Она тихо застонала в блаженстве, откидывая голову назад и прикрывая глаза в наслаждении. Господи, насколько прекрасно иметь возможность отмокнуть в тёплой воде!

День был отвратительным. Он был напряжённым, полным лицемерия и… да, отвратительным. Впрочем, такими были и предыдущие два дня.

Встречи с правителями-наместниками Срединных Земель, призванных в Народный Дворец Джонатаном Ралом, но на деле приехавшими заключить сделку с Сайлосом Латрейном. Многочасовой бессмысленный совет, на котором эти же правители с лёгкостью согласились послать больше войск к границам Республики. И… странные знаки внимания со стороны президентского сына.

Илейн глянула в сторону, на небольшой столик посередине комнаты, где красовалась простая, но изящная ваза, совсем потерявшаяся на фоне пышного букета поздних георгинов. Илейн не любила георгины. Красивые и пышные цветы, увы, так безобразно отцветающие: узкие лепестки опадали, а те, что оставались, жалко скукоживались, и создавалось впечатление, будто бутоны лысели. Ей больше нравились аккуратные букетики ярких маленьких васильков, по мере увядания постепенно теряющие краски, словно седеющие. И, кажется, от запаха этих георгинов у Илейн болела голова. 

Но Антонио Гонсальес так смотрел на неё, протягивая букет, девушка не смогла отказать. Он смотрел на неё, словно преданная собака, и Илейн такой фанатичный трепет даже напугал. Было в нём что-то… липкое. Она только надеялась, что ей показалось, и это просто была благодарность молодого человека за произошедшее на приёме. 

Боже! Илейн правда надеялась, что расслабление после очередного тяжёлого дня поможет унять эту проклятую головную боль. Девушка спустилась чуть ниже, позволяя горячей воде дойти чуть ли не до самого подбородка. Возможно, слишком горячей. Разве она не должна была уже остыть? Впрочем, Илейн сама хотела искупаться именно в горячей воде. Должно было быть хоть что-то хорошее в этом отвратительном дне.

Сегодня Илейн проходила очередную проверку от Латрейна. Ему нравилось наблюдать, как Илейн делает всё, что бы он ни приказал. Даже играет роль не понимающей ситуации дурочки, чтобы у кучки зарвавшихся дворян был повод сказать свои бессмысленные оправдания. А у Латрейна –насладиться этим фарсом.

Под испытующе-восторженным взглядом иномирного, издевательски приподнявшего бровь, Илейн сжала кулаки, но сказала, что от неё ожидали:

– Волшебник Рал, отправление такого количества волшебников к границам Республики может спровоцировать вооружённый конфликт. Вы согласны идти на такой риск?

До чего же смешно. До чего же тошно и смешно. Можно подумать, Натан Рал посылает столько воспитанников Замка Волшебника, чтобы они на пески в пустыне полюбовались. Ксавьер Башкар, представитель королевского дома Джары и племянник последнего полноправного короля этой страны, начал вдохновенно объяснять, что рядом с границами Республики расположены Столпы Творения, – объект очень важный с точки зрения обучения волшебников – а также имеются следы магической границы, до сих пор до конца неизученные. Кроме того, волнения из-за перенесения даты референдума о присвоении Гонсальесу титула короля на более ранний срок вызывают опасения. О, и ещё звёзды! Так любимая джарианцами астрология любезно подсказала, что сейчас тот самый момент, когда следует проявлять осторожность и бдительность и позаботиться о сохранности своих владений. Это предсказание тех же самых звёзд, что, стоило Илейн заикнуться о пересмотре дела Бэзила, говорили, что сейчас благоприятный момент, чтобы оставить всё как есть и двигаться дальше. 

Илейн не слушала Ксавьера Башкара, его никто не слушал. Совету нужен был кто-то, кто сделает видимость сопротивления, кто-то, кто скроет единогласное принятие войны против целой страны, и Илейн эту роль выполнила. Но ей было интересно, что ответит волшебник Рал. И ответит ли?

Илейн видела Натана Рала ещё на приёме, но, не вглядываясь, не сумела распознать в нём родственника Магистра. Сейчас сходство стало очевидным: тот же самый пронизывающий, пробирающий до самых костей взгляд голубых глаз, те же самые подчёркнуто правильные острые черты. Натан Рал не был таким мощным и лицо Джонатана всё же было чуть грубее, однако роста они были примерно одинакового и, похоже, характера тоже. Джонатан Рал будет выглядеть также в старости? Даже когда серебро седины вымоет насыщенный каштан из его волос и лицо покроет густая сетка глубоких морщин, он всё равно будет выглядеть полным сил мужчиной острого ума, способным за раз переломить чью-то шею? 

