Шелковистая тонкая бумага трепетала в пальцах: порывы мокрого ветра залетали в раскрытое окно. Тучи волочили тяжелые синие брюхи, оседая на крыши полосами тумана.
На подоконнике стояла раскрытая баночка табака, лежал маленький сверток с травкой. Кейтлин положила фильтр на бумагу, слегка повернула листок и аккуратно насыпала смесь в образовавшуюся лунку. Неспешно закрутила сигарету, лизнув краешек бумаги, заклеила и потянулась за зажигалкой.
Ветер с запахом озона разбавлял сладковатый дымок, закручивал его спиралями, рвал и уносил с собой, в предгрозовое небо.
Микки должен вернуться не скоро — после школы друзья позвали его проехаться вдоль Джеймс-Ривер, а потом посидеть в кафе с горячими вафлями. Кейтлин радовалась, что у сына появляются друзья.
У нее самой, несмотря на открытый характер, их можно сказать, и не было. Нет, где-то далеко, конечно, жили знакомые, о которых вспоминалось с теплом. Они с удовольствием бы встретились с Кейт снова. Но можно ли назвать друзьями тех, с кем не поддерживаешь связь? За годы бесконечных переездов по стране с Гордоном Кейт научилась быстро сходиться с людьми и так же быстро и легко прощаться, унося с собой только воспоминания в ожидании новых знакомств, новых встреч. Мир тогда казался калейдоскопом, безграничной игрой в жизнь. Однако после рождения Микки Кейт поняла, что настоящая жизнь таится вовсе не там. Чтобы увидеть ее, нужно день за днем всматриваться в непривычно одинаковый пейзаж, здороваться с одними и теми же соседями. Смотреть, как невыносимо медленно растет платан у дома. Как неуловимо меняется лицо и голос сына. Теперь он уже совсем взрослый…

Кейт затянулась, выдохнула в окно и, положив сигарету на край блюдца, отошла к шкафу. На полке лежала металлическая коробка с фотографиями. Кейт все время обещала себе купить нормальный альбом и рассортировать фото. Но особая прелесть была и в том, чтобы перебирать их вот так — ворохом, как детские сокровища, ракушки и обломки брелков. Снимки были разного формата и качества: выцветший полароид, сувенирные фотомагниты с чьей-то свадьбы, даже напечатанные на домашнем принтере кадры.
Фото Микки Кейт относила в типографию сама, тугая пачка лежала на самом верху. Кейтлин любила пересматривать их, трогать руками. Последний снимок был сделан недавно — у Микки тогда еще не сошел синяк на подбородке после стычки с Лукой. Кейт стряхнула пепел и уселась на подоконник. Небо еще больше потемнело. Нужно бы позвонить и предложить забрать Микки из кафе на машине, но Кейтлин лень было тянуться за мобильником. К тому же если понадобится — Микки позвонит сам. Кейтлин затянулась и ощутила, как отступает усталость. Пусть лишь на время, но все же…

Сейчас Микки с Альфонсо и Лукой сидят на высоких барных стульях, уплетают обжигающе-горячие вафли и, с риском подавиться, смеются надо всякой чепухой. Кейт помнила тот день, когда Микки приехал домой со школы с совершенно ошалевшим лицом и новым альбомом для рисования в руках.

Младший брат Луки, Альфонсо, нашёл в кармане Луки вырванный из альбома рисунок Микки и вцепился в брата с требованием показать и остальные.
Для непосвященных здоровяк и забияка Лука выглядел неприступным. Его слабостью был Альфонсо — маленький колобок со слуховым аппаратом, который учился в спецшколе, нечасто выходил из дому и страстно любил компьютерные игры про космос. Альфонсо не одобрял друзей Луки, особенно Джониса, который был инициатором самых жестоких забав, несмотря на то, что лидером троицы по-прежнему считался итальянец. Другой, Кай, был просто подпевалой.
Услышав о предрождественской истории, Альфонсо пришел в отчаяние: теперь ему точно не познакомиться с тем, кто так круто рисует звездолеты… Младший братишка высказал Луке все, что думает о нем и его дебилах-друзьях, и перестал с ним разговаривать. Не помогли ни уговоры родителей, для которых мир в семье был превыше всего, ни подарки Луки, положенные под дверь спальни Альфонсо.

В начале марта Лука подошел к Микки в школьной раздевалке. Тот, увидев приближающегося обидчика, шарахнулся прочь, к двери, что оказалась предусмотрительно заперта Лукой. Но итальянец был один, не нападал, а, путаясь в словах и краснея, попытался объясниться. Достав из сумки немного погнувшийся новый альбом для рисования, попросил Микки нарисовать что-нибудь для младшего брата.

