Я не мог с уверенностью сказать, сколько времени прошло, но меня охватило разочарование, когда руки, окружающие меня поддержкой и заботой, расцепились и начали отдаляться.
Понимаю, это не могло длиться вечно, но за время пребывания в объятиях стольких людей, я ощутил успокоение, которое накрыло меня словно одеялом, тёплым и знакомым с детства.
Я поднял глаза, столкнувшись со взглядом Намджуна. Он пытался скрыть тот факт, что тоже проникся происходящим, но без труда можно было заметить разрумянившиеся щёки и прыгающих глубоко в зрачках весёлых чёртиков. Он был потрясён моими действиями и наверняка благодарен, что хоть кто-то пытается помочь ему.
— Этих денег чертовски мало, чтобы погасить долги Юнги, — сказал он.
Это нанесло удар по моему самомнению. Будто я не знал, что мне и полугода работать будет мало, чтобы заработать нужную сумму? Но разве недостаточно хотя бы попытки внести что-то своё?
— Я всё равно уже назначит встречу с теми придурками, чтобы вернуть должок, — продолжил Намджун с лёгкой полуулыбкой, протянув мне конверт, — так что деньги можешь оставить себе.
— Что? — выпалил я, удивившись.
— Я собрал необходимую сумму, — сказал Намджун. — Ты сказал, что я сумел разбогатеть и могу добиться всего, чего хочу, но продолжаю издеваться над собой и вскрывать почти зажившие раны? Так вот, кое-что я всё-таки сделал, и до сих пор плачу за старые ошибки. И прыгаю я не только из-за того, что когда-то меня подставил собственный брат.
Я моргнул в ожидании продолжения, и Намджун не заставил меня долго ждать:
— Если бы я поменьше думал о себе, пытаясь реализоваться в тюрьме, Юнги бы вообще не подсел на наркотики.
В его голосе прозвучало отчаяние, и, ведомый внутренними ощущениями, я промямлил: — Все совершают ошибки.
Просветлённый взгляд Намджуна вновь заволокло тучами, он стал серьёзным и недовольным. Стало ясно, что эта тема вызывает в нём неприятные эмоции, и он продолжает корить себя за то, что сделал давно.
— Это ведь был его выбор, ведь так? — осторожно добавил я. — Тем более, он пытается завязать. Намджун резко обогнул меня, буквально впечатав в грудь конверт с деньгами, которые я автоматически перехватил, прижав к себе, и направился в коридор. Молча обулся и накинул на плечи куртку, пока остальные стояли и смотрели на него во все глаза, ожидая развязки.
Я заметил, что лёд между нами тронулся, но его явно было недостаточно, чтобы залечить старые раны. Ему всё ещё было больно, жалость к Юнги свербела где-то глубоко внутри, не позволяя жить так, как хотелось бы.
Мне было ясно, что невозможно вот так по щелчку пальцев изменить отношения ко всему вокруг, вверить своему мозгу мысль, что всё в наших руках и начать исполнять свои старые мечты, но я надеялся, что вместе мы сумеем пойти дальше и достичь желаемых высот.
Я даже не знал, что сказать, следует ли предпринять попытку остановить Намджуна или просто стоять истуканом, надеясь, что ситуация сама разрешится? Никто из присутствующих не попытался остановить парня, и вскоре он вышел, напоследок хлопнув входной дверью, словно выражая своё мнение о нас, коротко и ёмко.
Повисла пауза, а потом Джин тихо выдохнул, запустил пятерню в волосы и сказал:
— Не стоит переживать об этом.
Я повернулся, чтобы посмотреть на него, силясь понять, говорит ли он мне, остальным или самому себе? Но лицо Джина оставалось непроницаемым и решительным, будто уход Намджуна после пылких объятий был самими собой разумеющимся фактом. Но я чувствовал себя полным идиотом, пока стоял, прижимая к груди конверт, не зная, попытаться ли вручить его кому-то ещё или принять как должное то, что мне разрешили его оставить?
