Две недели промчались очень быстро, только успевай помахать на прощание рукой. Чарльз зря волновался: за это время он вполне успел привыкнуть к новым порядкам. Уроки в два раза дольше, на лекциях не ставят оценки, готовить приходится самому (это, пожалуй, самое ужасное), а за твоей учёбой никто не следит. В конце концов, положительных моментов оказалось куда больше. Из них можно бы было составить целый список.

Пункт первый: просто огромная библиотека. Прямо такая, о какой можно мечтать, будучи заядлым книголюбом. Светлая и просторная, с лёгким запахом древности и длинными рядами деревянных стеллажей. Как сказал бы Шон, — рай для когтевранца. И Чарльз сразу нашёл для себя идеальное местечко. Оно находилось на границе, где сходились труды по истории и коллекция научной фантастики, собранная преимущественно стараниями студентов. Это был небольшой закуток, всего два столика. Окно между ними выходило на двор, где то и дело болтались студенты, так что, с одной стороны, ты находился в одиночестве, а с другой — не был совсем одинок.

В первый же день Чарльз набрал себе столько книг, сколько вообще позволялось выносить из библиотеки — пять штук. Библиотекарша как-то странно на него посмотрела, записывая на его имя сборник Рэя Бредберри, «Природу пространства и времени» и учебники, которые им советовали как можно скорее приобрести. Наверное, её подозрение вызвал через чур воодушевлённый вид Чарльза.

С тем же видом он добрался до общежития, почти физически ощущая, как книги греют спину сквозь ткань рюкзака, и радуясь каждый раз, когда они переваливались у другой стенке, будто подначивая его идти быстрее. «Господи, какой же я гик» — всплывало иногда в голове, но эту мысль тут же вытесняло предвкушение от вечера в компании кружки какао и хорошей истории.

На библиотеке хорошее не заканчивалось. Другим важным пунктом было невероятное ощущение гордости за проделанную работу. В школе такого не доставало. Обычно учителя просто задавали какие-нибудь простые номера или чтение параграфа, так что, быстро разделавшись с домашкой, Чарльз только облегчённо вздыхал и шёл заниматься другими делами. В институте простой домашки не было. Зато появились эссе, рассуждения, публичные выступления с докладами, на которых тебя действительно слушали и задавали вопросы.

Свой последний доклад Чарльз закончил около двух ночи, когда в комнате было уже темно, но какое это было волшебное ощущение! Такое сложное, многостороннее, оно включало в себя приятную усталость, как после хорошей тренировки, знание, что ты выложился как мог, и предвкушение завтрашнего выступления. Чарльз нажал на кнопку печати и ещё несколько секунд зачарованно смотрел, как из принтера вылезают листки со свеженапечатанным текстом, а потом прижал их к губам, пока те были ещё тёплыми. Вокруг было так тихо и темно. Сердце билось в каком-то новом ритме. Всё вокруг походило на кадры необычного фильма, и Чарльз, восприимчивый к новым ощущениям, той ночью долго не мог заснуть.

И, конечно, он не мог не думать о новых учителях. Преподаватель логики, жёсткий приверженец рационального мышления, на своём уроке делал отсылки на "Стартрек" и шутил на тему сюжетного тропа «похоже иногда рациональность — не самая лучшая стратегия». И Чарльзу, который просто ненавидел этот троп, хотелось зааплодировать.

Социологию вела пожилая женщина в маленьких прямоугольных очках — миссис Стивенсон. Она обладала очень своеобразной манерой повествования, что способствовало появлению многочисленных пародий в коридорах. Стоило ей один раз забавно выделить интонацией предложение, как это предложение уже начинало дублироваться повсюду. Однажды она заметила такую пародию на себя, и, глядя на испуганные её появлением лица учеников, сухо и по-ведьмински засмеялась. Когда ученики облегчённо выдохнули, Стивенсон, не прекращая смеяться, сказала:

— Ещё раз увижу, и пародия станет вашим единственным способом заработка.

После этого её больше не пародировали.

Преподаватель английского была полноватой, доброй и обещала в первый семестр поставить автомат тем, у кого не будет ни одного пропуска.

Профессор зарубежной литературы перед занятиями читал Лермонтова. Кажется, в оригинале.

Ну и… С наибольшим волнением Чарльз думал о профессоре Леншерре. Не потому что он был особенно строгим, как все считали, нет. Чарльз довольно быстро раскусил этот слух, созданный, наверное, самим профессором.

Просто тот случай с флешкой, и спор на уроке, и их завтрак, и то, что на флешке потом не оказалось никакой дополнительной работы, чтобы не грузить студента в первые дни — всё это вместе его смущало. Чарльз продолжал работать на уроках, чтобы поддерживать планку хорошего ученика, но одновременно волновался, что профессор его тихо ненавидит. Не всегда волновался, конечно. Иногда он был на сто процентов уверен, что все его обожают. Иногда он твёрдо знал, что никому до него нет дела. И изредка — лишь изредка — ему в голову приходила мысль, что отношение к нему других людей может быть более сложным, чем в детских мультиках. Например, оно может изменяться от ситуации к ситуации. Или сочетать в себе интерес и раздражение, скуку и насмешку.

