Всю ночь он слышал ее кашель через тонкую стену. Это заставляло ворочаться, скидывая с себя одеяло. Неужели она простудилась, когда так поздно гуляла? Азриэль боролся с собой, чтобы не вскочить и не ринуться в ее комнату на помощь. Смешно?.. Это ведь всего лишь кашель, так? Азриэль метался и мучился, пытаясь заснуть. А когда это удавалось, попадал в кошмар. Ему казалось, что Чара оставляет его в полнейшей темноте, а он кидается на ее голос, ничего не видя. А потом свист ветра и холодные касания полного одиночества. Даже во сне он пытался успокоить себя, что Чара и сейчас вместе с ним, нужно просто вырваться из этого ужаса. Но ничего не удавалось. Он все бродил и бродил в лабиринте, пропахшем затхлостью Подземелья, откуда нет выхода. Все внутри поднималось и начинало вертеться в тщетной попытке избавиться от острого приступа клаустрофобии. Осторожно и вкрадчиво к горлу подкатывали комом сомнения, что он перепутал реальность и кошмар. Быть может, все так и есть, и он один во всем этом запертом мире. Быть может, ему уже не от чего просыпаться…

Азриэль поднялся, не отдохнув, но был счастлив, что вырвался из оков ночных кошмаров. Ему хотелось кинуться к Чаре, проверить, как она. Лишь то, что она, наверное, еще спит, уставшая, заставило его вести себя тихо. Он не хотел ее будить — только навестить и тут же вернуться обратно в постель. Ему просто жизненно необходимо было услышать ее мерное дыхание, увидеть спокойное, не обремененное заботами лицо без намека на грусть, увидеть, как она обнимает подушку во сне.

Принц поднялся и на цыпочках выбрался из комнаты. Он ступал осторожно, поминутно задерживая дыхание, но в доме крепко спали. Из комнаты Чары в щель под дверью лился мягкий свет. Оставила ночник? Азиель всегда гордился подругой, она ничего не боялась: ни темноты, ни кошмаров. Вряд ли они вообще ей снились. Бывало, Азриэль прибегал, дрожа, с мокрой шерстью вокруг глаз. Чара тогда обнимала его и шептала, что кошмары нужно побеждать, нещадно уничтожать прямо во сне, и тогда они больше не придут. Азриэль верил ей. Так почему свет?..

Принц осторожно заглянул в комнату подруги, Чара лежала на кровати, но глаза были открыты. Девочка не двигалась, смотря в потолок, ее слегка вьющиеся волосы разметались по подушке.

— Чара?..

Азриэль, немного подумав, вошел. В неярком свете глаза Чары, казалось, светились. Стало жутко.

— Чара?.. — повторил он, приближаясь к кровати. Но та даже зрачки на него не скосила.

— Чара, Чара, ну что с тобой?! — по телу крался озноб, пальцы на миг потеряли чувствительность. Все это швырнуло Азриэля на порог истерики. Глаза как всегда защипало, засвербило в носу, он мелко-мелко задрожал. Страх накрыл удушающей волной, и Азриэль с трудом поборол желание метнуться из комнаты прочь. Он заставил себя сделать еще шаг и прикоснуться ко лбу подруги. Липкий и влажный.

— Чара, ты заболела? — всхлипнул Азриэль, глядя в ее пустые глаза, не надеясь на ответ. Вдруг ослабевшая рука девочки схватила его за запястье, веки Чары опустились, из ее груди вырвался то ли вздох, то ли стон. Азриэль вздрогнул и выскочил из комнаты с такими глазами, будто призрака увидел.

— Мама! Папа! — хныкал он, мчась по коридору. В комнате родителей зажегся свет. Азриэль не хотел возвращаться в комнату, где лежала Чара, такая слабая, непохожая на себя. Вспомнился их разговор, стало дурно, перед глазами плясали черные мушки. Он совершенно перестал соображать. Родители хотя и выглядели обеспокоенными, никак не могли понять, почему их сына настолько потрясла болезнь девочки.

— Сынок, это всего лишь простуда, слышишь, — Ториэль ласково гладила его по голове, пока Чара кашляла, пытаясь что-то сказать. Азриэль смотрел на нее, не отводя глаз и не собираясь выпускать из поля зрения. Всего лишь простуда? Азриэль начинал успокаиваться, дрожь потихоньку отпускала, и комната уже не казалась настолько жуткой. Простуда? Теперь Азриэлю хотелось смеяться от облегчения; чего он себе навыдумывал, трусишка. Чара всегда говорила, что он слишком эмоционален.

