В окружении безутешных людей Намджун чувствовал себя неловко. Их искренние эмоции — бесконечная скорбь, — пронизывали его насквозь, заставляя почувствовать себя запятнанным грязью, невидимой, но ясно ощутимой липкой массой, слоящейся по телу словно вторая кожа.

        Мерзко. Ощущение ирреальности пронзало Намджуна насквозь, но он всё равно заставил себя сделать первый шаг в гостиную, где стояли сведённые друг с другом столы, на которые был поставлен гроб. От его вида парня замутило, но он не подал вида, замерев на пороге с чувством, похожим на дежавю. 

       Всё это он когда-то видел, будто бы проживал уже несколько раз, хоть и не помнил, когда. Люди с грустными масками на лице, стояли небольшими группками и о чём-то нервно перешёптывались, но, стоило только им завидеть Намджуна, как все они замолкли, обратив на него свой затуманенный слезами взор. 

       Ложь. Он видел каждого насквозь, и понимал, что они скорбят лишь потому, что этого требует жизнь. Никто не поймёт, если в твоих глазах не будет слёз, если уголки губ не будут направлены вниз, пока будешь стоять в окружении таких же неумелых актёров, как ты сам.

        Намджун подошёл к столам, остановившись около закусок и задержав на них свой взгляд. Танец пламени свечи гипнотизировал взгляд, и Намджун был бы не против остаться с ним один на один, но он по-прежнему находился в гостиной и притягивал к себе чужие взгляды, не подчиняясь традициям.        Наконец, он посмотрел в ту сторону, где в обитом бархатом гробу лежал его брат, заметив Сокджина, проскочившего в гостиную и смешавшегося с толпой. Парень как раз делал глубокий поклон, соблюдая все правила прощания с умершим.

        Намджун мечтал о том, как увидит безжизненное лицо Ынквана, посмотрит на него со злорадством в глазах и улыбнётся так, как никогда, выказывая ему всё своё презрение без слов. Но теперь, когда вдруг появилась такая возможность, он ощущал некий трепет во всём теле, который мешал свободно двигаться. 

       Нужно было взять себя в руки.

       — Не хочешь подойти?

        Намджун повернулся, столкнувшись взглядом с глазами матери, которые смотрели на него в упор в безмолвном укоре. Она понимала, что виновата перед ним за то, что не разобралась в ситуации, когда это было так нужно, и слепо доверилась уликам, потеряв одного из сыновей на многие годы. Теперь Намджун вернулся, но его доверие к матери было навсегда исчерпано, и она не собиралась заручиться новым.        Еле мотнув головой, парень еле заметно закусил губу. Странная волна переживаний накрыла его с головой, и теперь он задыхался в её водах, не в силах бороться с собственными страхами.

       — Тебе следует попрощаться. Какими бы не были ваши отношения, — сказала мама.

        Намджун посмотрел на неё, не скрывая своего недовольства.

       — Легко говорить, — сквозь зубы прошипел он. 

       — Намджун, — женщина вздохнула, явно не желая поднимать эту тему вновь, но её сын был непреклонен, заведён, как кукла с механизмом внутри.

       — Я ненавижу его, — сказал Намджун, нахмурившись.

       — Нельзя говорить такое, — возразила женщина.

        Джин, услышав пререкания между своим другом и его матерью, поспешил присоединиться, чтобы урегулировать разногласия. 

      — Намджун, — мягкая рука Сокджина сжала плечо парня, легонько отведя назад, — пойдём, попрощаемся.

        На удивление, Намджун послушался, позволив себя увести. Он всё ещё чувствовал на себе взгляды присутствующих, знал, как они ненавидят его за то, что он якобы сделала, и боятся, что он сотворит нечто подобное и сейчас. Но Намджун никогда никого не убивал, и хоть и был сейчас на эмоциях, но по-прежнему держал себя в руках, повторяя, что поезд прошлого уже уехал.