Деньги были бы как раз кстати, и не только для того, чтобы слезть с шеи Юнги. Понятное дело, ему понадобится поддержка после выписки, он не сможет следить за Тэхёном и соблюдать постельный режим одновременно. И даже если Юнги будет храбриться и пытаться доказать, что он способен справиться с этими совершенно противоположными вещами, я всё равно буду рядом, чтобы поддержать его. И даже если к нему вновь станет кто-то ломиться, моё плечо будет рядом. Дрожать из кладовки.
Я усмехнулся, подумав об этом, и парни обратили на меня внимание.
— Ты правда работал, чтобы помочь Юнги? — спросил Чимин.
— Ну да, — ответил я. — А что?
— Как ты умудрился совместить это и присмотр за Тэ? — поинтересовался Джин.
— Ну… — я неловко почесал затылок, чувствуя себя так, будто меня спрашивали о каких-то суперспособностях, а не о каких-то банальных вещах вроде многозадачности. — Я просто принимал помощь Хечжон и нашёл общий язык с Тэхёном. Он очень помогал мне.
— Ты голоден? — нашёлся Хосок, который до этого просто стоял без дела поблизости.
Его глаза всё ещё поблёскивали, но парень, кажется, сумел взять себя в руки и переключиться на что-то более интересное и повседневное.
Еда всегда поднимала настроение и была той единственной вещью, что обладала способностью собрать всех за одним столом и дать возможность ощутить некое единство с людьми, не связанных с тобой родственными связями.
Так я зависал с приятелями в подворотнях, когда стало ясно, что моя мама свернула с правильной дорожки и зависла с отчимом где-то в алкогольных небесах. Тогда, не зная, что ещё можно сделать, я сбегал из дома и находил малоприятные компании, где были ребята постарше, которые могли позволить себе покупку алкоголя и сигарет. Они набирались, болтали о ерунде, а я пресмыкался поблизости, не осознавая, что уподобляюсь родителям. Я не пил, не брал в рот всякую гадость, потому что считал, что выше этого, но мне приходилось находиться рядом, так как эти люди могли впоследствии меня выслушать, высказать своё мнение и по-своему поддержать.
Я высказывался им и сбегал, чтобы никогда больше не видеть, а на следующий день уезжал в другой район, где меня по доброте душевной подбирали другие ублюдки.
Я был в компании, но в душе один, не способный найти освобождение своим бесконечным переживаниям.
Однако сейчас мне наконец-то посчастливилось найти что-то, похожее на семейное счастье. Я был окружён прекрасными людьми, которые верили в меня и слушали то, что я говорю. Более того, они в самом деле слушали, пытались дать понять, что у меня ещё не всё потеряно. А я в свою очередь мог показать им, что и их будущее всё ещё маячит впереди, прямо перед носом.
Мы поужинали, поговорили на отвлечённые темы, ни на чём интересном особо не концентрируясь. Я знал, что после пережитого каждому нужна пауза, и даже испытал облегчение, когда ребята засобирались по домам. Отпуск Хосока заканчивался, завтра он планировал выйти на работу в сувенирный магазин, да и у Джина с Чимином имелись свои дела.
Хосок как-то странно поглядывал на меня всё время ужина, время от времени набирая в грудь воздуха, чтобы что-то сказать, но каждый раз оказывался провальным. В итоге я так и не понял, что ему было нужно, но решил, что раз это не было оговорено, значит, не считалось нужным.
Однако чуть позже я понял, о чём он хотел поговорить и почему именно не сумел высказаться.
Совершив ванные процедуры и окончательно подготовившись ко сну, я решил проведать Тэхёна. Мы давно не виделись, и я успел соскучиться. Хотелось перед тем, как отправиться на боковую, увидеть его широкую доброжелательную улыбку и ещё раз почувствовать, как чьи-то руки обвивают за талию и прижимают к себе. Ну это если он проснётся, конечно.
