— Чара? Чара… Ты здесь?

Он был в полной темноте, один, натыкаясь на невидимые стены выставленными вперед руками, пытался найти дорогу.

— Ази, — раздалось тихое сзади. Он обернулся и невольно зажмурился. Свет лился приглушенный, красноватый и совсем не яркий, но глаза к нему не привыкли.

— Чара, — вырвался невольный всхлип. Азриэль кинулся к ней, обхватил руками, вдыхая знакомый аромат. Кажется, это сон. Но она такая реальная, теплая, а ему так холодно.

— Ази, ты ведь мужчина, — улыбнулась она ему в своей привычной покровительственной манере. — Не нужно так страдать, хорошо? Ты ведь не забыл наш план?

— Чара, я не хочу… Не уходи, пожалуйста, — Азриэль не выдержал и заплакал. Чара всегда считала, что это недостойная слабость, и часто подшучивала над ним. Но не злобно, а так, по-дружески. Чаре можно довериться, можно сказать все. Но иногда в ответ она выскажет правду, чистую и жестокую. Она бывает нетактичной, совсем как человек.

— Ази, пути назад уже нет.

Верно, еще одна вещь, которую она не может терпеть, это изменение решений. И, кажется, в этот раз она считает, что уже сделала свой выбор.

— Мы ведь друзья? — спросила она, уже медленно тая. Он закивал, боясь, что даже в сне голос выдаст его с головой. Ну как объяснить ей, что для него она стала всем, абсолютно всем. И, проснувшись, хочется заснуть снова, только бы оказаться рядом. Как сказать, что «друг» — слишком маленькое, слишком незначительное слово, чтобы описать то восхищение, которое просыпалось внутри, когда они были вместе. Чара гораздо лучше, сильнее, она видит цель и стремится к ней, и это вызывает только еще большее восхищение.

Азриэль не хотел вести себя жалко, но только и мог, что хныкать: «Не уходи». Он метался, вновь погружаясь в темноту, Чара исчезала, что-то говоря ему, но Азриэль уже не слышал. Проснувшись, он долго не мог понять, где находится, запутавшись в одеяле и скинув подушку на пол. Повернувшись к Чаре, он чуть не заплакал, вспомнив их встречу во сне.

— Чара, открой глаза, — жалобно попросил Азриэль. — Наш план уже не кажется мне хорошим. Пожалуйста. Проснись…

Но девочка лежала неподвижно. Так же, как и всегда. Азриэлю казалось, что времена, когда она смеялась и двигалась, поблекли, как старые фото. Неужели от нее не останется даже воспоминаний? Чара стала для него многим, невероятно многим, и теперь, когда принц понимал, что «как раньше» уже не будет, жизнь тоже стала тусклой. Нет, еще теплилась надежда, что однажды дверь распахнется, на пороге будет стоять Альфис в белом халате, местами прожженном, в руках у нее будет пробирка, а глаза засияют решимостью. Быть может, она все-таки достанет вакцину. Но на самом деле глубоко в душе Азриэль знал, наверняка знал, что Чара ступила на прямую неизбежную дорогу. Он не хотел признаваться в этом даже себе, но теперь только от него зависело, как долго она будет по ней идти.

Нужно что-то менять. Лежа здесь, предаваясь унынию, Чаре не поможешь. А когда он в последний раз вообще выходил на воздух?

— Мам, я пойду… — он на миг запнулся, не зная, как объяснить свои странные действия, — п-прогуляюсь…

Юному принцу казалось, что прямо сейчас он заслуживает презрения, как минимум, а то и чего-нибудь похуже. Словно мама могла сказать что-то жесткое, резкое, он вжал голову в плечи. Но Ториэль не стала бросать ему в лицо обвинения в предательстве; Азриэлю даже показалось, что она вздохнула с облегчением, тут же отвернувшись.

Он бочком прошмыгнул по пустым коридорам и выбежал на улицу.

«Ничего не случится, если я оставлю ее одну на пару часов. Ведь лекарство она приняла… Я вернусь, Чара. Я снова буду рядом», — бормотал Азриэль, успокаивая себя. Он понятия не имел, куда сейчас мчится, зажмурившись и всхлипывая. Но отчего-то не врезался, не блудил, он стремился вперед.

Его резко отрезвила тишина. Его шмыганье отразилось эхом и разлетелось вокруг, заставив замолчать. Потерев глаза, Азриэль широко распахнул их, не веря в увиденное. Чара была здесь, именно здесь, на полянке с солнечными и такими яркими цветами. Она приходила сюда в тот день. Чтобы себя убить.

Азриэлю показалось, что между камнями мелькнула тень.

— Чара! — громко позвал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. Что за глупость, Чара прямо сейчас спала дома, она даже веки поднять не могла, не то что поговорить с ним.

Азриэль присел на корточки, осторожно касаясь золотого лепестка. Он даже хотел снова всхлипнуть и сказать очередное «прости», но он знал, что подруга, будь она здесь, не оценила бы. Чаре не нужна его печаль… И Азриэль никак не мог смириться с тем, что она хочет «уйти». Конечно, он верит в нее, но этого недостаточно, чтобы собственноручно отрезать ей пути к отступлению.

