бывшего воеводы хватило бы на весь его полк. Когда же языки пламени принялись за одежду и кожу полководца, бравые крики сменились бессвязными воплями страха и боли. Именно тем, что хотел услышать сегодня Корвус. Раунхильд завершил ритуал еще одной беззвучной молитвой и вернулся к своему царю, повернувшись к костру и бьющейся в агонии жертве спиной.

Нет, Корвус был не прав, совсем не прав в отношении него, Раун справлялся, как никто другой. А ведь душу его жреца Бог-Ворон не выворачивал наизнанку, калеча и лишая сострадания, если за эти годы внутри Раунхильда что-то и сломалось, то это дело рук самого Корвуса.

— А где Халь? — вдруг Корвус понял, что кого-то не хватает.

— Напоил его сонным молоком и отправил отсыпаться после ранения в обоз, — ответил Раунхильд. — Это зрелище точно не для него.

— Ранения? — удивился Корвус. — Что я пропустил?

— Ничего серьезного. Жреца твоего, видимо, не поделили с его защитницей, — Раун наклонил голову, указав на что-то позади: — А вот и он, легок на помине.

Раунхильд отошел в сторону, а Корвус, обернувшись, ожидал увидеть упомянутого Хальварда, но к нему уверенным шагом приближался Риван. Выбрал время, ничего не скажешь. Жрец бросил сердитый взгляд на костер, но, к облегчению Корвуса, темпа не сбавил.

— Не беспокойся, — проговорил Корвус, едва сдерживая довольную ухмылку, как только Риван подошел. — Это один из моих командиров, посмевший выступить против слов Бога-Ворона. Твоих слов.

— Это будет одним из условий, — голос жреца не дрожал, как ранее, но в глазах прочиталась искренняя скорбь, стоило ему ощутить причастность к происходящему. — Я хочу знать, что будет говорить Бог-Ворон моими устами, я должен быть уверен, что не приношу зло в этот мир.

Корвус был, надо признать, поражен, и нет, не храбростью жреца, ставившего условия царю, а тем, как Риван идет на сделки с собственной совестью, не только намереваясь присоединиться к Корвусу, но и нарушая жреческие обеты. Даже Раунхильд, который уже давно вышел за рамки общепринятых традиций, которому Корвус дозволял практически все, не спрашивал о разговоре с Богом-Вороном, оставаясь верным обычаям.

— А если тебе не понравится, что он говорит?

— Тогда я лучше умолкну навсегда, отрекшись, — а вот тут голос Ривана дрогнул, но он явно не лгал.

— Хорошо, — согласился Корвус. — Каковы же твои другие условия?

— Моя спутница, она отправится со мной и ей ничего не должно угрожать.

— Если она не станет бросаться на моих людей, то рад считать ее своей гостьей, будь она хоть морской жрицей.

По смущенному взгляду Ривана Корвус понял, что попал где-то очень близко.

— И последнее, — жрец вновь посмотрел на жертвенный костер за спиной Корвуса. — Ты сказал, что северяне больше не пострадают от твоей армии. Я хочу, чтобы это касалось всего мирного населения, независимо от того, откуда они родом и каким богам поклоняются. Довольно невинной крови.

— Хорошо, — повторил Корвус, снисходительно улыбнувшись, и протянул жрецу руку. — Я принимаю твои условия.

Риван недоверчиво уставился на покрытую шрамами ладонь, шумно выдохнул и стиснул ее в коротком рукопожатии. Это прикосновение окрылило не меньше, чем первые опыты общения Корвуса с «той стороной», вселяя уверенность в собственных силах. Теперь-то все встало на свои места. Теперь-то сомнениям не было места в мыслях колдуна.

Корвус осмотрелся в поисках Раунхильда, желая вручить в его руки заботу о Риване, ведь что-что, а спокойнее тому будет среди своих, нежели рядом с Корвусом, но вниманием старшего жреца завладел кто-то из его подопечных. Помрачнев хлеще, чем утром, Раун направился было следом за этим жрецом, но встретившись с Корвусом взглядом, подошел к своему царю.

— Что на этот раз? — все довольство как рукой сняло при виде встревоженного лица Раунхильда.

— У меня трое жрецов вскрыли себе глотки.