Коридор в уборную и сам туалет отвечали новомодному амбиент-дизайну: кристально черные поверхности пересекали узкие белые полосы подсветки. Дойти до цели по такому причудливо ломающемуся в глазах пространству было проблематично даже на трезвую голову, но Уильям справился под гуляющими в крови тремя шотами и одной дозой. Слишком уж хотелось убраться подальше от зала, прежде чем взбеситься окончательно и дать Дону по лицу. Уилл от души раскаивался, что притащил его с собой, поддавшись какому-то дурацкому чувству — то ли вины, то ли жалости.

После переезда в Нью-Йорк Дон стал пить снотворное, иначе у него не получалось заснуть ночью. Доза постепенно росла, но Уилл не особенно следил за этим и молчал — каждый человек хозяин своему телу и решает, что с ним делать. Потом Дон стал закидываться таблетками чаще — по его словам, лишь немного, чтобы держать нервы в порядке. Пару дней назад он дошел до критического состояния, когда уже не мог ничего: ни спать, ни работать, лишь бесконечно и невнятно ныть. Уилл прогнал его из лаборатории: все равно толку как с козла молока. Теперь вот зачем-то потащил с собой оттянуться, а к концу ночи проклял все на свете.

Девушки, как на подбор, в этот раз оказались потные и уже прилично набравшиеся, Уиллу было неприятно слышать визгливые голоса, видеть ногти с облупленным по краям лаком… Он шуганул их цветную стайку и уселся у бара, решив хотя бы как следует выпить. Но тут его нашел Дон, которого начало «мазать» почти сразу. Он пытался обниматься, бормотал что-то о дружбе и прочей ерунде, Уилл оттащил его в дальний угол клуба и прислонил к стене у пустого столика.

— Говорил, не бери «маргаритки»*, — рычал он. — Будто не знаешь состав!

Снова сходив к стойке, вернулся с половиной апельсина в руке и сунул Дону, стараясь не смотреть на его бледное лицо и дрожащую улыбку, не прикасаться к отчаянно цепляющимся пальцам.

— На, ешь.

— Меня тошнит, — захныкал Дон, снова пытаясь повиснуть на нем.

— Жри, сказал, — повысил голос Уилл, — попустит.

Столкнул испанца в мягкую глубину кресла-пуфа и, убедившись, что тот не сможет выбраться оттуда в ближайшие десять минут, ретировался в туалет. Здесь было тихо, ничьи липкие пальцы не пытались влезть ему в штаны, не маячили охранники, не скулил Дон… Уилл подошел к черной раковине, плеснул себе в лицо водой.

«Где сегодня отдыхает Птаха?»

Вопрос заставил Уилла недовольно скривить губы. В последние недели он виделся с Птахой очень часто и, сам того не желая, привык к нему. Парень был простым и жестоким в суждениях, это нравилось Уиллу, но он знал Птаху слишком мало, чтобы судить объективно. У тренера «супербойцов» для хранения скелетов были наверняка приспособлены не шкафы, а сорокаметровые контейнеры, да и Уилл не спешил перед ним выворачивать душу. И все же они сблизились гораздо быстрее, чем с любым другим человеком в жизни Уилла. Он бы не хотел признаваться себе в таком, но без язвительного и порой непредсказуемого Птахи Уиллу становилось скучно.

— Домой, — отрывисто бросил он, выйдя из уборной и отыскав в цветных вспышках и грохоте басов одного из своих головорезов.

Круг общения Уилла никогда не был особенно велик, а сейчас и вовсе сократился до двух с половиной собеседников. Причитания Дона он общением не считал, а вот Робби неожиданно наведался к старому приятелю, едва тот успел отоспаться после выходных.