— Я так устал, — сказал принц. — Наверное, хорошо быть цветком, да?

Лютики ничего не ответили. Это они были виноваты в том, что Чара умирает. Но почему-то Азриэль уже не чувствовал к ним ни ненависти, ни злобы — ничего. И в этот миг это показалось таким блаженством, словно дома, у камина, закутавшись в теплый плед, они обнимались с Чарой. Нет ни холода, ни усталости. Хорошо быть цветком. Цветы не чувствуют, они не мерзнут, не бояться и умирают без боли.

— Хорошо быть цветком…

Они с Чарой часто гуляли у водопадов, там росли особенные цветы — волшебные, загадочные, но такие… пустые. Азриэль никогда не задумывался о том, что они тоже живут и растут. Что за глупость! Разве цветы могут жить по-настоящему? Наверное, от этого только лучше.

Боковым зрением он снова заметил движение темного силуэта. Вздрогнув, обернулся. Но никого. Переведя взгляд на цветы, Азриэлю отшатнулся.

— Чара?

Она стояла прямо перед ним, среди золотистых цветов, красивая, сильная, взрослая. Вот только лицо исказилось в совершенно отвратительной улыбке, и из глаз ушел весь свет, оставив лишь черноту. Азриэль замотал головой. Это ведь не Чара. Она никогда так не улыбалась. Просто он переволновался, и теперь ему видится этот страшный мираж.

— Ази, — позвал «мираж». Принц чуть не упал на землю, пошатнувшись. Ему не хотелось подходить ближе к этой искривленной версии своей подруги. Но он заставил себя это сделать. В конце концов, видения не кусаются. Шаг. Еще шажок. Неожиданно для себя он оказался совсем близко и понял, что девочка плачет. Мутными темными слезами, но плачет. Тонкие ручейки стекают по щекам и падают на золотистые лепестки. А потом исчезают, впитываясь и не оставляя следов.

— Чара, тебе больно?

— Я сделала это не для того, чтобы вечно валяться на кровати, делая вид, что жива.

— Знаю, — Азриэль опустил глаза. Чара, его любимая подруга, пожертвовала собой. Это высоко, благородно, но ведь он сам не герой. Он просто мальчишка, который очень хочет быть счастлив. А без Чары не выйдет, теперь он окончательно это осознал. Позволив ей «уйти», он навсегда потеряет возможность смеяться и наслаждаться жизнью, пусть даже на Поверхности. Не сможет начать новую жизнь, только не без нее.

Вот только она свой выбор сделала, его уже не исправить.

— Ты хватаешься за соломинки, Ази, — с укором сказала призрачная Чара. — Отпусти меня. Не держи. Все равно уже ничего не выйдет.

Юный принц встрепенулся.

— Почему? Если ты будешь достаточно решительна, если я принесу Альфис образцы цветов…

Чара покачала головой, прерывая его.

— Ази! Мы же друзья, верно? Тогда сделай это, будь мужчиной.

С ее лица на миг исчезла чернота, а улыбка стала прежней, чуть покровительственной, ласковой и теплой. В тот момент Азриэлю хотелось кинуться к ней, обнять, почувствовать человеческую теплоту и ощутить неповторимый запах, но едва он сделал еще шаг навстречу, Чара растаяла, как сон ранним утром. Словно и не было. Горько. По мягкой шерстке потекли слезы, он по-детски тер кулаками глаза. Нельзя. Он должен быть сильным и решительным. Сколько раз в жизни он повторял себе это? Так и не научился не плакать.

Азриэль заставил себя развернуться. Не смотреть на золотистые лицемерные цветочки. Они выглядят безобидно и трогательно, но внутри у них разъедающий жизнь яд. Они растут в особом месте, именно здесь. Никто не знает об этой маленькой тайне, и как же Азриэль хотел бы, чтобы и они с Чарой остались в стороне от них. Но не вышло. И теперь он должен от них отвернуться. С тем, чтобы навсегда признать поражение от их блестящих лепестков.

Его пальцы сжимали мутноватое стекло, в котором плескалось все его будущее. «Пора решать, Ази…» Он так не хотел ее отпускать, так не хотел знать, что же случится с ним после. Вот бы этот момент застыл во времени, как в жидком янтаре. Он готов простоять так целую вечность, только бы не делать этот отвратительный выбор. Медленно плыла по циферблату стрелка, приближаясь вершиной к окончательному и бесповоротному концу.

Но Азриэль осознал одну простую вещь — если прямо сейчас он не примет этого решения, это придется делать завтра, а потом послезавтра, через день, через два… Он не сможет бегать от выбора вечно. Так не лучше ли обрубить все сразу, одним рывком?

Азриэль знал, что Чара этого хочет, так почему он чувствует себя так гнило и безнадежно, словно… предает ее, поддавшись? Часы на прикроватном столике дернули стрелкой, будто в предсмертных конвульсиях, и застыли в одной минуте от нужного времени. Из ослабевших пальцев выскользнул флакон и, стукнувшись об пол, разлетелся на осколки. На глазах застыли слезы. Возникло чувство, будто все это время он держал Чару за руку над пропастью, а теперь отпустил. Вот так просто. Ее тонкие пальчики выскользнули из его ладони, глаза на миг расширились, она не могла поверить, что он ее бросил. И сейчас он смотрел, как она падает вниз, все уменьшается, пропадая в бездонной темноте. Он смотрел и думал, быть может, прыгнуть следом?

