Не знаю, как можно было назвать тот феномен, что произошел, но при проводах мы все, поголовно, вели себя так просто и непринужденно, как подростки, что как минимум мне и Франки не очень свойственно было. Я даже в самых смелых мечтах не предполагала, что после такого тяжелого разговора и далеко не приятной встречи, может стать так легко. Видимо, я даже не осознавала, но от какого-то груза все-таки избавилась. Даже расставание с Пашей и Алекси не было сложным или скованным, будто мы расставались совсем на минутку и вскоре должны были встретиться снова. Ожидаемо, после подобного мы явились перед очами моего папы вовсе не угрюмыми и опечаленными. Но и серьезности тоже нам было не отнять. У меня были уже планы, касательно того, чем заняться, когда уже будем дома, и к большому недовольству волнующегося за меня Франкенштейна, это был не отдых. Так что было совсем не удивительно, что Лакрицияр встретил нас с легким недоумением.

- Как все прошло? - осторожно спросил он, глядя на спящих детей в колыбели моих хвостов.

- А знаешь, намного проще, чем я ожидала в начале, - чуть туманно, но уверенно ответила, смотря на божество смело и цепко. - Можешь снять детям фильтры так, чтобы не разбудить?

- Не ну, я конечно могу, - скорчив задумчивую рожицу, отец подошел ко мне, лишь легко огладив хвосты. Те, под его влиянием легко отпустили свою ношу, и детки свободно воспарили в звездном пространстве. - Но мне кажется, отчего-то, что ты это спрашиваешь не только из-за заботы о сне детей, - прищурившись, Лакрицияр, едва дыша, стал чертить знакомые знаки своим пером. - И смотря в твои глаза, только уверяюсь. Так что давай, покайся-ка.

- А чего сразу покайся? - я скрестила руки на груди, поджав губы и смотрела как отец уже заканчивает чертить последний знак на Фрэнсис. И только когда он закончил и развеял свою паранджу, решила приоткрыть завесу тайны. А то еще бы у него рука дрогнула во время своего труда, а этого бы очень не хотелось. - Не хочу чтобы дети были в курсе, что я ставила над ними эксперименты. Не хочу, чтобы они себя чувствовали какими-то "не такими", - высказавшись, подняла взгляд и увидела лицо отца, искривленное изумлением и непониманием.

- Так может проще будет просто не экспериментировать на своих детях, как на гребанных кроликах?! - возмущенно прикрикнул Лакрицияр, заставив меня невольно отпрянуть. Видимо, такая реакция и его отрезвила, так как взгляд метался то между мной, то между спящими детьми. - Зачем тебе это? - уже на порядок спокойнее переспросил отец и я отметила, как вместе с Франкенштейном расслабилась. Мы неосознанно напряглись одновременно, только по разным причинам. Я - от опаски исходящей от папы, а мой муж - в желании на пальцах объяснить Лакрицияру, что такое ко мне отношение после того, что я пережила сегодня - не допустимо.

- Мне это надо, - веско высказалась, хотя все еще побаивалась смотреть на отца, созерцая далекие звезды под ногами. Но этот вид мне будто напомнил, кто я, и не какая-то там дрожащая тварь, а будущая богиня. Поэтому ответила ему донельзя дерзким взглядом, готова отстаивать свою точку зрения до конца. - Меня, да и не только меня, беспокоит темп их роста, и раз ничего нельзя поделать, кроме как удариться в опыты, то так тому и быть.

- Ты тоже быстро растешь, - покачал головой отец, глядя самую малость осуждающе, - но тем не менее, я не считаю это поводом чтобы проводить на тебе опыты.

- Пап, да я понимаю, что это в некотором роде неправильно. И опасно! - посмотрела на него со злобой. И понимала, что злоба эта причинена болью, но не смогла удержать этого в себе. - Но нельзя тоже по этому поводу забирать им детство! Я теперь прекрасно понимаю, что ты чувствовал и чувствуешь смотря на мой рост. И понимаю, что тоже переживаешь за детей. Но позволь мне хоть что-то сделать, хоть попытаться им помочь, - Лакрицияр, во время последней моей фразы внимательно посмотрел мне в глаза и не переставал следить. Я под таким внимательным, нечеловеческим, гипнотизирующим взглядом напряглась, но не прерывала его, будто пытаясь доказать, что многое могу и умею. Правда, вот, в наш спор решил вмешаться Франкенштейн, что явно не стоял молча просто так, а придумывал аргумент по мощнее.

- На этой планете, в этом мире нам нет равных в генных модификациях, - легко, не красуясь, сказал Франкенштейн, что до того стоял, скрестив руки на груди. - Я поддерживаю Ольгу в ее решении. Мне тоже не кажется правильным, что дети так быстро растут. И мы, как родители, имеем право отреагировать на этот момент их развития. Так что я не только поддерживаю идею Оли, но так же буду ее поддерживать и при воплощении, - он приобнял меня в этот момент, даже не смотря на меня, а будто играя в гляделки с отцом. Только вот если это и была какая-то игра, то только и исключительно в покер, где на кону было слишком многое. - Вместе у нас нет права на фатальную ошибку. И мы справимся с поставленной задачей. Я более чем верю, я уверен, что у нас получиться, - последнее слово Франкенштейна, вместе с цепким взглядом мужа, и полным уверенности моим, похоже, заставило отца сдаться. Он буквально приподнял руки в оборонительном жесте, будто мы и вправду были в силах как-то ему навредить.

