Качаться на волнах, путаясь в длинной ткани воздушного одеяния (тетушка назвала его «платьем» и сказала, что так принято ходить на суше среди девушек), и дышать лишь воздухом, не чувствуя больше на шее жабр – было странно и непривычно, а еще – очень волнительно.

Мирана похлопала по воде ладошками, с улыбкой глядя на свои пальцы, сейчас лишенные тонких прозрачно-голубых перепонок, и устремилась так быстро, как могла без хвоста, к лайнеру. Тетя Виола советовала прикинуться жертвой, которую поразила… ам… ам-не-зи-я – потеря памяти, по ее словам – и назвать только свое имя. Чем меньше ты говоришь, сказала она, тем быстрее люди решают все проблемы.

И нельзя сказать в итоге, что она оказалась неправой.

Мирана всплыла рядом с лайнером в облаке своего белоснежного платья (такого же прекрасного одеяния, как и те, что были на танцующих на палубе позавчера девушках) ранним утром, и ее тут же подобрали ошеломленные матросы. По-датски они не разговаривали, но ундина и не стремилась беседовать – она только имя свое назвала, постаравшись показаться как можно более растерянной и несчастной, и ее тут же отправили к здешнему знахарю.

И вот знахарь по-датски уже говорил свободно. Он был в жесткой белой одежде, совсем не похожей на «платье» (видимо, такие одеяния носили на суше только девушки), и называл себя «врачом», что было, как поняла Мирана, просто еще одним вариантом понятий «знахарь» и «лекарь». Этот врач – Отто Матс (вот уж смешное имя! да еще почему-то двойное!) – попытался выяснить у нее, как она оказалась одна посреди океана, но Мирана была к этому готова. Как советовала тетя, она притворилась глупой несмышленой ундиной (всегда так делала, если отец был недоволен чем-то), и это сработало!

Ее оставили в покое довольно быстро – краем уха девушка услышала, как Отто Матс говорил с кем-то за дверью комнаты, называя Мирану «бедняжкой» и «очередной жертвой богатеньких негодяев». Видимо, он решил, что недавно здесь проплывал корабль поменьше, и «сволочи, надругавшись над ней», бросили ее за борт.

Конечно же, в этом не было ни слова правды, но Мирана и не подумала что-либо отрицать. Напротив – на все вопросы она жалобно хлопала глазами, кривила страдальчески губы и жаловалась на то, что совсем ничего не помнит. И – ждала, когда же появится наконец возможность улизнуть от дотошного человека и отправиться на поиски незнакомки, ради которой все это и затеяла.

А с поисками, между тем, стоило поторопиться, ведь тетушка ошиблась – она обещала Миране три лунных цикла для достижения ее цели, но оказалось, что снадобье, которое позволяет быть человеком столь долго, напрочь отнимает голос, а без голоса Миране было не справиться. Потому-то им и пришлось проводить целый обряд, прося о помощи самого отца-Океана. И всеславный отец им ответил, подарив Миране прекрасное девичье тело. Но – отнял время.

Теперь у Мираны было чуть меньше декады, чтобы получить поцелуй прекрасной незнакомки, которую ей предстояло еще найти.

Однако вместе с телом – непривычным, удивительным, человечьим – отец-Океан, кажется, дал Миране еще и удачу. Никак иначе нельзя было объяснить то, что искать свою незнакомку ей не пришлось. Больше того – незнакомка пришла к ней сама.

Вблизи девушка казалась еще более нежной, светлой и неземной – как будто она была воплощенье воздуха или небесных сфер. Да что там – она и ворвалась в комнату, где Мирану осматривал врач Отто, словно свежий ветер. Распахнула дверь, шагнула вперед, принося с собой соленый запах океана с верхней палубы – и вытолкнула из своих легких ласково:

– Отто, душа моя, у тебя здесь, говорят, пациентка?

И, осознав эти слова, Мирана поняла, что совсем пропала. Потому что врач Отто протянул к незнакомке руки, тут же на нее отвлекаясь, и разулыбался с самым довольным видом, как будто то, что его назвали «душой», значило что-то важное.

– Это не просто пациентка, а жертва долгого нахождения в холодной воде. Скорее всего, здесь недавно был еще какой-то корабль, и тамошние негодяи оставили ее за бортом, – заявил он вроде бы удивленно, но в то же время до ужаса самоуверенно, и Мирана тогда пожалела, что теперь у нее нет хвоста, чтобы шлепнуть им его по лицу. Он ведь даже на крупицу к истине не приблизился, а вел себя так, словно знает все-все на свете! И на прекрасную незнакомку Мираны смотрел так, словно она должна тот же час преклониться перед его гением.

Впрочем, девушка этого делать явно не собиралась. Вместо этого она сердечно улыбнулась замершей на своем месте Миране и мягко склонила голову в знак приветствия.

– Я очень рада, что вы оказались на борту нашего лайнера, – в голос ее прокралась смешинка. – Погода для плавания в открытом океане определенно уже довольно прохладная, не считаете?