Когда я приоткрыл дверь, то с удивлением для себя обнаружил, что Тэхён не спит. Он сидел на кровати в полной темноте и смотрел в окно, где за зашторенными окнами медленно падал снег, ленивыми хлопьями ударяясь о стекло и прицепляясь к нему всем маленьким белоснежным тельцем.
Я и сам невольно засмотрелся, прежде чем вновь обратить своё внимание на Тэхёна. Он сидел совершенно неподвижно, словно лунатил, и принял сидячее положение во сне, продолжая пребывать в цепких объятиях Морфея.
Это мне не понравилось. Я был обычным растяпой, не умеющим ничего примечательного, и уж тем более в список моих умений не входила помощь людям, которые страдали от лунатизма. И, пока я стоял, наполовину просунувшись в дверной проём, Тэ повернул голову и посмотрел на меня.
Не знаю, заметил бы я, что он смотрит, если бы парень тихо не позвал меня по имени. Я даже не почувствовал, что вздрогнул, когда услышал его голос, и чуть было не выпустил ручку из своих рук, которые внезапно вспотели. Этот голос звучал совсем иначе, на пониженных нотах играя совершенно другими нотами. Я будто слышал не Тэхёна вовсе, а его повзрослевшую версию.
Я повторил этот голос в своём сознании, наверное, с десяток раз, прежде чем он вновь позвал меня, как будто попросил обратить на себя внимание. И этот тембр уже больше походил на тот, что принадлежал Тэ, и я отозвался:
— Привет, а я пришёл проведать…
— Подойди.
Я оторопел. Ни разу мне не приходилось слышать такого Тэхёна, и, находясь на небольшом расстоянии от него, в мою голову вдруг пришла мысль о том, что я так мало знаю о его болячках, вдруг среди них есть какая-то ещё? Вдруг он сейчас считает себя взрослым и сильным, способным завалить девятнадцатилетнего парня? Долбанёт по голове и вгонит в ярёмную вену иглу, и что я буду делать? Тэхёну не пришлось повторять дважды, моя нога сама сделала шаг в сторону его кровати. И пусть мозги стоили абсолютно нелепые теории касательно изменившегося тембра голоса Тэхёна, тело вело себя так, как ни в чём не бывало, осторожными шагами приближая меня к его кровати.
Инфантилизм. Я так мало знал об этом заболевании, что постоянно забывал о том, что эта болезнь снедает Тэ, превращая его в ребёнка в теле взрослого парня. Мы ведь на самом деле чуть ли не одногодки, а по развитию я явно опережаю лет на семь. Так не должно быть в нормальном современном обществе, где развита медицина и всё такое… Где людям можно помогать и спасать их от смерти множество раз.
— Я умру скоро, — сказал Тэхён. Я опустился рядом, не чувствуя ног от возросшего напряжения.
— Что? — сумел лишь выпалить, ощущая себя идиотом, оказавшемся у доски без подготовленного материала. На меня смотрел весь эмоциональный диапазон, как бы спрашивая, как реагировать, а я, растерянный и напуганный услышанным, водил глазами вправо-влево, пытаясь выбрать что-то наиболее адекватное.
В темноте не было видно моей реакции, но Тэхён, вероятно, понимал, что именно происходит внутри меня, потому что усмехнулся. Он выглядел на свой возраст, наверное, впервые с тех пор, как я его знаю. Недавно он кричал о монстрах, плакал и мучился от кровотечений, а теперь, сняв парик и демонстрируя свою лысину, этот парень говорил мне страшные вещи, выглядя при этом совершенно спокойным.
— Я знаю, что бываю несносным, — сказал он. — И благодарен всем вам за то, что продолжаете бороться, хоть и победы нам не видать.
— Хватит, — мягко остановил его я, схватив за плечо.
Внутри меня была тысяча эмоций. Они извивались в чаше, как черви, сражаясь друг с другом за право доминирования, но превалировал страх, которому не нужно было принимать участие в баталии, чтобы контролировать меня. Он уже сидел в будке управления, бесчестно управляя рубильником моего настроения, увеличив сердцебиение вдвое и с наслаждением наблюдая за тем, как кровь приливает к моим щекам и подмышкам, переводя потовые железы в режим боевой готовности.
