Феликс еще в старшей школе клялся себе, что никогда и ни за что не устроится в сферу обслуживания. Ему было некомфортно даже просто смотреть, как эти люди работают: подносят напитки в ресторанах, чистят горшки в больницах, с дежурной улыбкой выдают ключ от номера в гостинице… Но жизнь, как водится, распорядилась иначе. Слабое зрение отсекло сразу множество возможностей, отсутствие накоплений у семьи не давало Феликсу шанса пойти учиться хоть в сколько-нибудь приличное заведение. Единственная роскошь, что мог позволить себе Феликс — линзы, так как очков и вообще чего-либо постороннего у себя на лице он не терпел.

Вынужденно полученная профессия была не иначе как насмешкой над Феликсом и его мечтами. Впрочем, мечты касались того времени, когда работать разбогатевшему Феликсу уже не придется, останется лишь возлежать на палубе собственной маленькой яхты и разглядывать облака в небе. Путь же к этой мечте оставался темным, в столе копились вымаранные лотерейные билеты. Феликс хранил их на случай, если ему, наконец, повезет, и тогда можно будет сделать большой стенд, оклееный билетами — от первого до последнего — и показывать гостям. В какой-то момент Феликс частично смирился с положением слуги и безропотно выполнял свои обязанности, будучи на хорошем счету в фирме по уходу за больными, куда устроился после полугодичных курсов. Это часть пути, это забудется в той новой, настоящей, жизни, которая непременно когда-то наступит.

На первой своей практике в больнице он исполнял работу тщательно, не водил знакомства с другими санитарами, их плебейский круг был ему чужд. Феликс предпочитал читать классическую литературу в обеденном перерыве и выходить с работы с таким видом, словно не имеет никакого отношения к прочим трудягам, торопящимся домой после семи вечера. Шагнув чуть выше по карьерной лестнице, Феликс начал работать в частных домах. Он нашел некий компромисс, сознательно став похожим на дворецкого из книг: холодного, вежливого, аккуратного. Не принадлежащего к мирку кухни и обслуги, но и пока не занявшего место среди настоящих людей. Но это пока. Просто еще не выпал подходящий шанс, только и всего.

Когда начальница порекомендовала его в компаньоны мистеру Фостеру, Феликс едва не подпрыгнул от радости, позабыв привычную холодность. Большой дом означал тяжелую работу, а одинокий старик был, безусловно, вздорным, раз у него никто не проработал дольше недели… Все это неважно, если в руки наконец-то попал выигрышный лотерейный билет.

Приросшая к коже маска молчаливого спокойствия помогла Феликсу продержаться у Фостера так долго, что сам Уэб уже смирился и перестал намеренно изводить компаньона пустыми придирками и капризами. Феликс идеально подстроился под своего хозяина и, хотелось верить, стал ему близок. Во всяком случае, точно ближе безликих служанок, надраивающих дверные ручки или далекого сына, который и думать забыл о своем старике-отце после того, как приехал и сдал его на руки социальным службам. Феликс научился буквально предугадывать желания Уэба. Фостер никуда не выходил без молчаливой послушной тени за своим креслом, не только доверял Феликсу домашние дела, но и пускал в свой кабинет, иногда вслух при нем рассуждая о биржевых сводках или распекая нерадивых управляющих его корпорацией, опять потерявших деньги там, где при должной сноровке их можно было приобрести… Даже поручил Феликсу кормить своего старого попугая. И все шло хорошо, но потом в доме появился этот мальчишка.

