Ortszeit: 1:25 [UTC+1] 15 / 09 / 2051
Приглушенный гул канонады вдали почти не нарушал безмятежности ночи, насколько прифронтовую обстановку можно назвать безмятежной. Низко клубящиеся тучи на юго-востоке то и дело озарялись всполохами, за каждым из которых спустя несколько секунд приходило раскатистое эхо.
Артиллерия работает, «Ларсы». Свои.
Здесь, на своей территории, под прикрытием с воздуха и с тыла – спокойнее. Но всё равно тревожно: слишком близко к границе. Негласная красная линия, за которой кончается своя земля и начинается ничья, пролегает ниже по склону, немного не доходя до чернеющего в сумерках леса. Нет, конечно, удар оттуда не придёт, да и в здравом уме туда никто не полезет. Местность открытая, со всех ракурсов чудесно просматривается и простреливается, а любой шаг по земле может обернуться прямой путёвкой в небо. Туда даже дронов не отправить: мигом импульсами вышибут, что уж говорить о целях побольше.
Сидеть малой группой на границе, посреди руин когда-то населённого городка, в котором бывал когда-то до войны – приятного мало. В компании с терминаторами – особенно. Эти машины, без сомнения, надёжные. Ровно до момента, пока живы их техники-операторы. А за теми самими надо присматривать, чтобы с этими болванами чего не случилось; они же не то что к войне – к жизни не приспособлены. Только в аппаратуру свою смотреть и умеют. Слишком полагаются на технику, на лишь кажущуюся предсказуемой электронику, своего чутья совсем нет. Думают, пару боёв в симуляции выиграли – выживут в реальном. Думают, что автоматика сделает всё за них, а машина защитит от другой машины. Думают, что дистанция до врага – реальна. Но это лишь обман: дистанции давно нет, и весь мир – бесконечная полоса фронта, за которой нет тыла.
Даже эта черта в нескольких метрах за травой в овраге – нервирующая условность, нарисованная на картах. Такая же невидимая, как щит противовоздушной обороны.
Такая же ненадёжная.
Глухую тишину нарушают ухающие отзвуки вдали, копошение техников поблизости да жужжание от ближайшего бота. Терминатор стоит, скрючившись, изредка поднимая угловатую «голову» и оглядывая окружение. Поведение этой машины выглядит неприятно осмысленным – особенно когда знаешь, что ничего эта жестянка на самом деле не осмысляет. Она не думает – она считает; и кто её знает, что она там себе насчитает, за что примет очередную горстку пикселей.
Хорошо хоть в этот раз к отряду церебралов не приставили, ведь только этих биороботов здесь и не хватает для полного комплекта. С каждым днём этих «суперсолдат будущего» становится всё больше и больше – и у них вообще непонятно что в мозгах, напичканных биоэлектроникой. Как терминаторы, только люди. Бывшие люди.
Небо слева озаряет жёлтым, только утихнет – вспыхнет вновь. Пальцы бездумно перебирают винтовку. Дурацкие мысли лезут. Противоречивые, тревожные. Неспокойно. Со вчерашнего дня – неспокойно, и взгляд мечется по склону, выискивая угрозу, которой там нет.
Которая придёт не с этой стороны.
Нехорошее предчувствие появилось уже давно, но в какой-то момент начало стремительно нарастать: что-то не так. Тихо как-то. Слишком тихо.
Терминатор рядом только успевает дёрнуться, другой – вскинуть оружие.
«Ложись!» – запоздавший на пару секунд приказ тонет в нарастающем грохоте: огонь открыли! Стоит только припасть к земле, схватив за ворот замешкавшегося техника, как что-то взрывается всего в нескольких метрах, а темноту озаряют рыжеватые пятна. Терминаторы синхронно открывают ответный огонь, рассредоточиваясь по местности. Стреляют по кустам и развалинам, вглубь этой территории – и оттуда палят в ответ.
С тыла подошли, уроды! Как вообще пробрались?! Мимо людей, мимо электроники, мимо всего…
Кому-то по возвращении на базу следует начистить рыло. Либо за столь великолепную информированность, либо за не менее восхитительное прикрытие, которого не видно, не слышно. Но для этого надо ещё на базу вернуться…
Мысль не успевает оформиться окончательно, как приходится живо менять позицию, утаскивая за собой растерявшегося теха: и без тебя твоя машина справится, вон как стреляет! Лишь бы по своим не начала палить.
Пресловутое «шестое чувство» уже не просто бьёт тревогу – орёт в полный голос. И не зря: к звукам стрельбы примешивается басовитый гул, а в следующий момент ближайшего терминатора рвёт на части прямым попаданием. От близкого взрыва закладывает уши и мутнеет в глазах. Ударная волна бросает на землю. На зубах скрипит пыль, облаками поднявшаяся вокруг…
Нет же, это не пыль вокруг – газ!
Крикнуть в гарнитуру, уже не слыша себя: газы!
Красный огонёк индикатора: нет связи. Ни со своими связаться, ни поддержку вызвать. Грамотно сработали засаду, твари…
В голове туман после взрыва. Успел надышаться, прежде чем надел маску. После нескольких шагов под ноги подворачивается чьё-то тело, перед глазами расплывается лицо техника. В груди под правой ключицей дырка от пули, на губах пузырится кровавая пена. Лёгкое задето, похоже. Ничего смертельного, залатать можно. Куда опаснее сейчас газ: судя по закатывающимся глазам, хапнуть этой отравы парень успел изрядно.