— Лежи, милая. Сейчас тебе лучше отдохнуть, — донеслись до него нежные слова матери. Чара опустила голову на подушку, уже мокрую от пота, перестав кашлять, задыхаясь, но взглядом она сверлила Азриэля, словно пытаясь что-то донести. Папа запретил ей разговаривать, это вредно для больного горла, но раньше Азриэлю удавалось понять ее и без слов. Но не в этот раз. Ему хотелось верить, что Чара просто хочет успокоить его, видя, как он волнуется, но взгляд не выглядел успокаивающим.

Видя, что у сына начинается нервная истерика, Ториэль попыталась отправить его в комнату, но тот не дался. Его действительно кидало то в смех, то в слезы, но он в порядке. Правда. Правда в порядке. Азриэль заставил себя быть тихим и присел в угол, обняв колени.

Монстры редко болели, особенно такой ерундой. Все болезни у них были невероятно опасны и также редки. Поэтому и врачей в Подземелье было не слишком много. Да и Чара монстром не была. Нужен был кто-то, кто знает хоть немного о людях. Папа сказал, что вызовет какого-то ученого специально для этого. Азриэль надеялся, что тот, кто бы это ни был, вылечит Чару. А пока нужно успокоиться, ведь никакой опасности нет, так? Чара просто гуляла очень долго, а вечера в Подземелье холодные. Ведь Чара, конечно, гуляла не по Жаркоземью. Ей больше нравились тихие местечки без шума моторов и гигантских механизмов. Наверное, лодочник перевез ее, Чаре нравились его рассказы. Она находила в них что-то таинственное.

— Я-я поп-пробую что-ниб-будь сделать, — раздался высокий голос в коридоре. Азриэль встрепенулся. Когда-то давно он уже слышал его, они с папой тогда были по некому важному делу. Ядро, да, Азриэль тогда был совсем мал… Гость тем временем совсем неуверенно рассуждал об анатомии людей.

Азриэль не вслушивался, размышляя о том, что внутри по-прежнему гложет тревога. Люди хрупкие, их жизнь чуть прочнее пленки мыльного пузыря — смотреть можно, можно даже аккуратно поймать, но если наткнется на что-нибудь в полете… Так говорил всегда старьевщик Герсон, торгующий диковинками в Водопадье, куда частенько наведывались друзья. Однако, по его же словам, душа людей намного более прочная, чем душа монстров; в ней есть, как он выразился, стальной стержень, который может стать опорой для монстров или заточенным копьем, которое вонзится в сердце Подземелья. Тогда Азриэль заметил, как Чара затаила дыхание. Вспоминая об этом сейчас, он тоскливо шмыгнул носом. Наверняка из-за этих рассказов о героях подруге так хочется им стать. Возможно, не стоило их слушать, и Чара бы не расстроилась, не пошла бы шататься непонятно где ночью и не простудилась бы.

В комнату наконец вошел обладатель высокого, немного гнусавого и торопливого голоса. В тот же момент Азриэль вспомнил его. Точнее, ее. Ученая той самой лаборатории, Альфис. С желтой чешуйчатой шкурой, хвостом и твердыми гребешками-наростами по хребту. Правда, у Азриэля не получалось принимать ее официально, всерьез из-за умильного выражения лица. На королевской ученой был неизменный белый халат, как и в тот единственный раз, когда Азриэль ее видел.

Альфис ощупала горло Чары, что-то слушала в ее груди, бормоча, что если это и правда простуда, то нужно срочно дать девочке горячее питье и укутать потеплее. Ториэль обеспокоенно уточнила, откуда такие рекомендации. Альфис неуверенно кашлянула и сказала, что в книгах из человеческого мира были описаны способы лечения такой болезни. Азриэль скептично нахмурился. Судя по тем книгам, которые стояли на полках у Альфис, и реакции Чары на их содержание, информация вовсе не была достоверна. Но королевская чета доверяла ученой в таких вопросах, поэтому и принц не стал возражать. Чара что-то невнятно хрипела, и казалось, что детская душа маленького монстра, Азриэля, от этого корчилась, извивалась, билась о стенки грудной клетки.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем Альфис растерянно пролепетала:

— Это не простуда…

Родители неслышно переговаривались, поглядывая в сторону комнаты, а иногда кидая на Азриэля встревоженные взгляды. Напрасно они волновались. Он ничего не видел и не слышал, уставившись в стену перед собой. В голове билась истеричная мысль: «Это ведь не оно, это ведь не оно, не то самое, нет, только не это!» Дыхание ускорилось, участился пульс, Азриэлю казалось, что все в его организме мелко дрожит.