- Хорошо-хорошо. Извините мне мою резкую реакцию, но я действительно не ожидал... Что буду так обеспокоен судьбой этих маленьких людей, - стыдливо отвел взгляд отец, а я же не удержалась и бросилась ему на шею.

- Спасибо, - прошептала ему на ухо, хотя скрывать это было бессмысленно, муж бы услышал мой шепот с другого конца мира. - Мне действительно приятно и важно видеть, что тебе не равнодушна ни я, ни наши с Франки дети.

- Так ведь и бывает в семье? - вопросительно припечатал отец, смущен донельзя, отстраняя меня, держа за плечи. - Идите. Могу вам гарантировать, дети проспят беспробудно сутки. Ничего не почувствуют. Свободно творите то, что считаете нужным. Только помните - тот, кто над всеми, так хрупок бывает, от силы своей сам в тайне страдает.

- Отец...? - последние его слова довольно меня напрягли, но тот только поднял руку призывая меня к молчанию.

- Идите, - зубодробительно улыбнулся он, заставляя уже не только меня, но и Франкенштейна порядком нахмуриться. - Хоть меня это смущает, вся эта ситуация, хоть я бы и предпочитал, чтобы ты вместо этих авантюр занялась тем, что тебе предначертано небесами и не томила в себе чужую душу, я не стану вам препятствовать.

- Ладно, мы уходим, - я, порядком насторожившись, поймала хвостами детей, потом сжала запястье Франки и коротко кивнув отцу на прощание, стала делать портал в наш особняк, не отводя взгляда от отца. Он будто в одно мгновение изменился, стал кем-то совсем другим... Ну будто одержим! А я не знаток во всяких заскоках богов и их божественных фишек, так что не было уверенности, что я по незнанию не потянула за какую-то больную тему Лакрицияра. Ну не спроста его же тригернуло.

Оказавшись в доме, в саму полночь, я оглянулась по коридору, не чувствуя в ближайшем пространстве ни одной ауры. Франки молча мне кивнул, поддерживая мое желание идти в лабораторию без промедлений, что значило для меня многое. Еще пол года назад он бы и слышать ни о чем бы не хотел, сразу бы к Кадису рванул, проверять, как там его чернявое красноглазое чахотное чудо. Направляясь к лифту, я чувствовала на себе его взгляд, полный немого осуждения касательно подобных моих мыслей, но должным образом не отреагировала, а только вызвала лифт. В голове крутилась только фраза, что заставила меня напрячься и то упоминание о чужой душе. Не понимала, что он имел ввиду, но разобраться хотела страстно, чтобы приступать потом к работе без лишних, щекотущих разум мыслей. И вот стоило только мне подумать о щекотке, как о самом явлении, меня тут же озарило, и я, не сдержавшись, слегка ударила кулаком в панель с кнопками, задавая направление на нужный этаж.

- Любимая? - переспросил немного удивленно Франки, глядя на мое тихое, сдержанное выражение того раздражение, что бушевало внутри.

- Я поняла, на что намекал отец, - выдавила из себя, так как понимала, что в некотором роде папа был прав и это дело так же не терпело отлагательств, как и дело наших детей. - Я должна еще воплотить душу Эдгара. Я не могу его таскать в своем кармашке так долго, еще кто знает, чего он от меня нахватается. Достаточно уже того, что дети так нахватались, что теперь мы расхлебать этого не прекращаем.

- Так, тихо, - резко потянув меня за руку, которой я его держала, он вжал меня в себя, тут же гладя по волосам. - Все понятно, два дела, два предельно важные, два срочные, но давай разберемся со всем по порядке логики. Сначала дети, так как это будет банально быстрее сотворить. А завтра с утра отправимся в Лукедонию, чтобы не делать там на ночь глядя переполоха, - расставив все по полочкам, Франкенштейн свободной рукой поймал меня за подбородок, поднимая мое лицо и улыбаясь мне. - Такой план подходящий?

- Я думала сразу рвануть в Лукедонию, но пожалуй, ты прав, - я робко улыбнулась мужу, хотя уже страстно желала оставить этот безумный бег, эту гонку, хотелось заиметь возможность хоть на минуту остановиться и отдохнуть. - Я хотела побыстрее, сразу побежать, но твой совет имеет больше смысла, чем моя импульсивность, - признала то, что не могла бы признать ни перед кем другим и увидела у Франкенштейна такую же робкую улыбку, какая недавно гостила на моих устах.

- Не переживай. Мы успеем абсолютно со всем задуманным. Заодно проверим как там твои другие подопечные, - легко и подбадривающее сжал мою ладошку Франкенштейн, мягко и ненавязчиво ведя меня за собой по лабиринте коридоров. Операционная. По сути, так было верно, лучшего места было не придумать для того, что мы задумали.

- Ты беги, принеси все нужные компоненты и препараты из главной лаборатории, - слегка подтолкнула Франки дальше по коридору, остановившись у нужной двери, а сама глубоко вдохнула, чуть удобнее перехватив детей, спящих действительно как убитые. - Я за то время подготовлю наших маленьких пациентов.

