С момента нашего откровенного разговора с Чимином прошло две недели, и за это время наши отношения претерпели значительные изменения. Зря парень боялся, что я разочаруюсь, узнав, что именно он скрывался за маской Джема, потому что с тех пор, как правда открылась, я смог найти десятки тем для нашего общения. Мы так много обсуждали, когда переписывались, смотрели вместе столько фильмов, включая их одновременно на наших ноутах, что первые несколько дней нам пришлось потратить, чтобы окунуться в совместные воспоминания и закрепить ту нить, что была готова разорваться от резко сократившегося общения из-за моего внезапного побега из дома.

        У Чимина была очень суровая арендодательница, и он признался, что понятия не имел, куда меня пристраивать, когда я поставил его перед фактом, что покидаю дом и еду к нему. Но он знал подробности моего положения в семье, моё отвращение к сожителям и желание затаиться в каком-нибудь тёмном углу, чтобы ни одна живая душа больше не могла прикоснуться ко мне и заставить что-либо делать.

        Но он сказал, что в любом случае нашёл бы, что делать, и история скорее всего развернулась бы подобным образом, только мы сразу бы знали, что дружим на протяжение многих лет. А так как я с самого начала столкнулся с ними в вагоне, да ещё и из-за Тэхёна спрыгнул с поезда, оказавшись в одной лодке с ребятами, которые меньше всего хотели делиться своими историями, но и бросать меня не желали, Чимин позволил истории разворачиваться своим обычным чередом и был удивлён, когда все радушно приняли меня, а Юнги даже дал согласие переночевать у себя.

        На протяжение этих двух недель я особенно пристально следил за Тэхёном, боясь, что он вытворит что-то эдакое, но парень словно бы специально вёл себя как ни в чём не бывало, и я уже стал верить в то, что он в самом деле обо всём забыл и не собирается сводить счёты с жизнью, но всё равно оставался настороже. С этими инфантильным ребёнком всегда следует держать ухо востро.

        А потом Юнги наконец-то выписали из больницы, потому что он практически восстановился и был готов перейти на домашнее лечение. Вместе с Намджуном и Тэхёном мы приехали забирать его, чтобы привести домой, и я выразил надежду, что смогу ещё немного пожить у него, пока не накоплю на аренду собственного уголка. Юнги, хоть и пытался делать вид, что я невероятно мешаю ему своим присутствием, согласился, потому что не мог скрыть свою благодарность за то, что я всё это время присматривал за Тэхёном.

        Но с тех пор, как он вернулся, спокойствие покинуло меня, и каждый день я проводил, словно на иголках. Тэхён не подавал никак суицидальных наклонностей, но за это время он опять столкнулся с сильным кровотечением из носа, которое мне еле удалось остановить. Я ничего не сказал Юнги, чтобы не волновать его попусту, и не вызвал «скорую», потому что не видел в этом никакого смысла. Следовало увеличить дозу железосодержащих сгущающих кровь таблеток, потому что та кровавая вода, окатившая меня из его носа, не сулила ничего хорошего.

        Я знал, что его организм угасает, а сам он «уходит», медленно, но неумолимо, но не хотел в это верить и всячески отгонял эту мысль от своего сознания. Не в моих силах было как-то изменить этот процесс, я не был врачом и еле понимал, что происходит с клетками в его кровеносном русле, но информации, которой я располагал, хватало, чтобы беспокоиться круглосуточно.

        При этом я не мог позволить себе таких бурных проявлений эмоций, как раньше, потому что теперь под боком помимо Тэхёна был Юнги, продолжающий своё восстановление в домашних условиях. Он всё ещё часто спал и проводил много времени в кровати, ограничил время проведение за телефоном или ноутбуком, чтобы не напрягать глаза. Но, если судить в целом, Юнги выглядел гораздо лучше, чем в больнице, и был куда более весёлым, чаще улыбался и разговаривал со мной или Тэ.

        Последний тоже выглядел вполне счастливым. Конечно, брат был рядом и мог выслушать и поддержать в любую минуту, потому они часто закрывались в какой-либо из комнат и чем-нибудь занимались. Через неделю после возвращения Юнги домой стена в коридоре была заклеена рисунками Тэхёна, цветными и красочными кляксами, похожими на издевательство над искусством, но Юнги всё равно снова и снова вешал их, осыпая младшего брата похвалами.