Альфис на некоторое время удалилась в свою лабораторию, напоследок попытавшись успокоить Ториэль и Азгора. Пока рано волноваться, сказала она. Наверняка это просто человеческая болезнь, которая легко лечится, сказала она. Она еще много чего сказала, но Азриэль не собирался ей верить. При всей ее учености она гораздо глупее. Маленький принц косился на нее со злым блеском в глазах, так хотелось вскочить и прокричать прямо в лицо что-нибудь резкое, грубое в тот момент. Но он удержался и остался сидеть в очередном уголке с теплившейся где-то глубоко надеждой. Она тлела угольками из камина и, Азриэль чувствовал, скоро распадется пеплом. Быть может, все это и правда миф — его страхи и опасения, все то, напридуманное им.

Родители вышли, и принц поднялся, не совсем осознавая, зачем. Ведь они наверняка направятся к Чаре, а он не был уверен, что выдержит это снова. Но мама ласково приобняла его; на ее лице отпечаток грусти был слишком заметен, чтобы Азриэлю это помогло, но он все равно кивнул. Этим хотелось объяснить, что он тоже переживает и ему трудно, но словами передать не удастся.

— Ази, — с трудом прошептала девочка, — ты ведь все понимаешь, да?

На ее щеках розовел нездоровый румянец, глаза блестели. Азриэль отчаянно помотал головой. Нет, он не хотел понимать.

— Ази, прости меня, — она дотянулась до его мягкой ладошки и схватила, хотя он попытался вырвать ее. У Чары всегда была стальная хватка, но сейчас в ней чувствовалась слабость. — Знаю, ты, наверное, никогда не поймешь, но постарайся все же.

Азриэль не хотел ее слушать, хотел убежать, закрыть голову. Шерстка вокруг глаз промокла, во рту появилась неприятная горечь, обида хлестнула кнутом по щеке. Как же… Как же она могла?

— Ты обещала, обещала! — почти выкрикнул он, уже не сдерживая слезы. Родители недоуменно переглянулись, но так и не вмешались. Хотя и не понимали, о чем твердят друг другу дети с такой тоской.

— Ази, я… — Чара хрипло выдохнула. — Я скоро покину тебя, — прошептала она так тихо, что ни Ториэль, ни Азгор ее не услышали. Только Азриэль.

Он надрывно всхлипнул, собираясь опять помотать головой, но Чара не дала. Выпустив его ладонь, она с трудом подняла руки и обняла его за шею, притянув к себе. И прямо на ухо пробормотала, словно в бреду: — Я должна, понимаешь? Должна уйти, — Азриэль не понимал. — Я сделала это, и теперь ничего уже не исправить, не изменить. Но ты знаешь, что нужно сделать?

Принц знал. Чара подробно рассказала ему свой план тогда, крепко держа за плечи. Девочка вдохновленно тараторила, будто и не для него, но Азриэль все запомнил.

— Ази, я…

Но друг не дал ей договорить, наконец вырвавшись и спрятавшись за спиной Ториэль.

— Не нужно так, — строго сказала она, — твоя сестра болеет.

— Будь более терпим, — добавил отец, нахмурившись.

Но Азриэль выскочил из комнаты, не послушавшись. Они ведь не понимают. Эти ужасные цветы во всем виноваты! Их тошнотворный, яркий, бьющий по глазам цвет. Азриэль дрожал от ненависти при воспоминании о том единственном разе, когда он касался их противных матовых лепестков. Этот дурманящий запах, который кружит голову… Азриэль всю свою жизнь под землей считал желтый цветом солнца — светила, которое дано увидеть только людям. Ребенком он даже не мечтал увидеть его, ведь это всего лишь волшебная сказка. Теперь Азриэль считал себя взрослым, он стал старше, и уже знал, где реальность, а где — вымысел. То есть он думал, что знал.

Чара всегда любила лютики и часто говорила об этом другу. Так почему же, почему? Она предпочла разрушить Барьер и вместе с ним их дружбу? А ему-то казалось, что для Чары она значит гораздо больше… На глазах опять появились холодные капли. Неужели это все? Конец?

— Так не должно быть, не должно! — крикнул принц в пустоту. Происходящее казалось бредом, сном, настолько реальным, что пока не поднимешь тяжелые веки, не распознаешь ложь. «Это не может быть по-настоящему», — колотилась в висках усталая мысль. И что он сделал не так, в чем оказался плохим другом?

