– Прекрати уже!

 Чуя рявкает это в сторону Дазая, но звучит почти что жалко, с истинной долей обиды, а тот, гад такой, все не унимается. Хохочет в голос.

 – Ты просто не видел себя! Сейчас еще не так заметно, но когда ты явился!

 – Заткнись, я сказал! – Чую всего передергивает, и он спешит в сторону уже приготовленного для него офуро, но прежде надо было ополоснуться, и, если обычно Чуя не был против того, чтобы Дазай следовал за ним, даже звал за собой, в этот момент – убил бы! – Куда ты прешься следом? Еще тебя не хватало!

 – Посмотреть! Смешной ты, Чуя! – Дазай перехватывает его за пояс кимоно, дернув на себя, за что тут же получает по лбу, но пыла своего не умеряет. Еще больше хохочет.

 Отстает от Чуи лишь потому, что не мог успокоиться, вспоминая, в каком виде эта вечно пекущаяся о своем внешнем виде лиса явилась из леса.

 Нет, конечно, кто бы сомневался: Чуя настоящий боевой кицунэ! Кого угодно отмутузит, себя в обиду не даст, да еще и за Дазая загрызет, и самому Дазаю достанется, чего уж тут! Видеть его битым – ну, тоже приходилось, всякое бывало, но Чуя всегда, даже слегка помятым, выглядел достойно, только… Только в этот раз не задалось, и Дазай смеялся буквально до слез.

 Он ощутил его приближение еще за несколько минут до его появления, сидел себе на энгава, наслаждаясь теплыми лучиками солнца; недалеко Коё готовила чай, который собиралась подать сама себе и вкусить с видом человека, который это определенно заслужил. Она-то первой и увидела Чую, пока Дазай блаженно щурился на солнце. Распахнул глаза от ее легкого вскрика, сменившегося странным звуком, коим оказался смех, который она не сдержала.

 Куда там сдержишься! Чуя брел лисом с боевым и злобным видом, но как же нелепо и смешно это смотрелось с учетом того, что он был весь мокрый и странным образом выпачканный. Вся его роскошная шкурка внезапно обрела убогий и облезлый вид, как будто его атаковала стая каких-нибудь голодных паразитов или просто какой-нибудь сумасшедший, решивший подстричь попавшуюся под руку лису, да та отбивалась, и вышло криво. И только вблизи уже стало ясно, что выглядело это так, потому что Чуя был не просто мокрый и грязный – он был весь в земле и песке. Как он так умудрился, Дазай не стал сразу выяснять, а закатился смехом, что вот до сих пор не отпустило.

 – Чуя, ну, не скажешь, что с тобой приключилось? – Дазай возникает вблизи него, когда тот уже расслабленный сидит в офуро, наслаждаясь жаром воды. – А, Чуя? – Дазай дует ему на мокрые завитки волос в области шеи и тут же оказывается в отместку за весь свой смех мордой в воде!

 Ах, ужас! Теперь носу больно из-за попавшей воды! Дазай чихает, трясет лисьими ушами, куда также неприятно попала вода, но настроение его от этого не делается хуже.

 – Не отстанешь, я тебя разорву на части, уйди!

 – Чего ты дуешься? Я же просто спрашиваю!

 – Ты не спрашиваешь, ты ржешь! – Чуя недовольно смотрит на него и уходит под воду с головой, а когда выныривает, хмурится еще сильнее, потому что видит, как Дазай пялится на него, впрочем, он кроме плеч-то ничего толком и не видит.

 – Голый Чуя – мое любимое.

 Накахара фыркает. Не прям польщен, он это часто слышит, уже не реагирует, но его просто это успокаивает, и он почти не дуется за то, что над ним смеялись.

 – Ну, расскажешь? – Дазай вьется вокруг него, время от времени склоняясь и целуя его в плечи, заглядывая с любопытством в глаза, но Чуя все равно хмурится.

 Он вообще-то расстроен, и Дазай в какой-то момент все же улавливает, что Чуя разочарован чем-то большим, чем испорченная шкурка, которой уже и ничего не грозит-то, тем более часть грязи слетела, когда он принял человеческий облик.

 – Тебя что, кто-то уделал, а ты не имел возможности дать сдачи? – Дазай даже не гадает, ему вполне очевидно.

 – Нет! – возмущенно выдает Чую, но да, кажется, как-то так обстоит дело. Дазай удивлен. И ждет. Но Чуя насупился весь, не хочет говорить, лишь дергается нервно в офуро, а потом вылезает, сделав вид, что не заметил, как по его телу прошлась рука Дазая, и уходит в дом, где с хмурым видом принимается за расчесывание своих хвостов, что явно займет времени до самого позднего вечера. В такие моменты количество хвостов даже расстраивает.