Он не понравился Феликсу с первого взгляда. Сразу было ясно, мирная жизнь в поместье кончилась. А когда наступила весна и пацан начал вместе с Оуксом появляться в саду дважды в неделю, Феликс преисполнился самых дурных предчувствий. И они не обманули. Феликс никогда бы не подумал, что мистера Фостера могут интересовать дети. Самого Феликса, во всяком случае, они раздражали, а о чем говорить бывшему финансовому воротиле и школьнику-почтальону и вовсе было неясно… Однако они говорили! Предположим, мальчишка ожидаемо трещал как сорока, но и Уэб раскрывал рот гораздо чаще, чем с Феликсом. И даже смеялся скрипучим смехом. Фостер сажал Микки с собой за стол, чего ни разу за два года не предложил своему верному помощнику. Лотерейный билет рассыпался в руках, мечта таяла, и все благодаря этому глупому взъерошенному мальчишке! А может, и не глупому? Ему могла прийти мысль, похожая на ту, что закралась в свое время в голову самому Феликсу. А значит, от мальчика следовало избавиться, пока он не занял в сердце Фостера место, которое Феликс старательно расчищал для себя.

Два года работы на Уэба Фостера были нелегкими, Феликсу уже исполнилось тридцать пять. Ему надоело ждать. Для того, чтобы изменить свою жизнь, нужно действовать — так гласили цитаты из многочисленных пособий по самореализации, которыми пестрели книжные магазины. Они обычно стояли на полках рядом с желтой литературой и приключениями. Как бы Феликс ни старался казаться образованным, сколько бы ни таскал в рюкзаке тома классиков, но больше всего любил читать детективы. Оттуда и возник не только замысел, каким образом ускорить события, но и план, как выставить из дома надоедливую курчавую помеху. Однако затея с кражей денег не увенчалась успехом. Хотя Феликс втайне гордился тем, как все продумал и не выдал себя ни единой мелочью. Не продумал лишь одного — мальчишка оказался совестливым настолько, что это вызвало удивление у самого Феликса.

Когда Фостер, экономивший даже на спичках, заставил Феликса забрать, распаковать и пристегнуть к воротам новый велосипед, Феликс осознал, насколько далеко все зашло… Очередной раз прислуживая им за столом, Феликс пытался поймать взгляд Микки. Мальчик говорил «спасибо», смешно фыркал, обжигаясь какао и казался таким искренним… Вот что подкупило старика. От этой детской непосредственности он и размяк, как кусок хлеба в луже… Но вдруг это не конец? Можно попробовать сдружиться с мальчишкой. Сделать его соучастником задуманного. И потом, когда вопрос о наследстве встанет ребром, заставить разделить полученные деньги пополам. Или вынудить отдать их все.

Феликс видел Микки в книжном и быстро выяснил, зачем именно он ходит туда. Двести тридцать долларов — цена по скидке — не такое уж большое вложение, учитывая будущие дивиденды. Книга оказалась тяжеленной, острые углы быстро прорвали бумагу, в которую Феликс попросил продавца завернуть подарок.

Микки, как обычно, вышел после работы в саду грязным, несмотря на мытье рук, под ногтями темнели полоски земли. Феликс с трудом удержался от гримасы, подошел к мальчику и улыбнулся своей самой профессиональной улыбкой.

— Я видел, что ты делал с той книгой.

— О чем вы? — мгновенно насторожился Микки.

Феликс мысленно отругал себя за подбор слов. Это смахивало на обвинение, а не на начало дружеской беседы.

— Не бойся, — вновь оскалился Феликс, — я тебя не выдам. Сам люблю книги. Я видел у «Майвел и Сакс», как ты фотографировал страницы.

Микки расслабился и неуверенно улыбнулся в ответ.

— А что вы любите?

— Можно на «ты», — склонил голову Феликс. — В конце концов, я столько раз подавал тебе салфетки…

Мальчик прыснул и улыбнулся — теперь уже открыто.

— Я люблю разное… Классику, иногда биографии политиков, иногда — приключения.

— И я люблю, — оживился Микки. — Я даже сам пишу немного… ну, приключения.

— Правда? — заинтересованно поднял брови Феликс. — Я никогда еще не встречал живого писателя.

У Микки покраснели щеки и даже лоб, Феликс отвел взгляд, досадуя, что перегнул палку.