Азриэля накрывала усталость от бесконечного стресса и страха, начинало мутить, и все вокруг расплывалось разноцветными пятнами. От тихого процесса разложения его оторвал телефонный звонок. Азриэль держал трубку дрожащими руками, когда оттуда раздался обеспокоенный голос матери: «Альфис закончила свое маленькое исследование, и… тебе лучше вернуться домой. Знаю, это тяжело, но лучше узнать…»

Азриэль оборвал разговор, и без объяснений все понимая. Все же действительно лучше вернуться домой, он должен быть рядом с ней. Хватит рыдать и хныкать! Чаре тоже невероятно тяжело… О чем он только думал! Разве это просто — умирать? А она решилась. В отличие от него, Чара могла пожертвовать даже собой, и какие бы Азриэль ни испытывал чувства, в нем снова расцветало восхищение. И это было отвратительно до тошноты. Разумом он все понимал прекрасно, но душу раздирала горькая обида. Это было неправильно, нехорошо, и поэтому невероятно стыдно.

Первые шаги по направлению к дому были тяжелые, медленные, но потом Азриэль встряхнулся и ускорился. Альфис ведь что-то придумала, и он сможет спасти подругу! И еще непременно выскажет Чаре все свое возмущение!

На самом деле Азриэль вряд ли когда-нибудь сделает подобное, это скорее Чара не будет с ним разговаривать из-за того, что он позволил ее вылечить. Принц хмыкнул, неожиданно воспрянув духом, будто подруга уже здорова и стоит рядом с ним. Будто он прямо сейчас мог стиснуть ее в объятиях, уткнувшись носом ей в волосы.

Домой он влетел, как на крыльях, но, заметив лица родителей, будто столкнулся со стеной, разбившись на черепки.

— Ч-что? Альфис ведь нашла лекарство, да? Да? — он заглянул отцу в лицо. Но вместо него ответила ученая:

— Лекарство, есть, да, это правда, да, — сбивчиво затараторила она. — Но… — Альфис сделала вдох-выдох, медленно успокаиваясь. — Кажется, ваша дочь, — она метнула взгляд на королевскую чету, — отравилась чем-то. Я-не-з-знаю-т-таког-го-растен-ния, — видимо, ученая опять разволновалась, так как речь стала малопонятной. Азриэль подумал, что даже он никогда не позволял себе быть настолько жалким, захотелось как следует встряхнуть Альфис. Поймав себя на этой мысли, он вздрогнул. Нет… Он не должен из-за болезни Чары становиться раздражительным! Решительно кивнув своим мыслям, он все же прервал ученую:

— Это совсем не важно! Вы нашли лекарство?

— Ваше высочество, — обернулась к нему Альфис, — то, что я изготовила в лаборатории, можно н-назвать л-лекарством, — она вновь споткнулась на фразе. И дальше сосредоточиться уже не могла. Но Азриэль слушал внимательно, поэтому все-таки понял, о чем толкует им Альфис. Препарат, как по-взрослому называла это ученая, мог лишь отсрочить момент, когда яд доберется до человеческого сердца, если принимать его ежедневно, в одно и то же время. Сейчас Чара уже приняла его, поэтому в ближайшие сутки ей ничего не грозило.

— Так ей всю жизнь придется пить лекарства? — с грустью спросил принц. Но Альфис помотала головой. И Азриэль помрачнел, услышав, что даже этот антидот не позволит девочке подняться с постели и, к тому же, не будет действовать долго. Азриэль услышал приглушенные рыдания, но не стал оборачиваться, чтобы увидеть плачущую мать, которая склонилась на плечо отцу. Это было выше его сил. И без этого глаза щипало, а нос дергался, выдавая слезы. Альфис опустила голову, наверняка чувствуя вину, и пробормотала, что люди — создания не их мира. Лучше бы она этого не говорила. Мама судорожно всхлипнула, Азриэль заметил это случайно, и стало еще хуже. Нет, он ведь будущий король, не должен плакать, отец держится, хотя и ему тяжело. Будто гипсовая маска, его лицо не отражало никаких эмоций, и это пугало принца еще сильнее.