Девушка стойко выдерживала взгляд волшебника Первого ранга, ясно дав понять, что уступать не собирается. Она встречалась с таким же взглядом множество раз и за последние три месяца уже столько раз боялась и тряслась, что, кажется, стала совершенно невосприимчива к этому чувству.

Говорили, что Натан Рал – предок Джонатана, что ему уже целая тысяча лет и что он раньше жил в месте, где время шло медленнее раз в двадцать. Говорили, что он пророк, обладатель крайне редкого и опасного дара, позволяющего ему видеть, какой смертью умрут окружавшие его люди. Если это правда, то видел ли он смерть Илейн? Она правда умрёт так, как и сказал Бэзил: совершенно одна, среди врагов, брошенная собственной страной? Встречался ли он с послом и знал ли о несправедливой судьбе, которая его поджидает?

– Ты сможешь вить из неё верёвки только до поры до времени, Латрейн, – неожиданно изрёк Натан Рал, не сводя взгляда с Илейн. Его гулкий голос отразился от высоких стен залы, многократно усиленный полнейшей тишиной. Больше волшебник ничего не сказал.

Илейн вдохнула поглубже, позволяя горячему пару забить голову и стереть мысли о текущем безрадостном положении вещей. Она правда делала всё, что скажет Латрейн. Всё, что позволит её людям избежать резни. Более того, Илейн была более чем уверена, что, даже проигравший, Джонатан Рал останется в живых. Сайлос Латрейн не дурак – он не станет лгать Исповеднице.

Было не странно увидеть среди гостей Латрейна Ксавьера Башкара и Николь Эвери, самой большой странностью в богатых покоях в тёмно-зелёных тонах была Эрин Рал.

Лицо девушки было абсолютно бесстрастным, и держалась она настолько уверенно, что создавалось впечатление, будто на ней не всего лишь белое атласное платье, а полноценные доспехи.

– Я поддержу вас, мистер Латрейн, взамен же вы позволите мне надеть на моего брата Рада-Хань и предоставите Эйдиндрилу полную автономию.

– Я собирался предложить вам полное восстановление системы управления Срединных Земель, но раз вам хватит Эйдиндрила… – ухмыльнулся иномирный.

– Вы думаете, что если я захочу нанести визит всем вашим… – девушка слегка повела подбородком в сторону предателей, – гостям как Мать-Исповедница, я не смогу этого сделать? Во времена моей матери не осталось волшебников, чтобы защищать орден Исповедниц, и их власть пошатнулась. Но правда в том, что для защиты Исповедницы достаточно всего одного верного человека. Без помехи в лице Джонатана я сумею вернуть Срединным Землям независимость и без вашей помощи.

– Что такое Рада-Хань? – спросила Илейн.

Илейн помнила Эрин Рал совершенно непохожей на брата: мягкой и сострадательной, с такими же серыми глазами, но абсолютно другим взглядом. Сейчас Исповедница действительно выглядела настоящей сестрой Магистра. Та же решимость, то же бесстрашие, тот же холодный расчёт. Похоже, Джонатан Рал был прав, когда сказал Илейн не думать об Эрин Рал слишком хорошо. Впрочем, когда он прав не был?

Эрин Рал молчала. Николь Эвери злорадно усмехнулась.

– Что такое Рада-Хань? – повторила Илейн. Слегка повышенный тон, ясно дал понять, что оставлять вопрос иномирная не собирается. Плевать, что она сейчас говорит не с кем-нибудь, а с Матерью-Исповедницей.

– В ночь, когда мы впервые встретились, что мой брат с вами сделал, мисс Марр? – Илейн была уверена: на какую-то долю секунды во взгляде Эрин проскользнуло сочувствие и беспокойство, но и эти эмоции быстро утонули в непроницаемой маске бесчувственности. – Не говорите, что всё прошло гладко: я хорошо помню состояние, в котором оставила брата.

– Он не сделал ничего такого, о чём следовало бы вспоминать, – процедила Илейн, выгоняя воспоминания из головы. Да, об этом не следовало вспоминать, но она всё равно делала это. Снова и снова, разжигая в себе ненависть к нему, словно это было её топливом, её кислородом, необходимым, чтобы идти дальше, чтобы жить дальше, чтобы жить и страдать, чёрт возьми, дальше!

