Асфальт покрыли зеленовато-желтые соцветия и капли липового сока. Тягучий запах вплывал в распахнутые окна, оседал на коже, забирался в чай, задерживался в складках постельного белья. Ночью ветерок стих, а аромат усилился так, что, казалось, тонкие занавески ловят его, как сети — рыбу.
Когда Джереми открыл Кейтлин дверь, густая сладость вплыла в дом и не спешила рассеиваться в воздухе темного коридора после того, как гостья ушла. Словно часть присутствия осталась внутри: не только запах цветов, но и негромкий голос, мягкий, но внимательный взгляд.

Изворачиваться и пытаться врать себе было уже бессмысленно — отношения с Хоранами давно вышли за рамки поверхностного знакомства. Во всяком случае, Джереми невольно ощущал полузабытое тревожное тепло и радость при встрече. Да и с их стороны… не видеть очевидных вещей было нельзя. Микки легко входил в контакт почти с кем угодно, Джереми удивлялся его стойкой вере в лучшее, в то, что хороших людей на свете больше, чем плохих. В самого Джереми. Но Микки выделял его из остальных своих друзей, это даже льстило самолюбию и говорило о том, что Джереми не до конца растерял навыки общения с нормальными людьми и может быть кому-то небезразличен.

Кейтлин тоже искренне оживлялась, завидя его на улице или в кафе, куда Джереми по-прежнему заходил за ледяным лимонным чаем пару раз в месяц. Улыбалась, встречая у калитки, когда он приходил к Микки, задавала исключительно тактичные вопросы и чутко следила за тем, чтобы ничем не огорчить гостя. Джереми хотелось верить, что он научился распознавать фальшь. Доверчиво открыться простым человеческим отношениям было по-настоящему страшно. Но подозревать Хоранов в каком-либо обмане казалось кощунством.

«Давать и брать, делиться тайной и расспрашивать, угощать и принимать угощение — вот шесть признаков дружбы»*. Иногда самого Джереми раздражало то, как много он помнит из прочитанных когда-то философских трактатов. Со своей стороны Джереми по понятным причинам не соблюдал одного-единственного условия… Эта тайна прошлого могла сломать жизнь любому, кто хоть краем задел ее темную паутину. Однако теперь, когда кто-то вновь сделал былью давний кошмар, хранить это в секрете стало гораздо опаснее, чем поделиться. Эпидемия может вспыхнуть в любой момент и захлестнуть мир — в прошлый раз этому помешали, что будет теперь, пока не известно. Вспоминая такие опасные в своей наивности подростковые мечты и надежды, Джерри передергивало — в случае успеха у истоков разрушения мира стоял бы он сам… То, что дар принес бы лишь хаос, Джереми не сомневался: достаточно взглянуть, чем это закончилось четырнадцать лет назад.
Подписка о неразглашении — просто бумага, что такого уж страшного в случае нарушения могут власти сделать с Джереми? Смешно…

Возможно, зная об опасности, Кейтлин уедет куда-нибудь. Она ведь исколесила всю страну и половину Мексики, наверняка сможет найти тихий уголок для себя и Микки. Сможет распознать беду, знать, чего нужно бояться и как поступать.
Мисс Фокс, получив свое согласие, оставила Джерри в покое. Но в любую секунду могла выдернуть Джереми из дому и увезти неизвестно куда и насколько… Нужно было торопиться, и, тем не менее, он избегал любых возможных встреч с Хоранами и убеждал себя, что делает это неосознанно. Да и не годится для разговора случайная встреча на улице!

Но он должен сказать. Мистер Дэвис не имеет права на ошибку. Ему дали вторую жизнь и ее надо потратить с толком. Молчать и прятаться в раковину, сохраняя для себя кусочек иллюзии спокойствия, продолжать дружить, как ни в чем не бывало, пользуясь их неведением — подло. В прошлом он совершил достаточно подлости. Или готовь был совершить… Что, в сущности, почти одно и то же.

