Я закрыл глаза. Слишком много навалилось одновременно. Только что я услышал, что мой знакомый, в общении с которым я заинтересован, потерял близкого человека, и вот уже мне говорят собирать вещи в небольшое, но увлекательное путешествие. Готов ли я к новому прыжку? Помнится, Чимин говорил, что это круто, а Юнги, что они могут быть полезны Тэхёну, чтобы нормализовать его состояние. Но что насчёт меня? Необходимо ли мне «дать волю чувством», как-то сказал Джин Намджуну, не зная о лишней паре ушей в салоне автомобиля?

        Я согласился, так что отступать было некогда. Потому, быстро одевшись в тёплое, подготавливая себя к пешей прогулке после прыжка, я вновь опустился на диване в гостиной и принялся ждать звонка Джина. Странно, но мне было очень спокойно, несмотря на то, что прыжки с поезда сами по себе вещь волнительная. Но, возможно, когда придёт момент, но меня вновь затрясёт как осиновый лист на ветру, кто знает?

        Время тянулось невероятно медленно, и те два часа, что мне дали на сборы, растянулись в месяцы, по ощущениям. И всё это время я сидел на одном месте и слушал звук собственного дыхания, пытаясь убедить себя, что Тэхён будет под присмотром более внимательной няньки, пока я буду испытывать новый вид развлечения. В конце концов, моя жизнь в последнее время стала слишком…

        Стоп.

        Меня словно поразила молния, заставив дёрнуться на месте. Я же успел устроиться на работу и завтра у меня смена с самого утра. Если я не приду, то меня уволят и не посмотрят на причину. Так что же делать? У меня даже не было собственного телефона, чтобы позвонить Хечжан и предупредить, да и, если подумать, мы не обменялись номерами, чтобы созвониться в случае чего, и это было так глупо. Ладно она, пожилая женщина, не привыкшая к новым технологиям, но я-то куда смотрел?

        Потеряв телефон, я совсем забыл о том, что в первую очередь при знакомстве с человеком нужно обмениваться номерами, чтобы иметь возможность позвонить и предупредить о том, что не можешь прийти, потому что у тебя тут форс-мажор.

        Если поездку на похороны совершенно незнакомого человека можно назвать таковой.

        Чёрт, Чонгук, думай!

        Я взял мобильник Юнги с кофейного столика, на котором и оставил его перед тем, как пойти одеваться, и залез в телефонную книгу, надеясь найти там номер Хечжан, ведь она говорила, что они с парнем знают друг друга, и у них вполне хорошие отношения.

        Конечно, он там был, ведь Юнги не такой тугодум, как я, и записал номер женщины, чтобы воспользоваться её помощью, если потребуется. Уверен, с Тэхёном ему было нелегко, и порой приходилось пользоваться услугами других людей, чтобы заняться своими делами.

        Я написал ей короткое сообщение от своего имени, объяснив, что Юнги забыл телефон дома, поэтому он пока в моём полноправном пользовании, промолчав о том, что парню вообще нельзя пользоваться техникой, пока его состояние не нормализуется. В представлении Хечжан Юнги лежал с язвой, и пусть так и остаётся, пока он не выйдет из больницы и объясниться с ней самостоятельно. Вряд ли женщина обрадуется, если я признаюсь в том, что в квартиру ввалились какие-то амбалы и избили Юнги, говоря что-то про деньги и наркотики. Это была тайна, хранителем которой мне пришлось стать не по собственному желанию, но, несмотря на это, я был вынужден бережно охранять её от окружающего мира. 

       Было поздно, и я не ожидал, что Хечжан ответит, но она среагировала на удивление быстро и согласилась дать мне незапланированный выходной в честь удачной первой смены. Я признался, что у моего приятеля умер родственник, и он попросил съездить с ним на похороны. В этом не было ни капли лжи, и я был благодарен женщине за то, что отпустила, хотя в её власти было наказать мне остаться и выходить завтра к уговоренному времени. Но мне уже удалось убедиться в том, что у Хечжан доброе сердце, потому мне оставалось только поблагодарить её и пообещать отписаться сразу, как только вернусь в Сеул.

        После того, как наша короткая беседа была прервана, телефон зазвонил, оповещая меня о том, что пора выходить. Я быстро оделся в верхнюю одежду, ощущая подступившее к горлу волнение, которого так сильно ждал, и спустился по ступенькам вниз, через минуту после звонка оказавшись на улице.        Тёмная пелена, любезно накрывшая Сеул тонким покрывалом, вверила в меня некое успокоение. Прохлада зимней ночи пронзила самое сердце и заставила поверить в то, что я всё делаю правильно. И, хоть этот вопрос посещал меня с того самого момента, как я попёрся за этой странной компании по заснеженному полю, мне показалось, что ненадолго он может отступить и оставить меня наедине с собой.

        Я зажмурился и вдохнул колкий воздух полной грудью, не обращая внимания на дискомфорт в носу от раздражённых слизистых. Было так хорошо стоять вот так, не думая ни о чём и не переживая о завтрашнем дне. Меня вновь ждало что-то интересное, и я должен был благодарить судьбу за такой шанс. Мог бы кто-то из моего окружения хотя бы предположить, что меня ждёт в ближайшем будущем, до того как я необдуманно решил валить из дома? Вряд ли. Да я и сам не мог бы даже мысли подобной допустить. Сказал бы себе: «Чонгук, ты что, сумасшедший, прыгать с поездов и идти с совершенно незнакомыми парнями куда глаза глядят? Да тебя легко могут освежевать и продать органы и пласты кожи на каком-нибудь чёрным рынке!»