Тэхён положил свою ладонь на мою и трепетно её сжал. При этом он не отводил взгляда от окна, где снежинки продолжали свой отрепетированный танец, красиво кружась в замысловатых пируэтах.
Я ощутил, что его ладонь такая же горячая и мокрая, как моя собственная, и от этого мои брови скользнули вверх.
Со стороны, наверное, моя физиономия смотрелась по комичному трагично, но я понятия не имел, как выражать собственные эмоции в данный момент. Мне было девятнадцать, и я, чёрт возьми, никогда не сталкивался с такими разговорами!
— Я хотел сказать тебе кое-что, — сказал Тэхён, и его пальцы крепче сжали мои. — Потому что ты мой друг и сможешь понять, почему.
— Почему что? — одними губами прошептал я.
— Почему я хочу умереть.
Воздух со свистом вошёл в мои лёгкие, разрезав воздух, и парень, вероятно заинтересовавшись такой реакцией, повернул голову, чтобы посмотреть на меня.
— Я не хочу смотреть, как Юнги теряет меня.
— Тэ, ещё столько времени, мы сможем стабилизировать твоё состояние…
— Нет, — отрезал он. — Я слышал, что врач говорил хёнам, когда был в больнице. Что всё очень плохо и шансов мало. Даже пересадка костного мозга ничего не даст.
— Неужели всё так плохо? — спросил я с отчаянием в дрожащем голосе.
— В раке никогда нет ничего хорошего.
Мне показалось, что пол уходит из-под ног несмотря на то, что я сидел на кровати. Не удержавшись и боясь упасть, я сжал плечо Тэхёна, не придав значение силе, с которой делаю это, и парень охнул от боли, отскочив от меня как от огня.
— Прости! — воскликнул я, в мгновение ока придя в чувство, и уже тише добавил: — Я не знал.
— Тебе никто не говорил, — согласился Тэ. — Я редко бываю в том состоянии, чтобы рассуждать на тему своей болезни, обычно меня больше волнуют бабочки или, скажем, снежинки.
— Неужели ничего нельзя сделать?
Отчаяние. Это слово пропитало меня с ног до головы, липкими щупальцами обхватило сердце и болезненно сжало, отчего мне хотелось кричать во всю мощь своих лёгких. И лишь осознание того, что это не поможет, что это бесполезно, давало мне силы, чтобы сидеть неподвижно и смотреть на Тэ, который вновь отвлёкся на окно. Видимо, так ему было легче подбирать слова, концентрируясь на чём-то, чтобы вновь не потерять себя.
— Нет.
— Тэ… — проблеял я, потянув к нему руки, но замерев в нерешительности, боясь вновь причинить ему боль.
— Я подумал, что стоит сделать, чтобы помочь брату, — сказал он со слезами в голове. — И решил.
— Что?
Он говорил мало, где-то пропадал, то ли подбирая слова, то ли находясь в поиске своего «Я», борясь с личиной ребёнка, решившего вновь занять главенствующую позицию. И я наблюдал за ним, видя напряжённую спину, выпирающие над тканью пижамы лопатки из-за болезненной худобы, и испытывал невероятную всеобъемлющую жалость к этому человеку, который противостоял сразу нескольким заболеваниям, но проигрывал всем без шанса на выигрыш в следующем раунде.
— Умереть.
Волосы встали дыбом от одного этого слова. Что, спрашивается, он под ним подразумевал? Я не хотел участвовать в подобных разговорах и уж тем более слушать над тем, как парень рассуждает о самоубийстве.
— Что ты думаешь об этом?
— Это ужасно, — пробормотал я, зная, что далеко не такой ответ Тэхён хочет услышать.
— Но ты никогда не думал о том, что меня в любом случае ждёт один финал? И он очень близок.