Уилл встретил его растрепанным, в домашних штанах, в противовес самому Робби — одетому в стильные брюки и жилетку поверх цветастой рубашки с подвернутыми рукавами. В татуировке на предплечье Робби появился новый элемент, обозначающий принадлежность к группировке Джованни Бианки. Он уже не считался простым «солдатом», шаг за шагом уверенно завоевывая авторитет. В речи Робби выросло число итальянских словечек. К недоверчивому удивлению Уильяма, Робби не выказывал ни малейшего превосходства и вел себя так, словно ничего не изменилось, Уилл был не пленником носатого мафиози, а по-прежнему одним из производителей самой качественной дури в Неваде, сам же Робби — лишь его дилером.

— Capo хочет для начала подмять под себя все Пять Семей, — неспешно рассуждал Робби, сидя на белом диване в квартире под офисом босса, которую выделили Уиллу с Доном еще в первый день, — мы поставляем им товар уже сейчас. Думаю, потом контроль над журналюгами. А дальше… — многозначительно повел бровью Робби и взмахнул рукой в чисто итальянском экспрессивном жесте, — все, что угодно.

— Ты не член совета, — сварливо отозвался Уилл, потирая виски. — Откуда тебе знать?

Робби ухмыльнулся.

— Я, может, и наполовину макаронник, однако умею не только молоть языком, но и слушать, знаешь ли.

Уилл утомленно прикрыл глаза, обмяк в кресле и потянулся за стаканом воды.

Госстрой Уиллу не нравился с момента, когда он узнал о его существовании, система образования и вовсе вызывала желание рвать и метать. Всякое государство есть деспотия… если Бианки удастся захватить власть — для простых людей шило сменится на мыло, а от идеи единовластия Уилла тошнило даже больше, чем от попранной политиканами идеи демократии.

Но времени на философию не оставалось. Требовалось все больше сыворотки: партии с относительно длинным сроком действия — для собственных особых задач Бианки и с коротким — для всех остальных, с кем босс заключал договора. О дополнительных помощниках никто и не помышлял, делиться секретами с посторонними не горели желанием ни итальянец, ни сам Уильям.

Жирные заголовки газет все шире расползались по экранам онлайн-изданий и бумажным титульным листам, казалось, желая полностью залить их черным. Тревожный запах типографской краски стекал на асфальт, плавился и поднимался выше, взметаемый сухим июльским ветром и шинами автомобилей. Штат Нью-Йорк, а затем и окружающие захлестнула волна несчастных случаев и смертей. Жертвами оказывались обычные люди, маститые политики, бывшие и действующие преступники, полицейские… Единственным, что объединяло эти случаи, был сам факт рокового несчастья: на чей-то мопед свалилось дерево, в подвале взорвался паровой котел, загорелся бензобак машины, просто остановилось сердце… Полиция сбивалась с ног, местные власти выступали с успокоительными речами, а соцсети кишели историями одна страшнее другой. Участившиеся заявления о кражах теперь отошли на второй план и просто копились в полицейских участках — все равно расследовать большинство из них на поверку оказывалось бесполезным.

Уилл следил за новостями лишь краем глаза: пришлось работать, не разгибаясь, полторы недели, с трудом находя время на сон и еду. А потом случилось то, чего он втайне боялся с самого начала. Главного химика синьора Бианки срочно вызвали на полигон.

Джип выехал за пределы мегаполиса, а потом и пригорода, свернул куда-то в заболоченные поля. Уильям включил глупую и простую игру в телефоне. Он тыкал пальцем в экран, проигрывая раз за разом — сосредоточение превратилось из хорошо знакомого состояния в просто длинное слово, не имеющее смысла. Дорога стала хуже, из-под колес расходились веера грязной воды, стекло то и дело обдавали темные брызги. Когда машина вползла в лес, фары выхватили рябь натянутой меж бетонных столбов сетки и жестяные запрещающие знаки. Потом джип остановился, зазвучала итальянская речь, в окне показались вооруженные люди с фонарями в руках. Еще три минуты тряски — и дверь, у которой сидел Уилл, рывком распахнулась.