        Возможно, если бы я почаще включал голову, то не оказался бы в такой ситуации, но в этом есть и свои плюсы. Моя жизнь так круто переменилась, что дала почувствовать себя совершенно новым человеком, у которого есть надежда на светлое будущее, есть надежда обзавестись верными друзьями, а не приятелями, с которыми на парах обсудишь прошедший день и отправишься домой с тяжёлым камнем на сердце.

        Да чего уж теперь об этом раздумывать? По вине собственной дурости я наконец-то сумел свернуть с уготовленного мне унылого пути и отправиться на встречу крутых приключений! И это здорово, несмотря на то, чем всё это может закончиться.

        Я улыбнулся, и вдруг сквозь закрытые веки увидел блеснувший свет, ударивший мой сутулый силуэт, наслаждающийся одиночеством. Я открыл глаза и увидел машину Намджуна, и его самого за рулём, сурового и сосредоточенного. Казалось бы, что два часа назад в гостиной Юнги был совершенно другой человек, прототип человека, что сейчас сидит за рулём. То, с каким профессионализмом он менял маски, поражало и восхищало меня одновременно.

       Задняя дверь машины распахнулась и из неё высунулась рыжеволосая голова Хосока. Заметив меня, парень полностью выбрался на улице и приветственно махнул рукой. С ним при себе ничего не было, что навело меня на мысль, что по утру он вместе с Тэхёном собирается отправиться в магазин Намджуна, где работает не покладая рук.

        Я кивнул ему головой, отвечая на добрый жест. Не видел ни малейшего смысла разговаривать и заставлять Намджуна ждать, он и так был весь на нервах, это было заметно по его напряжённым плечам и пальцам, что неистово сжимали руль.

        Вскоре моя скромная персона уже находилась в салоне автомобиля вместе со всеми. Чимин, сидевший со мной на задних сидениях, кивнул мне головой и тут же отвернулся к окну. Он казался скованным и смущённым, что меня ничуть не удивило, но в данный момент на него, по-видимому, оказала влияние столь неприятная ситуация, и мне было неясно, зачем он едет, если не может сдерживать такое давление.

        Но лезть к нему в душу сейчас не казалось возможным, потому я тоже отвернулся, делая вид, что всё в порядке, хоть внутри и скребли кошки. Атмосфера была довольно угнетающей, несмотря на то, как сильно я пытался казаться отстранённым от всего и ни к чему непричастным. Эти парни, каждый, кто находился в салоне, понимали, кто ушёл из жизни и почему Намджун испытывает эту гамму эмоций — от скорби до разрывающей нутро ярости, и лишь я один выглядел глупо на этом фоне, пытаясь понять то, что было надёжно упрятано от чужих глаз.

        Намджун молча тронулся, и все остальные также не проронили ни слова. Я не знал, будем ли мы ждать на вокзале, и если будем, то сколько, но боялся спросить, не желая встречаться со стальным взглядом Намджуна. Кажется, в нём сейчас была бомба замедленного действия, которая была готова рвануть в любую секунду и по любому поводу.

       Не хотелось бы становиться тем самым поводом, спровоцировавшим взрыв.

        Я молчал всю дорогу, и даже тогда, когда Намджун припарковался и вышел из машины, никому ничего не сказав. Мне было жутко интересно, когда именно они собрались прыгать, хоть я и понимал, что логичнее всего это будет сделать на обратном пути. Чтобы не заставлять других ждать, мне пришлось выбираться с мягкого тёплого сидения в холодную зимнюю стужу, в ожидании того момента, когда мне дадут команду садиться в поезд.

        Я заметил, что у Намджуна и Джина были небольшие рюкзаки. Вероятнее всего, они взяли с собой тёплые вещи и консервы, чтобы сделать привал, как в тот раз. Уж не знаю, будем ли мы ночевать в каком-нибудь заброшенном амбаре, но они, видимо, были готовы и к такому.

        Остановившись на перроне и затерявшись среди немногочисленных зевак, ожидающих поезд, как и мы сами, Намджун достал из кармана парки пачку сигарет и нервно закурил одну, выпустив дым через нос. Джин укоризненно посмотрел на него, но ничего не сказал, махнув нам, чтобы отошли и не дышали этой гадостью. Однако я, желая сблизиться с Намджуном и показать ему, что я готов поддержать его, подошёл поближе и протянул руку. Он вопросительно посмотрел на меня, изогнув одну бровь.

       — Хочу немного отравиться и расслабиться, — пояснил я, чуть дрогнув пальцами.

        Намджун усмехнулся и зажал сигарету в губах, освободившейся рукой отогнув крышку пачки и протянув её мне, чтобы взял то, что просил. Честно признаться, я всё ещё сомневался, да и Джин смотрел на меня, как на полоумного, но мне отчего-то захотелось попробовать. Несмотря на то, что я ненавидел сигареты и курящих людей всю свою жизнь, сейчас я увидел в этом процессе нечто сакральное, и, смотря на то, как дрожащие веки Намджуна расслабляются после очередной затяжки, засунул эту дрянь в рот и плотно сжал губы.

        Улыбаясь кончиками губ, парень засунул пачку в карман и вытащил оттуда зажигалку, поднеся ко мне слабый тлеющий огонёк, борющийся с ветром изо всех сил. Закрыв его собственными руками, я смотрел на то, как сигарета искрит и начинает дымиться.

        Что мне нужно было делать дальше?