Джереми работал с рассвета до позднего вечера, но даже усталость не помогала отключиться достаточно быстро. Он ложился в постель и смотрел в темноту, изводя себя этими мыслями, ожидая, пока в окно не хлынет луна. Если задремать к тому времени не получалось, он глотал таблетку и закрывал глаза, обещая себе рассказать Кейтлин все. Завтра. Или послезавтра…

Когда Кейт неожиданно пришла лишь оттого, что беспокоилась за него, Джереми пробрало до костей. Он не знал, куда деть глаза и как скрыть охватившие его чувства, потому постарался сократить этот разговор до минимума, рискуя показаться грубым. Но что есть грубость в сравнении с тем, в чем Джереми собирался признаться?!
Когда Кейтлин ушла, Джереми долго стоял в коридоре, в полной прострации. А потом, очнувшись, переоделся и выскочил за дверь, боясь передумать. Он шел быстрым шагом, почти бежал, но, добравшись до скромного домика с уютно светящимися окнами, снова остановился, не решаясь открыть калитку. Естественно, после этого разговора больше с Хоранами встречаться не придется. Никогда. Зато у них будет шанс на спасение.

«Раз — и все, — уговаривал он себя. — Немного потерпеть. Это не та боль, это вообще не боль…»

Одно окошко погасло, из другого выглянула Кейтлин и потянулась за ставней. Увидев Джереми, удивленно замерла. Он глубоко вдохнул и вошел, поднялся по ступенькам. Кейтлин открыла дверь.

— Передумал насчет ужина? — лукаво улыбнулась она, но вгляделась в его лицо и улыбка тут же погасла. — Что случилось?

Джерри смотрел Кейтлин в глаза и молчал. Невозможно трудно заставить себя сказать, что в свои семнадцать стал насильником и убийцей… Особенно когда за стеной весело насвистывает четырнадцатилетний Микки.

—…Случилось, — эхом повторил Джереми. — Давно… Надо поговорить. С тобой. Наедине.

Слова выходили трудно, после каждого хотелось вдохнуть, будто отдельные звуки перекрывали кислород. Джереми ощущал собственное лицо онемелой маской, он не представлял, какое выражение застыло на нем, лишь надеялся, что не напугает Кейт раньше времени.

— Погоди, я сейчас, — нахмурилась она, — выйдем на воздух, я только предупрежу Микки. — И прикрыла внутреннюю дверь с сеткой от комаров.

Джереми слышал их спокойные голоса и нервно грыз ногти. Уйти хотелось нестерпимо, лишь детская боязнь: сбежав, показаться дураком, удерживала его на крыльце.

Когда Кейтлин вышла, Джерри стоял, подпирая спиной колонну на манер мраморного атланта, но тут же встрепенулся, шагнул в сторону — то ли к калитке, то ли стараясь держаться подальше от нее, Кейт… Разговор явно будет далек от романтической прогулки под летней луной. Кейтлин подумала об упаковках таблеток на полке, которые увидела в их первую встречу. Тетя Фло не замечала обострений и не предупреждала родню о них, просто переставала видеть грань между собственной реальностью и общей. Мало кто способен открыто говорить о таком с другими… Кейт вздохнула.

— Давай пойдем в верхний парк, там сейчас безлюдно, — предложила она. — Я соврала Микки, что меня позвала мисс Роузи.

— Почему? — обернулся Дэвис.

Кейтлин аккуратно закрыла калитку.

— Чтобы не расспрашивал потом, — честно ответила она. — Мне кажется, ты бы этого не хотел, — полувопросительно добавила Кейт.

Джереми закусил губы, отвернулся и зашагал по улице.