Но настолько глубоко Чарльз задумывался нечасто.

Итак, две недели промчались очень быстро. На улице окончательно утвердилась холодная осень. Трава с утра стала покрываться изморозью, зачастили дожди. Вышел номер «Сверхъестественного», с тематическим осенним оформлением. Всё это время Рейвен старалась не давить на Чарльза работой слишком сильно, чтобы тот мог освоиться в институте, но теперь, по происшествии двух недель, она вполне справедливо потребовала статью. Ту самую, «суперскую», которую он обещал.

Это был вечер субботы. Они собрались все вместе в редакции, чтобы выпить чаю, поболтать о разном и обсудить перспективы. Разговор, как часто бывало в их компании, зашёл в какие-то заоблачные дали.

— Каким я вижу идеальный мир? — задумался Хэнк, — Что, прямо совсем идеальный? Я просто не думаю, что это возможно.

— Хотя бы в какой-то степени лучше нашего, — сказал Шон. — Ну давай, включи фантазию.

— А ты как его видишь?

Шон улыбнулся, не давая ответа. Должно быть, он хотел выглядеть загадочно.

— Я знаю, идеальный мир Шона — рассмеялся Чарльз. Ангел одновременно с ним закивала и предложила сказать на счёт три. Чарльз дочитал до трех.

— Потерриана, — предположила Ангел.

— Хогвратс, — одновременно с ней сказал Чарльз.

Шон сконфузился.

— Да ладно, зато у тебя есть чёткие стандарты, — похлопал его по плечу Алекс. — Хэнк вон с трудом может два слова связать.

— Дайте ему подумать, — вступилась за парня Рейвен.

— Просто алгоритм поиска его идеального мира записан на этом… — Алекс защёлкал пальцами, — Ну, такой медленный язык программирования.

— Пайтон, — машинально подсказал Хэнк.

— Во.

Наконец Хэнк вздохнул и проговорил:

— Мне только пришло в голову, что было бы идеально иметь возможность бесконечно сжимать любой файл без потерь, включая текстовые файлы, но это что-то из области фантастики.

— В таком случае, из тебя вышел бы скучный фантаст, — констатировал Шон. Хэнк пожал плечами, а Шон повернулся к Алексу.

— А ты? У тебя какой идеальный мир?

— Хрен его знает. Наверное, что-то типа распространения разумной жизни по всем галактикам и космического туризма. Было бы круто.

Шон кивнул и повернулся к Чарльзу.

— А у тебя?

— Это что, социальный опрос?

— Просто интересно.

— Ну-у-у…

Чарльз уже знал ответ, потому что не раз фантазировал на похожую тему, и сейчас просто пытался сформулировать мысль как можно более красиво. Наконец он протянул:

— Мне хочется, чтобы каждый человек имел свою мутацию, подчёркивающую индивидуальность. И для каждой мутации было бы применение, которое ей в наибольшей степени подходит. Например, тот, кто управляет водой, мог бы стать пожарным. А какие-нибудь боевые мутанты объединились бы в отряд, чтобы поддерживать порядок. Отряд людей «икс». За счёт такой оптимизации общество стало бы совершеннее.

Некоторое время после его ответа все молчали, после чего Рейвен неловко пошутила:

— Я думала, ты за свободу личности и всё такое.

Чарльз нахмурился.

— Так и есть.

— Но ты только что придумал концепт, в котором судьба человека предопределена с рождения, хотя сам скептически относишься к той же астрологии, потому что она ограничивает свободу.

— Я… — начал Чарльз и остановился. В его голове быстро-быстро затикали механизмы мышления, вычисляя достойный аргумент в свою защиту.

— Ну?

— Я… Не смотрел на это с такой стороны, — вынужден был признаться Чарльз.

— Ага, — победно воскликнула Рейвен. — Кстати, как тебе тема для статьи? «Какие социальные разногласия могут возникнуть в мутантском обществе». По-моему, прикольно.

— Да, наверное, — неохотно протянул Чарльз.

— Не вижу твоего энтузиазма.

Ксавьер вздохнул.

В последнее время он никак не мог осилить больше абзаца за раз, а возвращаясь к написанному испытывал отвращение и всё стирал. Нежданно-негаданно к нему подобрался сказочный зверь, в которого не верили многие из творческого комьюнити — творческий кризис. Или это был не он. Чарльз не знал, но статьи продолжали не писаться.

— Я потом обдумаю получше, — увильнул от разговора он. — Кстати, если бы у вас была мутация, то кем бы вы хотели быть?

— О-о-о! — воскликнул Шон воодушевленно. — Ща придумаю.

Чарльз облегчённо выдохнул, поблагодарив все известные божества за то, что создали такого человека, как Шон.

— Я бы хотела летать, — сказала Ангел. — Очень сильно.