       Но на самом деле этот поезд всегда был на своей станции. И лишь его пронзительный гудок напоминал о том, что он никогда не уедет. 

       Намджун остановился подле гроба, ощущая, как рука Джина, доселе сжимающая его плечо, отпустила. Парень подошёл ближе, поравнявшись с другом, и направил свой взгляд туда же, куда смотрел Намджун: на покойника.

        Ынкван попал аварию, будучи за рулём в нетрезвом состоянии. Второй водитель отделался лишь лёгкими ушибами, но Ынкван, пробив головой лобовой стекло, умер от потери крови ещё до того, как прибыли медики. Теперь его лицо, умытое, накрашенное, невероятно спокойное, казалось до невероятности живым. Намджуна тошнило от мысли, что брат мог выжить, и он вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы убедиться в том, что его в самом деле больше нет в мире людей. Но прикасаться к трупу хотелось меньше всего, потому парень отвернулся, сложив руки на груди.

        Прощание было завершено.

       — Убедился? — спросил Джин, не отрывающий взгляда от умиротворённого лица Ынквана. — Он мёртв. 

       В словах не было упрёка, но Намджун всё равно почувствовал себя пристыженным, и поспешил защититься:

       — А ты что? Убедился, что Юны здесь нет?

        Лицо Джина мгновенно побледнело и осунулось. Он медленно повернулся корпусом и спросил, глядя на своего друга:

       — Зачем ты так?

        Намджун посмотрел на Сокджина, чувствуя, как пылают пунцовые щёки. 

      — Прости, — тут же сказал он. — Я такой урод.

      — Это точно, — подтвердил Джин. — Уродище, я бы сказал.

       — Пойдём.

        Намджун направился вон из гостиной, не в силах выносить этих надоедающих проживающих взглядов. Ему хотелось поговорить начистоту, выложить всё, что лежало криво на душе, и Джин был как раз тем, кто мог выслушать без лишних вопросов. К тому же, ему самому было необходимо выговориться. 

       Выйдя на крыльцо заднего двора, Намджун достал припрятанную пачку сигарет и закурил. Джин, поспевающий сзади, прикрыл дверь и, подойдя ближе, опёрся о балюстраду и сделал глубокий вдох, успокаивая себя распространившимся дымом.

       Он не курил сам, но к этому привык, и слыл пассивным курильщиком уже много лет.

        Какое-то время они молчали, думая о своём и смотря на полную луну, украдкой выглядывающей из-за облаков. Джину сложно было начать первым, и он ждал, пока Намджун соберётся с мыслями и выскажет всё, что думает, но тот как назло неспешно раскуривал сигарету и задумчиво смотрел на выпускаемые кольца дыма.

       — Я ведь ненавижу не только его, — сказал вдруг Намджун.

       — М? — потерявшийся в лабиринте мыслей Сокджин не сразу нашёл, что ответить.

       — Я терпеть не могу их всех, — Намджун сделал ещё одну затяжку и, закрыв глаза, выпустил дым через ноздри. — И мать, и отца, за то, что ничего не сделали, когда за мной пришли, а потом свято верили в то, что я в самом деле убил эту девчонку; и брата, который подставил и обставил всё так, будто он чистенький и вообще не причём, но все мы знаем, что это он на самом деле зарезал её, потому что она не хотела с ним трахаться; и Юну, чёртову детоубийцу.

       — Намджун! — в ужасе воскликнул Джин.

       — Что? — спросил парень, обернувшись. — Хочешь сказать, что не она убила вашу дочь? Может, я сам задушил её пуповиной?

       Сокджин замер в немом ужасе со слезами на глазах. Болезненные воспоминания вдруг объяли его со всех сторон, навалившись разом, захватившие в свой неутомимый омут.        

       Она была такая красивая, сестра Намджуна, с волной чёрных блестящих волос; с высоким лбом с умилительными морщинками, появляющимися, когда она хмурилась; с большими карими глазами и длинными чёрными ресницами; с милым маленьким курносым носиком; с розовыми щёчками, которые она так рьяно ненавидела; с маленькими пухлыми губками, вечно накрашенными вишнёвым блеском; с тонкими длинными руками и изящными пальцами; с хорошей фигурой, осиной талией и широкими бёдрами.