Ночная душная жара накрыла Ричмонд, словно одеялом. Гуляки разбрелись по домам, поближе к телевизорам и прохладным пастям кондиционеров. Джереми шел чуть поодаль, на самой границе «вместе», и молчал, глядя себе под ноги. Кейтлин еще не видела его таким, напряженным до звона. Он не пугал ее, пугало лишь состояние, далекое от усталой и немного ироничной сдержанности, к которой привыкла Кейт.

Официально парк уже закрылся, но на воротах не висело замка. Трава у искусственного озерца была теплой и колкой, Кейт с наслаждением вытянула ноги и потрясла головой, надеясь ощутить ветерок в волосах. Густые и плотные, они представляли собой сущее наказание в жару. У дальнего конца водоема плескал маленький фонтанчик, отраженный луч высокого прожектора с околопарковой дороги дробился светляками. Джереми сел у воды и какое-то время молча глядел на сверкающую чешую бликов. Кейтлин ждала, откинув жаркую копну кудрей набок. Наконец, не выдержав, решилась начать первой:
— Моя тетя…

— Нет, — резко перебил он. — То, что я расскажу — не бред чокнутого. — Быстро взглянув на нее, криво ухмыльнулся. — Знаю, все мы так говорим. Но тут другое… — Джереми отвел глаза и почти со злостью выдохнул: — На данный момент я совершенно и безнадежно нормален, Кейт.

Она закусила губу: он впервые назвал ее так, без официоза и пусть небольшой, но дистанции.

Кейтлин не любила читать, но любила смотреть фильмы — разные, от ужастиков до любовных комедий. А рассказ Джереми Дэвиса, рваный, с острыми, долгими паузами, напоминал не столько фильм ужасов, сколько книгу: написанный от руки дневник со слипшимися страницами, стиснутый меж ледяных кирпичей кладки в сыром подвале. И хорошим концом там и не пахло… Джереми то и дело сбивался на «он» вместо «я», не замечая этого, словно пытаясь окончательно отстраниться от собственного прошлого, не позволить ему затопить себя болью и заткнуть рот. Смотрел на пляшущие огоньки в воде так долго, что в глазах наверняка оставались голубые сполохи. Говорил не сглаживая ничего, не жалея ни себя, ни «его». Кейтлин даже показалось, что он специально хочет напугать, вынудить вскочить и сбежать подальше, вне зависимости от того, правда это или нет. А у Кейтлин, наоборот, от страха всегда отнимались ноги.

— Наверное, я хотел бы вернуться в то время, когда мы еще боялись себя, — хрипло говорил Дэвис. — Когда казалось, мы попали в другой мир, который не терпится изучить. И дар в крови делал нас единым целым больше, чем любые слова и… — он осекся и бросил быстрый взгляд на Кейт. — Мы пробовали даже летать… Не получилось. Только удерживать друг друга над землей. — Джереми вздохнул и сцепил пальцы в замок, снова вглядываясь в темную воду. — Хотя в итоге все равно кончилось бы тем же, — тихо заключил он.

Кейтлин разжала руки, намертво вцепившиеся в траву. Она разглядывала чужого человека, сидящего рядом и искала в нем знакомые черты. Дэвис поднялся и отряхнул штаны, по-прежнему избегая смотреть на Кейт. Спустился к самому озерцу и зачерпнув воды, умыл лицо. Потом с видимым трудом обернулся.

— Теперь, если ты увидишь что-то похожее… то знай: лучше сразу стрелять.

При этих словах Кейт невольно прижала руку к груди, где билось ее сердце, словно пытаясь успокоить его или убедиться, что оно невредимо. Потом тоже встала и провела по отпечаткам травы на икрах, сбрасывая прилипший мусор. Выпрямившись, заставила себя посмотреть в глаза Джереми.

— Я… я не буду врать, понадобится время, чтобы уложить это в голове, Джерри.

— Ты веришь мне? — напряженно спросил он.

Кейтлин не спешила, выбирая слова для ответа.

— Я верю, что ты не лжешь. Но мне нужно время, — повторила она.