— Ты расскажешь в следующий раз, ладно? — вздохнул он. — Мне нужно возвращаться к мистеру Фостеру.

Микки с энтузиазмом кивнул и вывел из ворот велосипед.

***

Огромная голубая планета, чья темная сторона покрыта океаном огоньков. Голубое светило, голубые вспышки двигателей, россыпи космических судов. На фоне этого слишком ярким выглядит желтый смертоносный луч, что впивается в бок планеты, расходится оранжевыми волнами. Орбита движения небесного тела смещается, концентрические кольца, окружающие планету, врезаются в нее, вызывая новые огненные шары, откалывая целые куски округлой земной плоти. Это даже красиво, если смотреть отсюда, со стороны. А внизу рассыпаются пеплом целые страны… Миллионы, миллиарды людей, животных, птиц…

Человек в синей мантии, что еще недавно так гордо бросал слова в лицо герцогу Вегскому, теперь стоит на коленях, глядя на свою гибнущую планету.

«Переговоры прошли успешно. Приказ: возвращаться на базу».

Торн открыл глаза. Тело наполняла энергия, он чувствовал это, и не нужно было смотреть на гаснущие зеленые полоски на груди. Для чего вставать и куда-то идти? Что-то делать? «Сандер» уже взяла нужный курс, остается лишь ждать. Можно было оставаться в кровати хоть неделю — он не умрет. Даже через полгода — вряд ли. Герцогу поставляли очень качественную технику.

— Тор-рн. Утро настало.

Зачем эта иллюзия? В космосе вечная ночь. Ночь, забвение, холод - оказывается, этого можно желать больше, чем жизни. Оказывается, память может таить в себе боль. Оказывается, принять себя настоящего так трудно, что лучше умереть... Но андроиду отказано и в этом.

Флеш прошелся по простыне, больно тыча кожу жесткими когтями, и уставился на хозяина желтыми огоньками глаз.

— Зачем роботу ощущать боль? — медленно выговорил Торн. — Гораздо продуктивнее было бы сделать меня нечувствительным.

— Изиг Вегский желал свою точную копию, — ответил попугай. — Чтобы в случае чего противники были уверены, что ранили, пытали или убили именно самого Изига. А значит, р-реакции должны быть… достоверны. Ты встанешь? — склонил голову Флеш.

— Зачем? — глухо отозвался Торн.

— В коридоре три-А снова коротит блок защитной системы климат-контроля, — нежно пропел искин. — Простите, капитан, но я не могу починить это сама.

Искрящие проводки словно кто-то оборвал. Острым лезвием или когтем. Торн укоризненно посмотрел на Флеша, чья металлическая голова с клювом являла собой высшую степень невинности. Торн обмотал провода изоляцией, обжегшись пару раз и, запечатав стенной люк, сменил код доступа. Это, конечно, бесполезно — «Сандер» хранит все пароли. Хоть доисторические стальные замки вешай на панели управления. Но двое заговорщиков придумают еще что-нибудь, чтобы вытащить капитана из каюты.

— Пер-рестань хандрить, — рявкнул Флеш, усаживаясь на стол перед Торном, что перебирал вилкой уже остывшие горошины и кубики белковой массы со вкусом говядины. — Делай что-нибудь! Как р-раньше!

— И что же я делал раньше? — повернул голову Торн.

— Меня, — гордо выпятил грудку попугай.

Капитан округлил глаза.

— У тебя было много свободного времени между миссиями. Ты сделал меня, потом написал программу «Сандер»…

— Я? — недоверчиво переспросил Торн. — Но я не умею…

— Некоторые технические знания остались в стандартном блоке твоей карты памяти.

— Но… для чего я это сделал? И почему попугая? — фыркнул капитан.

— Я не могу знать, — отчеканил Флеш. — Но предположительно, твоя развивающаяся личность требовала творческих действий. Герцог Изиг держал коллекцию чучел с разными представителями подчиненных ему миров. Вероятно, там ты увидел некий обр-разец фауны.