Что-то слабое, на лёгкий паралитик похоже – иначе бы уже и сам загнулся. Хотят взять живьём?..
Подтянуть маску к шлему лежащего, попытаться оттащить. Неважно куда, главное убраться из-под обстрела. Поблизости яростно стрекочет автомат. Свой? Чужой? Как бы не задело. Не слушаются ноги, немеет тело. В ушах нарастает звон, дышать становится всё труднее.
Кто-то подбегает, подхватывая уже потерявшего сознание парня. Пара жестов: уходите, быстрее.
Шаг. Ещё один. Ещё…
Горизонт, покачнувшись, уплывает куда-то вправо и вверх, переворачивается. Попытка ухватиться хоть за что-то, удержать равновесие – поздно. Мутнеющее сознание слишком отстаёт от событий.
Нечем дышать.
Мысли путаются, цепляются одна за другую. Подсвеченные разноцветными вспышками, клубы дыма вокруг выглядят облаками в пёстрых взрывах фейерверков. Шариками, летящими в посеревшее от смога небо.
Интересно, долетит ли хоть один из девяноста девяти шариков до горизонта?..
В голове ненадолго проясняется. Куда-то волокут. Над ухом раздаются голоса, грубая иноязычная речь, ни слова знакомого – не свои…
В первый же бросок удаётся извернуться, опрокинув на землю ближайшую тень. Раздаются чьи-то истошные крики. Первый же захлёбывается кровью, а выбитое оружие меняет владельца. Что, суки, снять экзоскелет в спешке не догадались? Расплачивайтесь теперь!
Происходящее дробится на мелкие осколки, шрапнелью вонзается в плоть. Бросает из стороны в сторону. Никак не удаётся сориентироваться, в темноте практически ничего не разобрать. Только рваные силуэты вокруг. Чужие люди, чужая техника, режущие глаза вспышки от выстрелов. Свист и грохот, что-то взрывается в опасной близости, осыпая раскалёнными фрагментами…
Всё превращается в череду бессвязных кадров, сменяющихся как в ускоренной перемотке. Образы вспыхивают и угасают, спутанные и беспорядочные, как разбросанный по полу пазл, в котором никак не можешь отыскать нужную деталь – слишком их много.
Хлещущие по лицу ветки, рокот выстрелов. В кромешном мраке раскачиваются огни, мглу рассекают нити лазерных целеуказателей – на хвост сели! В ботинках хлюпает, натекает с пробитой голени, ноги еле держат. Если бы не экзоскелет, уже бы упал. Тот повреждён: по лязганью слышно, и в мышцу упёрся кусок погнутого металла. В груди ошалело колотится, отдаётся в ушах тревожным грохотом, а пропитанный гарью воздух обжигает горло и лёгкие на каждом вдохе. Подташнивает – слишком много хлебнул этой отравы, всё ещё плохо…
Возможно, ничего этого и нет. Просто одурманенный мозг погружается всё глубже и глубже в ядовитый туман. Заворожённо смотрит смертельный кошмар, думая, что ещё отчаянно сражается за жизнь…
На пути вырастает полуразрушенная стена. Местность выглядит знакомой. Недалеко ушёл, пару километров, не более. Разодранные в мясо пальцы скребут по грязи, разбитым кирпичам, попадающейся под руки колючей проволоке. На лицо стекает кровь с порезов, залило левый глаз.
Не удаётся вспомнить, откуда в руках винтовка – и сколько в ней осталось патронов. Не удаётся восстановить в памяти последовательность событий, всё перемешалось.
Пальцы не слушаются, соскальзывают с оружия. Тело ниже пояса не чувствуется. Больше никаких шансов убежать. Только залечь – и отстреливаться до последнего патрона. Терять всё равно уже нечего, а так хоть можно утянуть за собой ещё несколько противников.
Изодранная, вымокшая от крови и пота одежда липнет к иссечённому телу. Над головой кружится чуть посветлевший горизонт – близится рассвет, до которого уже, наверное, и не дожить. Вдали что-то громыхает. Небо по-прежнему застлано мерцающим заревом. Похоже, где-то далеко всё ещё продолжается бой. Похоже, всё-таки привели подмогу… лишь бы кто-нибудь из своих ребят выжил, на всё остальное – уже наплевать.
Если и найдут, то скорее всего уже мёртвым…
Мысли прерывает тишина: неестественная, нарастающая, звенящая. Всё застыло, как в стоп-кадре. Невероятно чётком, прорисованном до мелких деталей кадре.
Труп в чужой униформе, всего в паре метров. Разнесённая голова напоминает вскрытый арбуз. Последний раз пробовал такой в далёком детстве, даже вкус уже не вспомнить. Жаль, что не доведётся попробовать снова…
В тишине раздаётся знакомый свист. Дыхание срывает.
Взрыв раздаётся где-то рядом, разлетаясь кипящим градом осколков. Снова – ещё ближе, вышибая куски кирпичей из стены, буквально лопнувшей, будто пробитый воздушный шарик…
Найдёт ли кто-нибудь среди руин оставшийся шарик?..