        А я, чтобы как-то умерить своё волнение, пожаром разгоревшимся внутри взволнованной души, пристрастился к курению. И если раньше я мог похвалиться хотя бы тем, что продолжаю противостоять судьбе и отрицать вредные привычки, то теперь стал тем, кого раньше ненавидел, и наслаждался этим.

        Началось с желания наладить контакт с Намджуном, показать, что я на толику такой же крутой, как и он, а кончилось желанием почувствовать сигаретный дым в своих лёгких, и приблизить себя к одному из жутких заболеваний, развивающихся вследствие курения.

        Мою новую привычку вскоре заметил Юнги. Я старался скрываться, хоть и вёл себя довольно неосмотрительно, покидая квартиру в то время, когда братья собирались в одной из комнат, чтобы порисовать или посмотреть фильм. Присоединялся спустя полчаса, когда запах немного выветривался, но Юнги, имея большой стаж курения, сразу разоблачил меня.

        Он не стал читать какие-либо нравоучения, но предупредил, чем это может кончиться, и я заверил его, что брошу как только возобновлю учёбу, а пока что мне это необходимо, чтобы приспособиться к новым жизненным условиям.

        Юнги не стал уточнять, что именно это за условия, но я бы и не смог ему этого объяснить. Чёрт бы меня побрал, если бы я собрался с силами и сказал ему, что Тэхён мне наговорил и от чего мне приходится мучиться от кошмаров и просыпаться посреди ночи в холодном поту.

        Как-то я, проследив за тем, как Юнги заходит в комнату к Тэ и закрывается там, отправился на балкон, чтобы поразмышлять с сигареткой в руках. Меня успокаивало, что я могу проводить своё время вот так, оставаясь наедине с собой и своими мыслями, окружённый холодным воздухом.

        Весна неумолимо приближалась, и выходить на улице без куртки уже не казалось такой бредовой идеей. Конечно, длительно время находиться под воздействием холодных температур не следовало, но это было то самое, что помогало мне успокоиться и вернуться в квартиру с видом, будто всё в порядке.

        Я самолично заключил себя в эту петлю и теперь не знал, как выбраться, потому что больше не представлял свой жизни без таких вот перерывов. И несмотря на то, что пообещал бросить перед возвращением на учёбу, я в самом деле даже не задумывался об этом.

       В этот раз мне недолго удалось оставаться одному. Вскоре балконная дверь тихо открылась и за мной раздался ехидный голос:

       — Чего прячемся?

        Я подскочил от неожиданности, меньше всего желая быть застигнутым врасплох, дёрнул головой так, что захрустели шейные позвонки, и посмотрел на Юнги, в пижаме стоявшего на пороге. Он облокотился о дверной косяк и снисходительно смотрел на меня, будто на котёнка, написавшего на ковёр по собственной недалёкости.

       — Я не прячусь, — буркнул в ответ, отвернувшись.

        Мой взгляд зацепился за уличного зеваку, стремящегося куда-то в своём неспешном ритме. Как маленькая куколка, управляемая свыше, он, зажав подмышкой солидного вида кожаный портфель, преодолевал переулок, на вид которого и открывался наш балкон.

       — Мне вообще-то нельзя дышать сигаретным дымом, — сказал Юнги, сделав пару шагов и поравнявшись со мной. Засунув руки в карманы, он насмешливо смотрел на меня, призывая к действию.

       — Ну так не дыши, — ответил я, сделав затяжку.

        Юнги хмыкнул, и его настойчивый взгляд стал меня напрягать. Он словно вот так и собирался стоять над моей душой в ожидании чего-то, отравляя себя дымом от моей сигареты.

       — Какая это пачка по счёту? — поинтересовался он.

       — Всё ещё твоя, — соврал я, не моргнув и глазом.

        Однако Юнги не был беспросветным тупицей и легко раскусил мою ложь. Рассмеявшись, он хлопнул меня по спине, отчего зажатая в пальцах сигарета дрогнула, и сказал:

       — Не держи меня за дурака. Будто ты не начал курить ещё с тех времён, когда я лежал в больнице.

       — Может быть, — пробормотал я, передёрнув плечами. — Тебе-то что?