– Рада-Хань – это ошейник для одарённых, мисс Марр, – сказала Исповедница.

Вот так просто. Эрин сказала это так просто, словно и не о брате говорила вовсе, а о каком-то чудовище, опасном звере, которого необходимо держать в клетке. Воображение услужливо рисовало могучую фигуру, разбитую отчаянием от невозможности применить силу, которой полнилось тело. И ошейник, тонкой полоской обвивающий шею. Ошейник, словно на псине!

Когда Эрин уже у дверей ухватилась за руку Илейн, иномирная брезгливо высвободила запястье.

– Это единственный способ спасти и моих людей, и брата, мисс Марр, – сказала Исповедница. – Не смотрите на меня так, будто чем-то отличаетесь. Ваше презрению к Латрейну очевидно, однако же вы также выбрали путь наименьшей крови.

Илейн внимательно посмотрела на девушку перед собой.

И всё же они разные. Джонатан никогда не оправдывался. Даже если он был один в своих убеждениях, он никогда не оправдывался и ничего не доказывал. И он никогда не предаст свою семью, не пойдёт на компромисс, каким бы чудовищным выбор ни был. 

Эрин Рал сказала, что знала, в каком состоянии оставила брата. В ту ночь Джонатан уже тогда знал, что единственный человек, поддержки которого он ищет, приготовил нож, чтобы ударить в спину?

– Мать-Исповедница, – прошептала девушка, – насколько же ваш брат одинокий человек.

Странный долгий взгляд был ей ответом.

– Не думаю, что настолько, насколько вы пытаетесь показать.

Илейн вздохнула. Вспоминать об этом разговоре не хотелось. Сейчас вообще ни о чём вспоминать не хотелось.

Залезая в воду, Илейн казалось, что прозрачная тёплая жидкость смоет всю грязь, что набралась за эти три месяца в проклятом Дворце, снимая одежду, она представляла, будто обнажала душу. Наверное, ей следует снова заплакать, как тогда, три дня назад после приёма, но слёзы кончились ещё тем постыдным утром. Да и утирать их больше некому, и исцелить её израненную душу – тоже.

Илейн прекрасно понимала, что приползти к Джонатану Ралу в совершенно неадекватном состоянии было самой кошмарной идеей за всё её пребывание здесь. Ни одна перепалка с ним, ни одна дерзость, ни одна открытая попытка скинуть его с пьедестала всенародного обожания не была такой сумасшедшей, как этот поступок. 

Впрочем, это и было сумасшествием. Тот вечер, когда Илейн, вернувшись в покои, прочитала первые строки письма и, не выдержав, откупорила ту бутылку шампанского, был самым настоящим сумасшествием. 

Что такое помутнение рассудка? 

Когда реальность подводит человека, когда вещи, которые для окружающих незыблемы, для него – обманчивы, словно мираж – вот когда в голове становится далеко не так ясно. Когда мир вокруг раскалывается на мелкие-мелкие осколки и их обязательно нужно аккуратно собрать, но они упорно не желают вставать на место – это повод усомнится в своей реальности.

Это хорошее оправдание для сумасшествия? Мир, разбившийся вдребезги?

«Здравствуй, Илейн. Вещи Бэзила были доставлены в полной сохранности, мой муж был похоронен со всеми полагающимися почестями…»

Илейн многие называли непосредственной и безбашенной, часто лишённой даже элементарных понятий субординации и чувства самосохранения, но она-то совершенно точно знала, чего боится. Она боится того, что прячется под скрюченными ветками деревьев и поджидает в чёрной тени колючих кустов.

Одиночество. Полное, беспросветное одиночество четырёхлетнего ребёнка, державшего тёплую руку матери и вдруг оказавшегося в совершенно незнакомом месте в безлунную ночь. Один.

Было холодно. Шёл дождь и было безумно холодно, и никого не было рядом, чтобы успокоить и защитить. 

Её нашли наутро. Испуганную и чумазую, с опухшими от слёз глазами и в полубессознательном состоянии. Женщина, взявшая Илейн на руки, казалась малышке ангелом: красивая, словно куколка, с сияющими в свете солнца золотыми волосами и большими ярко-голубыми глазами. Только платье на ней почему-то было чёрным. Но красивым. И она была тёплой. 