Сколько прошло времени? Минуты? Часы? Дни? В груди ещё клокотало, но каждый вдох давался с трудом. Упорно тянуло обратно во мрак. Пусть всё это окажется всего-навсего дурным сном, который вот-вот закончится – надо лишь проснуться. Приоткрыть едва видящие глаза, жмурясь на жгучий, кажущийся невыносимо ярким свет…
Всё двоилось и раскачивалось. Мир кругом шёл помехами, и сквозь одни очертания проступали другие. Где-то наверху мелькали неразборчивые образы, светлые и тёмные пятна, никак не собирающиеся в нечто цельное. Как ни старался держать глаза широко открытыми, по-прежнему не видел ничего кроме размытых силуэтов. Возможно, и эти тени существовали только в сознании. Отрезанный от внешнего мира, запертый в гулких стенах черепной коробки – бессильный наблюдатель, неспособный ни на что повлиять, ничего изменить.
Ещё не мёртвый, уже не жилец.
Топящим под собой валом накатила паника – тяжёлая, дурманящая. Рефлекторно дёрнулся, ещё не в полной мере осознавая происходящее, попытался ухватиться хоть за что-то. Осязаемая реальность ускользала меж пальцев, её край норовил осыпаться в крошку. Хотелось кричать от боли, усиливающейся с каждым рывком, впивающейся в тело раскалёнными иглами, но не удавалось издать ни звука.
Как сквозь мутные линзы – человеческие силуэты на фоне слепящего света. Как издалека доносились голоса, но слов было практически не разобрать, хотя это были не чужие – определённо свои. Лица расплывались, но сквозь застилающую глаза жгущую пелену различались отдельные детали, тут же пропадающие в разъедающем мареве. Врачи? Это госпиталь? Или…
Взгляд врезался в значок на воротнике медицинского халата. Внезапно стало понятно, кто эти люди и о чём они говорят, а страх накрыл с новой силой, вынуждая распахнуть глаза…
Просыпаясь окончательно.
Канада, Ванкувер. Апрель 2083 год
28 лет после Третьей Мировой Войны
Он заворочался, уткнулся лицом в рюкзак.
Эмоции, только что столь яркие, чёткие, схлынули, уступая место привычному безразличию. Всё снова воспринималось приглушённо, будто через фильтр, практически не пропускающий цвета. Впрочем, гамма окружающей реальности и так не особо радовала многообразием, обычно окрашенная в градации серого, реже – красного. Сны зачастую казались куда более настоящими, чем холодная и промозглая обыденность, насквозь прогнившая и пропитанная чем-то дурно пахнущим.
Он перевернулся на спину, открывая глаза. Облегчённый выдох с шелестом вырвался из искусственных лёгких, конденсируясь паром в промозглом воздухе.
Всё-таки, реальность. На этот раз – реальность.
Вокруг возвышались неприветливые конструкции терминалов бывшего морского порта, уже лет тридцать как не функционирующего и за это время ставшего приютом для всякого рода бродяг, бездомных, бандитов и мигрантов-нелегалов. Среди этого разномастного сброда легко раствориться и затеряться. Здесь никого не удивляет ни твой чужеродный выговор, ни твоё происхождение, ни твой внешний вид. На дне пропасти всем наплевать, кто ты и откуда. Здесь нет ни своих, ни чужих – все всех ненавидели одинаково.
Порой это было и к лучшему.
В полумрак втекал слабый электрический свет ламп, просачиваясь сквозь решётки лестниц и пролётов верхних этажей. Блёклые полосы затухали, даже не достигая дна комплекса. В отдалении раздавались голоса. Наверху мелькали силуэты людей и старых сервисных роботов, переделанных местными умельцами под «охранных». Разваливающиеся и жутко скрипящие, эти допотопные машины, оставшиеся в наследство от прежних хозяев порта, годились разве что на запугивание шпаны и на технические нужды новых владельцев, наведших здесь свои порядки.
Рядом из темноты выступали металлические трубы. Эмаль на них давно растрескалась и осыпалась, сами они проржавели. Переплетаясь и огибая технические узлы, эти трубы карабкались по холодным бетонным стенам вверх, к далёкому потолку многоярусного блока. Где-то там наверху ютились птицы: маленькие юркие тени метались среди перекрытий, задевая и раскачивая навесные структуры под куполом, пролетали на фоне заново застеклённых многоэтажных окон.
Отсюда в обзор попадал лишь небольшой клочок неба, затянутого дождевыми тучами.
Ortszeit: 6:59 [UTC-7] 28 / 04 / 2083
Проспал минут сорок. Это было немного, и ничего особого за это время произойти не успело, но всё равно опрометчиво позволил себе расслабиться, ненадолго потеряв связь с реальностью.
Здесь нельзя терять бдительность: загрызут, обернуться не успеешь.
После сна тело казалось тяжёлым и чужим, окружение – ненастоящим, будто нарисованным. Повёл рукой – под ладонь попалась грубая материя рюкзака. Тактильные датчики исправно передавали сигнал в обе стороны. Конечности привычно слушались, ощущали фактуру ткани, прохладный металл застёжек, округлую форму фляги в боковом кармане. Не глядя расстегнул рюкзак, наощупь выудил флягу, свинтил крышку и залпом выпил остатки содержимого.
Вода отдавала ржавчиной. Засорённые фильтры в дыхательной системе уже не позволяли разобрать запахи, но отбитый нюх был скорее плюсом в такой гнилой атмосфере.
Беглый опрос выдал несколько неисправностей, привычно проигнорированных. Они так и висели уже долгое время, периодически напоминая о себе некоторыми неудобствами, временами отдавая глухой болью. А вот то, что система жизнеобеспечения сигналила о подходящем к концу заряде аккумуляторов, было уже не очень хорошо. Через сутки придётся искать источник заряда: и без того редко перепадающей еды уже не хватало даже на поддержание органики, не говоря уже о том, чтобы компенсировать затраты энергии.