Джереми смотрел в сторону, отсвет фонаря высвечивал профиль серебром. Он выглядел неуверенно. Совершив нечто важное, люди нередко теряются, когда это важное остается позади. Кто знает, какое развитие событий он представлял себе?
Кейтлин вдруг прыснула, неожиданно для обоих.

— Вот мы и познакомились наконец, как следует, мистер Дэвис!

***

Торн почти не видел снов. А если и видел, то они всегда повторялись, будто картинки в детской игрушке, которую он как-то нашел на заброшенной станции. Разве может быть так, что сны всегда одинаковы?

— Флеш, запрос в сеть: что означают повторяющиеся сны?

Киберпопугай слетел с насеста под потолком и сел на спинку койки, глаза загорелись зеленым, показывая связь со вселенской сетью данных.

— Повторяющиеся сны несут смыслы, которые человек по тем или иным причинам не готов принять и могут означать конфликт между сознанием и бессознательным.

Торн нахмурился.

— Позвольте отвлечь вас от самокопания, капитан? — чуть насмешливо прозвенела «Сандер». — Прямо по курсу система планет, которой нет на картах. Я вижу ее на радарах. Заглянем или продолжим путь на Дор?

— Нет. Прямой курс на Дор.

Торн поднялся. Одним нажатием кнопки кровать заправилась сама. Перед глазами на миг появилось изображение точно такой же кровати с эмблемой щита, рассеченного лазерным мечом на покрывале. И голос — очень знакомый, и в то же время ненавистный: «Иди работать, тварь…»

—…капитан? Капитан!

«…работать, тварь…»

Торн мотнул головой, очнувшись. Попугай заглядывал в лицо, вцепившись коготками в комбинезон на его груди, экран с логотипом «Сандер» превратился в женское личико, ежесекундно меняющее черты, но все же одинаково обеспокоенное.

— Ты можешь записать мои сны, Флеш? — спросил он птицу.

Попугай перебрался ему на плечо, встопорщил металлические перья, не спеша отвечать.

— Требуется специальная аппаратура. Ты точно этого хочешь, Тор-рн? Многое во сне смотрится совсем не так, как наяву.

Капитан тяжело вздохнул, покачал головой.

— Не знаю, чего я хочу… Хочу понять… Что-то. Вдруг это поможет?

— Инфор-рмация о человеческих снах противоречива, капитан, большинство сегментов вселенской сети отрицают их значимость.

— Давайте лучше подумаем, как распределить добро между голодающими, — вмешалась Сандер.

Отдаленная планетка походила на песочный шарик, обмотанный тонкими нитями трубопроводов. Когда-то здесь добывали газ, но после того, как месторождения истощились, планета Дор стала медленно умирать, а на людей, работавших и живших на ней, махнули рукой. Скудных урожаев еле-еле хватало, чтобы прокормить всех, на Дор действовало жесткое ограничение рождаемости. Все это мало интересовало герцога Вегского и его головорезов-сборщиков податей.

Торн мрачно смотрел на то, как роботы выгружают из корабля контейнеры с зерном, здешними прозрачными тканями из паутины пустынных арахнидов и прочим барахлом, которое везли в систему Веги. Сандер предупредила, что воздух планеты разряжен, и капитан вышел наружу, надев маску. Оранжевый ветер задувал в шлюз мелкий золотистый песок и лепестки пурпурных цветков.

Торн словно не видел этой красоты, его не тронули даже благодарные слезы какой-то изможденной женщины с ребенком, что порывалась целовать ему руки. Он хотел вызнать у местных насчет их жестокого хозяина, но запуганные люди не слишком желали идти на контакт, хоть и приняли свои запасы обратно. Впрочем, у них не было выбора… Торн боролся с досадой, что зря прилетел, выражения благодарности будили чувство вины... В итоге он отказался взять плату с жителей Дор.