        Вдохнул — и почувствовал, как лёгкие обжигает невероятной болью, исходящей кашлем из верхних дыхательных путей. Столь тесное знакомство с ядовитым дымом мне совершенно не понравилось, и, согнувшись в три погибели, я смаргивал слёзы и кашлял, кашлял, кашлял, тем не менее ощущая странное опустошение в душе. Будто то, на чём я сейчас концентрировался, а именно как не задохнуться от едкого дыма, позволило мне забыть об остальных тяготах.

        В принципе, стоит признать, что в этом есть что-то такое, особенное.

        Намджун следил за мной, не отрывая глаз, и, когда я разогнулся, почувствовав себя лучше, сказал: 

      — Первый раз?

        Я согласно кивнул головой. Слёзы всё ещё стояли в глазах, отчего парень расплывался, множа собственные копии. Однако среди них всех я мог определить настоящего, и упорно смотрел на него, пытаясь копировать движения. Вряд ли со стороны моя фигура выглядела так же круто, как в мыслях, но ощущалось оно просто бесподобно. Даже несмотря на то, что мои лёгкие болезненно сжимались каждый раз, когда производился вдох — я чувствовал себя потрясающе.

        Намджун докурил, и, прижав тлеющий окурок к ржавой поверхности мусорки, кинул его внутрь. Я же, держа сигарету между указательным и среднем пальцами, вдруг почувствовал себя глупцом. Когда мы были вдвоём, весь мир сосредотачивался на нас, на нашей поднимающейся планке крутости, а теперь что? Я ощущал себя обычным идиотом, бессмысленно отравляющим свою жизнь.

       По сути, так оно и было. 

       Медленно, так как позволяло время, я докурил, молча косясь на Намджуна, который, сунув обе руки в карманы парки, смотрел вдаль рельсов, откуда должен был примчаться поезд. Джин и Чимин же стояли чуть поодаль и тихо о чём-то переговаривались. С места, где я стоял, их разговора было не слышно, но и без того было ясно, что их диалог о том, что сейчас происходит. Это можно было понять по потухшим глазам Джина, которые смотрели на Чимина без особого интереса. Раньше я его таким не видел, собственно, как и взволнованного Намджуна. Но жизнь умеет преподносить забавные сюрпризы, если, конечно, резкие изменения эмоционального фонда на фоне новостей о смерти близкого родственника можно таковыми считать.        С Намджуном было всё ясно, хоть и холодность в голосе при разговоре с Джином о брате заставляла кое о чём задуматься, но куда больший интерес у меня вызывали мотивы как раз-таки второго парня.

       Он упоминал какую-то женщину…или девушку, по разговору сложно было определить. Факт в том, что она дорога Джину, и он говорил о ней с необыкновенной дрожью в голосе, несмотря на то, что натворила что-то, за что её можно было ненавидеть. По крайней мере, так мне показалось.

       Спрашивать было неловко, но, чёрт, как же меня это интересовало! Жизни, куда интереснее и насыщеннее моей, затягивали с головой, и это дарило неповторимые эмоции. Признаться, мне никогда не удавалось ощутить хоть что-то подобное, что роится во мне сейчас, с того самого момента, как колкий ветер подвхатил моё падающие тело, хлёстким ударом шлёпнув по щекам.

        С того самого момента то, что надломилось во мне, превращается в нечто другое.

       — Эй, — послышался недовольный голос.

        Резко дёрнув головой в сторону, откуда он исходил, я увидел Намджуна, недовольного и нахмуренного, почти похожего на себя самого. Он смотрел на мои пальцы, на что-то явно намекая, а я всё не мог оторвать от него взгляда, как будто он уловил мысли в моей голове за невидимый хвост и теперь разбирает их, как корявые записи в личном дневнике.

        Потом до моих ушей донёсся шум приближающегося поезда, и я мгновенно понял причину недовольного взгляда Намджуна. Я до сих пор не избавился от тлеющей сигареты, в то время как остальные уже стояли у противоположного края перрона, терпеливо ожидая посадки.

        Избавившись, наконец, от окурка, я присоединился к ним, стараясь выглядеть максимально естественно. Но при этом моё сердце болезненно сжималась от мысли о том, куда мы стремглав стремимся. Мне приходилось быть на похоронах лишь раз, и, естественно, возвращаться на такое мероприятие хотелось меньше всего. Обстановка всеобщего отчаяния угнетала, особенно если учесть тот факт, что я сам был обуян этими эмоциями похлеще всех остальных.

        Именно тогда моей нормальной жизни пришёл конец и началась другая, более жестокая и беспощадная.

        Я отогнал мысли о смерти отца и передёрнул плечами, чтобы сбросить напряжение. Мне не хотелось думать об этом прямо сейчас, особенно если учесть тот факт, что эти мысли всегда вгоняли меня в глубокую печаль. На данный момент рядом находился человек, который попал в похожую ситуацию, как я много лет назад, и мне стоило сосредоточить всё своё внимание на нём.

        Хотя, если подумать, Намджун не выглядел таким расстроенным. На его лице отпечаталась маска безразличия, которая не пропускала ни единой эмоции. Быть может, их и вовсе не было, Намджун чувствовал себя потерянным и запутавшимся, и в полной мере не понимал, что произошло? Как бы то ни было, мне не хотелось лезть в его душу и узнавать правду. Его мысли были надёжно скрыты, что меня неимоверно восхищало. Человек, подобный ему, мог пережить ужасные потери, не дрогнув ни единой мышцей лица.

        Хотелось бы и мне быть хоть немного похожим на Намджуна.