О том, как выглядит главный полигон, он знал немногое — Птаха мог болтать без умолку, но редко обсуждал с Уиллом свою работу. Для первичного тестирования самому Уильяму доставало и подвала, здесь же все устроили с присущим мафиозному боссу размахом. Порыжевшие металлические ангары, заросшие плющом, были лишь маскировкой, внутри толстые шумонепроницаемые стены окружали настоящую, оснащенную по последнему слову техники тренировочную базу. Здесь были не только грузы, но и полосы препятствий с бассейнами и обугленными решетками на стенах и в полу. Глядя на ведущий куда-то под землю широкий люк, где скрылась доставившая его машина, Уилл задавался вопросом, как Бианки умудрился построить все это, не привлекая внимания властей. Впрочем, от праздных мыслей его быстро отвлек синьор Севастьяни — хирург с такой кучей аббревиатур до и после имени, что услышавшего их впервые Уилла разобрал смех. Севастьяни работал на «семью» уже много лет. Уилл видел его на общих сборищах и пару раз в главном здании, когда первые ученики Птахи превысили друг с другом допустимый уровень применения силы.

— Прошу за мной, — хмуро сказал доктор.

Как только сопровождающие отстали, он начал тихо говорить:

— Неделю назад Марко Феллини привезли в мой кабинет в городе. Мне показалось, это гипертонический криз, что редкость для такого молодого паренька, но все же вполне решаемо. Давление, головная боль, сильная тошнота… bimbo* был почти в обмороке, бесконечно твердил, что ему срочно необходимо уколоть «волну»… — Севастьяни покачал головой. — Я ввел лекарства, чтобы снизить давление, взял кровь. Оказалось, Марко принимал мощные анальгетики. Расспросив его, я узнал, что таблетки он пил уже довольно давно. Как и другие… избранные, — с упреком сказал доктор, бросив на Уилла взгляд из-под кустистых седых бровей.

Севастьяни знаком велел Уиллу следовать за собой, направляясь в сторону тяжелой железной двери. Двое охранников почтительно распахнули ее. Пологая бетонная кишка вела вглубь бункера.

— Самочувствие Марко не улучшалось, я оставил его у себя, поехал на базу. Там мне дали понять, что это известно не первый день — «волна» вызывает некую зависимость… Но количество доз строго ограничено, вы и сами знаете, мистер Гловер. Я объяснил Джованни ситуацию, взял «волну» и привез в клинику. Это походило на чудо. Марко поднялся на ноги через два часа и уехал домой, как ни в чем не бывало. Только жаловался, что раньше таких сильных болей у него не случалось.

Спустившись, они оказались в месте, напоминающем больницу. В одном из отсеков на кровати лежал крепкий парень, со стойки к его руке тянулась трубочка капельницы. Севастьяни вошел в палату, Уилл шагнул за ним и невольно присмотрелся к больному. Парень дышал часто и неровно, а глаза были подняты вверх, будто он старался рассмотреть что-то на стене над своей головой.

— Это Валентино Бокаччо, — повернулся к Уильяму доктор. — Осмотические диуретики уже не действуют, а «волна» лишь кратковременно облегчает состояние.

— А тот, первый? — кашлянул Уилл.

Севастьяни скорбно опустил глаза и вышел в коридор, открыл дверь напротив. Там на тускло блестящей каталке лежало тело.

— Марко впал в кому в среду и умер три часа назад.

Помолчав, доктор добавил:

— Это только начало. Пока все держат в тайне, но ваша формула несовершенна, мистер Гловер, вы просто обязаны…

— Бианки знает? — перебил Уилл, глядя на белое лицо покойника, и тут же понял, что сморозил глупость.

Севастьяни возмущенно замолчал, но потом все же ответил:

— Мальчики рассказали, что три месяца назад умер еще один парень, Джонни. Смерть наступила сразу после введения дозы, capo не велел меня… беспокоить. И никто из восьмерых кровных детей Бианки не участвует в этом… проекте. Сами сделаете выводы?! — со сдерживаемым гневом спросил доктор, круто развернулся и зашагал по коридору.