Один из красных лепестков попал в систему подачи воздуха на маске, и Торн отступил в тень корабля, снял ее чтобы продуть забитое отверстие. Несколько минут он мог дышать и без дополнительной подачи кислорода. Один из мальчишек, что облепили «Сандер» как любопытная мошкара, увидел Торна, вдруг распахнул глаза и в ужасе бросился прочь. Может он что-то знает о Торне?

- Погоди!

Капитан хотел догнать паренька, вновь надел маску: для бега требовался богатый кислородом воздух. Но мальчишка уже скрылся в толпе. Чтобы не стоять без дела, Торн стал помогать таскать мелкие ящики, и до самого вечера он оставался задумчив. Когда «Сандер» стартовала с Дор, а системы ушли в спящий режим, еще долго сидел у себя в каюте, глядя в пустоту.

Что это за яркое воспоминание, так обеспокоившее Флеша? И почему мальчик испугался его, Торна?

«Можно проверить, чем вызваны сны. Может, каким-то звуком или ощущением. И если вызвать его намеренно, получится вспомнить больше».

Торн вывел на экран записи корабельных камер и нашел папку с видео из собственной каюты. Она оказалась пуста, а камера — отключена.

«Странно».

Торн вновь активировал ее, введя личный пароль, и ушел к себе. Этой ночью капитан не видел снов, просто выключился, упав на подушку.
Утром оказалось, что створка большого иллюминатора поднята, за стеклом медленно расцветал приближающийся по левому борту ярко-алый квазар.

— Я подумала, вам приятно будет посмотреть на это, — нежно пропела «Сандер».

— Ты права, настоящий красавец, — отозвался, потягиваясь, капитан. — Флэш, дай запись с камеры моей каюты, — скомандовал он, и, застегнув комбинезон, прошел в санузел.

— Завтр-рак готов, капитан! — отозвался попугай.

Торн взглянул в зеркало, отметив, что алые пряди отросли достаточно для того, чтобы связать их в хвостик.

— Это потом, — возразил он, сплюнув зубную пасту. — Сначала запись. Ну же, я жду.

Киберптица смущенно спрятала клюв под крыло.

— Да что с тобой?! — рассердился Торн, подойдя к панели, набрал нужные команды вручную и увидел себя самого.

Вот он раздевается, ложится на спину и освещение каюты меркнет… Торн включил быструю перемотку. А потом… Торн изумленно уставился в экран. На груди спящего мягко засветились полоски. Сначала две оранжевых, их стало три, четыре, наконец, они окрасились зеленым и ближе к утру потухли.

— Что за чертовщина?!

Торн раскрыл комбинезон и ощупал свою грудь. Ничего необычного… Он взглянул на потолок над койкой, но там не было никакого светильника, что мог бы давать подобный эффект.

— Капитан! — жалобно позвала «Сандер».

Но Торн уже бежал в медотсек.

— Полное сканирование! — рявкнул он, вставая в капсулу.

— Но…

— И я хочу видеть результат в реальном времени, «Сандер»! Это приказ!

В отсек влетел Флэш и уселся на спинке стула. Лицо искина на экране распалось на частицы, голос зазвучал монотонно и мерно, словно программа забыла все свои приобретенные навыки общения.

— Тип объекта: андроид А-Эс-Пи, внешность и пол: особый заказ. Модель процессора: триста тридцать Эм Ипсилон, вместимость энергоблока: сто пятнадцать условных часов работы…

«…иди работай, тварь…»

—…систем функционирует в штатном режиме, имеется повреждение слота карты дополнительной памяти. Карта памяти отсутствует…

— Андроид ведь не может потерять сознание, да? — почти спокойно сказал Торн, осев на пол в той же капсуле. — И шок ему неведом…

Сквозь стекло он видел экран с данными, сомневаться в которых не было смысла. Все встало на свои места. Странные ощущения, потеря памяти, сны…

На полу сидел металлический попугай и смотрел на своего капитана донельзя виновато.