        Мы сели в поезд, заняв одно из свободных купе. Было так странно вновь оказаться здесь, несмотря на то, что еду в совершенно другое место, преследуя совершенно иные цели. Даже не думая о причине, я чувствовал, как колотится моё сердце, порождая во всём организме себе подобные маленькие пульсирующие островки, из-за которых возбуждение накатывало как волна при шторме — на маленькое шатающееся судёнышко.

        Всю дорогу молчали. Намджун, сидящий напротив меня у окна, всё время смотрел на улицу, на проносящиеся мимо деревья и здания. Его разум был занят серьёзными думами, что отражалось глубокой морщинкой на лбу, простирающейся от края до края. Если не смотреть на это, то он выглядел совершенно повседневно, но я, стремясь узнать о его образе как можно больше, цеплялся за любую деталь.

        В противоположность Намджуну — Джин, стремящийся найти себе место. Создавалось ощущение, что в его заднице застряла тысяча иголок, из-за этого он постоянно елозил на сидении и то и дело втягивал голову в плечи. Я понимал, почему он волнуется, но страшился заговорить об этом, не желая выдавать себя свидетелем их разговора тет-а-тет. Вряд ли кто-то из них хотел бы знать, что какой-то парень, подобранный на пути в Сеул, знает их страшные тайны.

        Чимин, как и я, выглядел вполне спокойно. Он словно и не знал, зачем мы едем к родителям Намджуна, хоть и присутствовал при разговоре, когда всё тайное стало явным. Возможно, что его куда больше волновала обратная дорога, а именно — прыжок с поезда, который во мне вызывал противоречивые эмоции. Я хотел этого, стремясь почувствовать ощущение свободы и тайного блаженства, не подвластного людям, не знакомым с выбросом адреналина, но и боялся, потому что помнил, как ударился о какую-то замёрзшую глыбу и чуть не сломал себе нос.

        Подумав об этом, я спросил:

       — Как часто происходило что-то непредвиденное?

        Мой голос показался резким даже мне самому, не говоря уже о других. Отвлекшись от своих мыслей, на меня посмотрел даже Намджун, вопросительно изогнув левую бровь. Чтобы объяснить, что я имею в виду, мне пришлось вновь подать голос:

       — Ну… При вашем необычном хобби, — троица продолжала молчаливо пялиться на меня. — При прыжке с поездов.

       — А, — протянул Джин, чуть улыбнувшись. При этом его взгляд автоматически скользнул на Намджуна, словно это он должен был отвечать на вопросы подобного рода, но тот продолжал молчать, плотно сжав губы. — Нет, не часто.

       — Значит, всё-таки происходило? — допытывался я.

       — Ты внезапно испугался? — с насмешкой в голосе поинтересовался Чимин. В его глазах танцевали смеющиеся искры.

       — Нет! — воскликнул я, выставив перед собой руки, словно пытаясь защититься от внезапного удара. Но никто, естественно, не собирался меня бить.

       — В чём тогда причина? — полюбопытствовал Чимин.

       — В первый раз я чуть было не сломал себе нос. Нужно же знать, чего стоит ожидать.

       — Никогда не знаешь, чего, — сказал Джин, и извинительная улыбка развела уголки его губ в стороны. — Намджун как-то сломал ногу, неудачно приземлившись, а Чимин провалился в небольшую яму, заваленную снегом, из которой мы выкапывали его на протяжение получаса.

      — Это опасно, — вдруг сказал Намджун, пронзая меня насквозь сталью своего голоса. — И не каждому это может приглянуться. Если ты не готов рисковать, можешь на обратном пути доехать прямо до Сеула. 

       Столь резкий ответ словно выбил из меня всю спесь, отбив всякое желание продолжать диалог. Но взгляд, которым он сверлил меня насквозь, вынуждал ответить на поставленный вопрос.

        «Готов ли я?» 

       Определённо, нет, но разве я имел какой-то выбор. Неизвестно, как долго придётся находится в их обществе, прежде чем мне удастся иметь такое количество денег, чтобы съехать от Юнги и жить самостоятельно. А для того, чтобы комфортно чувствовать себя в обществе странных людей, я должен был сам стать странным.

       — Я готов рисковать! Просто хочу знать, какой может быть плата.

       — От лёгкой травмы до смерти, — сталь в голосе Намджуна сошла на «нет». Он передёрнул плечами, демонстрируя свою незаинтересованность разговором, и стал снова пялиться в окно.

       — Не переживай, — сказал Джин, силясь меня подбодрить. — Слоя снега достаточно, чтобы смягчить падение. 

       Я кивнул головой с улыбкой, соглашаясь с ним. Хотя, конечно, улыбку выдавить из себя было невероятно сложно, потому что на душе было паршиво. Намджун никогда не был учтивым и вежливым парнем, всегда держался обособленно и холодно, но, чтобы настолько… Не помню, чтобы когда-либо чувствовал себя таким ничтожным рядом с ним.

        Он ощущал себя сломленным, поэтому пытался самоутвердиться за счёт других? Я не знал.

        Но легко заметная сталь в голосе Намджуна отбила желание поговорить не только у меня, но и остальных ребят, которые также развернулись, став смотреть по сторонам: Джин уткнулся в телефон, а Чимин принялся с интересом рассматривать календарь, висящий над нижней койкой, на которой мы с ним вместе и сидели.

        Я же, немного подумав, принял решение позалипать в окно, чтобы время, которое крепко держалось за меня и не желало двигаться вперёд, наконец-то возобновило своё движение и ускорилось, позволив нам домчаться до места назначения за пару секунд (конечно, по ощущениям).