       — Я знаю, — сказал он, вмиг сократив расстояние между нами и наклонившись прям над самым моим ухом, — что побуждает людей пристращаться к подобным вещам, — и, как ни в чём не бывало, отдалился и весело заметил: — Хочу тебя услышать.

       — Мне нечего рассказывать, — отмахнулся я и отвёл взгляд, чтобы Юнги не разглядел в них ложь.

        Что уж скрывать, меня беспокоило происходящее. Жизнь налаживалась, а я ждал от неё подставы, точно зная, что когда-то она вывернет из-за угла и накроет нас с ног до головы, растопчет, а потом сожрёт и проглотит, не подавившись. И мне хотелось бы быть чуть более готовым к этому событию, чтобы как-то противостоять назревающему нервному срыву.

        Как Юнги вообще переживёт потерю брата?

       — Завязывай, — посоветовал парень в очередной раз.

        Я затушил окурок и бросил его в ранее приготовленную банку, после чего закрыл крышкой и отставил в сторону, чтобы снова вытащить, когда приду сюда расслабляться.

       — Буду иметь в виду, — ответил я и, обогнув его, вошёл в зал, где Тэхён уже сидел на диване и смотрел начало какого-то третьесортного фильма. — М, мой любимый жанр.

        Юнги не был из тех, кто принимал чужую помощь как должное, но и «спасибо» я ни разу от него не услышал. В то время как остальных он благодарил чуть ли не круглосуточно (Чимина за то, что ездит с Тэ к психологу, Намджуна за то, что возит их, Джина за то, что готовит еду или оформляет доставку без предупреждения, а Хосока — за частые визиты и бесконечную заботу о его состоянии). Но это я, прошу заметить, всё время находился в его квартире, убирался, мыл посуду, а по ночам ютился на тесном диване под тонким пледом. И при этом утром уходил на работу, как ни в чём не бывало, и в течение смены звонил дважды, на обеде и за два часа до окончания, чтобы узнать, как идут дела.

        Так минул ещё месяц, я получил очередную зарплату, накупил продуктов и предложил Джину помочь мне устроить сюрприз для остальных. Юнги и Тэхён уехали в больницу вместе с Намджуном, который уже не открещивался от роли их личного водителя, а вызывался сам свозить их туда и обратно, потому квартира оставалась в нашем распоряжении.

        Помимо моей второй зарплаты был ещё один повод для праздника: Намджун полностью уплатил долг Юнги и с него были сняты все обвинения. Угрозы перестали поступать, а мы смогли вздохнуть спокойно и не бояться, что какая-нибудь банда отморозков вдруг ворвётся, чтобы перевернуть всё с ног на голову в поисках тайников и уйдёт, оставив на теле пару кровоподтёков.

        Мы с Джином провели чудесный день, занимаясь приготовлением еды. Он также позаботился о том, чтобы обзвонить остальных и убедить их прийти, чтобы отпраздновать с нами это радостное событие. Плюс ко всему, мне было известно, что Юнги уже месяц не принимает наркотики, Чимин неплохо справляется без помощи психолога, а Джин вдвое сократил дозу «Ксанакса» и планирует отказаться от него в ближайшем будущем.

        В общем, всё шло просто прекрасно, я и думать забыл о том ночном разговоре с Тэхёном. Казалось, его болезнь не прогрессирует, а он сам находится в стабильном состоянии. За этот месяц мне больше не удалось увидеть его в настоящей ипостаси, маска ребёнка с характерным детским поведением плотно сидела на его лице, но мне было наплевать на это, пока он не жалуется на головные и желудочные боли, не страдает от кровотечений и не заливается слезами лёжа в собственной кровати.

        Зачем мне было думать о том разговоре, если всё шло так прекрасно?

        Вечером мы все вместе собрались в гостиной Юнги. За кухонным столом места хватило не всем, нам с Хосоком и Чимином пришлось уместиться на диване, зато Джин, Намджун, Юнги и Тэ прекрасно себя чувствовали за столом, уминая острую курицу, которую мы с любовью приготовили.

        Атмосфера стояла крайне позитивная, и я невольно сравнивал её с нашей первой встречей, когда все отнеслись ко мне крайне подозрительно и явно раздражались от того, что придётся тащиться со мной до города, с этой, где меня принимали, как своего, говорили на одинаковом уровне и выслушивали мои мысли.