Внутри пульсировала гложущая пустота. Никаких мыслей, лишь залипшим резидентным процессом – давящее ощущение безысходности и собственного бессилия. Шансы выбраться из этой дыры с каждым днём становились всё меньше и меньше. Многие люди тут так и сгнивали заживо – если не здесь, на дне, то за решёткой.
Но он должен выбраться. Он обещал вернуться… если ему ещё есть, к кому возвращаться. Если ещё не поздно. Он избегал лишний раз думать об этом, но мысли всё чаще и чаще возвращались к этому проклятому «а что, если…»
Раздались шаги. И шаги эти направлялись к нему.
Судя по голосам и звукам шагов, человек было несколько и это были вышибалы из местного «управления» порта. Самоуправления, если быть точнее. Эта бандитская шайка терроризировала всю территорию, гордо называя это «охраной». Увы, соблюдать их порядки приходилось: конфликтовать с этими шакалами было себе дороже, а другого выхода особо и не оставалось.
До этого утра, по крайней мере.
– Эй, железка.
Он повернул голову. Количество подошедших людей не понравилось сразу: в поле обзора попало сразу семеро. Дерьмово. Такой компанией подходят со вполне конкретными целями, весьма далёкими от мирных.
Ближних двоих он опознал сразу. Крупного татуированного быка с мачете звали Бешеный Том, а жилистого патлатого упыря с ним рядом – Резаком. Первый занимался вышибанием «налогов» с постояльцев порта, второй гордо называл себя «менеджером скотобойни». Оба прозвища говорили сами за себя, и большинству вынужденных постояльцев порта и не менее вынужденных жителей окрестностей не хотелось связываться с этими уродами ни при каких обстоятельствах.
Для него, впрочем, они сами по себе особой опасности не представляли, как и маячащий у них за спинами шакалёнок, последнее время подозрительно часто мелькавший в поле зрения – Крикун. Только вот на этот раз их было несколько, и в руках у некоторых был огнестрел наготове.
Плохо. Мирным разговором и оставшимися деньгами отделаться не удастся – они явно не за этим пришли.
– И где же приветствие? – ехидно осведомился Резак, рядом с которым нависла обросшая гора мяса, как бы невзначай поигрывающая мачете. – Чего молчим? Или наш немецкий друг опять забыл английский?
Справедливости ради, разобрать, что Резак говорил на местном «диалекте» английского, было сложно даже для носителя языка, не то что для встроенного переводчика, откровенно не справляющегося ни с местной лексикой, ни с выговором. Так на так удалось разобрать слова – и ладно.
– Чего вам от меня надо? Я уже платил в этом месяце.
– Мы подумали и пришли к выводу, что этого было недостаточно, – бескомпромиссно заявил Бешеный Том. – Заплатишь ещё.
Они вели себя как обычно, расслабленные, уверенные в себе. Для них их жертва была просто «немцем». Да хоть французом, хоть китайцем, хоть трижды местным – вообще насрать. Этот киборг был кем-то, случайно забредшим на их территорию и вынужденно здесь оставшимся, впрочем, как и большинство тех, кто оказывался в этом новом гетто. Неважно, кто ты и откуда, если ты оказался здесь – и чем-то привлёк к себе внимание.
Если тобой заинтересовались всерьёз, то в лучшем случае придётся дорого заплатить за жизнь, а в худшем – закончить её здесь.
– Думаю, у тебя отыщется, – продолжил Бешеный Том, – чем поделиться?
Бандит выразительно указал на ладони киборга: на костяшках пальцев облезла кожа, оголив механику протезов. Потом Том перевёл лезвие прямо в лицо, нацеливая на глаза. Карие, они выглядели практически живыми; лишь внимательно приглядевшись, можно было приметить неестественные блики на обрамляющей диафрагму радужке и блестящие камеры зрачков – импланты.
На очевидную угрозу немец даже не моргнул и не шелохнулся, будто и не понял вовсе, что именно ему сказали. Только продолжал молча смотреть на Тома снизу вверх, не торопясь подниматься. Бледное лицо осталось бесстрастным, практически пустым, как и остекленелый взгляд, сверлящий подошедших людей.
Киборг не выглядел опасно: средних лет на вид, некрупный, с заметной щетиной на скулах и сильно поседевшими тёмными волосами. В потрёпанной куртке поверх разгрузочного жилета и заштопанных джинсах, он походил на обыкновенного бродягу, из числа тех авантюристов, что мотаются от города к городу с одним им известной целью. Даже беглого взгляда хватало, чтобы определить, что он не из жителей низов; скорее, его просто судьбой прибило на эту помойку.
Аугментацию он не особо скрывал, за что и получил прозвище «железка». Не скрывал он и своего выговора, порядочно ломающего слова. Конечно, многие обитатели порта говорили с тем или иным акцентом: мигрантов здесь – как песка на побережье; некоторые и пары слов не могли связать на английском. Но вот кто-то выведал у этого неразговорчивого типа, откуда он родом – и к «железка» добавилось презрительное «краут». Кто-то изредка шутил про вояку – уж слишком его походка напоминала о военной выправке.
Никто не знал его имени. Никто не спрашивал, есть ли у него вообще имя.
Лицо киборга осталось непроницаемым, а сам он продолжал странным немигающим взглядом смотреть на надвигающегося бандита.
– А с какой это стати я вам должен? Я всё заплатил, правила не нарушаю, какие ко мне претензии?