Уходя вдоль вереницы дверей, любимый искреннее мне улыбнулся. Еще бы, я прекрасно его понимала, такая расстановка вопроса и сравнение детей с пациентами воодушевляло. Словно при одной этой мысли уходило то обманчивое ощущение, будто мы вивисекторы, нашедшие хороший предлог для учинения всяких бесчинств и безобразия. Сама эта мысль заставила меня насмешливо фыркнуть, так как я не так сильно ударилась головой, чтобы подвергать лишней опасности своих детей. Нет, спорить не буду, воплощение этой идеи с зацикливанием регенерации не было блажью и балоством, и как при каждом вмешательстве, были возможны побочные эффекты разной степени неприятности, но... При всем этом, даже все эти побочные эффекты не были так страшны, как наши предположения касательно того, что может случиться, оставь мы это все так, как оно есть сейчас.

Самое страшное было бы наблюдать, как наши дети выгорают, старея час за часом, чуть ли не на глазах. Такая картина была головокружительна в своем ужасе. Замотала головой, будто подражая этому чувству и заодно пытаясь отделаться от этих картинок. Не время было залипать на своих негативных мыслях и черных сценариях. Вместо этого я сноровисто раздела детей, осторожно проводя над ними дезинфекцию и облачая их в больничные пижамки, немного на них велики. На такие мелочи я не обращала внимания, и стала сама подготавливаться к предстоящему, прикрывая глаза, вспоминая все слова Франкенштейна и заодно попросила Пита синхронизоваться со здешним компьютером и вывести на экран все нужные данные. Как только почувствовала короткое "готово" от своего помощника, я тут же впилась взглядом в строчки, сравнивая написанные там данные и предположения с тем, что говорил мне ученый из мира Свена.

- Значит, наша главная задача - взвинтить регенерацию до той степени, чтобы клетки не изнашивались чрезмерно, откатить это к минимуму, но при том не привести к множественному делению оных, - Франкенштейн, что бесшумно подошел ко мне сзади, но при том, не крадучись, разместил на столе все нужные препараты.

- Именно, - я слегка стала покачиваться на стуле, сидя боком одновременно к мужу и к самому экрану. - Электрический потенциал в организме может нам здорово помешать в этой задумке, идеальным выходом из ситуации было бы снизить этот губительный накал, но так просто это не будет. Думаю, скорее всего, это будет нам не по зубам, это для их организмов так естественно как то же дыхание или кроветворный процесс, - прикусила свой ноготь, не смотря на Франки, но слыша, как он внимательно меня слушает, раздумывая над всеми возможными способами и упрямо не находя выхода.

- Воздействие ультразвукового поля или электрофоретическое исследование нам не подойдет, может произойти конфликт потенциалов, - будто самому себе пробормотал Франкенштейн, вспомнив наши исследования во время путешествия, произведены в кемпере, а я только грустно хмыкнула. - Мало того, что это с большой вероятностью, если и будет иметь какой-либо результат, то только временный, но и еще ко всему "хорошему", детям навсегда будет противопоказан МРТ и КТ. А если что-то произойдет и придется? УЗИ и рентген не всегда могут помочь, - посмотрела коротко мужу в глаза, но заметив там очень схожее с моим несогласие подобным поворотом судьбы, только отвела взгляд.

- Думаю, нам надо рискнуть и испробовать для начала лечить симптоматику. Если этот способ зацикливания не подействует, или же работа синапс будет все равно нарушать темп роста тканей на клеточном уровне, то тогда придется копнуть глубже, - решительно поднявшись, я размяла костяшки пальцев, потрескав суставами и увидела как Франки нахмурился, наблюдая за мной.

- Я правильно понял, что у тебя есть план, как обуздать эту бешеную скачку электричества? - с недоумением и даже какой-то обидой посмотрел на меня он, будто уличив в преступлении, которым явно был бы план чудесного излечения наших детей. Но так как такого плана у меня не было, по крайней мере, медицинского, я не чувствовала себя смущенной или пойманной на горячем поступке.

- Если медицина и наука будут бессильными, я возьмусь за псевдонауки, - туманно объяснила, но смотря на требовательно вздернутую бровь на любимом лице, мягко улыбнулась. - Я планирую с них пить энергию и посмотреть, как на такой отток отреагирует их организм, учитывая, что их тела были изменены как раз в этом направлении. На худой конец... - резко дернула шеей до хруста, не скрывая своей злобы и смотрела на стену перед собой, будто могла там видеть свой предмет раздражения. - Я просто всеми правдами и неправдами заставлю Фурию убрать к чертам собачьим это "благословение". А то оно прямо таки на проклятие больше смахивает.

- Ольга, я тебя умоляю, - Франкенштейн покачал головой с довольно изможденным выражением лица. Вижу, он правильно понял, что я не шучу в этом вопросе и действительно готова бросить богине более чем серьезно свой вызов и стребовать с нее возвращение наших детей к нормальной кондиции. - Ты хоть перед тем, как отправиться на подобное рандеву, будь добра, меня предупреди.