        Я считал работу у Хечжон временной подработкой до того момента, пока долг Юнги не будет выплачен, но с удивлением для себя заметил, что мне нравится там работать. Место, где вкусно пахло и было тепло, обволакивало меня семейной атмосферой и мягко укутывало каждый раз, когда я там появлялся. У Хечжон я чувствовал себя дома, пускай и знал, что это временное пристанище.

       Все выпили, желая отметить повод на широкую ногу. Только я отказался, потому что это вызывало болезненные воспоминания, сказав всем, что поддерживаю Тэхёна. Тот с горящими глазами поблагодарил меня, а когда все опрокинули по стопке, вдруг сказал:

       — Я хочу понаблюдать за поездами!

       — Поездами? — переспросил Намджун, нахмурившись. — Зачем?

        Никто из нас не поднимал тему прыжков с того самого момента, когда я подставил всех и остался, решив, что такой путь освобождения не для меня. С тех пор они поддержали меня, как то делают друзья, и предприняли вполне успешные методы пойти по другой дорожке. Никто и не ожидал, что Тэхён внезапно выразит подобное желание, и отказывать не хотел, потому что оно могло стать…

        Последним.

        Мои глаза расширились от удивления. Неужели? Я посмотрел на Тэхёна, желая убедиться в этом, но он выглядел совершенно безобидно и позитивно, как всегда.

       — Есть старая станция, — сказал Тэхён, выглядя при этом так, словно объясняет что-то невероятное своим недоразвитым собеседникам, — откуда хорошо видно поезда, и там никто не садится.

       — Ну, есть, — согласился Намджун. — Да только снесли её давно, только бетонная площадка осталась.

       — Вот! — с восхищением откликнулся парень. — Самое то!

        Всё ещё умилительно-детское выражение, говорящее прямо в лоб, что никакой подоплёки нет, но я, смотря на Тэхёна, не мог в это поверить. Снег успел сойти, но холодный ветер всё ещё присутствовал, пронизывал каждую клеточку тела своими ледяными пальцами, и я не был уверен, что это хорошая идея.

        Но, когда Намджун посмотрел на Юнги, а тот кивнул головой с лёгкой полуулыбкой, решил, что не стоит высказывать своё мнение. Не потому, что меня не стали бы слушать, а от мыслей, что это может быть оно. Последнее желание Тэхёна.

        Я обещал не мешать, но в ту секунду всё моё нутро съёжилось и закричало от ужаса, и стало ясно, что одолеть свою порцию мне уже не удастся.

        Почти всё оставшееся время я молчал, лишь изредка вставляя односложные фразы в разговоры ребят. Они продолжали пить, и вскоре решили разойтись. Громко прощаясь, парни по очереди обняли меня, говоря что-то, что никак не доходило до моих ушей. Словно в прострации, я отвечал, растянув губы в широкой улыбке, а потом на трясущихся ногах отправился укладывать Тэхёна.

        Мне думалось, что он наедине расскажет мне правду, признается, зачем это затеял, но парень упорно делал вид, что не понимает, о чём я, когда говорю: «Я больше не хочу игнорировать то, что ты хочешь сделать, я хочу помешать!».

        А так как я не был услышан, то и клятва не была нарушена, а мои мысли, распуганные внезапно появившимся в расписании планом, не нашли себе нового пристанища, и, кружась словно птицы, так и не дали мне уснуть.

        Я выкурил пять сигарет, прежде чем почувствовал себя чуточку лучше. Хотя бы смог унять тахикардию, сделать глубокий вдох, избавившись от сковавших лёгкие обручей. Мысли всё ещё порхали где-то в облаках, а я, пытаясь поймать их за невидимые хвосты, каждый раз промахивался.

        Я терпел неудачу, как и в попытке переубедить себя и всё-таки нарушать клятву. И дело было отнюдь не в данном слове, а в осознании того, насколько это будет бесполезным поступком. В глубине души я признавал факт скорого «ухода» Тэхёна, готовился к этому и думал, как жить дальше. И нельзя было решать за Юнги, но я предполагал, что ему будет легче устроиться в жизни без обузы в виде смертельно больного брата.

        Ключевое слово тут — смертельно.

        И будет ли легче, если Тэ будет угасать на наших глазах, крича от боли и требуя очередной дозы мощного обезболивающего, уже наркотика? Он будет путешествовать по другим мирам, пока нам останется только созерцать его тело, превратившегося в живой скелет, и ждать, ждать, ждать, пока однажды утром не найдём его бездыханным.