Уилл задумчиво покусал губу и направился в противоположную сторону, к выходу. Минуя ангар, он наткнулся взглядом на корзину в углу. На черном пакете среди окурков и прочего мусора ярко выделялась пустая упаковка морфина.

Вернувшись в Нью-Йорк, Уильям сразу закрылся в лаборатории, несмотря на позднюю ночь. Он злился до дрожи в пальцах, в голове бесконечно прокручивались слова Севастьяни: «Формула несовершенна. Формула несовершенна…»

И с каждым разом голос итальянца звучал все более издевательски.

«Ваша формула несовершенна».

Если бы это и правда была его собственная формула, черт возьми! Он и сам не понимал половины процессов, запускаемых голубой жидкостью! Уилл постучался лбом о стальную поверхность своего стола, звякнули расставленные в идеальном порядке чистые пробирки.

Он ненавидел оставлять что-либо нерешенным. Он был уверен, что сотворил нечто великое, что учел все… Но попал в ловушку собственных иллюзий. Бианки вызовет своего главного химика в любой момент, прикажет отчитываться в косяках, и какое решение Уилл сможет ему предоставить?!

«Главный химик. Какое ублюдочное вранье… Главный и единственный химик, чья жизнь ни черта не стоит…»

Уилл злобно грыз ноготь, глядя на свое размытое отражение в столешнице.

«Это будет смерть тупой жертвенной овцы».

Он снова развернул на экране компьютера все свои вычисления и формулы, параллельно стал искать информацию в медицинских справочниках. К утру он уже знал причину нарушения — молекулы волны уменьшали проницаемость гематоэнцефального барьера. При регулярном приеме возникало привыкание и без сыворотки проницаемость ГЭБ оказывалась повышенной. Печальным итогом была смерть от отека мозга. Уильям даже отдаленно не представлял, каким образом это можно исправить. Пресловутая «чуйка» молчала, гениального прозрения не приходило и лишь чувство самосохранения верещало во всю мочь: до приезда Бианки в офис оставалось все меньше времени.

Дверь открылась, и Уилл поморщился: под нее снова забилась какая-то гадость и теперь скребла по полу. В лабораторию вошел Дон. Уилл едва не заорал ему выметаться вон, но глянув на лицо напарника, не произнес ни слова. Дон был непривычно тих и спокоен, темные круги под глазами говорили, что он не спал уже очень давно. Дон подошел и, присев на соседний табурет, тихо сказал:

— Вилли… Помоги мне.

Уилл стиснул зубы от злости. Отведя взгляд от его лица, язвительно прошипел:

— Ты точно по адресу, а?!

— Пожалуйста.

— Чего ты хочешь?! Я умею только варить дурь! — взорвался Уилл. — По-быстрому синтезировать тебе Валиум? Кетамин? Что предпочитаешь?!

По лицу Дона прошла судорога, он опустил глаза.

— Мне нужно в рехаб, — все так же тихо и серьёзно сказал он.

— Валяй, — раздраженно ответил Уилл после паузы. — Тебе что, необходимо мое дозволение?!

Он потер лицо и уткнулся в листки с отрывочными строками чисел и закорючек. Это всегда помогало ему думать продуктивнее. Дон посидел молча пару минут, потом встал и вышел. Уилл посверлил взглядом записи еще немного, осознал, что критическое мышление отказало окончательно. Надо было просто лечь и отрубиться, пока его не уволокли дюжие парни Бианки… Уильям дополз до кушетки в углу лаборатории и свернулся на ней, развернув закатанные рукава рубашки и подрагивая от холода: кондей был выставлен на двадцать один градус, а пульт управления находился за тридевять земель — у входа.

Его разбудило тихое треньканье телефона: напоминание об обеде, который он регулярно пропускал. Нащупав в кармане мобильник, Уилл, щурясь от яркого света, увидел цифры и с оханьем сел: уже за полдень, а его до сих пор никто не взял за шкирку и не бросил на колени перед «крестным отцом». Дона в лаборатории не было. Уилл с трудом вспомнил ночной разговор — может, ему приснилось? Слишком уж Донни был не похож на самого себя… Уилл вновь поежился от холода — пальцы совсем закоченели.