— Я сначала хотел дать ему этим альбомом по роже, — рассказывал Микки. — Но потом вспомнил разговор с мистером Фостером… Луке, наверно, еще труднее было ко мне подойти.

Кейтлин тщательно обернула окурок в салфетку, открыла окно пошире, чтобы проветрить комнату. Прошла на кухню и, выбросив салфетку, нарезала хлеб, попутно откусывая от полукруглой ароматной колбасы. В конце концов она взяла батон в руки и стала есть. Достала из холодильника банку маринованных перчиков.
Кейт рассмеялась, представив, что сын увидит ее такой: с надкусанным хлебом в руке, лезущей в банку пальцами…
Микки она такого свинства не позволяла.

Сын вернулся вечером, и Кейт с удовольствием прижала его к себе, зарылась носом в кудри, пахнущие дождем, потом и сахарной пудрой. Впереди было воскресенье, можно поиграть с Микки в настольные игры, поваляться вместе в кровати…

— Ну хватит, мам, — наконец, пробормотал Микки. — Мне на работу завтра с утра, забыла?

***

Лунный свет растворял все, к чему прикасался, прошибал дыру в полу, в кровати, подбираясь ближе, как бездонная белая пустота. Кот, попав на разделочную доску лунного луча, дрыгнул лапками, перевернулся на другой бок. Лунная пена хлестала из окна, разбивалась о спину Фроста, долетала брызгами до рук, то и дело судорожно стискивающих одеяло.

«Расслабься, это всего лишь банальный недосып».

Едкий свет заставлял щуриться, но закрыть глаза вовсе было неуютно, ведь лучи подберутся ближе… И даже Фрост не остановит их.

«Не будь ребенком. Дыши. Не придумывай того, чего нет».

Джереми заставил себя снова разжать пальцы. Потеряв опору, руки вцепились друг в друга. Лучше было бы дотянуться и погладить Фроста, мягкую теплую шерсть. Ощутить чье-то мерное, спокойное дыхание. Но если кот проснется, то непременно уйдет. И тогда…

«Всего лишь ночь. Ночью все кажется странным. И ты не спал нормально уже двое суток».

Рассветная хмарь постепенно вытеснила черно-белую пустоту. Джереми показалось, что он всего на миг закрыл глаза, и тут зазвонил телефон. Часы показывали полдевятого. Он проспал три часа.
Добравшись до мобильника, Джерри прочистил горло и ответил. Жизнерадостная девушка бодро тараторила что-то о выставке. Джереми с трудом вспомнил, что действительно давал разрешение опубликовать свои работы в онлайн-галерее каллиграфии и обещал прислать файлы в высоком разрешении, но напрочь забыл об этом.

— Черт, — просипел он, ища глазами стакан воды, — когда конец приема работ?

— Сегодня, — растерянно отозвалась девушка. — Так мне ждать ваше письмо?

Джерри глотнул воды и откашлялся.

— Да, — сказал он в трубку. — Я пришлю. Спасибо…

Отложив телефон, Джерри лег на подушку. Спать не хотелось совершенно. Но не хотелось и шевелиться. Фрост прыгнул ему на живот, обеспокоенно ткнулся в лицо жесткими усами.

— Да, разбойник, я иду… Надеюсь, консервы я тебе купил, и мне это не приснилось.

Консервы оказались на месте, Джереми накормил Фроста, сменил ему воду и прошелся по дому, рассеянно провел пальцами по книжным корешкам в шкафу. Есть не хотелось. Вообще ничего не хотелось.

«А надо ли?»

Умываясь, Джерри вспомнил звонкий голосок девушки и болезненно поморщился — звук иголкой воткнулся куда-то в затылок. Джереми открыл окно, вдохнул свежий воздух и сел за компьютер. Белые кубики файлов. Тексты, заказы… В голове звенела пустота. Но с отправкой файлов-то он должен справиться?

Когда белый свет сменился на вечерний, золотистый, Джереми почувствовал, как устала спина. За все это время удалось отправить письмо да еще написать два абзаца для статьи. И возможно, завтра, на свежую голову, он снесет и их. Если она у него появится, эта свежая голова…
В углу экрана светился красным календарь: дедлайн заказа вот-вот кончится. Джереми ткнул в кнопку, прочел напоминание. Завтра он должен отправить по почте двадцать именных открыток — поздравления с Пасхой сотрудникам какой-то строительной фирмы.
Джереми считал ниже собственного достоинства копировать чужие работы, брать хоть один элемент без изменений. Даже если этого не заметили бы, и о небольшом плагиате будет знать лишь он сам. Даже если его прямо об этом просили.
Джерри взглянул на свои наброски.