— С чего ты взял? — мой голос звучал почти умоляюще, он просил прекратить и переключиться на другую тему, я думал, что не выдержу ещё одного слова про смерть, но также знал, что Тэ нужно высказаться и получить не предвзятое мнение от человека, которого он меньше всего знал, но которому доверял.
— Плохие анализы, плохое самочувствие, — он критически оглядел свои руки. — Я больше не уверен, кто я на самом деле, ребёнок или взрослый. И смогу ли прожить ещё один день в своём нынешнем сознании. Я ухожу, Чонгук. И лучше я уйду самим собой, чем полудохлым ребёнком.
Я не знал, что сказать, потому молчал. Думал лишь о том, что теперь делать с этими знаниями и как жить дальше, зная о тайных желаниях Тэ. Я был болтливым и мог разговориться если на меня надавят, но понимал, что это явно не та информация, которой стоит делиться с другими.
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — прогнусавил я.
Тэ развернулся в пол-оборота, посмотрел на меня глазами, наполненными добротой, и улыбнулся так искренне, как только мог, и это заставило мои лёгкие сжаться, изгнав весь воздух. Я смотрел на него, не имея возможности сделать вдох, и чувствовал, как на щеках блестят слёзы.
— Это моё последнее желание, — сказал он.
Я не понимал. Или не хотел понять, что у людей могут быть такие желания. Будучи человеком пробивным и оптимистичным, я всегда верил в то, что всё наладится, и хоть ненавидел всех и вся, что меня окружало, понимал, что это лишь чёрная полоса в моей жизни. Длительный и бесконечно чёрный, без конца и края, но всё-таки временный марафон неудач.
А здесь шансов не было. И не существовало варианта позитивного исхода событий. Потому мой мозг, привыкший концентрироваться на «Дальше будет лучше» просто отказывался принимать такой событий.
— Почему такое отвратительное желание? Может, мы лучше поедим блюда итальянской кухни и успокоимся?
Тэхён усмехнулся, и это звучало так, будто ему в самом деле показалась забавной моя реплика. Но это был крик утопающего, который понимает, что ничего не сделать, однако продолжает сопротивляться, игнорируя боль каждой клеточки тела, сводимой судорогой.
— Я не хочу, чтобы Юнги видел всё это, — он схватился пальцами одной рукой за другую и принялся бесцельно крутить кожу на фалангах, будто стремясь выкрутить себе суставы. Но таким образом он демонстрировал своё волнение, говорил, что принял решение, но продолжает страшиться его.
Не до конца принял этот единственный возможный вариант.
— Юнги твой брат, — прошептал я. — Думаешь, он не готов к этому?
Тэхён резко мотнул головой и замер.
— Ты в порядке?
— Нет, — ответил он. — Кружится.
— Ложись, — сказал я и поднялся с кровати.
Он не хотел слушаться, однако и противится не смог, когда я мягко толкнул его в плечи, опрокидывая на спину. Мягкая подушка была для него лучшим пристанищем, а одеяло — другом, способным согнать любую тоску. Я сел рядом, на колени, смотря на его сосредоточенное выражение лица, и понимая, что сказанное ранее не было плодом фантазии или мимолетным решением — тщательно спланированный план, который Тэ вынашивал длительно время и наверняка только ждал подходящего момента, чтобы его реализовать.
Когда я уже подумал, что Тэ уснул, так как его глаза закрылись, а веки расслабились, и поднялся на ноги, чтобы покинуть комнату, он окликнул меня, слабым и осторожным голосом, лишённым сил. Я спросил, чего он хочет. И ответом мне было:
— Поклянись.
— В чём?
Я продолжал строить из себя идиота, понимая, что это — лучшее, что мне удаётся, однако Тэхён был не в настроении разъяснять мне свои идеи, и просто сказал:
— Что не будешь меня останавливать, когда придёт время.
— Но как я пойму? — спросил я.