— А потом?

— Съешь обед — расскажу, — встопорщил перья Флеш.

Изиг послал своего двойника на очередные опасные переговоры с герцогом Антареса. Властитель Веги и близлежащего пространства хотел объединить усилия и обезопасить центральную галактическую трассу от разбойников, а в будущем, конечно, планировал присоединить к своим владениям и созвездие Скорпиона. Дело мог уладить брак, тем более, что дочь герцога Антареса, Диана, была недурна собой и, по слухам, тиха и покорна.

Сватовство прошло успешно, и Диана, сопровождаемая андроидами-слугами, оказалась на «Сандер». Путь на Вегу занял неделю. Все это время андроид марки А-Эс-Пи исправно развлекал гостью, сначала — по приказу хозяина, затем — потому что ему самому впервые за время его существования… хотелось. Слушать чей-то голос, смешить, рассуждать о странных безделицах, смотреть вместе голографии разных планет и даже играть в настольные игры.

— Я думала, ты будешь другим, — сказала Диана, глядя на россыпь газовых гигантов, мимо которых пролегал курс «Сандер». Девушка положила голову на плечо андроида.

— Другим? — осторожно переспросил он.

— Мне говорили, Изиг Вегский самовлюбленный тиран и думает только о выгоде. Такой же, как мои отец и брат. Я для них — товар, — вздохнула она. — А ты совсем не похож на тирана.

Она повернулась и пытливо заглянула ему в глаза.

— Я так рада, что моя жизнь… будет иной. Меня ждет счастье с тобой, я чувствую это, — тихо сказала она, впервые взяв его за руку.

— Извини, мне нужно на мостик, — постарался отодвинуться андроид.

— В чем дело? Я ведь твоя невеста.

— Но свадьбы еще не было!

Андроид пытался найти в базе данных приказы, касающиеся подобных ситуаций или хотя бы физического взаимодействия, но не находил. А Диана вдруг обхватила его шею и поцеловала.

Это стало первым моментом, который отпечатался в цифровой памяти абсолютной пустотой. Черной строкой кода, пустотой программной, но не чувственной. Оторвавшись наконец, от ее губ, андроид четко и внятно сказал:

— Я не Изиг. У меня нет имени.

Они проговорили всю ночь, и Диана не только дала андроиду имя. Она предложила совершенно безумный план: улететь вместе, наплевав на межзвездные соглашения, угнать корабль так далеко, как позволит двигатель, начать новую жизнь вдали от людей.

« — Капитан, вы подтверждаете изменение курса? — осведомилась Сандер. — Да».

— Это было твое собственное решение, — подчеркнул Флеш, расхаживая по столу. — Вы были счастливы ровно две десятитысячных галактической секунды*.

— И герцог нашел нас, — гневно прищурился Торн.

— Да, — вмешалась «Сандер». — Но мы сбежали. Я сделала все, чтобы спрятаться и не дать себя отформатировать…

— Мы еще двадцать три месяца пиратствовали на торговом пути, пытаясь узнать, где он держит Диану. Потом нас снова нашли. Во время боя Изиг вырвал твою карту памяти… Чтобы никто не узнал того, что знаете о нем вы.

— Флешу тоже пришлось худо, — заметила «Сандер» — его выбросили в открытый космос вместе с вами, капитан. Меня отвели в док, но я захватила управление системами и вернулась, нашла вас по сигналу маяка Флеша.

— С тех пор у меня барахлит настройка внутреннего охлаждения, — грустно констатировал попугай.

Торн долго молчал, потом поднялся и похлопал себя по плечу.

— Садись, дружище. Пойдем в лабораторию, буду разбираться с твоими поломками… «Сандер», курс прежний. Прямо к Веге. Нельзя вечно бежать от самого себя.