       — Она…

       — Она убила её и сбежала, — оборвал Джина Намджун, сведя брови к переносице. — Потому что не хотела сидеть, как её старший брат.

      — Прекрати, — взмолился парень, обхватив себя обеими руками. 

      — Напрасно ты жаждал увидеть её здесь, — не слушая, продолжил Намджун. — Юна никогда не вернётся, потому что она не любила тебя, ты был лишь игрушкой, мимолётным увлечением, которое закончилось внезапной беременностью и вынужденным замужеством.

      — Я люблю её.

      — До сих пор? 

      — Да, а что мне остаётся? — Джин вскинул руки, но тут же отпустил их, не зная, за что бы ухватиться, чтобы не упасть. Ноги держали плохо, предательски тряслись, вот-вот готовые подогнуться. — Я всегда любил её, с младшей школы. Я хотел этого ребёнка, хотел её. Я… Возможно, я слишком давил…

        Нервная улыбка исказила губы Намджуна. Он хотел было сказать, что его друг — полнейший идиот, раз считает, что сам виноват в смерти невинного ребёнка, но промолчал, потому что Джин знал это и без его нелепых фраз.        

     Но в чём-то парень и был прав — он в самом деле слишком давил. Впрочем, как и все остальные. Когда Юна забеременела, она хотела сделать аборт и никому ни о чём не говорить, но Джин нашёл тест в её комнате, после чего скрывать ребёнка было бессмысленно. Он сразу же сделал ей предложение, родственники с обеих сторон поддержали его решение, и заставили Юну согласиться, заставили сохранить беременность, ведь она такая молодая и такая счастливая. Они вверяли ей эту мысль, наивно полагая, что девушка принимает чужое мнение за истину, но в глубине души Юна медленно умирала. Она сходила с ума, занимаясь любовью с человеком, которого ненавидела всей душой за навязанное семейное счастье, которое она не ценила в силу своего возраста. Юна была слишком молода, хотела построить карьеру. Она изначально не считала Джина судьбой всей своей жизнью, для неё он был всего лишь развлечением. Весёлый паренёк, который был готов ради неё на всё — как этим было не воспользоваться?

        В глазах Джина стояли слёзы, и Намджун, заметив это, накрыл его ладонь, сжимающую балюстраду, своей, и легонько сжал её, молча поддерживая друга. Опустив голову, Джин всхлипнул, и скрыл лицо второй рукой. Воспоминания, столь болезненные для него, вдруг объяли сердце и до боли его сжали. Колотившись в объятиях железных обручей, оно пыталось вырваться, но без толку.

        И, как птица в клетке, чувствовал себя Джин.        

       Он и в самом деле любил её. Так сильно, что не видел, как она чувствует себя, пока делит с ним одну кровать. Юна нигде не работала, всё время сидела дома и вынуждена была каждый день сталкиваться со своими страхами и отвращением к себе. Она в самом деле ненавидела себя за то, что не проявила стойкость тогда, когда это было нужно, когда на неё давили со всех сторон и требовали принять предложение такого «хорошего и перспективного молодого человека». Теперь делать было нечего, приходилось вынашивать ненавистного ребёнка и каждый вечер встречать ненавистного человека с работы, притворяясь самой счастливой в мире девушкой.

        Джин в самом деле наивно полагал, что она оправилась. Поняла, какое счастье на неё свалилось, и что теперь ей не нужно искать своё место в мире, ведь оно — вот, прямо перед ней.

        Как же он ошибался.