— Почему вы не говорили мне? И кто… — Торн прочистил горло, — кто мой… «заказчик»? И какова… задача?

На экране вновь появилась «Сандер».

— Простите, капитан.

— Да какой я, к черту, капитан, — усмехнулся Торн. — У меня, как и у вас, нет своей воли.

— Вы наш капитан — подал голос попугай. — И когда вы покинули герцога, никто не вынуждал нас следовать за вами! Вся наша жизнь — цепочки наших собственных решений…

— Герцога? — поднял глаза Торн.

— Да. Тот, кто создал — Изиг, герцог Вегский. По своему образу и подобию…

— Что?!

Флеш перепорхнул к маленькой панели и вставил коготок в разъем. На экране появилось лицо — Торна собственной персоной, но с непривычным выражением безграничного жестокого высокомерия. В волосах блестела серебристая корона. На груди переливалась лента с гербом — рассеченный щит.

***

Здоровенный детина с трудом сел, утирая потное лицо чуть дрожащей ладонью. Остальные парни прилипли к стенам подвала, безмолвно наблюдая за наказанием.

Улыбающийся Птаха присел рядом и заглянул ему в лицо.

— Может, вежливо попросишь у меня прощения, Билли?

Тот глянул на Птаху исподлобья, открыл было рот и тут же схватился за живот и упал, дергаясь и добавляя к пятнам на полу новые капли слюны и крови из прокушенных губ.

— Вижу, тебе это нравится. Кто я такой, чтобы судить чужие пристрастия?..

Птаха со вздохом поднялся и обвел взглядом «учеников». Билли затих. От двери отделились двое охранников и молча уволокли его за собой, хлопнула металлическая дверь.

— Вопросы? — улыбнулся Птаха. — Нет? тогда продолжим занятие…

***

Уилла успокаивал запах спирта. Отец чистил спиртом коллекцию старых хирургических инструментов под стеклом, мать обрабатывала им ссадины и порезы, спиртом же сам Уилл протирал стол в конце дня. Запах дышал тревожной краснотой, звучал строгим окриком, плыл прохладными муаровыми испарениями по металлу.

Уильям плеснул на салфетку и провел ею по столешне, ощутив привычный холодок. Спирт принадлежал к той Вселенной, где все предметы подчиняются законам физики, где живут обыкновенные люди и ругаются, предают друг друга, мирятся, рожают детей, которые учатся в университетах, выслушивают речи о великом будущем, однажды ломают клетку и позволяют себе лететь в тартарары вместе с ожиданиями родственников…

Он вдохнул острую чистоту и закупорил бутыль, положил салфетку в мусорник.

— Эй, как жизнь?

Уильям вздрогнул от неожиданности и обернулся. В дверном проеме, небрежно опираясь локтем о косяк, стоял ухмыляющийся Птаха. Вечно расхристанный, в дырявых джинсах и ярко расшитых куртках, он сильно выделялся из теперешнего окружения Уильяма. На вечеринке в гигантском бассейне, которую устроил Бианки после удачной вылазки за компроматом, Птаха смотрелся как узорный китайский фонарик в череде одинаковых белых плафонов. Картинки покрывали почти все тело, будто ему было мало цвета в одежде. Парни из банды держались от него на расстоянии — слухи о том, что творил этот щуплый на вид малый в подвале, тренируя других, разбежались быстро. Бианки смотрел на такие вещи сквозь пальцы, прекрасно понимая, что Птаха нужен ему лишь до поры. Понимал ли Птаха? Этого никто не знал. Все связанное с «волной» держалось на Уильяме и Птахе, но парадоксальным образом это делало их аутсайдерами.

— Эгегей, химик! — позвал он.

— Чего тебе? — нелюбезно спросил Уилл, аккуратно складывая фартук.

Птаха скользнул в дверь и плотно прикрыл ее, подошел и тихо сказал:
— Составишь компанию? Хочу прошвырнуться в китайский квартал за лапшой.