        Моя тактика оправдала себя, правда, совсем не так, как планировалось. Вместо того, чтобы заинтересоваться окружающими видами, я ощутил, как веки наливаются свинцом, и позволил им сомкнуться, погрузив себя в сладостный мир грёз.

        Мне снился отец, улыбчивый и счастливый, глядящим на мать с нескрываемой любовью. И я, находящийся поблизости, ощущал неизмеримое ни с чем счастье, будто и не было ничего, что разделило нас и превратило мою жизнь в сплошное разочарование.

        И, когда моё сердце переполняло тепло, готовое разорваться от этого давно позабытого чувства, кто-то толкнул меня в плечо, грубо выдернув из омута воспоминаний. Разлепив заспанные веки, я воззрился на Чимина, который пытался меня разбудить.

       — Что? — выдохнул я, сладко зевнув. Путешествие на поезде меня уморило, и теперь не хотелось ничего, кроме как остаться на койке, полусидя, полулёжа, выбрав её в качестве своего вечного пристанища.

       — Мы приехали, — сказал Чимин, убрав от моего плеча руку.

        И, ничего не объясняя, он вышел из купе, оставив дверь открытой.

        Разогнувшись, я ощутил навалившуюся на плечи усталость, ставшую для меня неплохим проводником в мир грёз. Решив узнать, сколько мне дали поспать, я достал из кармана телефон Юнги, с удивлением подметив, что прошло уже несколько часов. Поезд, остановившейся на станции, ожидал, пока прежние пассажиры высадятся, освободив места для новых, бодрых и готовых к долгому пути.

        Мне же не оставалось ничего, кроме как высадиться на перрон, надеясь, что мои спутники не решили избавиться от меня, оставив одного в другом городе.

        Обстановка была гнетущая, все молчали. Намджун, не спеша никому ничего объяснять, отошёл чуть в сторону и, достав из кармана телефон, быстро набрал чей-то номер и поднёс гаджет к уху. Коротко о чём-то договорился и повернулся нам, кивнув в сторону, чтобы следовали за ним. Я замыкал процессию, послушно следуя за широкой спиной Намджуна, в мягком свете фонарей кажущейся сутулой и одинокой. 

       Вскоре за его фигурой потянулась тонкая струйка дыма, пропитывая воздух своим удушающим запахом. В следующую секунду, только стоило Намджуну сделать первую затяжку, дым окутал меня, шедшего сзади, и немного расслабил. Этого было ничтожно мало, чтобы почувствовать настоящее спокойствие, избавиться от тяжёлой обстановки, ложащейся на мои плечи непосильным грузом, но это было хоть что-то, позволяющее мне оклематься.

        Я понятия не имел, о чём он там договорился, но надеялся, что это поможет мне, как и всем остальным, вскоре оказаться в постели. Мне казалось, что ноги вот-вот предательски подогнутся, заставив меня распластаться на земле.

        И тут, словно немой ответ на мои молитвы, впереди показалась одинокая остановка с облупившейся краской. С первого взгляда было понятно, что этим уже давно не пользуются по назначению, но я, воодушевлённый, прибавил ход, осознав, что парни направляются именно туда, чтобы присесть. И мне жуть, как хотелось оказаться в числе первых, примостивших свою пятую точку на скамью.

        Заметив, как я приободрился, остальные тоже заметно воспрянули духом. Было видно, что долгая дорога повлияла на нас всех, плюс поздний час ощутимо давил на плечи. Каждому хотелось отдохнуть, несмотря на то что место, в которое мы ехали, не было уютной гостиницей, а лишь пристанищем для опечаленных людей со сломанными ужасной новостью судьбами.

        Я опустился на скамью первый почувствовав невероятное расслабление, снявшего с плеч часть невидимого груза, сваленного на них мной самим. Прикрыв глаза, я сделал глубокий вдох, лишённый чистоты. Примеси мочи, мусора и пыли витали вокруг, наполняя остановку, также слышался приближающийся запах сигаретного дыма, символизирующий в моём тёмном мире, основанном на органах чувств, Намджуна.

        Остальные вскоре тоже подошли и сели рядом, заставив меня потесниться. Отбросив тяжёлый рюкзак, я открыл глаза, чувствуя глупую улыбку на губах. Странно признаться, но эта ситуация дарила мне некий комфорт, которого я никогда раньше не чувствовал. Совершенно чужие люди заставляли меня ощущать это тепло, тянущее низ живота. Я знал лишь их имена и отдельные моменты биографии, которые никоим образом их не описывали, но мне хотелось быть рядом, впитывать информацию, смотреть с ними в одну сторону и ощущать одну и ту же температуру. Люди, пережившие что-то ужасное, толкнувшее их с поезда в пустоту, вдохновляли меня, принуждали жить, возрождая давно потерянное удовольствие от собственного существования.

       И даже сейчас, сидя на грязной скамье, прижатый с двух сторон плечами Чимина и Джина, я был полностью удовлетворён. Несмотря на ситуацию.

        Намджун же, напротив, выглядел мрачнее тучи. Но я не мог с уверенностью сказать, что это из-за смерти брата. Несомненно, эта новость повлияла на него, заставила бросить все важные дела и отправиться на похороны, но он не проронил ни слезинки, не был готов разговаривать о прошлом, он, в общем-то, вообще не выражал никаких эмоций. Прекрасно понимая, что все люди в мире разные, я всё равно подсознательно сравнивал его со мной, вспоминая, как вёл себя на похоронах отца.