 Дазай как бы рад, что его не гонят от себя, и он устраивается рядом, но очень уж хочется знать, что случилось! Кто тот смельчак, что побил Чую и превратил в замухрышку, что до сих пор смех пробирает; но теперь Дазай слегка прикрывает рот рукой, хотя Чуя догадывается, чего он там фыркает себе в ладонь, из-за чего резче начинает драть шерстку на своем хвосте.

 – Так и без своих черных кисточек останешься, – ластится к нему Дазай в попытке утешить, а тот лишь бубнит что-то злобное, и плевать ему на кисточки!

 В общем, ложится спать Чуя в ужасном настроении. И даже побегать по ночному лесу отказывается, хотя Дазай откровенно ему намекает, какими страстными играми завершится эта прогулка, но Чуя угрюм. Не хочет.

 Под самое утро он уже сопит, все еще переживая дневное раздражение, а Дазай так и не спит, скучает, пока не додумывается до средства, как можно немного отвлечь Чую от его страданий. Он тыкает его слегка в плечо, но тот спит все равно крепко, и Дазай, кивнув самому себе, тихонько покидает их комнату, а затем и саму территорию дома Мори Огая, в один миг обращаясь в свою истинную природную форму и срываясь с места на бешеной скорости, дабы не терять ни одного мгновения до часа, пока окончательно не наступит утро!

 Он замедляется лишь в момент, когда уже приближается к намеченной цели. Проще пробраться по деревьям, скрываясь в листве, хотя и сознает, что маскировка эта слабая, но Дазай больше полагается на ловкость и скорость. Он с легкостью преодолевает ограждение, запрыгивая на ближайшее дерево, весьма крупное, способное выдержать здоровенного кицунэ, который ощущает нервное возбуждение от своей вылазки, а еще видит нечто очень вожделенное!

 Апельсины!

 На миг даже в голову дает чем-то восторженным, что Дазай едва не забывает о бдительности. В саду Фукудзавы ведь надо вести себя аккуратно, к тому же Дазай не забывал о том, что тут может всякого гадкого рода собачатина водиться. Попасться на глаза хозяину – Мори потом уши надерет, помня, как они раз попались, впрочем… Им потом как-то все же улыбнулась удача утащить отсюда апельсины, но тогда хозяина не было, в общем, не считается.

 Что ж поделать, если именно в саду Фукудзавы самые вкусные апельсины? Дазай ловко умудряется перебираться по деревьям к заветным плодам, стараясь не терять бдительность; он еще издалека облюбовал деревце с особо сочными по аромату плодами, и вот уже устроился на нем, срывая резкими движениями апельсины и пихая их себе за пазуху. В какой-то момент не удерживается и впивается острыми зубами в апельсин, едва содрав с него кожицу, втягивая в рот сочную жидкость и утопая в мыслях о голом Чуе и о нем же, поедающем апельсины. Этот сладкий сок на его коже, стекающий все ниже, по животу – и у Дазая внутренности сводит от мысли, какими будут сладкими апельсины в сочетании с Чуей…

 Он сам не понимает, как так вышло! Как он успел увернуться, как вообще не заметил!!!

 Метла едва не спихивает кицунэ с дерева, пока он там предавался своим распутным мечтаниям. Дазай, что важно – не растеряв ни одного апельсина! – умудряется отпрыгнуть в сторону, да подальше от обидчика, которого он тут же признает!

 – Паршивец! Хвосты бы тебе пообдирать! Опять залез! Смотрите-ка!

 – Рампо-сан! – Дазай, однако, настроен добродушно. Он едва ли напуган в этот раз. – Да разве метла против кицунэ может помочь! А вы, знать, очень храбрый!

 – А кто-то больно самоуверенный! Одного уже прихлопнул, так и второго, чего бы и нет! – Рампо был в боевом настрое – вызов принят!

 А Дазай вдруг смекнул.

 – Одного? Вчера неужто?

 – Вчера! Ага! Твоя рыжая бестия была? Я так и знал! Вцепился тут в наши апельсины!

 – Серьезно? Ты Чую отлупил метлой? – Дазай не знает даже в этот момент, смеяться, удивляться или пугаться?

 – Да я… – Рампо на миг как будто смущается – в нем сейчас читается нечто похожее на искреннее удивление: кажется, он и сам не ожидал, что можно завалить кицунэ обычной метлой. – Фукудзаве-доно расскажу, ведь тоже не поверит. Но это правда! Я с разбегу на него налетел да и пихнул, а он и шлепнулся вон с того дерева! Тоже хочешь, лис, да?!