        Осознание своей оплошности он понял только тогда, когда вернулся однажды с работы, и, вместо привычного улыбчивого лица Юны, довольного всем и вся, не увидел никого, и столкнулся с гнетущим молчанием одинокой квартиры, где они временно поселились, пока копили на собственный дом. Сначала Джин не предал этому никакого значения, подумал, что Юна просто задремала, и сейчас он увидит её на диване и разбудит, прикоснётся к её приличного размера животу, чтобы вновь встретиться со своим личным счастьем, которое здоровалось с папой с той стороны, изо всех сил дрыгая ножками, стоило только заговорить с Юной.

        Но он не нашёл своей жены. Ни в гостиной, ни в спальне. Более того, неожиданно для себя Джин обнаружил открытые дверцы шкафа и разбросанные по кровати вещи Юны, и, что более ужасно, он увидел отпечатки крови на её одежде, впопыхах оставленной на полу.

        Джин подумал о самом (как ему казалось) ужасном развитии событий — открылось кровотечение, и Юне пришлось вызывать «скорую» и ехать в больницу, чтобы бороться за свою жизнь и жизнь их дочери. Так определённо и было, потому Джин поспешил набрать свою жену, но тут из другой комнаты раздалась тихая мелодия, которая стояла у Юны на звонке.

       Не веря своим ушам, Джин пошёл на неё, обнаружив телефон под подушкой в гостиной. Он не понимал, зачем его жена оставила средство связи, если в самом деле поехала в больницу? «Может, замоталась?» — сказал себе он, и двинулся в ванную комнату, чтобы бросить в корзину для белья затасканные за день носки и, надев новые, отправиться в ту больницу, где Юна наблюдалась всю беременность.

        Джин не чувствовал, как ошпаривающие горячие слёзы текут по лицу. Всё, что он мог сделать в данный момент — скрыться за своей ладонью и бесстыдно справляться с нахлынувшими эмоциями. Воспоминания разрывали его изнутри, он больше не мог их блокировать, как делал с того самого дня, когда стало ясно, что стало с Юной и их дочерью.

        И Намджун, выбросив затушенный окурок, обхватил Джина обеими руками, прижал к себе, и, положив на его макушку свою чуть тронутую короткими чёрными волосками щёку, позволил ему довести нить воспоминаний до конца. Он не знал, но чувствовал, где сейчас копия друга из прошлого, буквально видел, как она продвигается по коридору к ванной комнате, заносит руку к переключателю, чтобы включить свет там, где всё уже давно было кончено.        

       Джин вдруг уловил слабый железистый запах крови, но не предал ему никакого значения. Понятное дело, у Юны открылось кровотечение в ванной, именно поэтому она и рванула, позабыв телефон и перерыв шкаф в поисках подходящих вещей. Ведь иначе быть не могло? 

       Он включил свет и распахнул дверь, перебросив ногу за порог ванной комнаты, готовый действовать быстро, ведь Юне могла понадобиться его поддержка…

        И тут же замер, в мгновение ока потеряв весь смысл существования. 

       Вся ванная комната была в багровой крови. Её запах был столь резким, что желудок Джина скрутило и чуть не вывернуло наизнанку, но парень, будучи поражённый увиденным, только и сумел, что закрыть дрожащими пальцами рот.

        Кровь была везде: на ванной, с характерными отпечатками ладоней Юны на бортике; на полу, с редкими разводами, представляющие собой следы ног; завораживающий взгляд красный крап на стенах; и весь коврик перед дверью был не голубого цвета, а тёмно-красного, почти чёрного, и когда Джин поставил на него свою ногу, он прогнулся, издав неприятный хлюпающий звук, низвергнув из себя красную жидкость, которая обволокла кожу парня своими ледяными объятиями.

        Но самое ужасное было не это. И пусть Джин закричал, когда почувствовал кровь на своей ноге, он смотрел вперёд, прямо под ванну, где был припрятан маленький синюшный комок. Смотря на него, не отрываясь, Джин пытался уверить себя, что это всё сон, что такого не могло произойти на самом деле. Это, очевидно, была их дочь, их маленькое желанное создание.

        Абсолютно мёртвое.