– Здесь мы устанавливаем правила, – Том радостно осклабился. – Мы и решаем, что ты там нарушаешь, и сколько ты нам должен.
– И мы можем, – пиликнул Крикун, – в любой момент изменить… это… как его… лицензионное соглашение без предупреждения!
Остальные заржали, как стайка гиен. Они чувствовали себя в полной безопасности: ну что им сделает один человек? Они могли бы повязать его сразу, но не хотели упускать зрелище. Ведь это всегда занимательно – наблюдать, как барахтается жертва, ещё полагающая, что может откупиться. Ещё не верящая, что конец неотвратимо близок, а бежать некуда. От клинка увернуться ещё возможно, от пули же далеко не уйдёшь, а если и уйдёшь, пока доберёшься до выхода – подоспеет остальная свора. Повсюду бродит их техника. И пусть машинерия здесь безнадёжно устарела, пусть она представляет собой просто переделанные и частично вооружённые рабочие автоматы, но убить по-прежнему способна.
Ты можешь быть хоть наполовину из стали, но ты всё ещё смертен.
– Хорошо…
Киборг отложил в сторону флягу, неспешно поднимаясь на ноги. Несмотря на гладкость движений, в них сквозило нечто противоестественное, очевидно неправильное. Они были ненатурально расчётливыми. Так двигаются роботы. Так двигаются люди с церебральными имплантами – как роботы.
Кто-то зашептался, двое радостно оскалились. Если они не ошиблись, и перед ними действительно был беглый церебрал, им несказанно повезло. Живым или мёртвым, целым или по частям – за такого неплохо отвалят в Синдикате.
– И сколько вам нужно? – холодно поинтересовался киборг, игнорируя смех.
– У тебя столько денег нет, – ответил Том весело, – иначе бы ты тут не сидел. Но не беспокойся! Ты всегда можешь расплатиться. Например, собой.
Один из шакалов захихикал, но моментально затих – теперь немец смотрел на него. Смотрел внимательно, не поворачивая головы, лишь чуть покосившись, но этот взгляд исподлобья, жёсткий и цепкий, внушал необъяснимый страх. То самое ощущение, от которого невольно немеют конечности и начинает бешено колотиться сердце. Седого словно не волновало, что он один и без оружия, а их много и все вооружены. Он сохранял ледяное спокойствие и абсолютно ровное выражение лица, от которого становилось не по себе.
– Что ты сказал? – переспросил немец, переведя взгляд обратно на Тома.
Тот нисколько не испугался: чтобы его пронять, нужно было нечто большее, чем отсутствие страха у жертвы. И не таких разбирали на запчасти.
– Хорошие протезы, говорю. И много-то как! Руки, глаза, ноги… недёшево обошлось, да?
– Не продаётся, – отрезал седой.
– О, дерзим, я смотрю? – Том пакостно ухмыльнулся. – Ай-ай-ай, как нехорошо… где же твой хозяин, неужели он не учил тебя быть послушным?
– Я не церебрал, чтобы у меня был «хозяин».
– Что, правда? – с напускным огорчением переспросил Том, подходя почти вплотную. – А очень похож… ты даже не представляешь, насколько. Кого ты обманываешь? Мы за тобой не первый месяц следим, железка… странный ты какой-то, знаешь… для нормального киборга.
Немец шагнул назад, отстраняясь от маячащего прямо перед лицом лезвия.
Это движение, поза, перетёкшая в защитную, и взгляд снизу вверх только больше раззадорили окруживших его хищников. Не выглядящий угрожающе, безоружный – такая заманчиво лёгкая добыча. Как бы он ни был аугментирован – с семерыми ему не справиться, так ведь?
– Что вам от меня надо?
– Деньги, железка, – Том проговорил это лениво, уже откровенно издеваясь. – Всего-навсего деньги, которые за тебя можно получить. Расслабься, тебе ведь не впервые попадать на разделочный стол?
Зрачки искусственных глаз сузились до точек, хотя вокруг стоял полумрак.
– Вижу, не впервые, – усмехнулся Том, методично, шаг за шагом оттесняя немца в тупик. – За живого тебя мы выручим больше, так что предлагаю просто сдаться. Может, тебе повезёт, и твой новый хозяин решит, что целым ты ему нужнее. А будешь сопротивляться – отправишься на рынок по частям, невелика разница…
Доносились отголоски беснующейся за пределами порта непогоды. Где-то наверху клекотали птицы, отовсюду доносился лязг металла, гомон обитателей. Немца методично теснили к заваренной двери в стене, перекрывая путь к отступлению – проём, ведущий к выходу из закутка. Под ногами что-то закопошилось, метнувшись прочь – не то насекомые, не то крысы, которыми здесь кишело всё и которые нередко шли в еду оголодавшим бродягам, в которых уже с трудом узнавались люди.
Никто не придёт на помощь – здесь каждый сам за себя. Случайные наблюдатели в лучшем случае будут безразлично смотреть на происходящее – или же поспешат убраться, чтобы самим не попасть под раздачу. В конфликты с самопровозглашённой «администрацией» никто в здравом уме вмешиваться не станет: никто не горит желанием бессмысленно закончить свою жизнь в сточной канаве. Никто не хочет быть отправленным в качестве живого товара в Синдикат. Никто не хочет оказаться распотрошённым и вывешенным на крюки посреди цеха. Одному богу ведомо, если тот существует, что ещё взбредёт в голову этим тварям, которых и людьми-то не назвать.