 Дазай мельком глядит на то самое дерево, ставшее местом падения Чуи, а заодно и его самооценки, и там примечает перерытую землю – место готовилось под что-то, но сейчас все размыло, везде были лужи после недавнего ливня.

 Ха! Ну теперь все ясно! Однако – и правда, как?! Как Чуя мог так легко оказаться зашибленным, да еще и столь позорно! Это уже больше, чем смешно! Пугает! Хотя Дазай все равно смеется. К тому же апельсины при нем, осталось лишь удрать!

 – Не злись, Рампо-сан! – Дазай спешит прочь, сопровождаемый возмущенными криками и точно брошенной в него метлой, но все же уворачивается. – Не буду на тебя обижаться, – он кивает на метлу. – Вы с Чуей очень меня повеселили, хоть это и странно!

 – Я тебе в следующий раз все хвосты твои выдерну! Фукудзава-доно узнает! Заколдует!

 – Спасибо за апельсины!

 Дазай, радостный, спешно удирает, не желая знать, что с ними сделает Фукудзава-доно, а потом и Мори-доно, но без разницы! Дазай торопится домой, желая увидеть Чую еще не пробудившимся, потому и несется быстрее всех ветров на свете!

 Он подкрадывается к нему, все еще полусонному, выкатывает апельсины на татами рядом с футоном, поверх которого развалился Накахара, а один начинает тут же чистить и подносит разломанные дольки к носу Чуи, а тот сквозь сон реагирует на сладкий аромат и, едва разлепив глаза, тянется за ним, но вместо апельсина попадается Дазай, целует его в губы, и Чуя ощущает на них следы сока, но пока занят его ртом, рукой все равно шарит, пытаясь отобрать то, что ему сунули под нос и коварно пока что не отдали!

 – Вкусно? – Дазай довольно лыбится, а Чуя хмурится. Хмурится даже в тот момент, когда ему суют в рот дольку апельсина, и он тут же ее заглатывает, яростно разделав мякоть зубами, выжав из нее весь сок. Дазай снова целует его, дает еще дольку, и так несколько раз, пока Чуя все же не перехватывает его руку.

 – Где ты взял их? Это же те самые апельсины!

 – А! Догадался! Те самые. Из сада Фукудзавы.

 Чуя застывает с искривленным лицом, даже хочет отодвинуться, но его хватают за расслабленный пояс на кимоно, не дают удрать.

 – Я знаю про метлу, Чуя, – шепчет ему на ухо Дазай и ведет надкусанной долькой апельсина по его шее, а потом целует туда же, слизывает, почти что смакует, ощущая, как Чуя вздрагивает.

 – Да какая еще метла…

 – Которой в тебя Рампо зарядил! О, так смешно!

 – Иди к черту!

 – Но это правда смешно! Ты что, свалился с дерева там? Чуя! Я поражен! Как же можно было так потерять бдительность?!

 Дазай хохочет и тут видит, как на него смотрят. Смотрят странно, почти с обидой, но это не совсем касается его насмешек. Что-то еще. Очень глубокое. Дазай почти догадывается, но хочет услышать. А Чуя лишь смотрит на него во все глаза, вдыхает яростно аромат апельсина, аромат возлюбленного, что сидит перед ним и гладит одной рукой его под складками кимоно, а потом наклоняется и шепчет, желая вытащить из него хоть слово:

 – Что тебя отвлекло? А? Ты о чем-то задумался? О чем? Об апельсинах?

 Чуя молчит сначала, а потом цедит сквозь зубы с внезапной долей нахальства:

 – Ага! О лисе в апельсинах! Очень вкусно!

 Видел бы он, как напряглось все тело Дазая под одеждой в этот момент. Это чувство – быть желанным, Дазай хотя бы ради этого готов жить. Он расплывается в коварной улыбке от удовольствия – услышать такое!

 – Вкусно было? В тот момент, до метлы, думать об этом?

 – Еще как. Ничего лучше. Разве что до этого мига с тобой, – Чуя нащупывает на татами апельсин, сжимая его в руке и почти раздавливая. Сок вытекает, бежит по запястью, и Дазай прижимается к нему ртом, чуть прикусив зубами.

 – Так? – оторвавшись, спрашивает он.

 – Слаще, – хмыкает Чуя, уже не таясь ни в чем и забыв о глупости, в которую умудрился угодить.

 Перед ним лишь Дазай на спине в распахнутом кимоно, что едва прикрывает его бедра, и сладкий сок, что капает на его тело, готовое к самым нежным прикосновениям. И липкие пальцы скользят уже по его собственной коже, так чувствительно, к трепещущему источнику пульса.

 А метла… Чуя еще вернется! Чуя еще отомстит! А пока что – лиса в апельсинах – первым делом!