«А может, ну его к херам?»

Он набрал адрес известного сайта и бегло просмотрел несколько страниц самых залайканных работ, опять взглянул на свой рисунок. Внутри загорелось глухое раздражение. Его идея слишком проста. Простота и лаконичность не одно и то же…
А с чего вообще распинаться перед какими-то шабашниками? Что они понимают в каллиграфии?! Заказали открытки ручной работы, потому что это модно! Скорее всего, они и прочесть-то написанное не смогут, а цвет… заказчик упоминал о розовом — весна же, светлый праздник… Джереми злобно хохотнул и глотнул из оказавшейся на столе бутылки. Она явно простояла на столе дольше нужного. Он заставил себя проглотить задохнувшуюся воду, закрутил крышку и бросил бутылку, промахнувшись мимо урны в углу комнаты.
Фрост обиженно муркнул, сунулся под стол, напоминая об ужине, хотя у хозяина не было и обеда. Джерри оттолкнул его, топнул ногой.
Можно отправить заказчику пустые листы и сказать, что белый на белом — это новый писк моды, возврат к раннему супрематизму.

«Они даже такого плоского юмора не поймут…»

Тушь обозначала мелкие ямки и выпуклости плотного листа. Алый растворялся в белом, сходил на нет десятками тончайших ручейков-волосков, вился правильными дугами, сплетался и расплетался… Рука дрогнула, узкая линия скользнула вниз, перечеркивая прошлую. Джереми стиснул зубы, резко отодвинул испорченный лист и вынул из упаковки новый.

Снова скольжение волосков по бумаге.

Перекладывая рисунок, Джерри задел узор пальцем и еле справился с жгучим желанием воткнуть кисточку в середину стола, пришпиливая к нему испорченную работу. Отложил ее, зажмурился, медленно вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться, поймать состояние отстраненной сосредоточенности. Снова взял кисть…
Рисунок был почти окончен, когда на бумагу непонятно откуда упала алая капля. Она стала последней.

Мир звенел и бился вместе с ним, летел осколками, трещал по швам и рассыпался ошметками бумаги, дерева, искрил обрывками проводов, рычал обезумевшим зверем и рвался на части, еще, еще и еще, пока не хлынул по губам соленый горячий поток, пятнающий руки, пол, все вокруг, мешающий дышать, пока не осталось ничего, кроме тишины.

Джереми осел на диван посреди разгромленной комнаты и закрыл лицо руками. Вспышки давно забытого яростного удовольствия жгучими точками оседали внутри, глохли под натиском привычного серого ужаса. С ладоней капало. Такой тупой и тихий мерный звук…
Джерри потянулся к телефону и, не глядя, ткнул в кнопку быстрого набора. Палец сполз на видеозвонок, и не успел Джереми отменить вызов, как Эйтан ответил. И сразу оценил открывшуюся картину.

— Жди, я еду. Просто подожди, прими душ, поешь, поспи. Все будет хорошо, Джерри.

Джереми молча кивнул и отложил погасший мобильник. Стянул футболку и, скомкав, прижал к носу — все равно уже изгваздана к чертям. Из-под дивана раздался шорох, оттуда выполз взъерошенный Фрост, обнюхал беспорядок на полу, покосился на хозяина, но подходить не стал. Джереми безучастно наблюдал, как кот, осторожно ступая, обошел залитые красной тушью обрывки бумаги и скрылся в кухне.
Когда кровотечение прекратилось, Джерри прошел в ванную, стараясь не смотреть на растерзанные вещи. Под теплыми струями душа стало легче. Вода смыла соленый вкус с губ, согрела холодные руки.
Он всегда был мерзляком. И стыдился этого. Глядя на теплые варежки в магазине, покупал модные перчатки без пальцев.
Стало жарко; чтобы вновь не пошла носом кровь, Джереми выключил воду и медленно, не спеша, оделся. Главное — ни о чем не думать, сосредоточиться на сиюминутных мелочах. Сложить грязные вещи в корзину. Поднять с пола ноутбук. Подмести крупные осколки. Сложить в пакет. Сварить яйцо. Пожарить тост. Заварить в чашке чай и не забыть сахар. Насыпать корм коту…

За окнами спустился тихий вечер. Вечер — время тишины и неопределенности, глухой темной тоски или острого предвкушения. Ночь и день абсолютны, мглистое безвременье позволяет ощутить их острее, превращает жестокое противостояние света и тьмы в игру обмена властью.