- Да конечно, любимый, - я просияла, будто говорила о незапланированном шоппинге, а не битве с богиней, но потом вся веселость с меня ушла, стоило только мне встретиться взглядом с Франкенштейном. Взглядом человека, что боится, действительно боится потерять тех, кто стал ему ближе всех и готов за тех же людей сражаться до последнего, будь то человек или превосходящее его в тысячу раз божество. Неудивительно, что под таким взглядом Франки Лакрицияр в свое время дрогнул, давая ему второй шанс в виде моей реинкарнации. Такому попробуй не дать - зубами выгрызет себе путь, ведущий к желаемому.

- Приступим, - коротко бросил муж и я только и могла, что кивнуть, направляясь вместе с мужем к бутылькам с препаратами.

***

Операция прошла успешно, во что даже не верилось. Длилась она три часа, включительно с приготовлением всех нужных компонентов для воздействия, что можно назвать быстрым результатом. И предварительные данные, к нашему с Франкенштейном приятному удивлению, были утешительными. Взросление, пускай и ускоренное, никуда не делось, дети все равно не будут идти в ногу со своими человеческими сверстниками, но главное, что задумывалось, нам удалось. Теперь не было угрозы, что в возрасте десяти лет мы потеряем своих детей, так как темп их роста существенно замедлился. Насколько в процентах ритм замедлился говорить было рано, надо было дождаться хотя бы утра, чтобы увериться, что работа синапс снова не приобретет этот безумно быстрый ритм, но это уже было хоть что-то. Даже если нам с Франкенштейном приходилось бы обновлять это зацикливание каждый месяц, это не будет неприятным исходом. Ведь самого главного мы добились - теперь у нас на руках был действенный способ все это проконтролировать.

Радость от осознания того, что у нас теперь были способы не допустить до неотвратимой ситуации, в которой наши дети так неотвратимо быстро бы состарились, вначале скосила меня с ног. Вот так вот, уже ближе к завершению нашей операции, я была готова упасть на колени, что не случилось только благодаря помощи симбионта. Но видя широкую и искреннюю улыбку Франки, я понимала, что такое воодушевление и его не обошло стороной. Да что уж тут говорить, если мы, вместе составляя карту прогнозов и возможных побочек, облегченно напевали себе под нос, чуть ли не в унисон. С такой же легкостью мы оправили их в подобие лечебного сна, временный коматоз, подключая все нужное, наложив кислородные маски и отправили их в колбу. Только в этот раз это не было с целью улучшения, а лишь ради того, чтобы достаточно подпитать детей, показатели которых ослабила новая, усиленная регенерация.

- Показатели стабильные, - с улыбкой проговорил Франкенштейн, сидя за экраном компьютера и внимательно вчитываясь в появившиеся там строки.

- Усвоение дополнительных элементов происходит согласно с нашими прогнозами, в умеренном темпе, - будто ответила любимому, с такой же улыбкой. На экранчике моего браслета, которым я сканировала детей, высвечивались данные, которые еще недавно, я думала, не увижу никогда. И это радовало до помрачения рассудка. Если бы меня кто-либо когда-то спросил о самом моем удачном опыте, я бы без раздумий назвала именно этот момент.

- Мы это сделали! - явно разделяя мое мнение, Франки подорвался с кресла, в секунду разделяя расстояние между нами, и оторвал меня от пола, подняв за талию и закружив. - Получилось, - с облегченным вздохом он опустил меня обратно на ноги, и притянув за затылок к своей груди, поцеловал в макушку, тут же облегченно выдохнув в сами волосы.

- Ну ты чего удивлен, по другому же и быть не могло, - я расслабленно усмехнулась, прижимаясь ближе и обнимая любимого, тут же ладошками сквозь одежду нажимая на определенные точки на спине. Чувствовала ведь, в каких местах у него тянет спина и хотела его от этой мелкой неприятности избавить. - Иногда надо просто поверить, даже если прогнозы совсем неутешительные.

- Раньше у меня такой фокус не получался, как бы я страстно не надеялся, - с толикой грусти произнес муж, намекая, что такая везучесть - именно моя заслуга. Я только хитро прищурилась, глядя на него, и чуть мстительно ударила кулачком по хребту, жестом полным недовольства. Но любимый только облегченно простонал, так как я тем самым движением немного размяла его спину.

- Да-а-а? А кто единственный из всех, когда остальные отчаялись уже, до последнего надеялся, что Мастер найдется? - Франки посмотрел на меня недоуменно, правда чуть ли не сразу задумался. - Вот и "фокус не получался", дурашка, - я счастливо рассмеялась и дразнясь, показала ему язык. Ведь ну правда, Рейзела подняли со сранного морского дна, как по мне, так это чудо материализации мечтаний, надежды моего блондинчика. Ну, меня смерили серьезным-серьезным взглядом, даже попытались нагнать жуть, транслируя мне эмоции не самого радужного спектра, но вот фигушки меня так легко проведешь, когда мы связанны чуть ли не как единое целое. Правда вот ухмылочка, которая всплыла на этой морде, меня насторожила, так как я явно чувствовала, что тут кое-кто, с помощью моего симбионта, задумали против меня пакость. Шестеренки в мозгу заработали быстро, и я уже даже придумала, как выкрутиться из крепких рук и сбежать, но не успела.

- Ку-у-уда? - со смешком прошептал Франки, сильнее сжав меня в объятьях и щекоча дыханием ухо.

- Это стратегическое отступление! - тут же пискнула я, пытаясь уйти вниз и выскользнуть из рук, но куда там!

- Не получилось, - со смехом ответил на мой писк мыши Франкенштейн и был таков.