Старые видеокамеры, развешенные повсюду, равнодушно взирали на происходящее, передавая съёмку в операторскую – так же принадлежащую местным божкам этой выгребной ямы.
Спина упёрлась в металлическую поверхность, изъеденную ржавчиной.
Он один. Их – семеро. И здесь – ещё далеко не все.
– Ну же, железка, – мачете упёрлось в щеку, угрожающе щекоча кожу. – Ты что, язык проглотил – или что у тебя там? Синтезатор? Где ответ? Не слышу!
Немец неожиданно отклонился в сторону. Лезвие соскользнуло по коже, уходя в пустоту, но Том уже сориентировался и, поняв, что жертва сама даваться в руки не желает, перешёл от слов к действию. Клинок, описав короткую дугу, рванул к заветной цели. Этот взмах должен был отрубить руку, которую немец выставил, блокируя удар – протезы далеко не настолько прочны, какими кажутся, а их владельцы остаются людьми из крови и плоти, которую легко режет любой заточенный нож…
Вот он и резал. Как масло.
Немец резво поднырнул под удар, с абсолютно нечеловеческой скоростью ускользая от режущей кромки и перехватывая рукоять, вышибая ту из рук бандита. А в следующее мгновение лезвие врезалось в своего бывшего владельца, гильотинным ножом рассекая плоть.
Душераздирающий вопль захлебнулся фонтаном крови, хлестнувшим из разрубленного тела, рухнувшего на грязный пол. Удар пришёл наискосок, вываливая всё содержимое Бешеного Тома под ноги его товарищам. Шакальи усмешки сползли с побледневших лиц, а многоголосый смех затих, оставив всех в гробовой тишине. Звуки порта, продолжавшего жить своей жизнью, отошли на задний план, не достигая мёртвого закутка.
В неверном освещении терминалов кровь казалась чёрной. Она была на стенах и на двери, на трубах; растекалась вязкой лужей, капала с клинка в руках человека-машины, забрызганного с ног до головы. На опешивших людей смотрели остекленевшие злые глаза монстра, по шее и щеке которого стекал длинный зияющий разрез. Прежде чем кто-то успел отреагировать, немец бросился вперёд, решив с боем прорваться к выходу.
Кто-то опомнился и открыл стрельбу.
Ortszeit: 7:12 [UTC-7] 28 / 04 / 2083
Фантом метнулся прочь прежде, чем кто-либо успел понять, что произошло. Потерял всего секунду, чтобы сориентироваться в пространстве, пересчитать обстановку – и со всей дури рвануть по первой приглянувшейся траектории. Однако задержки оказалось достаточно, чтобы один из падальщиков вышел из ступора и вскинул пистолет.
Незадачливые потрошители смекнули, что их жертва не только не хочет даваться им в руки, но может им те ещё и отрубить.
Клинок – слабый аргумент против огнестрела. Человек не в состоянии двигаться настолько быстро, чтобы сократить дистанцию до того, как его изрешетят. При всём пугающем многообразии аугментики, у человека есть ощутимый потолок возможностей – и никакие протезы не в состоянии перетащить кусок плоти через этот предел.
Человеческого в Фантоме было не так уж и много. При всех ограничениях антропоморфной конструкции, он мог разорвать стрелка голыми руками прежде, чем тот его убьёт. Однако пули всё ещё были опасными, а прямое попадание в голову – смертельным. В отличие от какого-нибудь терминатора – без возможности на восстановление из дампа памяти.
Сколько бы в нём ни было металла, он оставался смертным.
Бандит ещё только поднимал пистолет, не успел прицелиться, не начал стрелять. Поза, положение рук, искажённая гримаса, направление взгляда – боевые системы обрабатывали ситуацию быстрее, чем Фантом как-то осмыслял поступающий поток информации. Он и не пытался вникать в стенограммы данных, целиком положившись на программный обсчёт и моторные рефлексы.
В драке нет времени думать. Любое промедление здесь равносильно если не моментальной смерти, то как минимум потерянной инициативе.
Стрелок стоял прямо у него на пути, перекрывая дорогу к отступлению. Из вариантов устранения стреляющего препятствия был выбран самый быстрый. В первом приближении. Просчитывать детальнее не было смысла: вычислительные ресурсы не безграничны, всего не учтёшь. Успеется потом переиграть ситуацию, досадуя на неоптимальные и ошибочные решения.
Для начала надо убраться отсюда живым.
Рывок в сторону, уход с линии ещё не открывшегося огня – за пару мгновений до первого выстрела. Первая пуля пролетела в опасной близости от головы, вторая сверкнула под рукой, ещё одна врезалась в корпус, застревая между пластинами.
А в следующий миг Фантом на полной скорости налетел на стрелка.
Спорить с движущимся центнером металла и пластика – всё равно что пытаться остановить разогнанную бензопилу или точильный станок голыми руками. С аналогичными последствиями.
Вопль вывел из оцепенения всех остальных: любители лёгкой наживы сообразили, что эта ходячая мясорубка только что пустила на фарш ещё одного их товарища и способна провернуть то же самое и с ними. Как и их «добыча», они приняли первое попавшееся решение, продиктованное не столько здравым смыслом, сколько взвывшими инстинктами, призывающими устранить опасность прежде, чем та устранит их. Природные механизмы, неплохо работавшие пару миллионов лет назад, с более сложными ситуациями справлялись откровенно неважно. Тем более, предыдущая задача «разобрать на детали» только что получила новое подкрепление, а осознать ситуацию в полной мере не успел никто, как и толком испугаться.