Для маленького Джерри сумерки означали приближение страха, серые туманные щупальца гасили солнце, вползали внутрь дома холодом, шевелили волосы на затылке.
Позже вечер окрасился шальным жаром ожидания ночи, стал другом. В угасающем свете всегда можно было найти мгновение редкого одиночества перед тем, как нырнуть в яркую череду шумных и зрелищных ночных увеселений, когда весь мир, кажется, лежит у ног, а ты отпихиваешь его ногой, мол, не до тебя…

Джереми ходил по дому, не зажигая света — так меньше лез в глаза разгром в гостиной. Сдвинул рассыпанные книги в сторону, проверил, уцелел ли монитор компьютера.
С улицы долетали чьи-то далекие голоса и треньканье велосипедов. Вслед за периодом дождей пришли теплые дни и прохожие не торопились покидать улицы, тем более, что завтра выходной.

Джерри осторожно вышел на крыльцо, проверил, на месте ли запасной ключ, и вернулся в дом. Сел на кровать и взглянул на упаковки таблеток на тумбочке. Снотворное он не принимал больше двух месяцев и радовался, что засыпает сам… Но не сейчас. Сейчас — точно не сможет. Компьютеру при перегрузке достаточно перезапустить систему. А лекарства такого пока не умеют… но позволяют просто выключиться, как машине. Не представлять себе очередную историю перед тем, как закрыть глаза. На миг выныривая из сладкого сна в середине ночи, не слышать, как Фрост ходит по кровати и урчит, как пушистым клубком сворачивается на животе. Не видеть снов…

Первое время он боялся, что ему приснится что-то из прошлого. Но такого не случилось ни разу. Снилась какая-то нелепая мешанина повседневных или фантастических образов, иногда неприятные, мутные кошмары, после которых полдня ходишь понурым, но прошлое — никогда.
Сейчас нужно выпить таблетки и на восемь часов перестать быть.

«Эйтан сказал спать — будешь спать».

Джерри поморщился и вытряхнул на ладонь капсулы.

***

Он проснулся и сразу сел, протирая глаза. По комнате плыл запах крепкого кофе, штора была отодвинута в сторону, на одеяло падал прямоугольник света. Со стороны кухни доносился тихий низкий голос Эйтана Замира.

— Давно приехал? — спросил Джереми, босиком входя в кухню.

— Полчаса назад, — улыбнулся низенький человек с темной окладистой бородкой. — Иди сюда…

Джерри улыбнулся, шагнул и обнял доктора.
Замир налаживал контакт не только вербально. Мог подойти к пациенту, похлопать по плечу, обнять или пожать руку. Если пациент, конечно, был не против. С Джереми в свое время Эйтану пришлось работать долго… Но тепло лечит.
Вот и теперь Джерри вдруг на секунду показалось — ничего не случилось, все в норме. А будет — хорошо.

Джереми покосился на портфель Эйтана на стуле, но тот покачал головой:
— Сначала поешь.

Фрост терся о ноги гостя, Замир наклонился погладить.

— Ты не говорил, что завел кота, — заметил он, усаживаясь на стул и глядя на то, как Джерри возит вилкой по омлету.

— Он сам завелся, — пожал плечами Джереми.

— Правильно, — одобрительно кивнул Эйтан Фросту. — С этим парнем так и надо.

И он пододвинул Джерри чашку с чаем.

— А ты сам-то завтракал? — спохватился Джереми, отодвигая тарелку.

— По дороге, — отмахнулся Замир и укоризненно взглянул на почти целый омлет. — Ну, начнем?

Когда-то давно рассказывать другому человеку о малейших оттенках собственных чувств и мыслей было стыдно и трудно. Но за годы Джереми привык к этому, и теперь процесс наоборот успокаивал.

Оторвавшись от записей, психиатр захлопнул папку и сложил в портфель, звонко щелкнув замком, достал планшет.

— Это совершенно точно не обострение, Джерри, — заключил он.

Джереми откинулся на спинку дивана и прижал ладони к лицу.

— У тебя в последнее время случилось много нового, — продолжал доктор. — Это реакция на твой выход из раковины, потерю контроля. Конечно, если бы ты слушал, что я тебе говорю и не копил в себе эмоции, такого не случилось бы… Но будем все же считать, ты отделался малым. Зак хороший клинический психолог, он поработает с тобой удаленно.

Джереми уронил руки на колени, глядя на Эйтана, который чиркал что-то на экране планшета.