        Мне было больно смиряться с этим, и так незнакомо сдаваться, признавать, что другого выхода нет. Я всю ночь не мог сомкнуть глаз, то подрываясь и нарезая круги по квартире, то сворачиваясь калачиком, прижимая колени к груди и глядя перед собой в ожидании умной мысли.

        Но острый ум не был заложен мне при зачатии, потому я так и остался ни с чем, вынужденный терпеливо ждать рассвета и пробуждения этого мира ради путешествия к заброшенной станции.

        Когда на горизонте замаячила полоска света, мне всё-таки удалось провалиться в беспокойный сон, но буквально через пару часов Юнги уже растолкал меня. Я сделал вид, что сладко выспался, потянулся, пытаясь хоть как-то взбодриться, и выпил три кружки кофе. Мне казалось, что это поможет мне ощутить себя заведённой игрушкой, которой повернули ключик в нужную комнату и дали заряд энергии на определённое время.

        Но за то время, что Юнги собрался, помог Тэ и вызвал такси, мне так и не удалось проснуться до конца. Ощущение ирреальности захватило с головой и в какой-то момент я в самом деле посчитал, что это всё — проделки Морфея, всего лишь сон, в котором мне отведена роль второстепенного персонажа.

        Я смотрел, как братья на ходу перекусывая бутербродами, и даже не замечал, как следую за ними, обуваюсь и покидаю квартиру. Услышал лишь, как Юнги говорит мне проводить Тэ вниз, а сам вернулся обратно, и поспешил выполнить его просьбу.

        Мы стояли на улице в ожидании машины, когда Юнги вышел к нам с ветровкой в руках. На мой немой вопрос он сказал:

       — Заметил, что ты всё утро ворон ловишь и решил сделать работу за тебя.

       — То есть «позаботился»? — ехидно спросил я.

       — То есть если будешь прикалываться, то это станет причиной для обновления гардероба.

       — Понял, не дурак, — сказал я, примирительно выставив руки перед собой. На одну из них Юнги повесил ветровку и принялся всматриваться в сторону, откуда должна была показаться машина.

        Он стеснялся демонстрировать заботу, но уже куда охотнее шёл ко мне навстречу, и я радовался каждый раз, когда наш диалог длился дольше чем три минуты. Мне было приятно осознавать, что мы не просто сожители, а я — не просто нянька Тэхёна. Может, если так пойдёт и дальше, то мы вполне сможем стать друзьями?

       Я увидел машину, которая повернула к нам во двор, и поспешил накинуть ветровку. Нам предстояло доехать до места назначения, встретиться с остальными и на машине Намджуна добраться до той заброшенной станции.

        Хотя это не совсем правильное название того места. Я тоже знал о нём, так как о переносе в более доступное для людей место трезвонили по всем телеканалам. Это было глобальное событие — перестройка, перенос и переоформление в более крупную железнодорожную станцию: целый вокзал. А то, что осталось от старой — всего лишь дело времени, скоро и от этого куска бетона избавятся.

        Но нам это место было на руку. По крайней мере так считали остальные. Никто из ребят не был большим любителем людских сборищ, и компанейская атмосфера действовала на их разумы только тогда, когда наши встречи не переваливали за семь человек.

        В такси ехали молча. Тэхён дремал, положив голову на моё плечо, а я смотрел в окно, хмурясь и пытаясь внушить себе мысль, что всё будет в порядке. Но иногда шестое чувство действительно вклинивается в наши привычные будни и в корень меняет мировоззрение. Хотя моё шестое чувство работало вместе с воспоминаниями, потому я предчувствовал, что ждёт нас впереди. Тэхён предупреждал меня, говорил не вмешиваться, и я продумал десятки событий по тому, как бы сделать это с меньшим вредом для своего ментального здоровья.

        Но поезда — зачем они ему?

        Я не был профессиональным самоубийцей, потому что был всё ещё жив и ни разу не задумывался о том, чтобы свести счёты с жизнью, соответственно, мало раздумывал о возможных способах облегчить свой уход. Мне было неизвестно, что находилось в голове Тэ, когда он предложил посетить эту бетонную смотровую площадку, но я точно знал, что следует оставаться настороже.