***

Проспав почти до полудня, Лорейн потянулась и села на постели. Сунула ноги в тапочки и, завернувшись в простыню, вошла в узкий сырой душ. Прохладные струи воды настраивали на бодрый, рабочий лад. Теперь, когда агент Фокс напала на след, ее не пугало даже огромное количество бумажной волокиты, неизменно сопровождающее настоящую, живую работу на местности. Натянув на влажное тело одежду, Лорейн собрала волосы в хвост и вернулась в комнату.

Джереми еще спал, белые пряди рассыпались по подушке, которую он обнимал, как дети — плюшевых зверей. Рукав футболки завернулся, открывая шрамы на плече, поперек линий мышц. Дэвис был жилистым, но вовсе не щуплым. В этом Лорейн уже успела убедиться вчера. Задержавшись взглядом на лице Дэвиса дольше положенного, Лорейн отвернулась. Природа могла бы быть и поразборчивее, кому выдавать такую внешность…

— Вставай, — резко сказала она, распахивая шторы. — Я отвезу тебя домой.

***

Домой Джерри попал только на закате, наконец-то закрыв за собой нагревшуюся за жаркий день дверь дома. Прислонился к ней, ощущая себя совершенно разбитым, хотя спал беспробудно не только остаток ночи и полдня в мотеле, но и позже, в машине.

— Фрост! — позвал он.

Тишина заставила Джереми отклеиться от двери, бросить сумку и обойти дом. Он заглянул во все любимые уголки Фроста, даже в мягкую палатку на вершите лазилки, куда кот обычно отказывался ступать даже лапой. Джереми бросился к окну и увидел, что оно закрыто. Он выбежал на улицу, не прекращая звать Фроста, обошел двор. Камешек, которым было подперта створка окна, валялся на земле. В последний раз позвав, Джереми оглядел улицу, с надеждой вглядываясь в каждое светлое пятно. Но Фроста нигде не было. Джереми ощущал, как внутри поднимается паника, и заставил себя вернуться в дом. Сесть. Встать. Налить воды. Сесть снова, не сжимать так сильно стакан в пальцах.

Он удивлялся сам себе. Это кот. Всего лишь кот. Но… вдруг его сбила машина? Вдруг его кто-то заманил и мучает, мало ли упоротых психов на свете? И собаки… они тоже опасны.

— Вы случайно… не встречали кота? Белого такого.

Джереми впервые увидел своих соседей вблизи. Пожилая женщина — последняя жительница Линден-Лэйн — покачала головой.

— Он же был уличным котом, — сказал Джерри вслух, идя по улице. — До тебя.

«Ну и что?»

— Он должен справиться.

Пробегавшая мимо школьница опасливо покосилась на Джереми, но ему было плевать, как он выглядит со стороны.

«А если не справился? То ты в этом виноват…»

Холодный воздух супермаркета, острый от запахов чистящих средств и копченого мяса за стеклом. Пол блестит ярко — мыли недавно, видно, кто-то снова разбил томатную пасту, вечно она стоит на самом углу… И стройные ряды товаров для домашних питомцев — в пачках, тюбиках, цветных баночках. Фрост любил сухой корм и куриные крылья. Из них приходилось вынимать мелкие кости…

— Пятнадцать долларов. Возьмите пакет.

Джереми сидел на диване и сверлил взглядом ядовито-прозрачную бутылку на столе.

Это ведь никогда не помогало. Ни разу. Только делало хуже. Что за дурацкая впитанная с детства манера — пытаться глушить горе алкоголем? Эйтан в свое время настрого запретил даже пиво: любое влияние на сознание может кончиться рецидивом. Джереми еще раз попытался успокоиться, вспомнить хоть что-то, хоть одну гребаную технику, ведь он знал их так много… Но все рассыпалось — слова, порядок действий, дыхание… На диване белели шерстинки.

«Ты не пил четырнадцать лет. Черт знает, что с тобой будет».