— Попьешь снотворное пару недель, я даю тебе другое лекарство. А в остальном — нужно изменить дозировку и кое-какие…

— Но такого не было раньше! Давно не было! — перебил Джерри. — В клинике тоже случалось многое. Когда я провалил первые экзамены, и вообще…

Замир поднял глаза, почесал бороду.

— Там ты был на препаратах. Ровный фон настроения, ни злости, ни радости. Потом ты по привычке поддерживал этот «ноль» и вне стен больницы. А теперь жизнь устала ждать, когда ты решишь влиться в нее. И пришла к тебе сама, — мягко улыбнулся он, кивнув на кота, пригревшегося на подоконнике.

Джереми упрямо поджал губы.

— Ты ни разу не спросил меня про клинику, — внимательно глядя на Джерри, заметил Эйтан.

— А ты заберешь меня? — вскинул голову Джереми.

Замир прищурился.

— Нет. Конечно, нет…

Джереми выдохнул. Он не мог признаться вслух, что чувствует облегчение вместо сожаления. Под пристальным взглядом психиатра скулы зажглись, Джереми отвел взгляд, чтобы не видеть довольной полуулыбки Замира.

Звонок в дверь прозвучал резкой трелью, Джереми вздрогнул. Эйтан сделал вид, что очень увлечен составлением нового плана терапии.
На крыльце стоял улыбающийся Микки. Полуденный свет подсвечивал буйные кудри рыжим, в руках мальчик держал большую коробку.

— Привет! Соседка отдавала лазилку для кошек, за бесплатно, у нас-то кошки нет, но я сразу…

— Не надо, — резко перебил Джереми. — Нам ничего не надо.

Брови Микки удивленно поползли вверх, сложились обиженным домиком.

— Добрый день, — Эйтан появился рядом, протянул мальчику большую ладонь. — Ты Микки? Джерри рассказывал о тебе.

Лицо мальчика вновь просияло, он перехватил коробку, чтобы ответить на рукопожатие.

— Я Эйтан, друг Джерри, как и ты.

Джереми молча сложил руки на груди и отстранился, подпирая дверной косяк и глядя поверх их голов на зазеленевшие липы. Микки косился на него, отвечая на дружелюбные вопросы Замира.

— Конечно, Фрост обрадуется, — не унимался Эйтан. — Оставь ее тут. Сегодня мы заняты, но приходи в другой день, соберете лазилку. Судя по всему, конструкция сложная… Куда ты ее поставишь? — обратился Замир к Джереми.

Тот глубоко вздохнул, дернул головой и ушел в дом.

— Зачем ты это делаешь? — напустился он на Эйтана, когда тот запер дверь и вернулся в гостиную. — Неужели не ясно…

— Мне-то все ясно, — посерьезнел доктор. — Это ты опять за свое. Прекращай.

В голосе Замира появился стержень — и Джереми знал: этот стержень невозможно не то что согнуть, но даже поколебать.

— Неужели нельзя просто оставить меня в покое?!

Джерри подошел к дивану и сжал спинку руками.

— Нельзя, — так же серьезно ответил Эйтан. — Ты это знаешь. Ты сейчас не со мной, а с прошлым-собой говоришь. Опять.

Доктор наставил на Джереми палец.

— И уже хватит.

У Джереми перехватило дыхание от возмущения.

— Злишься, — удовлетворенно кивнул Замир, возвращаясь к планшету. — Это хорошо. Когда ты в последний раз позволял себе злиться?

Джерри не нашелся с ответом, но все же попытался огрызнуться:
— Ты прислал ко мне Таккера Гарсиа!

— Да, — невозмутимо кивнул доктор. — Вы славно пообщались. Он хороший парень. Вы оба, — припечатал он, на миг подняв глаза от экрана. — Все. Теперь дай мне закончить с оформлением, а пока прибери этот бедлам. Ты ведь работать не сможешь в таком беспорядке.

— Я провалил заказ, — буркнул Джереми.

— Ничего, будут другие.

После уборки Эйтан вытащил Джереми поужинать в центр города, и они долго разговаривали, глядя на темнеющее за окном небо.
Вернувшись домой, Эйтан надул матрас, который привез с собой. Фрост пришел в восторг от новой игрушки. Разбегаясь, прыгал на пружинящую поверхность, мял коготками…
Выйдя из ванной, Замир застал свою постель лежащей плоским блинчиком на полу. Дэвис, сдерживая хохот, уже раскладывал диван, наигранно-грозно обещая отшлепать спрятавшегося кота по заднице за порчу чужого имущества.
Эйтан уехал рано утром, пока хозяин дома еще спал, зная, что Джереми не любит прощаний.