        Дорога занята минут тридцать, и вскоре Юнги расплатился с водителем, а мы покинули машину, направившись на встречу к остальным. Мы говорили мало, но было хорошо заметно, что все находились в приподнятом настроении. Видимо, лишь меня тревожило какое-то неприятное послевкусие, которое остаётся после неприятного разговора и вцепляется в твою кожу, за секунды сродняясь с ней.

        Нам еле удалось влезть в машину. Мне пришлось брать Тэ на коленки, чтобы уместиться со всеми на заднем сидении, в то время как Намджун за рулём и Джин на соседнем кресле чувствовали себя вполне комфортно. И, концентрируясь на ощущении того, как тазовые кости Тэхёна неприятно впиваются в мои бёдра, я даже не заметил, как мы прибыли.

        Ничего не предвещало беды. Мы выгрузились и разместились на бетонной площадке, огромной по протяжённости, с вмонтированными давно не работающими фонарными столбами. Имелась даже одинокая мусорка, к которой тут же направился Намджун, чтобы закурить.

        Было ветрено, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы зажечь сигарету. Я присоединился к нему, искоса наблюдая за остальными. Пока Джин и Хосок раскладывали пару толстых одеял, чтобы посидеть на них, Юнги рылся в багажнике в поисках газировки, а Чимин фотографировал железную дорогу, бегущую в четыре параллельные полосы куда-то вдаль, в Пусан, откуда я сбежал и теперь жил в разы лучше.

        Мы прождали так полчаса, деля тишину на семерых. И, признаться, мне даже удалось насладиться этой обстановкой, наблюдая за спокойствием природы, мягко кланяющимися деревьями вслед за дуновением ветра, и раскинувшимся пустырём, разрисованным колеями от машин.

        Как вдруг я услышал приближающийся поезд. Напрягся, потому что понятия не имел, что за этим последует. Все с интересом посмотрели в сторону, откуда шёл звук, убедившись, что поезд следует прямиком из Сеула. По ту сторону железной дороги.

        Тэхён подскочил, но Юнги вовремя придержал его за край ветровки, усадил обратно и приказал смотреть с сидячего положения. Я не знал, подозревал ли он что-то или просто предпринял меры предосторожности, но не сделал ничего, чтобы это исправит. Мне оставалось лишь ловить взгляд Тэхёна, пытаясь понять, наступил ли тот самый момент, когда время пришло и мне стоит либо взять ситуацию под контроль, либо смиренно принять её.

        Я решил, уже давно, чтобы сейчас переключаться. Я должен быть взрослым и отвергнуть чувства, заслонившись холодным цинизмом.

        Ничего не поможет, ведь в раке нет ничего хорошего.

        Поезд приближался, громким гулом оповещая об этом весь мир. И моё нутро дрожало ему в ответ, потому что звук был настолько оглушающий, что сердце, до этого отбивающее чечётку внутри, вдруг замерло, пытаясь поймать каждый момент этого события.

        Тэхён всё ещё сидел, вцепившись в руку Юнги. Тот смотрел в сторону гудящего поезда, и улыбался, наверняка вспоминая о прыжках, о выбросе адреналина, превращающий кровь в кипящий бульон из гормонов. А я вспомнил, как разбил нос, утянутый Тэхёном из вагона прямо в пустоту, и неосознанно прикоснулся к переносице, ощутив фантомную боль.

        Или это были отголоски сердца? 

        Поезд был совсем близко, и я даже увидел лицо машиниста, смотрящего вперёд без особого интереса. Потерявший интерес к работу и к жизни, он вёл эту махину вперёд, не интересуясь семью ребятами, которые разместились на бетонной площадке.

        А потом поезд проехал, окатив нас потоком холодного воздуха. Сигарета, зажатая в моих пальцах, резко вылетела, оставив меня одного с липким страхом в душе.

        Ничего не произошло.

        Дрожащими пальцами я достал из кармана пачку и выудил ещё одну сигарету.

       — Тебе не хватит? — спросил Намджун.

        Но я лишь мотнул головой, поджёг сигарету, зажав её в руках и прикрывая второй рукой, и, когда она зажглась, сделал пару резких затяжек, глотая дым, но не чувствуя этого.

        Казалось, я схожу с ума.