В квартире тоже висела тишина. Стоя под душем, Уилл пытался выгнать назойливую мысль о своем непутевом напарнике из головы. Неужели у него хватило наивности просто пойти и попроситься на свободу? Что с ним сделали? Слишком много мороки искать клинику, где не задают вопросов и следить, чтоб он сам не наболтал лишнего… Вынимая чистую одежду из шкафа, Уилл невольно бросил взгляд на распахнутый шкаф с вещами Дона. Все они вроде бы остались на месте.

Что с ним сделали? Пристрелили в подвале? А может, все же выполнили просьбу и отправили в рехаб? Просто отпустили на все четыре стороны? Некоторых вещей лучше не знать наверняка.

Выйдя в гостиную, Уилл замер на пороге — на диване вальяжно развалился Птаха, в руке покачивалась запотевшая бутылка содовой из его, Уилла, холодильника.

— Дверь была открыта, — с ухмылкой пояснил парень и, сделав глоток, продолжил: — Босс передал, что хочет тебя видеть. А я все равно собирался к тебе заглянуть…

Уильям понял, что машинально заворачивает рукав кофты, словно это рубашка и, одернув его, сунул руки в карманы.

— Я тут подожду, — сверкнул зубами Птаха.

Это ничего не значило: он вряд ли был осведомлен, зачем именно Бианки вызвал Уильяма. Так что, скорее всего, ждать Птахе придется вечно.

Уилл молча вышел из квартиры.

Джованни Бианки встретил его на той самой террасе со стеклянным парапетом, откуда открывался столь впечатливший Уильяма когда-то вид на расстилающийся внизу город.

— Присаживайся, carino*, — гостеприимно указал Бианки.

Уилл кусал губы, даже не пытаясь скрыть нервозность: все равно итальянец видит его насквозь, незачем унижаться еще и плохой актерской игрой.

— Сигарету? — продолжал разыгрывать добродушие Бианки.

Уилл отрицательно качнул головой, хотя от внезапно-острого желания затянуться горячим дымом во рту стало горько.

— Ты расстроен тем, что узнал на полигоне, — уверенно констатировал мафиози, поджигая сигариллу изящным движением и, затянувшись, откинулся в кресле.

Уильям увидел в его глазах спокойную насмешку.

— Формула несовершенна.

Слова Севастьяни вырвались у Уильяма помимо воли. Итальянец поднял густую седеющую бровь.

— Во Вселенной вообще мало совершенного.

Уилл удивленно вытаращился на Бианки, который чуть нахмурился, словно не желая вспоминать о грустном и, выдохнув, на миг скрылся в густом облаке.

— Мой дорогой Севастьяни чересчур впечатлителен… Он с самого начала таким был, — доверительно добавил итальянец. — Долг врача превыше всего. Однако, к счастью, он не затмевает верность Серджо семье.

Уилл облизнул губы, ощутив языком неровную чешую искусанной кожи. Разум отказывался верить происходящему.

— Серджо не только мой друг, но и родственник, его сын женат на моей племяннице Розите… — продолжал Бианки.

— Я не смогу исправить сыворотку, — перебил Уилл.

Бианки, прищурившись, обвел взглядом красноватую панораму мегаполиса.

— Мне не нужно, чтобы ты ее исправлял, мой мальчик. — Мафиози стер с лица расслабленно-насмешливое выражение, ледяной цепкий взгляд остановился на Уилле. — Только чтобы ты ее делал.

Ко времени возвращения Уилла Птаха успел обложиться научными журналами, которые до того аккуратно лежали у Уильяма в ящике стола.

— Как ты можешь такое читать? — зевнул он, взглянув на вошедшего Уильяма.

— А ты? — покосился на него тот.