— Я бы тоже хотел летать, — сказал Шон. — А вот ты бы скорее плевалась ядом.

— Я могу и летать, и плеваться ядом, — съязвила Ангел.

— Я не хочу себе способность, мне и так хорошо, — сказал Хэнк. — Разве что, быть супер-умным.

— Ты и так супер-умный, — заявил Алекс. — Столько языков знаешь.

— Я знаю только английский, — возразил Хэнк.

— А как же C++, пайтон, Java…

Хэнк засмеялся.

— Нет, серьёзно, — улыбнулся Алекс. — Вообще ничего не хочешь?

— Вообще ничего, — отсмеявшись, сказал Хэнк. — А ты?

— Телепатия. Крутая штука. Или подожди… Предметы двигать — это что?

— Телекинез, — одновременно ответили Чарльз и Хэнк.

— А-а, ну вот. Хочу быть телекинетиком.

— А будешь телепузиком, — сказал Шон, прыснув.

— Пиздец ты каламбурщик, — с сарказмом протянула Ангел, пока тот не мог успокоиться.

Стало довольно шумно, для компании из шести человек. Тема зашла на ура — каждый хотел высказаться.

— А я бы хотела превращаться в кого хочу, — сказала Рейвен. — Захочу — буду президентом Штатов. Захочу — стану Алексом и буду двигать предметы.

— Это читтерская способность! — воскликнул Шон. — Я тоже так хочу!

— У тебя уже есть две способности, — сказала Ангел. — Крылья и несмешной юмор.

— Кто сказал, что я буду летать на крыльях? — мгновенно ответил Шон, пропустив вторую часть предложения мимо ушей.

— А на чём?

— На личном самолёте, — пошутил за него Алекс. — Способность называется «большой счёт в банке».

Им пришлось подождать, пока Шон снова успокоится и отдышится после шутки Алекса, прежде чем он смог предложить свою версию:

— Я буду летать на силе своего голоса. Я же Банши.

— Это как? — не понял Алекс.

— Буду орать на землю, — ответил Шон, снова задыхаясь от смеха.

На этот раз его смех в совокупности с картинкой орущего на землю Шона, заразил остальных. Они смеялись долго. То и дело кто-то подливал масла в огонь какой-нибудь короткой фразой, и приступы смеха начинались снова. Это продолжалось, пока Ангел случайно не пролила чай, и остальным не пришлось спешно искать тряпку.

Пока девушка вытирала лужу, которая успела затечь далеко под диван, Чарльз понял, что единственный так и не высказался насчёт своей способности.

— А я бы хотел читать мысли, — вздохнул он, падая на свой стул.

— Чтобы знать, о чём думают девушки? — предположил Шон, виляя бёдрами и бросая взгляд в сторону Ангел.

— Я даже жопой вижу твою ухмылку, Шон, — послышалось от Ангел.

Чарльз пожал плечами.

— Да нет. Просто хочу знать, как в голове у людей рождаются определённые образы и идеи. Из-за чего это происходит. Вы же слышали эту штуку, что любое исследование человеком самого себя по идее является субъективным?

Судя по ответному молчанию, они не слышали. Настроение объяснять у Чарльза почему-то пропало, так что он просто добавил:

— Сравнив своё мышление с чужим изнутри, я смогу узнать очень многое. Возможно, что-то уникальное, что нельзя узнать по-другому.

— Прикольно, — протянула Рейвен без особого энтузиазма. — Что насчёт статьи на эту тему? Ну, знаешь, я все жду от тебя…

— Да-да, конечно, — натянуто улыбнулся Чарльз. — Я постараюсь написать что-нибудь.

В общем-то, он и не ожидал, что у кого-то возникнет желание обсудить с ним вопросы телепатии, и, возможно, поспорить. Просто было бы здорово. Но нет так нет.

Чарльз встал и направился к двери.

— Ты куда? — спросил Хэнк.

— А… — замялся Чарльз, — Я это… Домой. У меня домашки много. Надо кое-что написать там… По истории.

— Леншерр много задаёт? — понимающе кивнул Хэнк.

— Да нет, на самом деле, — смутился Чарльз. — Просто… Мне ещё статью писать.

Хэнк посмотрел на него так, словно всё понял, но обещает никому не рассказывать.

— Ладно, удачи.

— Ага. Всем пока.

В ответ послышалось несколько разноголосых «пока». Чарльз выскользнул за дверь.

***

На самом деле ему всё ещё не хотелось писать, просто садиться работу, когда настроение резко и беспричинно падает было своеобразной привычкой. Чарльз сгреб вещи своих соседей по комнате на край стола и достал толстую тетрадь с ручкой. Тетрадь была совершенно новая, чистая и девственно-прекрасная со своим ровным корешком и пока не исчёрканными листами. Поэтому, чтобы после не сокрушаться после каждой допущенной ошибки, Чарльз размашисто расписал ручку прямо на первой странице. Это тоже была привычка.

Собравшись с мыслями, он начал писать.