Он не ответил, но продолжал смотреть на меня пронзительным взглядом наполненных слезами глаз. Я не знал, сможет ли Тэхён уснуть сегодня, но на свой счёт всё понимал заранее. Мне не хотелось находиться рядом с ним, смотреть на него и мысленно прокручивать наш разговор, потому выпалил:
— Клянусь.
И развернулся на пятках, чтобы уйти. И уже не контролировал скорости своего шага, покидая комнату Тэ, потому что хотел как можно скорее оказаться в комнате Юнги наедине с собой, наедине со своими мыслями и со своим бешеным сердцебиением, норовящим сломать рёбра на маленькие осколки и разорвать грудную клетку.
Когда уже прикрывал за собой дверь, то услышал тихое:
— Спасибо, Чонгук.
Я замер, чувствуя, что мир перед глазами снова плывёт. Моргнул, избавляясь от назойливой пелены, проклиная себя за то, что поклялся. За то, что понимал безвыходность положения и не отрицал, что подобный выбор может стать лучшим.
Из груди вырвался судорожный вдох, а палец скользнул к носу, подхватывая прозрачные капли. Я, сам того не ожидая, дал слабину прям у комнаты Тэ, и направился к временному месту своего пристанища уже на негнущихся ногах, душа себя в рыданиях, чтобы никто ничего не услышал.
Открыл комнату Юнги и тут же заперся, захлопнув за собой дверь. Остался один, как и хотел, и ощутил себя бесполезной улиткой, способной только запереться в своём панцире. Другой бы на моём месте начал действовать, узнал, каковы шансы и прогнозы, и что можно сделать, чтобы стабилизировать ситуацию.
С другой стороны, Тэ уже давно на сильных обезболивающих и с каждым днём ему в самом деле не лучше. Если бы существовала хоть какая-то призрачная надежда, разве другие за неё не ухватились? Я наблюдал за Тэ дома, в то время как другие водили его по больницам и были в курсе его анамнеза. И мог ли я хоть что-то сделать, хоть как-то помочь, кроме как хранить эту паршивую тайну и бездействовать, когда он решится? И как я должен был понять, что он нашёл в себе силы перешагнуть за грань и остаться там навсегда?
Я скатился по двери вниз и обхватил горящее лицо мокрыми ладонями. Рыдал, будто это могло помочь, и снова и снова сыпал на себя проклятия за то, что дал слово, что испугался вразумить его и откровенно оторопел от такого внезапного серьёзного поведения и принятого решения. Кто я такой, чтобы решать? И кто я такой, чтобы промолчать?
Я — его друг, а друзья знают, что лучше, не так ли?
Мои ноги всё ещё не слушались, но я всё равно собрал все силы в кулак и подполз к комоду. Это выглядело нелепо, потому что мне в самом деле казалось невозможным подняться, но внезапное желание отвлечься и переключиться на физическую боль дала начало маниакальной цели добраться любыми доступными способами.
Так вскоре я открыл второй ящик и начал по-хозяйски рыться там, припоминая, что, когда убирал вещи, видел упаковку сигарет и зажигалку. Когда я курил с Намджуном, то почувствовал этот особый кайф, этот способ очистить мысли и очернить душу, и ощутил жизненную необходимость в том, чтобы снова покурить.
Дрожащими пальцами я схватился за пачку и вытащил её из ящика, после чего открыл и вытащил сигарету. Не знаю, что сказали бы обо мне родители, если бы узнали, что я, содрогаясь в рыданиях, в трусах и чужой футболке, в квартире, пропитанной запахом лекарств, вдавливаю свою спину в комод и прижимаю голые колени к ноющей груди, пытаюсь закурить сигарету и претерпеваю поражение раз за разом.
Они наверняка разочаровались бы во мне.
Но мой отец был мёртв, а мать стала алкоголичкой, которая и сама была не прочь к кому-нибудь прижаться за лишнюю бутылку пива. Потому я глубоко плевал на их мнения, ненавидел за то, что бросили меня, испытывал отвращение к матери, потому что не предприняла попыток, чтобы вернуть, понять, полюбить. Где я был теперь из-за неё? В небольшой квартирке в Сеуле, облюбованный луной, настойчиво заглядывающей в окно, спрятанный от всего остального мира, хранящий секрет подростка, готовящегося к самоубийству.