— Я не читаю, — Птаха с хрустом потянулся, звякнув многочисленными браслетами на запястьях, и убрал ноги со спинки дивана. — Я картинки смотрю. А еще придумываю рифмы на всякие заумные словечки. Это бывает весело, — улыбнулся он.

Уилл прошел на кухню и, достав из холодильника бутыль сока, долго и жадно пил прямо из горла.

— Хочешь, съездим пообедать? — крикнул из комнаты Птаха.

Он ставил Уилла в тупик. Хитрость и расчетливость, свойственные не только тертым, но основательно валяным в грязи калачам, внезапно перемежалась такими вот ребяческими откровениями. А слухи, что передавали друг другу «солдаты», о неимоверной жестокости главного тренера «избранных» и вовсе не соответствовали образу, который видел Уилл. При нем Птаха не проявлял агрессии. Может, выплескивал все накопившееся в своих тренировках с «волной»?

«Кстати о «волне»…

— Скажи, — задумчиво проговорил Уилл, вновь заходя в гостиную, — У тебя голова, случайно, не болит?

— Ты на что намекаешь, извращенец? — весело оскалился Птаха, поднимаясь с дивана.

Уилл не улыбнулся в ответ, мысленно прикинул, сколько доз принимает Птаха ежедневно, и содрогнулся. Он сам теперь был несказанно рад тому, что в свое время ограничился лишь одним проверочным уколом. Ощущения показались интересными, не более: Уилл быстро понял, что для того, чтобы совершить нечто по-настоящему стоящее, одной сыворотки мало, нужно уметь обращаться с этой силой. Уилл продолжил разработку, но себе больше «волну» не вводил. Чуть позже укола он еще и отмечал успех — если что-то и произошло в организме, это наложилось на похмелье и не вызвало никаких подозрений.

— Я понял, — прервал его мысли Птаха. — Тебе срочно надо выпить чаю!

Узкие, пахнущие густыми и сладкими благовониями коридоры чайной вновь вывели их на свободу. Уилл купил себе жареной картошки с рыбой — вдруг захотелось вспомнить вкус детства. Перед глазами встал шумный вокзал, речная гладь с цветными лодками. Точно такой же кулек из расползающейся жирной газеты, крупинки соли на пальцах. И голос матери. Она иногда тайком от отца брала Вилли с собой, прогуляться по Паддингтону и «посмотреть на жизнь»…

— Ты не знал, да? — спросил Птаха, когда они влезли на очередную крышу.

Они забирались на какую-нибудь верхотуру всякий раз, когда сбегали от охраны. Птаха любил высоту, ему нравилось ходить по краю, а Уилл наслаждался относительной тишиной и свободой тут, наверху.

— Что? — очнулся от задумчивости Уильям.

— Ну, я слышал, тебя дернули в ангар, потом ты вдруг с какого-то хера интересуешься моим здоровьем… Ты не знал.

— Нет.

Закатное солнце уже удлинило и обострило тени, особенно это было видно сверху. На улицах словно зияли черные провалы.

— Надеюсь, босс пошлет нас на дело до конца лета, — проговорил Птаха, отхлебывая пиво. — Пока все не передохли, — хохотнул он.

Уилл с интересом взглянул на него.

— Получается, что у тебя есть иммунитет. Из-за того, что ты владел этим раньше.

— Ага, — кивнул Птаха. — Сколько не бери, мне похрен. Только устаю, как собака, и все.

— Ты знаешь что планирует босс? — небрежно спросил Уилл, не особо надеясь на ответ.

— В общих чертах. Но времена точно настанут другие, — протянул Птаха, хищно раздув ноздри.

Он поставил пиво, уселся на край крыши и свесил ноги.

— А если… Кому-то не понравятся эти новые времена? — поднял бровь Уилл.

Птаха повернулся и проницательно посмотрел ему в лицо, улыбаясь углом рта.

— Мне не близка идея любого государства, — аккуратно пояснил Уильям.