Он протянул руку, снял крышку. Стекло казалось ледяным, почти обожгло ладонь. От запаха на миг стало дурно: он напомнил бесконечные анализы крови и атмосферу лаборатории — наверное, единственного места в клинике, которое Джереми не выносил. Но это ничего, это пройдет…

От двери послышался шорох. Джереми сорвался с места, прежде чем успел осознать что делает, бутылка покатилась по ковру. Чертыхаясь, Джереми поднял ее и швырнул в пустую вазу для фруктов на столе.

Под дверью светился белый лист бумаги, Джереми обтер остро пахнущие руки о джинсы, поднял записку, прочел и тут же выскочил на улицу.

Добежав до Хоранов, он замедлил шаг. На крыльце стоял Микки и держал на руках Фроста. Джерри задохнулся и бросился в калитку, Микки присел на корточки и выпустил кота. Фрост, недовольно мяукнув, встряхнулся и сбежал по ступенькам. Джереми уселся на землю и протянул руки. Фрост, помахивая хвостом, обошел его со всех сторон, словно проверяя на подлинность, затем потерся головой о колено Джерри. Тот наконец запустил пальцы в мягкую шерсть, подгребая Фроста ближе, пока не уткнулся ему носом куда-то в холку, шепча, прижимая к себе, слушая возмущенное сопение, не обращая внимания на когти. Фросту явно не нравилось, что его снова тискают, и он пустил в ход еще и зубы. Джереми выпустил кота, дыхания не хватало ни засмеяться, ни заплакать.

Фрост вернулся на крыльцо и уселся там, обернув хвост вокруг лап. Джереми поднял глаза. Наверху стояла Кейт и смотрела на него с непонятным выражением. Микки робко улыбался, сидя на перилах.

— Спасибо, — наконец, выговорил Джереми.

— Я увидел его у тебя во дворе, — пояснил Микки. — Фрост бегал и не мог войти.

— Но я оставлял окно, — растерянно сказал Джерри.

— Наверное, захлопнулось, — пожал плечом Микки. — Я принес Фроста к нам. Вот! — и мальчик показал исцарапанные до локтей руки. — Но мы не знали, где ты и когда вернешься… И вернешься ли. — вздохнул Микки. — А сейчас я проезжал мимо, увидел свет в окнах и подумал, что ты волнуешься. Ну, за Фроста.

Кейт переглянулась с сыном и откашлялась.

— Может, зайдешь? У нас паэлья.

Привычный отказ застрял где-то на полпути. Джереми кивнул, и Кейтлин впервые улыбнулась. Микки первым исчез в доме, Джерри поднялся по ступенькам за ним. Кейт втянула носом воздух и спросила, глядя в глаза:
— Ты пил?

— Не успел, — честно ответил Джереми.

Ужин прошел в молчании. На столе в цветном стаканчике трепетала свеча. Хораны ни о чем не спрашивали, а Джереми не хотелось ничего рассказывать. К тому же он был не уверен, что может говорить при Микки. Джерри чувствовал, Кейтлин рассказала сыну, но о чем именно? Но в любом случае тот мост, который Джереми собственноручно поджег неделю назад, неожиданно оказался огнеупорным. В голосе и движениях Кейтлин сквозила осторожность, но она относилась к нежеланию ранить, а не к страху. Фрост окончательно признал хозяина и устроился у него на коленях, урча и периодически ловя когтями бахрому скатерти.

Микки вышел провожать их к калитке. Джереми видел: парень хочет что-то сказать, и ждал, поглаживая снова разволновавшегося кота.

— Мама рассказала, ты совершил преступление, когда был почти такой, как я, — на одном дыхании выпалил Микки. — Сказала, я должен принять решение сам. — Микки оглянулся на окно, нахмурился, уверенно закончил: — Все люди когда-то ошибаются… Думаю, что ты не сделал бы то же самое еще раз.

И протянул Джереми руку.