Я любил Тэхёна, потому должен был позволить ему исполнить своё последнее желание. Или из-за любви мне следовало помешать ему и поделиться с другими, чтобы приглядывали и могли остановить? Я запутался, потерялся в тупике собственных мыслей, и крутился волчком, надеясь заметить где-то трещину и выбраться, но терпел поражение.
В моих руках зажигалка, наконец, поделилась своим крошечным огоньком, и я поднёс её к кончику сигареты, зажатой в губах, и ощутил, как она загорается, готовая поделиться со мной желаемым.
Я вдохнул. Дым неприятно обжёг лёгкие, накинув на них стальное кольцо, но мне было всё равно. Я чувствовал, как охватившая меня истерика сходит на нет и паника, взявшая на себя управление в рубке контроля Чон Чонгука, отдаёт главенствование здравому смыслу. Мне следовало ещё раз прокрутить в голове сложившийся диалог и прийти к какому-то выводу. То, что я поклялся, ещё ничего не значит, Тэ не собрался накладывать на себя руки завтра, а, значит, есть ещё шанс поговорить и всё решить.
Я выдохнул. Дым под напором сильного выдоха вылетел тонкой струёй и устремился под потолок. Мне показалось, что стало ещё легче, и мозг, окутанный туманом сигаретного дыма, больше не кричал и не трясся в страхе. Я больше не чувствовал напряжение и смог отвести колени от груди и усесться по удобнее. Думай, Чонгук, что можно сделать.
Я вдохнул. Вариантов было не так много. Тэхён не мог врать об этой ситуации, да я сам не был дураком и понимал, к чему всё идёт. Если бы инфантилизм был единственной проблемой, никто бы не возникал, но что насчёт противоопухолевых препаратов? Что насчёт обезболивающего? Как долго он сумеет протянуть, если продолжит их принимать?
Я выдохнул. Почему всё это свалилось на мою голову? Мне девятнадцать, я сбежал из дома в поисках лучшей жизни, а оказался в квартире наркомана со смертельно больным братцем за стеной. И каким образом это сможет сделать мою жизнь лучше, особенно в свете сложившихся обстоятельств? И что мне следует делать? Какое решение будет правильным.
Я вдохнул. Мне нужно взять себя в руки и продолжить жить так, словно ничего не случилось. Это не моя жизнь, и я не вправе распоряжаться ею. Если Тэ принял такое решение, будучи в здравом уме, мне остаётся только поддержать его, потому что любой другой осудит. Может быть, потому что будет умнее? Или потому что испугается потерять? А не лучше ли будет принять этот выбор и освободить не только его душу, но и свою собственную? Кому захочется умирать под транквилизаторами, не помня даже своего имени?
Я выдохнул. И поднялся на ноги и, шатаясь из стороны в сторону, подошёл к окну. Луна по-прежнему смотрела на меня, издевательски, не моргая. Ей не приходилось принимать сложных решений, и вся её работа состояла в наблюдении за суетящимися людьми, пытающихся всеми силами улучшить условия существования. И она не знала, что делать мне, беспомощному пареньку, от решения которого зависела чужая жизнь.
Я открыл окно и выкинул окурок, замер, наслаждаясь ледяным воздухом, пробирающим до костей моё подвергшееся эмоциональной встряске тело. Она не знала, но знал я, пришедший к единственному верному выбору.
Это была не моя жизнь, но жизнь моего друга, и мне следовало поумерить пыл и понять, что он выражает свою любовь и заботу. Обо мне. О брате. Об остальных. И его желание — единственная правильная и благородная вещь, которая могла бы прийти в голову только ему, находящемуся на грани жизни и смерти.
И когда он переступит её, я буду рядом.