— Анархист? — безразлично констатировал Птаха и, отвернувшись, посмотрел на сереющие улицы. — Встречал такого в Орегонском клоповнике. Сидел за кражу со взломом, все задвигал про идеалы да скалы, которые собрался взрывать…* Херня вся эта философия.

Птаха зевнул и вновь потянулся за бутылкой.

— Единой философии анархизма не существует, — заметил Уильям. — Если во главе поставлена человеческая личность и воля, каждый будет иметь право на собственное мнение.

Птаха отвернулся, длинные сережки блеснули в ухе и скользнули за воротник куртки, он привычно распутал их пальцем.

— Если нам не понравится государство Бианки, мы всегда сможем построить свое.

Уилл чуть не поперхнулся пивом. Этот парень вообще соображает, что говорит?!

— Большой босс думает, все в его руках, — негромко сказал Птаха и сплюнул вниз. — Но без нас двоих он вернется в свой сраный наркобизнес и снова станет всего лишь самой большой лягушкой в болоте.

Уилл молча ожидал продолжения. Возможно, это провокация и Птаха просто подослан Бианки, чтобы вынудить Уилла ляпнуть глупость и… Нет. Если бы босс захотел устранить Уилла, он отдал бы его своим молодцам еще днем, без дурацких многоходовок. К тому же Птаха очень плохо подходил на роль шпика.

— Я знаю, ты не дурак и придерживаешь кое-что для себя, — продолжал Птаха, по-прежнему не глядя на собеседника. — Я б на твоем месте так делал. Чисто на всякий случай…

Птаха обернулся и прищурился.

— Сколько часов максимально держится «волна»?

— Три — три с половиной. Ты и сам знаешь, — пожал плечами Уилл, но по спине пробежали мурашки.

Экспериментальная доза из последней партии, что лежала в секретном месте, отдельно от остальных, предположительно действовала до двенадцати часов.

— Если будем держаться вместе, сможем изменить все, — серьезно сказал Птаха. — Не дать себя схавать. Успеть первыми. Понимаешь?

Уилл кивнул. Все равно неясно, ответ ли это на последний вопрос или на опасное предложение в целом. Как бы там ни было, злить Птаху было бы неразумно.

Птаха сполз на скат чердака и расслабленно завел руки за голову.

— Этот дурацкий лимит времени мне мешает.

— Понимаю. Ты привык к другому, — старательно посочувствовал Уилл.

— Я тогда был дебилом, — закрыв глаза, хихикнул Птаха. — И все остальные. Сидели тише мыши под веником… Но пока он не видел, развлекались как могли.

— Кто «он»? — спросил Уилл.

Птаха отмахнулся, погрузившись в воспоминания.

— Столько травки и бабок, как тогда, у меня больше в жизни не было. Упарывался до трясучки, потом ехал в город… Еще мы пугали старух в парке, — засмеялся он. — Кормят голубей, и вдруг пуф! — Птаха хлопнул в ладоши, — птички лопаются, как воздушные шарики! Визгу было… Еще помню, мы с одним мальком забрались на ЛЭП — чего нас туда понесло, уже не помню. Спиды, наверное. И оттуда херачили по трассе… Машинки такие маленькие, грузовички совсем игрушечные…

Птаха вдруг резко замолчал и сел, глядя в глаза Уильяму. Тот вынул пачку сигарет и сосредоточенно закурил, стараясь успокоить мелкий тремор в пальцах.

— Надо возвращаться, — сказал Уилл, глянув на часы. — А то папочка хватится…

Оказавшись в салоне машины, Уильям облегченно выдохнул. Тупые мордовороты казались безобидными медвежатами из цирка.

«Мы можем изменить все. Понимаешь?»

От этих слов Уильяму становилось жутко. Что бы Кубрик там ни говорил, сейчас Уилл не мог выбрать ничего*. Более чем когда-либо он ощущал себя в ловушке, которая вот-вот ощетинится смертоносными кольями. А у любого пойманного желание «быть человеком» перевешивает животная потребность просто «быть».