В итоге, вышло так, что из всех моих усилий получился всего-лишь один большой пшик. Вот уж нашел он способ лишать меня сопротивления! Закинул меня на плечо без особого труда, несмотря на то, что в отличии от прошлых разов я уже заранее понимала, что этот ехидина задумал! Но увы, из горького опыта я знала, что из такой позы я вырваться не смогу, так что когда уже оказалась в своеобразном плену, то несколько обмякла, повиснув вниз головой. Из вредности, конечно же, я эмоционально, как маяк, фонила глубокой обидой и поруганной честью, даже вон, ручки скрестила на груди. Ну ведь е-мое, не так я себе представляла "на руках носить буду". Правда вот толку от моей брошенной обидки на Франки не было совсем никакой, он только хохотнул, да по жопе хлопнул, да с таким чувством, как я ему недавно в спину заехала, только в разы сильнее. Возмущенно охнула, но дальше продолжила свой театр одинокого актера, не отзываясь даже ради того, чтобы высказать свое веское "фе".

По пути, так сказать, видели нас почти все домашние. Франкенштейн видимо решил проверить мои нервы на выдержку, так как мысли свои нарочно скрыл от меня, как только у него какой-то там план начал вырисовываться. А вот эмоции не скрывал, и будто зазывал ими всех домашних, чтобы те непременно обратили на нас внимание. Да он даже пошел чай Кадисам заваривать вот так вот со мной на плече, лишь сервировку этого напитка доверив первому попавшемуся под руку, то бишь Рагару. Тот кстати, как и все встреченные нам раньше и позднее домочадцы отреагировал очень живописно - шоком, от того, что мы, оказуеца, уже вернулись, смущением от того, как бесцеремонно меня тащат и что самое главное, ярким непониманием, от чего же я вообще не освобождаюсь, как только появляется возможность. А такое и вправду было, он ведь, моментами, когда чай делал, не удерживал меня никоим образом. Только вот сбежать у меня не получалось, так как в те моменты меня очень качественно обездвиживал симбионт, просто перехватывая контроль над телом. Спелись, гады такие!

Но ничего, Оленька, и на нашей улице опрокинется грузовик с нутеллой, приговаривала я себе как мантру. Успокоиться было жизненно необходимо, а то наигранная обида временами грозилась перерасти в реальную. Ну а чего же он так со мной? Да и еще нарочно на глазах у всех? Себя за мой счет возвысить хочет, иль меня унизить? Становилось действительно... Даже не то что реально обидно, а жутко смущающее и дискомфортно. Так что месть хотелось придумать изощренную, совершенную и воплотить хотелось до покалывания в кончиках пальцев. Но ничего, я терпеливая. И нервы как канаты, и характер - золото, и выдержка железная. Поэтому я молча все терпела, даже получалось скрывать эманации Копья, но вот всяк, что взглядом со мной встречался, как-то спешно желал ретироваться, даже привыкший ко многому М-24. Или его так проняло наше не до конца успешное путешествие и встреча с Нуэррой? Не знаю-не знаю...

Отпустили меня только в нашей комнате, аккуратно, как сокровище, поставили на пол, чуть ли пылинки не сдувая, и муж тут же резво поскакал к двери, закрывая ее на ключ. Ну, зачем он это сделал было ясно как дважды два, да и ухмылка только это подтверждала, но вот фигушки, я тоже не пальцем деланная. Так что на ухмылку не ответила, а лишь оглянулась, будто очнувшись ото сна и пытаясь понять, где мы. Что же, в комнате царило умеренное захламление, многие вещи из нашего путешествия еще банально не нашли своего места в доме, а это ведь не только покупки-сувениры, но тоже и подарки со свадьбы. А времени у нас этим заняться еще не было. Малодушно хотелось с миленькой улыбкой объявить что пришло время уборки, но нет. Все-таки мой план обломает Франю получше уборки, тем более, что он бы воодушевился, ему тоже не слишком уютно было находиться среди множества вещей, лежащих не на своем месте. Перфекционист, как-никак.

- О, как хорошо, что ты привел меня сюда, - я, даже не особо притворяясь, радостно улыбнулась, заставив Франкенштейна вежливо вскинуть бровь. - Мне как раз надо навести марафет.

- И зачем же тебе наводить марафет? - поинтересовался Франки, на что я улыбнулась аналогично его улыбке - заинтересовано и одновременно ехидно. Я знала, что у него от этого забомбит, но очень интересно было увидеть, как именно эта бомба взорвется.

- Ну очевидно же не для тебя, - чуть резковато ответила, тут же отметив как поумерился интерес и энтузиазм Франкенштейна. - Мы ведь сейчас отправимся в Лукедонию, воскрешать Эдгара. Мне надо выглядеть божественно хорошо, ведь он так уверовал в мою божественность, - я подошла к шкафу, открывая его и пристально осматривая содержимое. В первом порыве, когда я только задумывала этот план, хотелось вытащить платье со свадьбы, то коротенькое, в котором бегала на банкете, но вовремя себя одернула, понимая, что все-таки я не добиваюсь громкого скандала, а лишь того, чтобы раздразнить. А такой мой поступок для Франки точно был бы ударом по больному. А это вовсе не моя цель. Так что я достала симпатичное красненькое платье, которое купила под влиянием импульса, но все еще не решалась надеть. Уж больно коротенькое оно было, да и почти что с голой спиной, если не считать тоненькой сеточки. Ну и очень аляповые, большие алые банты. Очень взывающий прикидончик, именно то что надо, для роли красной тряпки на быка.