        Эти воспоминания, как потревоженная лава, начала бурлить внутри моего существа, заставив меня болезненно съёжиться.

        Заметив мои резкие движения, Чимин перевёл на меня взгляд и спросил:

       — Всё хорошо?

        Я, схватившись за живот, внезапно осознал, что переживаю всё отнюдь не в своём сознании, и что на меня пялятся три пары глаз, желая узнать, не поразил ли меня резкий спазм боли воспалившегося аппендицита? 

       Мотнув головой, я выдавил из себя маленькую улыбку.

       — Всё хорошо, просто…

        Я замолк, быстро поняв, что не стоит рассказывать им обо всех моих душевных терзаниях. Они, тут же согласившись со мной, даже не зная, о чём я собирался поведать, отвели от меня взгляды и начали смотреть по сторонам. В отличие от остальных. Намджун смотрел на определённый поворот впереди, откуда вскоре появилась машина. К тому моменту я начал уставать, а спина затекла от сидения в одном положении, но, несмотря на это, продолжал сидеть, как приклеенный, пока Намджун не сделал соответствующий жест рукой, призывающий нас подняться.

        Будто часть единого механизма, я потянулся вместе с остальными и направился к Намджуну, кротко махнувшему подъезжающей машине. 

       Дав по тормозам, водитель резко остановился. Дверь распахнулась, и наружу показался высокий мужчина с зачёсанными на модный манер чёрными волосами. Молча, спрятавшись за Джином, я смотрел на то, как он подходит к Намджуну и на долю секунды обнимает его, после чего, продолжая сжимать правое плечо крепкой хваткой, указал на машину. Его лицо совершенно ничего не выражало, и я было подумал, что это родственник, настолько их физиономии были похожи.

        Но Джин не дал мне развить эту мысль, дёрнув меня за локоть в сторону машины. Я послушался, по-прежнему молча залез на заднее сидение, оказавшись посредине, вновь зажатый в неудобной позе. Намджун сел спереди, предварительно убрав все наши вещи в багажник. Водитель же, захлопнув его, влез в салон последним. Пристегнувшись, он опустил рычаг, и задним ходом ловко развернулся, после чего вновь щёлкнув коробкой передач, повёз нас в неизвестном направлении.

        Какое-то время я слушал тишину. Она казалось живой, словно трещала и хрустела от повисшего напряжения. Если бы не шуршание шин по ровному асфальту, я бы точно сошёл с ума. Чимин, вставив в уши наушники, был совершенно не заинтересован происходящем, и, кажется, полностью отключён от реальности, а вот Джин, наоборот, гипнотизировал водительское сидение, словно ждал, пока мужчина начнёт диалог. Подслушав их с Намджуном телефонный разговор, я знал больше, чем должен был, а потому ждал тоже, чтобы получить ещё один кусочек такой желанной информации. Но для того, чтобы вытянуть из них хоть что-нибудь, я притворился, что задремал, как можно более удобно устроившись между парнями. Какое-то время парни продолжали молчать, напрягая тишину до предела, и мне уж было показалось, что они так и продолжат ехать, играя в немых, как вдруг водитель тихо поинтересовался? 

      — Как ты?

        Я не знал, кому был адресован вопрос. Ответа на него не последовало. Только тяжёлый вдох с переднего сидения, принадлежавший Намджуну, который, к слову сказать, тоже был достаточно красноречив.

       — Я понимаю, — сказал мужчина, минутой спустя, — как это сложно для тебя. Но Содам будет рада тебя видеть. Я уверен, что ты… будешь там единственным ЖИВЫМ ребёнком.

        Он особенно выделил это слово, отчего у меня мурашки пробежали по коже. Тут же рядом со мной хмыкнул Джин, как бы выражая свой немой протест. От этого резкого звука я чуть было не вздрогнул, выдав себя. Уверен, они не прятались от меня, и говорили не потому, что думали, будто я сплю, но мне нравилось представлять, что моё бодрствование связывает их языки.

       — Я уже давно не ребёнок, ГонУ, — возразил Намджун.

       — Ты прекрасно знаешь, что я имел в виду, — сказал водитель с улыбкой в голосе.

       — Знаю, — согласился Намджун и сделал очередной глубокий вдох, затем — медленный выдох, сосредоточенный, взвешенный. — Я не знаю, зачем приехал, — признался он. — Не считая того, что пообещал выгулять выводок больных детей.

        «Чего?» — взорвалось сознание. И что он имел в виду под последним предложением.

        Джина же, наоборот, это повеселило.

       — Да уж, детей у нас в последнее время стало больше, — сказал он впервые с начала диалога.  

       — Тебя я тоже имел в виду вообще-то, — произнёс Намджун, усмехнувшись.

        Какое-то время было тихо, затем водитель вновь подал голос:

       — Я думаю, ты просто хочешь проститься.

       — А? — не понял Намджун.

       — Ты сказал, что не знаешь, зачем приехал. А мне кажется, что где-то в глубине души ты всё равно его любишь. И всегда любил, он же твой брат.

       — Нет, — в голосе Намджуна прозвучала хорошо знакомая мне сталь, от которой кончики моих пальцев закололо холодом. Я сильнее зажмурился, чтобы отогнать эти ощущения. — Мне нужно увидеть, что он действительно мёртв, для этого я здесь. Чтобы посмотреть на него в последний раз и доказать себе и родителям, что они все были не правы, решив, что от меня можно так просто отказаться. Они все совершили ошибку, все, кто были там. И ты в том числе.