«Я не знаю, что ещё я могу сказать тебе, Илейн. Что я злюсь? Разочарована? Я думаю, что удар, который ты мне нанесла, который ты нанесла памяти моего мужа, был настолько сильным, что я ничего не чувствую, Илейн…»

Илейн помнила первый вечер, когда Бэзил забрал четырнадцатилетнюю девчонку из приюта. Они с приятелем всего лишь проходили мимо, и посол задал риторический вопрос: «Что есть жизнь?». Илейн тогда со всем энтузиазмом юношеского максимализма и детского восторга крикнула в ответ: «Свобода!». С тех пор посол стал навещать ребёнка, а после взял к себе домой, чтобы познакомить с женой.

Миссис Шепард оказалась очень душевной женщиной с грустной улыбкой, Илейн и не заметила, как излила ей всю душу. Потеряв связь с нашедшей её женщиной-ангелом, пережив тяжёлый переход до Долины Бандакар, Илейн приучила себя улыбаться во что бы то ни стало и охранять душу от терзавших её воспоминаний. В какой-то момент она стала отдаляться от окружающих, потому что улыбаться, проглатывая слёзы, стало невыносимо тяжело. Тот разговор её спас. Если бы миссис Шепард не появилась в её жизни, если бы не сняла этот груз с хрупких плеч впечатлительного подростка, он бы раздавил Илейн.

С тех пор девочка делилась с названной матерью всем: она плакала у неё на коленях и мечтала вместе с ней, она успокаивалась в её объятиях после кошмаров, в которых её сжирали чудовища леса, и утешала в особо тяжёлые дни, когда тоска по их с Бэзилом потерянной дочке брала верх.

«Я думала, что мы с мужем дали тебе хороший дом и образование, дали хорошую жизнь. Я пытаюсь понять, где мы ошиблись, что мой муж в итоге получил смерть предателя страны, очернённый собственной дочерью. Я лишь надеюсь, что ты сделала это не без зазрения совести и однажды раскаешься в своих поступках. А до тех пор, прошу, больше не приезжай в этот дом и не ищи со мной встречи».

– Мама! Мама! – Илейн захлёбывалась в рыданиях, она не могла дышать, сжимая в трясущейся руке листок бумаги. Вой от распирающей боли становился хрипом, потому что горло сдавливало всё сильнее и лёгкие, казалось, больше не могли раскрыться и пропустить воздух.

Она старалась. Она правда старалась держаться, боролась изо всех своих ничтожно малых сил. В ночь, когда Джонатан Рал надругался над ней, Илейн представляла, что мать утирает её слёзы и шепчет что-то утешительное, гладя по волосам. В день, когда Илейн торговала собственным достоинством, ей виделось, будто мать поднимает её с колен. Но в тот вечер, заливая сознание алкоголем, девушка ясно поняла, что утешать её некому: никто не выслушает её и не будет пытаться понять, никто не поднимет её позорно склонённую голову. 

Кроме одного человека.

Того, который мог обесчестить её без единого угрызения совести, но с пониманием отнестись к её горю и не сорваться. Тот, кто мог использовать её, чтобы устранить неугодного политика, но при этом испытывать праведный гнев за плевок в её сторону.

– Мисс, мисс, вы в порядке? Магистр Рал хочет вас видеть.

Тонкий осторожный голос принадлежал одной из служанок.

Наверное, зрелище было то ещё: Илейн, вся мокрая, обречённо уронившая голову на руки. Но она просто не могла её больше держать. Туман становился всё тяжелее, и эта боль – она никуда не ушла. Тошнило. Её определённо тошнило.

– Мисс?.. – пропищала служанка.

Илейн отняла руки от горящего лба, и почему-то ладони её были красными. И покрытые жёлтыми омерзительно блестящими волдырями. Огромными. И… и… Это… Слезшая кожа?

Последнее, что Илейн услышала, был чей-то истошный визг.

 

***

– Ты её изнасиловал.

Осознание пришло так внезапно, словно её окатили ледяной водой. На морозе. Эрин во все глаза смотрела на брата, спокойно делавшего очередной глоток чая. Спокойно!

– Сомневаюсь, что Илейн Марр кричит об этом на каждом углу, так что хорошая догадка, сестрёнка.

– Э-это в-всё, что ты можешь сказать? – Это чувство было похоже на внезапный удар по голове, на резкий оглушительный звук, льющийся прямо в уши, это было похоже… Это был шок. Настоящий шок, когда в сознании не сошлись два базовых понятия и разум силится преодолеть ошибку и заработать снова, но у него не выходит. – Добрые Духи! – зашептала Эрин. – Добрые Духи, Джонатан!.. Как… Как ты мог?