Взыграл азарт хищников, чья жертва вознамерилась сбежать.
Отовсюду засвистели пули. Несколько из них попало в цель, завязая в защите и каркасе. Вспышка острой боли: очередное попадание перебило пару проводов, вышибло один из датчиков в голени. Качнуло, следом прилетело в спину. Захрипев, Фантом бросился в сторону, пытаясь уйти из-под перекрестия прицелов…
И тут его сбили с ног, опрокидывая на пол и вышибая оружие из руки.
– Попался, сука! Держи его!
Лезвие с ярким звоном отлетело к стене. Руку перехватили, а самого Фантома попытались скрутить и обездвижить.
Нападавший оказался киборгом: одна рука заменена по плечо, правая нога в экзоскелете, системы фиксируют ещё какие-то посторонние объекты. Впрочем, ни то, ни другое, ни третье бандиту особо не помогло: «добыча» извернулась, вырываясь из захвата. В живот противнику прилетел увесистый удар ботинком, а следующий рывок выломал ему всю механическую руку целиком, вместе с остатками ещё живого плеча. Пока бандит отхаркивал кровь, барахтаясь по полу, Фантом живо вскочил, отшатываясь от короткой очереди. Выстрелы прошли по стенам и трубам отопления, раздался истошный крик: похоже, нападающие задели своего.
Оглядываться Фантом не стал. Бросился наутёк, скрываясь за ближайшим поворотом.
Противно ныло в голени, сигнал доходил с перебоями. Пробитая нога словно онемела, но оставалась рабочей. Он ещё мог бежать. Неважно куда. Неважно, что будет потом. Плевать на оставшийся у труб рюкзак с вещами – всё равно там ничего ценного. Плевать на разряжающиеся аккумуляторы, на утекающую энергию – не до экономии заряда. С минуты на минуту к этим упырям могли подтянуться их друзья – и у него будут серьёзные проблемы.
Прочь отсюда. Вон из тёмного закутка – в шумные и людные залы терминалов. Грязные и дурно пахнущие, полные разномастного народа, они напоминали нечто среднее между базаром, трущобами и отхожим местом. Пространство, крайне неудобное для маневрирования, но здесь можно затеряться. Смешаться с окружением, проталкиваясь к ближайшему выходу. Люди вокруг вряд ли сразу сообразят, что творится. Никто не будет приглядываться к бегущему. Драки и перестрелки в порту вспыхивают практически ежедневно: могут сцепиться «гастролёры», грызётся между собой и «администрация».
Однако на этот раз происходило нечто из ряда вон выходящее.
Высоко над головой завыла сирена. Оживились старые сервисные боты. Всё, что имело маломальский внешний контроль из диспетчерской, разом обратило внимание на возникшую проблему, которую требовалось срочно локализовать и устранить. Пульсирующий вой сигнализации оглашал терминалы, эхом разносясь по переполошившемуся порту, похожему на встревоженный муравейник. Дребезжали динамики, и чей-то злой голос пытался перекричать поднявшийся гвалт, в который вклинились звуки стрельбы.
– Да сделайте с ним уже что-нибудь!
Кто-то швырнул ему под ноги электромагнитную кассету. Накрывший импульс чуть было не вырубил на месте, ненадолго вынеся в перезагрузку часть систем, а происходящее рассыпалось на отдельные кадры.
Его вновь пытаются загнать в угол. В груди пульсирует на сумасшедшей частоте генератор, и боевые системы отслеживают каждое действие противников, принимая решение за решением. Продолжать движение – не пытаться думать, не пытаться осмыслять, действуя под диктовку программы.
Яркие всполохи электрических ламп засвечивают матрицы. Силуэты вокруг, чужие люди, чужая техника. Кто-то пытается его схватить, обездвижить. Рваться прочь, уходя путанными коридорами. Буквально зубами выгрызая своё право на жизнь и свободу.
Ему наконец удаётся выбраться наружу, под грозу и полощущий ливень…
Основная система возвращает активный режим, но нет никакой уверенности, что это – не сон. В перезагрузке можно ждать любых выкрутасов, вплоть до детального моделирования окружения – и себя в нём.
Но, быть может, ничего этого нет и никогда не существовало. Бредовая выдумка умирающего сознания. И нет на самом деле ни этого порта, ни этих людей, ни обезумевшего послевоенного мира. Он всё ещё там – дремлет на дне траншеи, среди грязи и окровавленных тел, и больше никогда не проснётся. Просто загасающий разум достраивает возможную реальность, всё ещё грезя о жизни и свободе. Зная наперёд: если где-то для него и найдётся место, то оно здесь, в переполненном аду.
Неужели ад выглядит именно так?..
Стальное небо подёрнуто тучами, льёт сильный дождь, переходящий в штормовые порывы. Вода стучит по разбитому бетону и выломанной арматуре, асфальту и грязной земле. Где-то в высоте проскальзывает молния, тонкими нитями заплясав среди грозовых облаков, отражаясь на стёклах старых небоскрёбов. Следом раздаётся басовитый раскат, вновь переходящий в монотонный шум ливня.
Окружение – как сбоящая голограмма, грубо наложенная поверх реального мира. Объёмная картина, практически осязаемая, но по-прежнему иллюзорная, она распадается на пиксели, водопадом обрушивающиеся с карнизов. Страшно смотреть вверх: кажется, будто половина неба осыпалась, вскрывая за собой пустоту. Битые сектора, несуществующие значения по невалидным указателям.