— На джипе с гребаным конвоем? — криво улыбнулся Уилл. — Удовольствие так себе…

Птаха покосился на Дона, что неслышно сидел за прозрачной перегородкой, глядя в экран компьютера.

— Хочешь без конвоя? — шепнул он. — Могу устроить.

— Я не буду колоть «волну», — прошипел Уилл, бросая сложенный фартук в корзину. — На тебя не напасешься…

Он достал из холодильника бутылочку лимонного сока и открутил крышку. Птаха сморщил нос.

— Думаешь, этих чувырл нельзя обвести без помощи дара?!

— А ты что, пробовал? — язвительно спросил Уильям и сделал глоток.

— Конечно, — ухмыльнулся Птаха, — Я бы сдох, тут все время торчать. Под надзором за троих насиделся, хватит…

Уильям поперхнулся. Он даже не думал о таком грубом нарушении правил, и ради чего? Ради китайской лапши? Птаха с его перманентным желанием лезть на рожон импонировал Уиллу в какой-то степени, но самому соваться в такое глупо. Бунт Уильяма против системы был другим. Подпольным, не лезущим в глаза, хоть и жестоким. А те случаи, когда Уиллу срывало крышу и он пер на таран до сих пор вспоминались с содроганием. Как поломка его собственной, внутренней системы.

— Если они узнают, потом будет больно, — скривился Уилл, тоже глянув на Дона.

— Не узнают, — махнул рукой Птаха. — Че ты паришься, как телка перед первым свиданием? Ты всегда такой… правильный, — вдруг хмыкнул он.

— Я?! — изумился Уилл.

— Ну не я же… Так ты идешь? Только без твоего тормозного кореша, иначе спалимся.

Уильям выдавил и тщательно растер дезинфицирующий гель между пальцами, вдохнул запах.

— Пошли.

В машине было не поболтать — суровые сопровождающие не спускали с них глаз. За первой машиной ехала вторая: охраны у Гловера и Птахи было поровну — два мордоворота с пушками за поясом и водитель. Птаха тормознул их у входа в небольшую чайную с пестрой индийской вывеской и медными ветряными колокольчиками на притолоке. Охрана привычно распределилась у окон и дверей вокруг заведения, Уилл с любопытством следовал за Птахой.

— Я тут по полдня зависаю, — сказал тот и щелкнул пальцами, подзывая сутулого пожилого индуса в ядовито-синей рубашке.

— Ты говорил о лапше, а не о чае, — заметил Уильям, разглядывая с толикой брезгливости жаркий, наполненный резкими ароматами, полумрак.

— Не гони коней, — сверкнул зубами парень.

Пройдя по неожиданно большому лабиринту мелких комнатушек с цветными занавесями, коврами и подушками, Птаха остановился у неприметной двери в самом углу. Словно соткавшийся из воздуха слуга-индус поставил поднос с чашками и высоким чайником на стол и получил хрустящую купюру.

— Ну? Входи, — широко улыбнулся Птаха и втолкнул Уильяма внутрь, наградив увесистым шлепком пониже спины.

— Ты охренел? — взвился Уильям, чуть не сбив индуса с ног. — Что творишь?!

— Выбиваю из тебя лишнюю правильность, — осклабился Птаха, и отвернувшись, тщательно запер за слугой дверь.

— Если ты хоть пальцем… — угрожающе начал Уилл.

— Да расслабься, идиот, — засмеялся Птаха. — Тебя стебать — одно удовольствие. Смотри, что тут есть…

Он подошел к плотной шторе и отдернув ее, указал на узкое окно.

— Свобода!

В маленьком крытом дворике не было видно охраны, тесный проход между зданиями привел их к боковой улице. Птаха сделал Уильяму знак подождать и взглянул на экран телефона. Через несколько минут подъехал городской автобус и Птаха, дернув за собой Уилла, вскочил в двери.