- Угу-м, и ты хочешь вот в этом, - указал он на платье, как на самую большую мерзость в мире, - в Лукедонию? Хочешь там всех бессмертных благородных до инфаркта довести? - ух, а "бык" клюнул на тряпку ну очень уж удачно, как я и предположить не могла. Именно такая реакция мужа меня воодушевила, и я с широкой улыбкой закивала головой, но потом, будто получив озарение, критично посмотрела на платье.

- Хм, думаю, ты прав, - я серьезно посмотрела на Франкенштейна, внутри ликуя от представления его дальнейшей реакции. - Платочек бы сюда на шею, ну тот от Региса. Ну и сережки от Родерика будут более чем подходить.

- Ты издеваешься? - серьезно спросил у меня он, и видя, что я уже ступаю по очень тонкому льду, посмотрела на него искреннее задумчиво. Конечно, можно было бы и дальше играть дурочку, и даже начать облачаться в это создание дизайнера, больного спермотоксикозом, но вот... Не хотелось мне, чтобы это особо сильно мне аукнулось. Все-таки, обидеть любимого - последнее что мне хотелось. Он-то так и не сумел меня обидеть, даже таким вот вояжем по дому и нарочитости во всей этой сцене. Так что оставалось мне только шально улыбнуться, прижимая платье, так и не снятое с вешалки, ближе к своему телу, будто примеряю его к себе.

- А ты как думаешь? - посмотрела любимому прямо в черноту расширившихся зрачков и хмыкнула, тут же открывая ему доступ к своим мыслям. - Да конечно я издеваюсь! - подошла ближе к нему, останавливаясь на расстоянии шага и тут же принимаясь его этим платьем, как тряпкой, лупить. - Вот прямо так как ты издевался надо мной еще пять минут назад, вот так и издеваюсь над тобой! Почувствовал это унижение, это смущение, этот дискомфорт? Почувствовал, скажи мне? А я вот чувствовала! - кроме всего перечисленного, я так же почувствовала и ряд других, далеко не хороших эмоций, что наполняли меня через край.

Видимо, именно это, вкупе с моими действиями, и заставили Франкенштейна действовать решительно. Он знал, как пресечь вот это мое состояние так, чтобы ни возмущения не вызвать, ни протеста. Ловко поймав платье, которое снова стремилось в его сторону, он уверенно его поймал, второй рукой притянув меня к себе. Губы мягко встретились с губами, выпивая не только слова, что не успели сорваться с них, но будто еще и ко всему выпивая мое дыхание. Спору нет, способ он выбрал действенный, только вот я не желала в этот раз так легко сдаваться. Без особого труда я оторвалась, смотря на него серьезно, но вот в ответ поймала все тот же хитрющий до чертиков в глазах взгляд. Признаю, подобное немного меня обескуражило, я-то думала, что подобное заявление с моей стороны хоть немного пошатнет его планы, но оказалось, что ни чуточку не получилось. Возможно, будучи ведомой интересом, я и решила хоть послушать, что он собирается мне сказать.

- Я даже и не предполагал, что такая мелочь способна смутить такую девушку, как ты, - последнее он произнес очень-очень хитро, еще и так прищурившись, как сытый котяра на мясокомбинате. Отчего его так расплющило, я поняла, когда крепкая мужская ладонь скользнула на мою задницу, придвинув меня вплотную, буквально вжимая в крепкий мужской торс. Губами он чуть ли не касался моего уха, вышептывая слова так интимно, что я почувствовала, что банально проигрываю битву разум-тело. - Разве ты не прочитала того, что было сказано между строк, когда мы разговаривали во время свадебной ночи? Или ты считала что единожды стертые коленки меня удовлетворят? - легко и непринужденно, словно какой-то демон искуситель, хохотнул он мне прямо в ухо, щекоча дыханием не только его, но также и шею. Мурашки тут же табуном побежали по рукам, ногам, позвоночнику, будто стремясь побыстрее найти свое место в узле, что образовывался внизу живота.

- А конкретно, что ты имеешь ввиду? - проговорила это хрипло, к своему стыду, не скрыв как следует своего зарождающегося возбуждения. Ну вот как, чертяке этому, получается делать это с пол-оборота?!

- Конкретно, дорогая, я отныне забираю твой контроль, - его рука отпустила платье, что уже было совсем не важным для меня, абсолютно. Да и сами руки, что я собиралась на него поднять более существенно, тоже как-то обмякли. - Я хочу подарить тебе тепло, я знаю, что мы партнеры, что мы - равны друг другу, но вот конкретно в постельных делах я у тебя инициативу забираю. И не позволю тебе взять верх до тех пор, пока не увижу того, чего добиваюсь. Я стану тебе учителем, - он хлопнул меня по заднице второй рукой, которая еще недавно мяла платье, и тут же, после хлопка, сжал ладонь, заставляя меня поджать губу. - Тебя учить - не переучить в этих делах. И я с удовольствием проведу тебя через все. И пока не увижу в тебе уверенности в своей сексуальности, пока не отмечу, что ты не зажимаешься под взглядами окружающих, пока ты не перестанешь стесняться отметин на своей коже, я буду тебя учить. И можешь мне поверить, в моей учебной программе будет одно, сплошное удовольствие, - последнее он вновь прошептал, и мне буквально пришлось заставить себя, чтобы собрать мысли в кучку.