В комнату вбежала Ториэль. Она что-то спрашивала, что-то твердила сыну, но он не слышал, бормоча: «Я не мог отпустить ее, нет». Азриэль коснулся руки девочки, холодной и неподвижной, обнял легкое тело, в котором еще теплилась жизнь.

— Она хотела увидеть цветы из своей деревни, — безэмоционально сказал он матери. Эта фраза была неискренна, они с Чарой заготовили ее давным-давно. Ерунда! Подруга не хотела видеть ни цветы, ни саму Поверхность, ни населяющих ее людишек. И уж точно она не хотела видеть «осточертевшую помойную яму» — деревню, в которой родилась, жила и выросла. Но они должны были как-то объяснить то, что произойдет сейчас. Не холодным расчетом ведь, верно?

— Иди ко мне, мое дитя. Знаю, тебе плохо, но мы вместе справимся с этой утратой…

Азриэль чувствовал, как мама сдерживает слезы и дрожь. Она потеряла ребенка. Но, кажется, не считала его виноватым. Ну конечно! Взрослые давно смирились с безнадежной «болезнью», они только ждали развязки, и только Азриэль, наивный зритель, не просто наблюдал, а погрузился с головой в эту сцену: «Больная маленькая девочка, хиреющая на глазах».

— Тише, тише, — напевала мама, гладя его по голове. Она не могла знать, как дрожит его крохотная душа, готовая разлететься на черепки.

— Нет! — он вырвался из нежных объятий и кинулся к Чаре. Он чувствовал ее, как будто она еще живая. Ощущал, как готов тянуться к ней, ощущать рядом; пусть не по-настоящему, но душой он был рядом. Он сжал ее хрупкую ледяную ладошку, но осторожно… сам не зная, почему. Ведь теперь уже все равно.

— Чара, я не хочу тебя отпускать, — прошептал он, сдерживая плач.

Сзади раздался приглушенный возглас мамы. А принц думал о том, как они с Чарой были близки, как были рядом, и хотел, чтобы ничто не могло помешать еще минутке счастья. Пусть эта минутка случится перед тем, как он навсегда потеряет ее. Он должен стать с ней единым.

И где-то глубоко внутри он услышал ее голос и не мог не откликнуться. Азриэль только читал о таком, но и предположить не мог, как это. На миг исчезло все: комната с обклеенными рисунками стенами, застывшая фигура Ториэль, которая не могла не понимать, что происходит в ее сыном, даже надоевшие часы растворились, наконец перестав отмерять отведенные ему часы. Остался только зов; где-то на грани между явью и вымыслом трепетала его душа, готовясь встретиться с другой, человеческой. И Азриэль увидел ее, как во сне, как в своем видении, только лучистую, светящуюся изнутри. Чара улыбалась.

— Ази, ты смог, ты сделал это, — в счастливом восторге вскрикнула она. — У нас получилось!

Азриэль слабо улыбнулся там, у себя в душе. Ради того, чтобы Чара почувствовала вдохновленность от ставшей ближе цели, он готов был свернуть горы. А теперь они вместе, даже смерть не смогла порвать тесные узы. Подумалось, что не стоило так терзаться необходимым выбором. В конце они так или иначе стали единым целым, Азриэль чувствовал, как их сердечки бьются в одном ритме.

Приобрели очертания кровать, деревянная тумбочка и кованый сундук. Азриэль снова был в своей комнате. На кровати по-прежнему лежала Чара, только теперь еще более бледная, до синевы, и пустая, без намека на когда-то теплившуюся в теле жизнь. Но принц знал, что теперь она с ним. Он слышал ее голос, будто рядом с собой, отчетливо и мелодично. Так он даже полнее ощущал их близость, знал, о чем она думает, ловил эмоции, дышал с ней одним воздухом.

— Дитя мое, зачем?.. — потрясенно выдохнула Ториэль, Азриэль обернулся. Мама как будто стала ниже, удивительно. Но почему она плачет? Разве нужно не радоваться?

— Не плачь, мама, — неожиданно другим голосом сказал Азриэль. Голос стал ниже, взрослее, хотя в нем по-прежнему читались высокие нотки. — Вместе мы перейдем Барьер и освободим монстров! Мы станем свободны, мама!

Но Ториэль только тихо плакала, широкими глазами смотря на своего сына, маленького мальчика когда-то. Она не проронила больше ни слова, не было смысла держать Азриэля. И он ушел, подхватив хрупкое тело подруги и на прощанье пообещав, что все будет хорошо. Он решил не искать встречи с отцом; потом, после разрушения Барьера, они непременно поговорят, и Азриэль объяснит им жестокий поступок Чары, свои импульсивные действия. Но сначала они выполнят долг, вместе, как и хотели всегда.