Тилль редко когда злился на Рихарда, но, когда такое всё-таки происходило... на месте лид-гитариста мало кто пожелал бы оказаться.

Понимаете ли, прикрытие ему нужно. Видите ли, образ свой гетераста убеждённого он поддерживать должен. Ах, подружку он себе нашёл, чтоб за пиар в соцсетях его пассией представлялась.

Да он вкрай там охуел в своих Америках?

Что самое обидное, Круспе ничего зазорного в собственном поведении не находил, а потому искренне удивился, когда по возвращению на родину, а главное, к вокалисту его ждал... не самый тёплый приём.

Нет, вы понимаете? Ходит такой, весь из себя довольный, лыбится во все тридцать два, — и хоть бы хны! Только к вечеру начал подмечать, что Линдеманн, мягко говоря, не совсем ему рад.

— Тилль? — вкрадчиво спросил Шолле, когда вокалист, видимо, перебрав с холодностью, поставил перед ним ужин, звонко стукнув тарелкой о стол, и хотел было удалиться по своим делам, предположительно, в подлестничную каморку. Когда ответа не последовало, Рихард действительно начал беспокоиться. Выждав ещё немного, он протянул: — Ти-илль?

— Что? — прошипел наконец Линдеманн, и уж тогда до лид-гитариста дошло, что дело худо.

Нет, Круспе, конечно, понимал, что прозвучит сейчас по-идиотски, но надо же удостовериться? Это он и сделал:

— Ты сердит?

Охуеть наблюдательность, Шолле. Браво, апплодисменты стоя. Видешь, букет алых роз к твоим ногам полетел? А это не букет, это остатки нервов Тилля. Были.

— Да, — тихо просипел вокалист, закусывая щёку изнутри даже сильнее, чем стоило, чтобы не наговорить сверху лишнего, и машинально скривился: неприятный привкус собственной крови осел на языке, никак не желая смываться.

— На меня?

Он издевается?

— Да, — повторил Линдеманн, всем своим видом олицетворяя настоящий динамит с детонатором, готовый вот-вот взорваться, поднимая на воздух всё и всех вокруг, от одного неосторожного движения.

— Из-за неё?

— Да, — вновь ответил Тилль, сохраняя вполне буквальную односложность в речи. И долго так будет продолжаться? Рихард ему два слова — он одно, и по новой?..

Вопреки скептическим ожиданиям вокалиста, продолжать распросы лид-гитарист не стал, а вместо этого впал в глубокие раздумия. Только когда Линдеманн уже готов был уйти восвояси, Круспе наконец едва слышно обратился к нему:

— Что мне сделать, чтобы ты меня простил?

У Тилля, казалось, аж воздух из лёгких вышибло от возмущения. Что ему сделать? Да развернуться и бодро зашагать на три немецких буквы, вперёд и с песней! Какого ответа Шолле вообще ожидал? "Возьми меня, я весь твой", — так, что ли? Или он купить вокалиста вздумал?.. Нет, не купить, слишком хорошо его знает, чтобы наивно рассчитывать на средства и природное обаяние. Выходит, первое?

— Перестать быть таким мудаком для начала, — вновь развернувшись, процедил Линдеманн, недобро щурясь и глядя прямо в глаза Рихарду, отчего тот, присмотревшись и выловив то, чего не подмечал очень и очень давно во взгляде любимого, азартно усмехнулся: штормит.

Эту метафору лид-гитарист весьма удачно подобрал для Тилля ещё давно, — может, даже в первые месяцы со дня их знакомства. Время шло и шло, неустанно прорезая линии судеб песчаным шлейфом, а Круспе лишь убедился, что был совершенно прав: его мальчик — океан в спокойную погоду. Да, прозвучит странновато, но Шолле уже привык если не вслух, то хотя бы в собственных мыслях величать вокалиста именно так. Тут, видимо, влияние западной культуры сказалось: это их звучное "boy" — понятие крайне растяжимое. Рихард так нередко звал и друзей, и знакомых, и просто случайных товарищей по цеху, но на деле "my boy" у него был Линдеманн, и только он.

Что касается сравнения с океаном, то лид-гитарист в этом был уверен больше, чем в чём-либо другом. Он не раз подмечал, что, сколько бы ни сравнивали Тилля с огнём сопливые лирики, сколько бы ни примеряли ему лавры укротителя пламени, правды в этом было мало: да, вокалист научился уживаться с огнём как на сцене, так и в стенах их дома, когда этим самым пламенем становился для него Круспе, но речь ведь совсем о другом. Стоило Линдеманну очутиться в окружении воды, — его, как Шолле всё чаще и чаще казалось, родной стихии, — и он словно бы получал энергии больше, чем тратил, поддерживая себя на плаву, а после уверенно разрезая кристально прозрачную гущу отточенными движениями. Одно погружение — и Тилль ощущал себя сильнее и свободнее во сто крат, обретая покой среди своей обители, совладая с ней лучше, чем с собой самим, и танцуя, взаимодействуя с ней безошибочно, точно рыба в... а собственно, да.

И сейчас был тот редчайший случай, когда тихая, ровная гладь океана вздымалась, пенилась и шипела над бурлящими внутри чувствами, что кипели, возносясь обжигающим течением со дна, подобно подводному вулкану, что спал до поры до времени, надёжно сокрытый серебристыми песками, но в один миг мог проснуться, порождая смертоносное цунами своим извержением. Может, Рихарду и следовало бы отступить, спасаться, бежать со всех ног, — не буквально, конечно, — оградить себя от последствий бури, но, чёрт, ему этого совсем не хотелось: когда ещё выпадет шанс увидеть вокалиста таким? Лид-гитарист знал, что с привычно спокойными водами Линдеманна он мог играть, как ему вздумается, раскаляя и нагревая своим огнём, но сейчас и метеорит бы не заглушил крышесносный тайфун, вовсю бушующий в одном только взгляде Тилля.

И, поддавшись мгновенному порыву, Круспе резко двинулся вперёд, отчего вокалист не вздрогнул, но определённо насторожился, а мигом позднее протянул вперёд правую руку и притянул ею Линдеманна к себе, прижав за спину, и тот инстинктивно дёрнулся, но вырываться не спешил — только заинтересованно склонил голову набок и вдумчиво изучал взглядом Шолле, словно пытаясь предугадать его следующий манёвр. Не выйдет.

Усмехнувшись, Рихард взял ладонь Тилля в свою свободной рукой, переплетая пальцы, и, довольно наблюдая за явно обезоруженным вокалистом, подался ближе, прижимаясь своей грудью к его. Линдеманн пристально взглядывался в его глаза, ища подвох, и лид-гитарист, явно забавляясь такими играми, шепнул с придыханием:

— Потанцуем?

Тогда Круспе надолго думать забыл о своей "подружке", предоставив ей все привилегии для поддержания договорённого статуса и благополучно наплевав на всё это дело: что подумают, то и подумают, а от Тилля отставать он в ближайшем времени не собирался. Как говорится, куй железо, пока горячо, и вокалист, как назло, оказался чертовски горяч, — всегда и независимо от настроения, но сейчас — особенно.

...Ужин в тот вечер так и остался стынуть на столе, совсем нетронутый, — у хозяев дома нашлось занятие поинтереснее.