- А что ты сделаешь, если встретишь сопротивление? - посмотрела ему в глаза, стараясь держать себя в узде, но чувствовала, что румянец, близок к лихорадочному, выдает меня с головой.

- А я его сломлю, - ласково, будто огладив взглядом мое лицо, уверенно заявил Франкенштейн. - Я знаю, что ты мне доверяешь. Знаю, что чувствуешь себя со мной в безопасности, хоть шторм вокруг, хоть апокалипсис. Знаю, что ты понимаешь мою правоту. Так что весь твой протест будет продиктован только упрямством и вредностью. А это, знаешь ли, не является уважительной причиной для отмены хоть одного, самого маленького урока. Так что будем тебя учить всему, медленными шажочками, пока ты не втянешься, - легко и непринужденно сказав это, Франкенштейн огладил мою щеку и в таком вот, близком к околдованному, состоянии, привел к кровати, усаживая на нее. - Вот сегодня мы с тобой проведем первый урок. И если я сделаю хоть что-то самое малое, что причинит тебе любую неприятность, обсудим этот вопрос более... Глубоко, - красноречиво улыбнувшись, приблизился ко мне муж, и я, шепнув простое "к черту" жарко ответила на поцелуй.

Франкенштейн в этот раз подобрал безумно правильные слова. Я знала его как себя саму, знала о нем все, так же и то, что к насилию он склонен не был. Именно к насилию над личностью, физически он мог навредить, что я уже не один раз почувствовала на своей коже. Но держался в рамках, никогда не переходил через ту черту, что явно обозначил его партнер. Он даже раньше, когда спал с кем-то, чьи мысли не были ему открыты, интуитивно чувствовал ту черту, за которую переходить нельзя. Что уж тут говорить обо мне? Сейчас мы действительно были на равных. Я помнила всю его прошлую жизнь, все темные и грязные тайны. Он же тоже узнал все обо мне, до мелочей - что раньше, еще до свадьбы, что так плотно нас связала, а что и несколько часов назад. Но теперь уже не было в воспоминаниях моего прошлого темных пятен для него. Он узнал все, каждые мои ночи, каждые моменты, в которых я узнавала новое, каждые мгновения, когда меня ранили. И я понимала, что у него сложилась четкая картина того, как я буду реагировать на то или другое.

Неудивительно, что зная все это, я не чувствовала испуга от такой постановки вопроса, а лишь предвкушение. Любимый, будучи долгожителем, причем живущим ярко и активно, попробовал уже все. Все что вместилось в рамках закона и морали, так и все что за эти рамки выходило. Да это было тем, о чем я и мечтать не смела! Ни с кем в этой вселенной я бы не получила столько ярких ощущений, столько адреналина, сколько с этим одним человеком. На минутку даже сознание коснулось озарением, что все мои наклонности, что все, что меня привлекало в постельных делах, сформировалось именно таким образом, чтобы как можно полнее удовлетворять в будущем Франкенштейна, но эти мысли я сразу от себя отодвинула. Ведь даже если это и так, даже если меня жизнь готовила именно к нему, то какая разница? Даже такая постановка вопроса меня никак не расстраивала - мы ведь одна душа, мне все равно никто кроме него в жизни не нужен, так какая разница, готовили меня к этому, или нет? Ведь это даже лучше, что нам не приходиться мучиться несовершенством во время близости, переступать через себя, чтобы достичь гармонии.

Кстати, пока я предавалась этим размышлениям, на которые меня толкнули слова Франкенштейна, ничего примечательного не произошло. Муж в тот момент не отличался напористостью, наоборот, его движения были несколько ленными, да и дальше робких ласк и осторожных, нежных поцелуев он не заходил. Это удивляло, учитывая его слова, сказанные мне недавно, да и опыт прошлых ночей. Оторвавшись от таких манящих губ, я приоткрыла глаза, смотря в совершенное лицо, и почувствовала, как удивление сменяется недоумением. Хитрый прищур, похабная ухмылочка с приподнятым уголком губ, расслабленные брови. И словно сильнейший контраст к его действиям - напряженная осанка хищника, готового к броску. Я вскинула бровь, честно не понимая, какая была его цель - вывести меня из себя таким контрастом, или ожидая от меня не только действий, но и слов. Чувствовалась в воздухе какая-то недосказанность, как густой дым, в котором и не вздохнуть.

- Ты от меня чего-то конкретного ожидаешь? - все-таки решилась я спросить, так как не хотелось чувствовать этой удушающей недосказанности. Даже не верилось, что она возможна в такой ситуации, где мы читаем друг друга, но оказалось, что это так. Сейчас Франкенштейн ощущался мной как искусный хамелеон. С одной стороны мысли, полные хаотичных идей, планов действия, воспоминаний прошлого, как моих, так и его. А с другой стороны была твердая, каменная непоколебимость, уверенность, то, что так ассоциировалось с лидерством. Потому я и недоумевала слегка.