        Всё это он выпалил на одном дыхании. Его сердце забилось быстрее, я буквально чувствовал это возбуждении нутром, затаив дыхание и обострив собственные органы чувств. Мне было так жаль Намджуна, несмотря на незнание всей ситуации, это безграничное чувство сочувствие переполняло меня, как вода — стакан.

       Водитель кашлянул, как бы отрицая сказанное Намджуном.

       — Ты знаешь, я не был в их числе, — сказал он серьёзно. — Я никогда не верил, что ты убил ту девчонку.

       — Она была моей девушкой, конечно, я был в числе главного подозреваемого, — выпалил Намджун. — Потом оружие убийства нашли в нашей комнате, а Ынкван, как удачно, «помогал» отцу в мастерской в ночь убийства. Только вот все мы знаем, что его там не было, потому что убил её не я, и не я подложил нож в нашу комнату. Только вот отсидел за это я, потеряв хуево тучу лет счастливой жизни!

        Для ГонУ этого было достаточно. Больше он не проронил ни слова, до тех самых пор, пока вдруг не повернул, зашуршав по гравию.

       — Мы приехали, — сказал он и тут же вышел на улицу.

        Намджун молча последовал за ним. Я открыл глаза и виновато посмотрел на Джина, стесняясь признаться в том, что слышал всё, и теперь владею тем кусочком, о котором так страстно желал. Только вот сейчас мне ничуть не хотелось держать его в своих дрожащих руках. А выхода уже не было.

        Я толкнул Чимина в плечо, и тот лениво распахнул глаза, воззрившись на мир удивлённо и потерянно. Столкнувшись с моим взглядом, он тут же понял, что происходит, и подорвался на месте, выпорхнув на улицу и замерев подле машины, смотря на трёхэтажный дом с большим и просторным палисадником.

        Когда я вылез наружу, приняв из рук ГонУ свой рюкзак, Намджун уже стоял у крыльца и курил. Вскоре к нему присоединился и водитель, и вдвоём они стояли молча, словно нахмуренные большие птицы, и выпускали в воздух кольца смертельного дыма. Джин, смотря то на них, то на нас с Чимином, замерших друг рядом с другом, сказал: 

      — Пойдёмте?

       Дом погрузился в печаль, это было видно невооружённым взглядом: горела всего лишь пара окон, оттуда лился тусклый свет одинокого светильника, которого катастрофически не хватало. 

       Я чувствовал себя неуместным и ненужным, ведь к этой семье не имел никакого отношения. Мне показалось, что и Чимин переживает то же, ведь его напуганная физиономия говорила о многом. Но, несмотря на это, он первым подошёл к Намджуну и ГонУ, и молча встал рядом, нервно улыбаясь тонкими обескровленными губами.

        Оставшись в одиночестве, я задумался. Идти обратно уже было возможности, плюс ко всему, невероятно волновала мысль о будущем прыжке, ради которого нас с Чимином и взяли в это путешествие. Мне неимоверно хотелось вновь прочувствовать ветер, пронзающий плоть с безжалостной силой, дарящий ощущение полного контроля над собственной жизнью и такой желанной свободы. Всё, чего я так жаждал, чего, как могу предположить, жаждали и все остальные, давало лишь то мимолётное ощущение полёта, что мы могли получить, прыгнув с поезда, не зная, какой будет исход, на что приземлятся наши тела и будут ли в том же состоянии, что и до прыжка.

        Это было рискованно, но риск был тем единственным, что помогло напомнить нам, что мы всё ещё живы.

        Когда я подошёл, Намджун докуривал вторую сигарету, и, бросив окурок под ноги, затоптал его. Он бросил на меня быстрый взгляд и, кивнув, как бы признавая моё местонахождение рядом, направился ко входной двери.

        Мы не проронили ни единого слова, потому я ужасно удивился, когда перед Намджуном, вскинувшим руку, чтобы постучать, вдруг открылась дверь, и на пороге показалась приземистая женщина с короткими седыми волосами, едва касающимися плеч.

        Её глаза были широко раскрыты от удивления, она словно не верила в то, что видит. Какое-то мгновение — и она обхватила Намджуна, но не крепко, прижимаясь к нему всем телом, а так, словно между ними была какая-то недомолвка, присутствовал какой-то нерешённый вопрос.

        Отстранившись от него через долю секунды, она тихим голосом прошептала, скрывая слёзы: 

      — Намджун.

        Он опустил голову, и, прочистив горло, сказал:

       — Я приехал.

        Она выглянула из-за него, пытаясь рассмотреть нас, кто стоял у крыльца, не в силах пошевелиться. Единственный, кто проявлял хоть какие-то эмоции, был ГонУ, потому что и женщина, и дом, были явно ему знакомы.

        Отодвинувшись сторону, давая шанс пройти, маленькая безутешная женская фигурка, взяла ладонь Намджуна в свою и начала шептать слова благодарности.

        Я двинулся вперёд, желая войти внутрь, не удержавшись от того, чтобы посмотреть на Намджуна в тот момент, когда пересекал порог: бледный, лишённый каких-либо эмоций, он смотрел на лицо женщины, являющейся, без всяких сомнений, его матерью, сжимающей его ладонь с трепетом и нежностью. Их отношения, натянутые, как струна, сжали моё сердце невидимыми, но крепкими руками, и я невольно сжался, желая замереть на месте и влезть туда, куда не просят. И я бы непременно это сделал, не подтолкни меня сзади Чимин, ощущающий, что здесь и сейчас нам не место.