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Что тебе жаль! Что ты не хотел, что ты был не в себе, Владетель тебя побери! Не молчи! Джонатан!

Но старший брат молчал. Он безразлично продолжал пить чай, один глоток за другим, и ни одна капля не застревала в его горле. 

Эрин не поверила своим глазам, когда увидела Илейн Марр сегодня. Она помнила помощницу Бэзила яркой и живой, словно солнце, дающее силы всему вокруг. Сейчас иномирная была на пределе. Её тёмные глаза везде высматривали подвох, она ни к кому не приближалась. Илейн Марр теперь походила не на солнце, а на маленькую затухающую звезду, из последних сил борющуюся за крохи существования и едва дающую даже каплю охладевшего света.

И всё же иномирная защищала Джонатана. Отвращение в её глазах и ужас, когда она узнала, что Эрин уготовила старшему брату, было просто невозможно спрятать. Илейн беспокоилась за него, ей было больно за него. Благой Создатель!..

– Когда наш дед хотел захватить Срединные Земли, он посылал кводы из четырёх д’харианцев, чтобы они истребили орден Исповедниц, отлавливая женщин одну за другой. Четыре, потому что исповеданный воин убьёт одного, если Исповедница сильная – двух. А оставшийся прикончит ослабевшую женщину, – Эрин проглотила слёзы, дрожащими руками скомкав подол платья. – Ни один из кводов не брезговал развлечением с Исповедницей. Ни один. Кто из зверья не захочет унизить женщину, игнорирующую мужские законы? Наша бабушка выбрала себе в супруги короля и спокойно лишила целую страну правителя. Наша мать могла себе позволить единолично объявить войну от имени всех Срединных Земель. Так как ты мог такое сотворить, зная об этом? Зная о том, что за мамой Даркен Рал посылал кводы дважды?! Добрые Духи, да даже отец родился, потому что Даркен Рал надругался над дочкой Зедда!

Джонатан молчал. Её брат, её милый старший брат. Братик, ставший самым настоящим монстром.

– Что эта девушка сделала не так? Не тот тон? Не тот поклон? За что ты так обошёлся с ней, Джонатан? Что такого Илейн Марр посмела сделать?

– Радоваться.

Тяжёлое молчание опустилось на гостиную. Настолько тяжёлое, что тело и разум парализовывало. 

Илейн Марр за какие-то две недели страшно исхудала. И её кожа была бледной и тонкой, словно у мертвеца. Эрин не хотела верить в это, не хотела видеть доказательство окончательного разложения души Джонатана. А ведь он послал за девушкой, и Илейн Марр скоро должна была прийти. Эрин в ужасе поднесла руки к губам. – Зачем она тебе сегодня?

– Не затем, о чём ты подумала.

– Отошли её немедленно. Джонатан, верни её обратно в Республику, пока не поздно! Ты обязан ей!

– Я ничем ей не обязан! – рявкнул мужчина, ляпнув по столу. Эрин подскочила, испуганно распахнув глаза.

– Нет, Джонатан. Обязан. Она…

– Любит меня.

Эрин с минуту пыталась понять, что сейчас услышала. Он-он…

– Ты знаешь? Ты знаешь и продолжаешь измываться на ней? Зачем ты её держишь, Джонатан? Зачем она тебе во Дворце теперь, когда Бэзил мёртв и они вдвоём больше не представляют угрозы твоим планам?

– Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, – Джонатан устало потёр лицо. Он опять не спал ночами, носился с последними приготовлениями к войне и одновременно следил за каждым шагом Латрейна. У него совершенно не было сил разбираться с чувствами впечатлительной девчонки.

– Ты боишься, Джонатан. Ты боишься принимать её заботу, её понимание, но и отказать не можешь. Не лги мне о том, что твоё сердце спокойно, когда ты думаешь об Илейн Марр.

– Я о ней не…

– Ты скоро сломаешь её, Джонатан. Ещё чуть-чуть нажать – и она не выдержит. Ты сможешь переступить через это?

Эрин видела, как Джонатан сжал челюсти, как проступила вена на его виске. Брат злился. Но ответить он не успел. 

В покои ворвалась запыхавшийся д’харианец, весь красный, и глаза его были почти бешеными.

– Арн? Что… – послышался оглушительный звон. Чашка, что была в руках Джонатана, не выдержала удара о пол. Он тяжело сглотнул. – Что с иномирной?

– Магистр Рал, – хватал телохранитель воздух. – Беда!