Он метнулся в комнату к Чаре, мечтая увидеть, как она легко и по-человечески грациозно соскальзывает с постели, но этого, конечно, не случилось. Девочка лежала, мерно и тихо дыша, будто блуждая по спокойным снам. Но ей никогда не снились такие — Азриэль знал, потому что они всегда делились друг с другом. Даже если бы ей привиделся самый ужасный кошмар, утром она бы рассказывала об этом, зубасто улыбаясь и подкрепляя крепкими фразами, типа: «Ух, как же это было! У меня аж мурашки по спине поползли!» и «Ты представляешь, тут я вижу…» Бывало, ее сны пугали Азриэля больше, чем собственные кошмары, и он просил пересказать их вечером, хотя и знал, что это чревато.

Тряхнув ушами, Азриэль тяжело вздохнул и опустился на стул возле кровати. Он должен побыть с ней, и не важно, что там говорит Альфис о ее болезни, он просто посидит тут. Совсем немного.

И принц проводил часы напролет в одной единственной комнате, прерываясь иногда, чтобы немного поспать на полу, тут же. В эту маленькую, тесную комнатку, которую Азриэль уже начинал ненавидеть — глаза привыкли к обстановке и больше не воспринимали деталей, — иногда заходила мама. Она заставляла Азриэля покушать, целовала Чару в лоб и с лаской гладила по волосам. В ее глазах он видел такую муку, что всякий раз отворачивался. Отец тоже заходил, но ему было еще тяжелее. Азгор, король Подземелья, не мог проводить много времени даже с собственной умирающей дочерью. Азриэль, к тому же, видел, что ему сложно выразить сильное чувство, горевшее в глазах. Отец любил Чару, но… Азриэль с горечью наблюдал, как он отводит глаза и густым басом бормочет извинения.

Юный принц не понимал, как можно так. Казалось, в целом мире он остался один. Он и мягкая кровать с хрупкой больной девочкой. Родители перестали быть домашними, представая в ином, королевском, виде. У них были какие-то дела, бумаги и доклады, а в четырех стенах сидел принц и караулил почти мертвую подругу.

Дни завертелись вокруг него бесцветным калейдоскопом, однообразные и серые, они сливались в липкую тягучую массу. Комната окончательно осточертела, но вот Чара… Он мог смотреть на нее часами и даже не моргать. С каждым днем ему казалось, что ресницы девочки дрожат, и она вот-вот проснется. Но ничего такого не случалось. Это все бесплодные иллюзии, верно?

В комнате стояли часы специально для того, чтобы вовремя дать лекарство. Альфис сказала, что если пропустить прием, то Чаре станет хуже, и исправить это будет нельзя. Азриэль так боялся, что однажды забудет об этом или задремлет, и Чара заснет навсегда.

Время текло, тянулось, плелось. Родители, как начинало казаться Азриэлю, часто шептались, поглядывая на него. А однажды отец зашел в комнату и пробасил:

— Сынок, ты не думаешь, что тебе стоит немного прогуляться со сверстниками и… — он, будто смутившись, замолчал, кинул взгляд на Чару и тут же отвел его.

Азриэль моргнул, не совсем поняв, о чем его только что спросили. Глянул на часы.

— Пап, но через час Чаре нужно выпить…

— Знаю, — мягко прервал он. — Мы с мамой обо всем позаботимся.

Азриэль помотал головой. Нет, он не станет никуда уходить. Он сам поможет Чаре и останется с ней, пусть даже придется просидеть в этой комнате всю оставшуюся жизнь.

Азгор еще немного помялся на пороге. Он видел, как поплохел за последние дни сын, видел, как он мучается, сам даже не понимая этого, но понятия не имел, как правильно поступить в таком случае. Тори все твердила ему, что нужно что-то решать…

Азриэль дождался, пока отец выйдет, оставив попытки вытащить его из комнаты. Внутри теснилось возмущение и усталость, глаза почему-то чесались, хотелось их потереть. Но он не собирался выходить и уж тем более играть с кем-то, как пытались внушить родители. «Они ничего не понимают», — вертелось в голове, и именно в этот момент принц ощутил, насколько стал одинок. Все эти дети… Такие же, как и он сам — монстры. С ними можно пообщаться, возможно, поиграть в какую-нибудь ребяческую игру. Но у них не было той решительной смелости и блеска в глазах, не было той безграничной фантазии, двери которой открывала для него только Чара. Он не может ее потерять, верно? Конечно, не может… От этой мысли стало легко, и Азриэль, с ложечки аккуратно напоив Чару лекарством, пристроился рядом с ней, свернулся, стараясь не шуметь. Зачем? Он был бы счастлив, если бы подруга проснулась. Но зная, что этого не случится, принц не хотел ее беспокоить.