       Сердце Джина бешено колотилось, готовое пробить грудную клетку и отправиться в свободный полёт. Такого он не переживал никогда, и неопределённое количество времени парень просто стоял, привалившись к стене, не отрывая взгляда от маленького тела, спрятанного под ванну, слушая стук собственного сердца и сбитого частого дыхания. Когда же тахикардия пошла на убыль, Джин сделал глубокий вдох, собираясь взять себя в руки, как вдруг его желудок неприятно скрутило, и съеденный плотный ужин устремился наружу.

       Упав на корточки и привалившись животом к дрожащим коленям, Джин позволил содержимому желудку вырваться наружу, на долю секунду умудрившись отключиться. Когда же ему удалось прийти в себя, то всё было кончено. У ног отвратительная зловонная масса напоминала о том, что всё по-настоящему, а сердце, чуть сбавив обороты, позволило принять собственную жизнь во внимание и оглядеться повнимательнее.

       Джин больше не делала глубоких вдохов, боясь, что резкий запах крови вновь заставит его желудок сжаться в болезненном спазме. Он дышал ртом, медленно и взвешенно, стараясь не смотреть под ноги. 

       Он был готов поклясться, что слышал, как под ванной что-то обидчиво заагукало. И этим «чем-то» наверняка была их выжившая дочь. Подумав, что она могла выжить (что бы с ней не произошло), Джин принялся пробираться к ней через кровавое озеро, которое на самом деле не представляло собой ничего особенного, но для парня являлось чем-то с трудом преодолимым. Он позаботился только о том, чтобы переступить коврик, — что угодно, лишь бы не слышать этого 

      ХЛЮП!

      Больше, — после чего упал на колени и ползком подобрался к ванной, запустив руки под неё и с замиранием сердца нащупав маленькое тельце под холодным мрамором.

       Он дрожащими пальцами обхватил ледяную кожу, протолкнул пальцы глубже и ухватился крепче, когда почувствовал, что держит ребёнка в своих руках. Сердце вновь ускорило темп, веки задрожали, и Джин позволил им опуститься, пока доставал ребёнка, чтобы посмотреть на его лицо. Он был уверен, что совсем недавно он издавал какие-то звуки, привлекал его, отца, к себе, требуя внимания, но теперь был совершенно уверен, что ошибался. Он не хотел верить (боялся принять во внимание), что с дочкой что-то произошло, но окровавленная ванная комната, её синюшная кожа — всё говорило за себя. 

       Джин раскрыл свинцовые веки, проклиная своё существо за слабость, и с силой заставил себя опустить взгляд. 

       Он закричал. 

       Стеклянные, налитые кровью, глаза собственной дочери смотрели на него безэмоционально, прямо, прожигая насквозь. Когда крик сошёл на «нет», Джин вновь посмотрел на ребёнка, проверил пульс и попытался услышать сердцебиение в маленькой грудной клетке, но всё бестолку. Как бы он не прикладывал свои пальцы, как бы не ощупывал дочь, обмотанная пуповиной шея и синюшная кожа лица красноречиво молчали о том, что произошло. Джин понимал, но боялся принять правду — его жена задушила дочь и сбежала? Такого не могло произойти! 

       Он обнял малышку и прижал к своей груди, заслонившись от всего мира в фонтане собственных слёз. Джин не имел ни малейшего понятия, сколько прошло времени — час, два, или уже несколько дней, — но оправился он только при звонке на телефон Юны. Тихая приятная мелодия раздалась позади него, вернув в реальность. Джин повернулся, заметив, что телефон, выпавший из кармана, лежит в луже его собственной рвоты и борется за собственное существование. 

       Он больше не смотрел на ребёнка. Прижимая малышку к себе, Джин поднялся на ноги, чувствуя себя так, как человек, принимающий удары судьбы с невероятной стойкостью (хоть и, видит Бог, проревел он несколько часов без перерыва), и без тени сомнений достал телефон и посмотрел на экран.

       «Братик», — значилось там.

       — Алло? — Джин бездумно поднял трубку.