- А ты как думаешь? - таким же тоном ответил Франкенштейн, и покачав головой, хохотнул, тут же ловко хватая меня, и легким перехватом усаживая меня лицом к своему лицу. - Ты услышала меня. И как я слышал в твоих мыслях, поняла. Но вот знаешь чего я не уловил в твоих мыслях? - его палец скользнул по моих губах, словно прося их приоткрыть и тут же съехал им ниже, к ложбинке груди, чтобы зацепиться за цепочку и поймать в ладонь мой кулон. - Согласия. Я хочу понимать, что ты даешь мне карт-бланш. Чтобы из моего плана получилось хоть что-то стоящее, у меня должны быть развязаны руки.

- Мне тебе составить письменное соглашение, закрепленное нотариусом? - переспросила я, не скрывая своего удивления. Хотя не, бред, я была ошарашена и изумлена. Неужели он не понимает меня, моих чувств, и того, каким доверием я его одариваю? - Я думала, ты уже перед алтарем осознал, что я - вся твоя, с потрохами.

- А я думаю, что ты все еще не осознала того, что я тебе предложил, - Франкенштейн быстрым движением поймал меня за руки, что уже хоть как-то соответствовало его осанке. Но теперь, словно издевательски, сильным контрастом выступало его лицо - нежное, беспокойное, полное сопереживания. Будто он меня грозился убить. - Ты не так сильно с этим ошибаешься, - быстро и спешно ответил он на мою последнюю мысль, от чего я на него воззрилась с высшей степенью удивления. - В этих делах уже не будет тебя прежней. Я собираюсь полностью тебя перестроить, сделать более совершенной и открытой. Я не буду считаться с твоими рамками, с твоими табу, моей единственной целью будет стереть все это, вытравить из тебя, - он отпустил мои руки и поймал лицо, накрывая щеки, глядя прямо в глаза, будто в попытке загипнотизировать или ввести в транс, хоть никакого влияния я с его стороны не почувствовала.

- Я не понимаю к чему ты клонишь, - ответила я, ощущая некоторую настороженность. Я понимала, что убивать меня буквально Франкенштейн не собирается, но вместе с тем не понимала, что он так усиленно пытается мне передать. Этого просто не было в его мыслях, будто он сам не знал, чем это закончиться. Но если бы так было, и он бы действительно не знал, к чему нас приведет его задумка, он не чувствовал бы себя таким уверенным.

- Ты думаешь, что я не сделаю тебе больно, но это не так. Будет боль, в каждом ее проявлении. Будут слезы. Я собираюсь тебя сломать и дать тебе вырасти заново, по другому, не так, как раньше. Более правильно, - в голубых глазах напротив была не только холодная расчетливость, но так же и искренняя любовь, от чего мне хотелось сбежать. Уж слишком странным был контраст. Но руки держали меня крепко, удерживая, умоляя выслушать до конца. - Я знаю твою личность, я понимаю твою психику от корки до корки. И я тебя уверяю, что я не дрогну ни перед твоими истериками, ни перед обидами, ни перед сопротивлением. Я буду до победного конца тебя менять, если уже получу согласие. Я даже гнева твоего и твоей силы бояться не буду, потому что у меня будет соратник, вот здесь, - он легко отпустил мою ладонь только ради того, чтобы легонько два раза постучать по моему виску. - Так что ты должна подумать, серьезно задуматься, согласна ли ты. Потом уже дать заднюю не получиться.

Честно? Это меня испугало. Я никогда не считала себя мазохисткой, хотя и многое могла выдержать благодаря высокому болевому порогу. К тому же, это заявление дополнительно пугало тем, что тогда у меня действительно будут по максимуму связаны руки - со своим симбионтом, который, как я поняла, будет помогать Франкенштейну, я была неразлучна абсолютно, даже в Забвении, и если уж он будет меня контролировать, то ситуация выйдет действительно беспомощной. Если они захотят - с моих губ не слетит ни одна просьба, требование, протест. Но если взглянуть с другой стороны... Я доверяла обоим Франкенштейнам больше чем кому-либо. Я знала, что зла они мне не желают. И то, что Франкенштейн раскрыл мне теперь все карты, подробно объяснив ситуацию, давая увидеть перспективы, только уверяло меня в том доверии. Ведь рассказ о подобном скорее всего никого бы не соблазнил, только оттолкнул. Да и если бы их целью было меня ранить - могли бы с три короба наврать, чтобы получить мое согласие и воспользоваться этим. От одного этого представления слезы потекли ручьем.

- Я согласна, - словно по наитию поймала руки Франки за запястья, целуя каждый палец и тем самым не отрывала взгляда от таких любимых глаз. Теперь я понимала, какую искусную пытку мне предлагают ради моего же блага. - Лечение никогда не бывает безболезненным. И я хочу стать совершенной с твоей помощью. Я согласна на это обучение, каким бы жестким оно ни было, - заявила, смело и уверенно глядя на своего мужа. Поэтому, появление хитрой ухмылки и радости в самой глубине глаз, не ушло моему вниманию. А уж в его душе воцарилось чистейшее ликование.

- Тогда объявляю начало нашей игры, - хмыкнул Франкенштейн, тут же прильнув ко мне, чувственно поддерживая спину и жарко целуя шею. Похоже, меня ждет первый "пряник" за одно мое согласие.