Пробираясь в пестрой суете базара Чайнатауна, Уильям понял, как же ему этого не хватало… Просто идти по улицам, не оглядываясь на опостылевших провожатых с плохо приклеенной поперек мрачных рож вежливостью.
Птаха цапнул с прилавка зеленщика персик и откусил сразу половину. Обвел взглядом вывески и потащил Уильяма в сторону.
Сев за сомнительной чистоты столик, покрытый выцветшей тряпкой, Уилл скривился.

— Годная маньтяо*, зря морщишься, — пробурчал Птаха с полным ртом.

— Не хочется подцепить какую-нибудь гадость, знаешь ли.

Птаха закатил глаза и махнул на него палочками.

— Да тут все выпарено к хренам, в кипятке любая тварь сразу дохнет!

— Ошибаешься, — загадочно улыбнулся Уильям, опершись подбородком на руки.

— Слушай, — спросил Птаха, — а почему тебя выперли из колледжа? Умника такого?

Уильям мысленно пожелал Робби провалиться в кипящий канализационный люк, а Птахе — заткнуться, и отвел глаза.

— Вряд ли ты плохо учился, — продолжал Птаха.

— Я был лучшим, — неожиданно для себя бросил Уилл.

Птаха облизал палочки и, громко рыгнув, откинулся на спинку стула. Рядом оглушительно щебетала по-китайски группа старшеклассниц, под потолком натужно гудел вентилятор. Уильям машинально поправил съехавшую набок скатерть, вызвав у собеседника еще одну ухмылку.

— И чо? — спросил Птаха. — Скучно стало? Ну, быть лучшим?

Уилл ожидал совсем другого вопроса и фыркнул. Этот парень точно умеет развеивать скуку…

— В некотором роде.

— Пошли пива возьмем, — вскочил Птаха. — Расскажешь.

— На кой черт? — возмутился Уилл.

Птаха достал из холодильника запотевшую зеленую бутылку, пожал плечом, поправляя цветастую джинсовку.

— Да просто так. С кем мне еще трындеть, с итяльяшками? А тебе?

Тени удлинились, кое-где зажглись вывески. Птаха легко, по-кошачьи взлетел по пожарной лестнице и уселся, свесив ноги. Изнанка городов Уиллу всегда нравилась больше парадных проспектов, видимо, Птаха разделял его мнение. Откупорив вторую бутылку о край ступеньки, он протянул ее Уиллу.

— Ну так что?

Тот поморщился, достал из кармана дезинфицирующую салфетку и обтер горлышко и лишь после отхлебнул глоток.

— Разжиревшие на грантах козлы, вот они кто. На последнем курсе я переспорил двух заезжих профессоров на кафедре. — Уильям сам себе удивлялся, о таких подробностях он никому еще не рассказывал. — Несколько моих статей даже публиковали, отец прочил мне великое будущее, пыжился, точно индюк… Договаривался насчет карьеры…

Уильям сплюнул и проследил, как белое пятнышко долетело до асфальта.

— Мне вся эта политика поперек горла. Ненавижу. Я хотел заниматься своим делом, но по факту этим «светилам» надо другое: чтобы кто-то лизал им зад!

Птаха, прихлебывая пиво, слушал и смотрел куда-то вверх, в переплетение сетчатых ступеней.

— А потом на защите мой куратор нашел в моей работе допущение… Сукин сын, — раздул ноздри Уилл. — И дождался, чтобы сказать об этом публично, прямо там… Они считали, мне будет полезно. Умерить амбиции…

Уильям как наяву увидел свои дрожащие руки, кровь на лбу старого профессора, выпученные глаза и разинутые рты остальных преподавателей за его спиной.

— Все, — мотнул головой Уильям. — Сказке конец.

— Везде одно и то же, — кивнул Птаха. — Что на зоне, что на кафедре… Но мы еще заставим их поплясать, а? — подмигнул он.