        Его сорванный сиплый голос тут же встревожил звонившего.

       — Что случилось? — спросил он.

        Парень перевёл взгляд на бледную макушку, еле тронутую пушистыми волосками, и сказал:

       — Юны нигде нет.

       — Не понял? 

       — Я нашёл нашу дочь мёртвой в ванной.

        Ответом этой фразе было молчание. Джин и сам не понял, что сказал, он не существовал в собственном теле в полной мере, а лишь дёргал за ниточки, как только проходил сигнал из мозга. Его рука, держащая ребёнка около пяти часов, онемела, и парень вовсе забыл о её существовании. Он не соображал, что творит, и хотел одного: выпить. О Боже, как он хотел нажраться и забыть обо всём, что только что произошло.

        У Намджуна был собственный ключ от квартиры Джина и Юны. Он никогда не являлся без спроса, но считал, что будет полезно держать при себе дубликат, и не ошибся. Когда он приехал, Джин не открывал, сколько бы парень не колотил в двери. Тогда Намджун вставил свой ключ в скважину, провернул его и вошёл внутрь, смутившись от ударивших в нос запахов: крови и алкоголя.

        Первая мысль, пронзившая голову, была ужасной: Джин напился и, не в силах справившись с эмоциями, вскрыл себе вены или вспорол брюхо. Намджун сорвался с места и принялся кричать имя своего друга, ища его во всех комнатах.

        Обнаружил в детской: Джин, свалившись в кресло в обнимку с бутылкой горячительного, пребывал в мире между сном и явью, балансируя на ней, как умелый акробат. Когда Намджун вошёл, он дёрнулся, чуть не проснувшись, но та сторона умела толкнула его на себя, и парень провалился в беспокойную дрёму.

        Намджун со страхом осмотрел друга, не заметив на его теле никаких подозрительных меток. Вся одежда Джина была заляпана кровью, и пахла отвратительно, но парень не стал обращать на это внимание, решив, что есть дела поважнее. Он до конца не поверил в слова, сказанные Джином по телефону, но решил убедиться в них, потому что тот факт, что при рождении девочки что-то пошло не так, был налицо.

        Намджун выпрямился, и бросил свой взгляд на детскую кроватку, подле которой сидел Джин. В порыве испуга за друга, он не заметил, что в ней лежит кулёк розового цвета, перевязанный окровавленной лентой. Он явно находился там не просто так, и Намджуну подошёл ближе, к ужасу для себя отметив, что слова про смерть ребёнка не были ложью.

        Его племянница, умытая и с нелепо размазанными по щекам румянами, лежала в детской кроватке без единого признака жизни.

        На мгновение Намджуна пронзил ледяной ужас, который сковал по рукам и ногам, но тут же, схватив хитрого змея за хвост, парень велел себе не отключать разум и подумать, что сделать, чтобы его лучшего друга не засадили в тюрьму за пособничество в убийстве собственной дочери?

        Он начал рационально мыслить, рассматривая появляющиеся в голове варианты так, будто видел их чётко перед своими глазами, после чего осмотрел остальную квартиру и, найдя место, где проходили роды, решил прибраться, чтобы стереть все следы внезапного появления младенца на свет в квартире Джина. 

       Когда же с этим было покончено, время давно перевалило за полночь, и Джин очнулся от полудрёмы, ощущая, как трещит его голова от выпитого алкоголя и пролитых слёз. Пришёл в себя в кровати, в сухой одежде и без малейшего намёка на недавнее происшествие. Поначалу Джин даже попытался заверить себя, что ничего не случилось, но тут в коридоре послышались шаги, тотчас разбив дрожащий шар нового мира, родившийся в его сознании.

        Джин вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, и увидел в коридоре Намджуна, выжимающего пропитанную кровью тряпку. И тут же заслышал шум стиральной машины, звучащий где-то на фоне, слишком далеко, чтобы казаться важным.