        В маленьком коридоре открывались входы в несколько комнат: комната с хозяйственными принадлежностями, арка на кухню и в большую гостиную, где и скопилась большая часть людей, одетых в чёрные одежды. Осознав, что там лежит покойник, я весь покрылся мурашками, и холодный пот прошиб моё тело. Оказаться в такой ситуации во второй раз было проще, чем в первый, но я всё равно чувствовал себя не в своей тарелке и хотел спрятать голову в песок.

       — Ваша комната на втором этаже, — сказал, появившись из неоткуда, ГонУ. — Пойдёмте, я провожу.

        Он завернул в четвёртый проход, где, как оказалось, находилась лестница. Мы, стараясь не шуметь, двинулись за ним. Я пытался перехватить взгляд Чимина, чтобы понять, каково его мнение на этот счёт, но он постоянно отводил взгляд, делая вид, что всё под контролем.

        На втором этаже находился узкий коридор, в котором с встретившиеся два человека не смогли бы разойтись, где было ещё три комнаты. На двери одной из них висела табличка «Н» и «Ы», а внизу «Не входить!». Очевидно, это была комната Намджуна и его брата, до тех пока…

        Всё снова не пошло под откос.

        Как и всегда.

        Гону открыл дверь для нас и произнёс:

      — Внизу лучше не появляться. Ванная комната вон там, — он указал на крайнюю у окна маленького коридора дверь.

       — Спасибо, — сказал Чимин и вошёл внутрь, а я последовал за ним.

        Маленькая спальня была условно поделена на две части, одна из них была завалена музыкальными инструментами, закрывая доступ к кровати, вторая же, чуть более скромная, имела шкаф, письменный стол, над которым были прибиты полки друг над другом, заставленные всякой мелочью.

        По первому взгляду невозможно было понять, где здесь чья половина, и мне было трудно представить, каким подростком был Намджун — собранным или распоясанным, интересующимся музыкой до глубины души.

        Чимин, удивлённый точно так же, неуверенно переминался с ноги на ногу, прикрыв за нами дверь. Оставшись со мной наедине, он почувствовал себя ещё более неуверенно, чем раньше. Поэтому пришлось брать инициативу в свои руки.

       — Что думаешь? — спросил я, пробираясь к кровати через барабанную установку.

       — О чём? — не понял Чимин.

       — Обо всей этой ситуации, — пояснил я. — Мы тут вроде как совсем лишние, никто нас не знает, да и с братом Намджуна мы не были знакомы.

       — Сам Намджун считает себя здесь лишним, — с нервной улыбкой произнёс Чимин, — так что, думаю, он разделяет наши чувства.

        На прикроватном столике, заваленная дисками, лежала перевёрнутая рамка. Отодвинув мусор кончиками пальцев, я поднял её, увидев запечатлённых парней, улыбчивых и счастливых до одури, смотрящих в объектив совершенно чистыми взглядами, не запятнанными чувством предательства.        Совсем юные и готовые к подвигам, они смотрели на меня, пытаясь убедить в том, что они — самые способные в этом мире люди, для которых уготовано лучшее будущее.

        Что же такое могло случиться? 

      — На что ты смотришь? — спросил Чимин, подойдя сзади. Вздрогнув, я указал ему на фотографию. 

      — Так странно… Понимать, что жизнь может столь сильно измениться за какое-то мгновение. Понимаешь?

      — Да.

        Я обернулся, взглянув в его помутневшие глаза, наполненные печалью. 

      — Они всегда были близки, — сказал он, — а потом…

        Он замолк, будто об этом нельзя было говорить. Но я был здесь, в комнате, которая принадлежала двум братьям, и я не мог больше оставаться в стороне, даже если не принадлежал этому миру. Теперь я стал его частью.

       — Что было потом?

       — Это не моя история, — сказал Чимин, сделав от меня шаг назад. И лишь один шаг разделил нас на мили. — Я не вправе её рассказывать.

       — Ну, а что насчёт твоей истории? — спросил я резко. — Что случилось с тобой? Почему ты с ними?        Дёрнувшись, Чимин развернулся на пятках, крепко обхватив плечи ладонями.

       — Это не твоё дело, — ответил он надломленным голосом, и я осознал, что ошибся, посчитав, что Чимин может раскрыться передо мной прямо сейчас, признавшись, что тормозит его на пути, и делает таким дёрганым и неуверенным в себе.

       — Прости, — сказал я, выдавив из себя нелепую улыбку, — Не надо было мне… 

       — Всё в порядке, — оборвал меня парень, обернувшись. — Ты ничего не знаешь, и не надо совать свой нос не в своё дело. Это слишком.

       — Прости, — вновь пролепетал я, не зная, что ещё сказать.

        Чимин помотал головой и подошёл к письменному столу, заваленным бумагой. Я же открыл единственный шкафчик тумбочки, заметив порезанные на кусочки фотографий. На одном обрывке была девушка, на другой — Намджун, а на третьем Ынкван, и оба они были частью единой фотографии, разрезанные чьей-то неуверенной рукой.

      — Это была ссора из-за женщины? — предположил я. 

      — Что? — переспросил Чимин.

      — Женщина. Она была виной того, что произошло с Намджуном. 

      — И да, и нет, — неопределённо ответил парень, ухмыльнувшись. — Всё сложно, Чонгук. Если хочется узнать, то спроси Намджуна. А я пойду спать.

        С этими словами он завалился в кровать и сладко зевнул, не прикрывая рот. Я же, вновь бросив взгляд на девушку, вдруг ясно осознал, что именно она была яблоком раздора. Она, столь красивая, эмоциональная, пышущая жизнью.

        Что же с ней случилось?

        Я не знал.