        Далёкая надежда зажглась на горизонте, когда поезд растворился вдалеке. Подумалось, что мы закончили с наблюдением и можем собираться домой, но Тэхён начал громко протестовать, и всем пришлось сойтись на мысли, что мы можем дождаться ещё одного поезда.

        Ещё одного, встречного поезда.

        Ждать пришлось около получаса. За это время я успел немного успокоиться и собраться с мыслями. Не стоило отрицать ситуацию и пытаться что-то изменить, это был отнюдь не тот случай, с которыми я привык бороться. Я оптимист, я иду до конца.

        Но я должен научиться принимать поражения.

        Когда звук повторился, такой же, как тот, что говорил о приближении встречного поезда, волоски на моих руках встали дыбом. К тому моменту все уже потеряли бдительность (кроме меня, разумеется) и Тэхён сумел без чьего-либо протеста встать и отойти на пару шагов. Он заинтересованно глядел за горизонт, а потом вдруг повернулся ко мне и посмотрел. Зрительный контакт длился лишь мгновение, а потом он снова отвернулся, смотря вперёд, в сторону, откуда слышался шум приближающегося поезда. Но этого было достаточно, чтобы я всё понял. Его глаза, блёклые и безжизненные, были невероятно серьёзны, а на лице особенно отчётливо казались заметными возрастные морщинки, которые появляются уже тогда, когда тебе за двадцать. Они совсем маленькие и видны лишь под определённым углом освещения, но в тот момент я заметил каждую, и, казалось, мог бы посчитать их, не отвернись Тэхён так быстро.

        Я уже успел усесться, заняв место между Намджуном и Хосоком, но мне нужно было перебраться к Юнги. Я чувствовал, что должен сделать это, чтобы исполнить свою клятву. Должен, чтобы помочь Тэхёну осуществить своё последнее желание.

        Ожидание поезда было мучительным. Он двигался быстро и вскоре каждый массивный его вагон можно было оценить невооружённым взглядом, но этого было недостаточно.

        Я не был догадливым парнем и иногда до меня долго доходило, но в тот момент, когда наши взгляды с Тэхёном пересеклись, я понял всё, и окончательно принял решение.

        Осторожно перебравшись за спинами ребят, которые смотрели на поезд, гудящий и несущийся на бешеной скорости, я замер около Юнги, готовый к выпаду. Мне было невдомёк, как всё случится, но предчувствия самостоятельно управляли моей подчиняющейся фигурой. Никто не знал о том, что произойдёт дальше. А я терпеливо ждал, отсчитывая секунды.

        Потом всё произошло слишком быстро.

        Машинист не думал притормаживать, когда проезжал заброшенную станцию, ставшую бетонной площадкой былых воспоминаний. Сомневаюсь, что он вообще заметил нас, занятый мыслями о собственной жизни. И когда Тэхён, стоявший на достаточном расстоянии, чтобы не быть задетым, вдруг побежал, никто не сумел среагировать должным образом.

        Я успел увидел, как Тэхён прыгает, а потом схватился за Юнги, слишком поздно подскочившего на ноги, чтобы спасти брата. Мне приходилось реализовывать весь запас своей мышечной массы, чтобы удержать его на месте, и зажмуриться, чтобы не видеть того, что будет происходит дальше.

        Но всё же перед тем, как закрыть глаза, я успел увидеть, как тело Тэхёна ударяется о лобовое стекло машиниста и по инерции отлетает вперёд, и услышать, как экстренно останавливается поезд, оглушающим скрипом тормозов разрывая моё сердце.

        Когда я думал о том, как это должно произойти, то ни разу не рассматривал именно этот вариант. И я не был готов к такой спешке и совсем не знал, что делать. Когда все побежали к Тэхёну, когда Намджун переворачивал его с живота на спину, я стоял на месте, на бетонной платформе, и чувствовал, как крупная дрожь бьёт меня по ногам, не давая шанса удержаться, а слёзы градом текут по лицу, заслоняя обзор. Я видел лишь кровь, на лобовом стекле водителей и лужицей собравшейся под головой Тэхёна. И та характерная вмятина в его черепе, заметная мне издалека, ясно говорила о том, что будет дальше.

        Когда он лежал на спине, а из глубокой раны на голове текла кровь, то ещё рвано дышал, широко раскрывая губы, а приехавшие через десять минут медики диагностировали смерть от травмы теменной зоны черепа, не совместимой с жизнью.