Кажется, она ни капельки не поверила в высказанную ей с таким пафосом версию.

Мирана тогда расплылась в ответ в глуповато-счастливой улыбке – слишком рада была тому, что незнакомка смотрит на нее и говорит с ней – и отозвалась совершенно невпопад:

– Я Мирана! И я тоже рада! Особенно – тому, что вы говорите на датском.

И, может, ей показалось, но девушка как будто бы поняла, что это «вы» относилось не к кому-нибудь, а именно к ней. Иначе почему, в конце концов, она назвалась в ответ похожим на нежное эхо волн именем «Кайя» – и вызвалась помогать Миране… ап… нет, не так… а-дап-ти-ро-вать-ся к жизни на этом огромном корабле? Она сама усадила ундину в удивительное кресло с колесиками – потому что ходить у той получалось даже хуже, чем она себе представляла (ноги не слушались ее, и больше того – их будто поражало разрядом молнии при каждой попытке сделать хотя бы шаг) – и сама отвезла ее в одну из свободных «кают» – комнат этого огромного лайнера. И даже велела обращаться к ней с любою проблемою!

– Я буду заботиться о тебе и сопровождать всюду, пока ты не сможешь передвигаться самостоятельно, и твоя память к тебе не вернется, – сказала она с улыбкой, когда они оказались в небольшой комнате, в круглое окошко которой пробивались солнечные лучи. – Медперсонал лайнера к таким случаям не приспособлен, и моя помощь им весьма кстати, а тебе будет не так страшно среди мужчин, верно?

И вот теперь Мирана сидела на просторной постели, устланной нежными тканями, которую люди называли «белье», и дивилась тому, как быстро и легко получается у прекрасной Кайи переставлять ноги. Походка у нее была легкая и стремительная, и Миране оставалось лишь любоваться ею.

Кайя (вообще-то у нее тоже было удивительное двойное имя, как у врача, и все встречавшиеся ей на пути знакомые прибавляли к ее второму имени непонятное словечко «фрекен»; получалось забавное «фрекен Гюр», и Мирана всю дорогу старалась не улыбаться, чтобы не показать, что она не знает, что это значит) между тем принесла из своей каюты массу разных вещей и разложила их на маленьком столике и креслах подле постели.

– Я подумала, тебе понадобятся вещи, – сказала она мягким тоном, присев по итогу рядом. – Персонал вряд ли задумается о сменном белье или о расческе, поэтому я принесла кое-что свое и, полагаю, сейчас самое время помочь тебе привести себя в порядок. Что скажешь?

И разумеется, Мирана даже не подумала отказаться от ее помощи – только радостно закивала, не желая вставлять и снова и мечтая лишь слушать и слушать голос прекрасной Кайи, который казался ей куда приятнее и мелодичнее ее собственного.

Так и прошло это удивительное утро подле девушки, ради которой Мирана решилась пойти на эту опасную авантюру. Ей помогли искупаться в теплой пресной воде и даже вымыть волосы горькой душистой пеной, которая на вкус была совсем не такая же, как на запах, помогли облачиться в сухое просторное платье и какой-то другой вариант белья – не для постели, как оказалось, а для человеческого тела, – помогли удержать в дрожащей ладони ложку с горячей жижей, которую называли «бульон»…

Прекрасная Кайя много в чем помогла ей – и это был только первый день, который они провели вместе. В этом дне фрекен Гюр, сама того не подозревая, была ее помощницей в освоении новой, чуждой Миране жизни, а сама Мирана была для нее пациенткой, не держащейся на ногах от долгого пребывания в холодной воде. И, наверное, с точки зрения самой Кайи это был совершенно обычный день – ведь, кажется, в такой помощи людям и заключалась ее работа, – но все же… Конец этого дня был совсем другим.

Потому что на закате Кайя выкатила кресло Мираны на верхнюю палубу лайнера и, глядя перед собой в бескрайнюю даль вечернюю даль, вдруг сказала:

– Знаешь, совсем недавно я стояла вот здесь же, и после заката мне почудилось из глубины океана как будто бы чье-то пение, – лицо у нее при этом вновь сделалось мечтательно-ласковым, совсем таким же, каким Мирана видела его всего пару дней назад. Тогда, когда пела ей от зари до зари, зачаровавшись собственным голосом – и полным неги восторгом в чужих чертах. – И вот я подумала, – продолжала между тем прекрасная фрекен Кайя, – а может, это как раз была ты? Удивительным образом оказавшаяся посреди океана девушка, которая совсем ничего не помнит и как будто даже не знает, как правильно переставлять ноги, м? Современная Русалочка, разве нет?

Она обронила этот вопрос с легкой смешинкою, этак шутливо и словно бы между прочим, чтобы просто немного повеселить ее этим предположением – но в Миране от этих слов будто бы все запело. Потому она, загадочно улыбнувшись, подняла на прекрасную Кайю лукаво-ласковые глаза – и выдала:

– А ты, значит, видела в сумраке перелив чешуи моего хвоста?

И – весело рассмеялась.