       — Что ты делаешь? — прошептал Джин, опершись о дверь. Ноги вновь затряслись, как только носа коснулся затхлый запах смерти, поселившийся здесь с предыдущего дня.

        Намджун резко обернулся на звук и шумно выдохнул, обнаружив Джина за своей спиной. Покончив с выжиманием тряпки в одно ведро, он намочил её в другом и принялся тереть пол с невероятным спокойствием.

       — Что ты делаешь?! — вновь спросил Джин, но уже заметно повысив голос.

        Звонкие нотки не отвлекли Намджуна от его дела. Продолжая сосредоточенно тереть пол до блеска, он бросил: 

      — Спасаю тебе жизнь, вот что.

      — Что ты имеешь в виду? — не понял парень.

      — Я понимаю, что произошедшее охуеть как выбило тебя из колеи, и не требую от тебя проявлений героизма. Выпей таблетки, что я оставил на прикроватном столике, и ложись спать.

       — А ты что же? 

       Джин обнял себя руками: его внезапно начало трясти.

       Намджун вновь принялся отжимать тряпку, после чего поднялся на ноги и, взяв одно из вёдер, скрылся в туалете и принялся выливать окровавленную унитаз.

       Вернувшись и заметив Джина на том же самом месте, он сказал:

       — Я вычистил всю ванную комнату. Сейчас закончу стирать коврик с твоими вещами, развешаю всё это и поеду в лес.

       — Зачем?

        Красноречивый взгляд Намджуна скользнул по Джину снизу-вверх, но, осознав, что он спрашивает вполне серьёзно, ответил:

       — Чтобы похоронить малышку.

       — Похоронить? — вздрогнув, переспросил Джин. — Зачем? В смысле… Я думал, ты вызвал полицию. 

       — Ага, ищи дурака, — хмыкнув, ответил Намджун. — Чтобы они обставили всё так, что ты доводил жену и сам же избавился от ребёнка? Если бы ты не изляпал всю одежду в крови и не уложил ребёнка спать, я бы принял такое развитие событий во внимание. А так… Нет, извини.

       — Они должны найти её! — воскликнул Джин.

        Намджун поставил ведро и, подойдя к другу, положил свои руки на его плечи и чуть тряхнул Джина, как бы приводя его в чувство.

      — Иди спать. Завтра ты пойдёшь в полицию и скажешь, что Юна пропала, что она беременна и ей скоро рожать, и ты беспокоишься за неё.

       — То есть как, рожать? 

       Происходящее казалось каким-то дурным сном, и Джин почувствовал, как его начинает мутить.

        Намджун, также осознав это, распахнул дверь спальни и провёл друга до кровати, после чего помог ему улечься и протянул таблетки со стаканом воды.

       — Что это? — промямлил Джин.

       — «Ксанакс», — сказал Намджун, смахнув маленькие слезинки, скопившиеся в глазах беспомощного друга.

       — Как тебе удалось найти его? 

      — У меня много работы, Джин, — уйдя от ответа, произнёс Намджун. — Выпей, а затем смотри радужные сны.

       — Не делай ей больно, — вдруг сказал Джин.

       — Что?

       — Не делай больно моей дочери. Пожалуйста.

        Намджун мягко улыбнулся и погладил друга по голове, как маленького ребёнка, которого хотелось укрыть от всех кошмаров.

       — Хорошо.

       Молчание бывает многословно. Это Намджун понял в тот момент, когда обнимал Джина, прижимая к себе с нежностью и заботой. Он слышал, как друг содрогается в рыданиях, позволяя ему пережить тот страшный день ещё раз. В последний раз.

       Ведь Юна не пришла, а это значило, что ей в самом деле нет никакого дела до семьи и первого брака. Они уже давно были разведены, с момента её побега прошло много лет, и она значилась официально пропавшей, а, значит, свободной.

       И где бы она сейчас не была, Намджун надеялся, что ей так же плохо, как и Джину с того самого момента, как он нашёл маленькую девочку под мраморной ванной.

       Нашёл и понял, что его счастливая жизнь кончена.