Взгляд потерянно блуждает по зданиям, вырастающим из дождевой завесы; по кускам магистрали близ морского порта; расколотым силуэтам побережья. Закреплённые на столбах и перекладинах камеры безмятежно смотрят в ливневые сумерки.
Говорят, от систем слежения давно никакого проку. Доставшиеся в наследство от лучших времён, они давно вышли из строя. Многие камеры растащили или доломали, в оставшихся никто не хочет разбираться. Их обеспечение безнадёжно устарело, никто ни за что не поручится спустя долгие годы полного офлайна и гражданских беспорядков. Говорят, среди закрытых глаз старого мира есть и новые, но поди разбери, какие из них открыты и куда они передают информацию.
Говорят, о некоторых не знает даже полиция.
Проверять лишний раз на себе не хочется. Можно пытаться скрыть лицо какой-нибудь тряпкой, стараться реже попадать под видимые объективы, но невозможно уйти из-под них полностью. Остаётся только надеяться, что они на самом деле мертвы и ничего не видят.
Каждый шаг отдаётся болью, простреливающей ногу, током бьющей вверх. Приходится держаться стен, пробираясь вдоль разрушенной набережной в сторону магистрали – под её навесом можно скрыться. Стараться держаться в сознании, хотя энергия уже на исходе. Восприятие пестрит провалами, забитыми шелухой повреждённых данных. Скачет звук, не сходятся показания датчиков. Сенсоры сходят с ума, выдавая бессвязный бред. Нарушена координация движений, немеют конечности, отходят контакты. Инерциальный модуль выдаёт ошибку. Точка отсчёта уплывает, вынуждая остановиться, тяжело привалившись к ближайшей стене в поисках опоры, заново калибруя центр.
На ногах удержаться не удаётся. Хочется бессильно опуститься на мокрые бетонные плиты да так и отключиться тут. Мутит. В попытке перераспределить энергию, система забирает последние ресурсы у когнитивной обвязки, кидая всё на выживание. На то, чтобы можно было подняться снова и уйти отсюда. Живым.
Внезапное движение в поле зрения заставляет замереть, перестать дышать. Медленно, стараясь не совершать лишних движений, поднять взгляд на двухметрового патрульного робота, возникшего будто из ниоткуда. Сил на страх уже не остаётся, только на то, чтобы осознать: если эта бронированная туша примет верное решение, то всё, конец. Не удастся не то, что увернуться, но даже просто отскочить.
Сделав ещё шаг, терминатор замирает на расстоянии вытянутого манипулятора. Вода ручьями стекает с вооружённого стального гиганта, безразлично изучающего потенциальную мишень.
Что делает эта машина? Пытается опознать лицо, разыскать его в базе данных? Оценивает степень повреждений? Соображает: перед ней тяжело раненый человек, которому нужна помощь, или сломанный робот, не представляющий особого интереса?
Только бы принял за какого-нибудь бродягу, бомжа, да хоть кусок металла…
Простояв восемь мучительно долгих секунд в задумчивости, терминатор отвернулся, продолжая свой маршрут, а Фантом выдохнул с облегчением. Ненадолго закрыл глаза, пытаясь успокоиться и не провалиться в спящий режим. Дождавшись, когда патрульный бот пропадёт за бетонной сваей, кое-как поднялся и захромал в другую сторону, стараясь убраться отсюда как можно быстрее, насколько позволяла подбитая нога.
Системы кричали о подходящем к концу заряде, принудительно сокращая энергопотребление, отключая модули один за другим, оставляя только самое необходимое. Если заряд аккумуляторов кончится, с этим уже ничего не поделаешь. Даже у обычных людей есть свой предел, просто им самим он неизвестен, не маячит назойливыми оповещениями об оставшихся процентах батареи.
Чуть больше восьми. Если не бегать и не драться, можно протянуть ещё день, прежде чем удастся найти зарядку – или пищу.
Хотелось есть. Отчего-то лезла в голову глупая мысль, что треснувшая голова одного из нападавших была так похожа на расколотый арбуз. Фантому никогда не доводилось пробовать чего-то подобного. Он даже не представлял себе вкуса, однако навязчивая ассоциация зудела в сознании, словно некогда незавершённый и теперь неснимаемый процесс.
Наверное, он просто сходит с ума. От боли, стекающей по сознанию логом ошибок. От слабости. От неизвестности.
Что теперь? Куда теперь? Как быстро его найдут – и кто?..
Вдали завывают сирены. Вскоре в порт прибудут полицейские. Обнаружат несколько трупов бандитов и их ещё живых сообщников. Лучше к этому моменту быть как можно дальше оттуда, пока копы не заинтересовались уже им самим.
– Ты… ы… ы-ы-ы…
Срывающийся голос едва пробивался сквозь грохот дождя. Повернув голову, Фантом обнаружил в паре метров от себя одного из преследовавших его бандитов.
Мокрый и грязный, человек выглядел откровенно жалко. По всей видимости, навернулся на лестнице, спускающейся к этой площадке. Его пистолет валялся чуть поодаль, на бетонном бортике. Подволакивая вывернутую под неестественным углом ногу, бандит попытался отползти подальше от сразу ощерившейся машины. Прямой опасности этот шакал уже не представлял, однако отвлёк.
Фантом замешкался на доли секунды. Он же был практически уверен, что оторвался от погони…
А потом раздался выстрел.