Я отложил в сторону лекарство, которое нанёс на больное веко Вилла, чтобы не появился синяк. Брат, казалось, даже начал переживать за свой глаз. И я всеми силами пытался успокоить его волнения. Солнце уже давно не красит небо в оттенки красного, и наступила глубокая ночь. Холодный ветер стучит в окно, снежинки плотным кружевом окинули весь город. Сквозь летящее белое полотно невозможно разглядеть совершенно ничего.

Кригер печально опустил голову на колени Вилла, прибежав в комнату. Большие глаза пса пропитаны сочувствием. Вилл отвечает животному лаской; тонкая ладонь ложится на голову Кригера, ведёт вниз по шее так нежно и аккуратно. Пёс в блаженстве закрывает глаза, трётся мордочкой о чужие ноги. Это заставляет Вилла искреннее заулыбаться. В глазах играет блеск, а уголки губ легко поднимаются, рисуя улыбку. Редкую, а сейчас ещё и печальную… Вилл всё ещё встревожен.

Я всматриваюсь в замершие черты лица, и мои руки вдруг дрожат. Вилл опять что-то со мной творит… Тёплый и такой живой блеск в глазах белой стрелой пронзает меня где-то рядом с сердцем, чуть не задевая его. Я ослеп на короткое мгновение, будто прямо перед моими глазами вспыхнула сверхновая. И всё тело онемело, я ни на йоту не мог пошевелиться. Образ, что предстал передо мной, зарылся в самую глубину души, отравил сердце и перевернул мой разум с ног на голову. Пожар в груди снова зашёлся с неземной силой, и каждую клеточку тела окатило тем самым жаром, о котором я говорил ранее. Вот только мне стал невыносимо страшно это ощущение. Ведь испытываю я его, смотря на Вилла… Это что-то, похожее на, как бы странно ни было для меня говорить это, романтическое влечение.

Не скажу, что я имею что-то против однополых отношений. Всё дело в моём брате и в том, как сложились наши жизни. Как-то мне удалось вывести Вилла на тяжелый для него разговор. Это и для меня было сложным решением. После того, как вся тяжесть ушла с души брата вместе с истериками, слезами и ночными кошмарами… Что, если этот разговор снова возбудит те точки избитого подсознания, которые насылают на Вилла выше указанные несчастья? К счастью, всё обошлось. Удалось избежать возвращения той боли в глазах Вилла, которая только недавно исчезла. Из-за того, что Вилл пережил, он стал впечатлительнее и намного чувствительнее, чем раньше. Обычные вещи могут довести моего брата до истерики, Виллу сложно сходиться с людьми и в целом контактировать с внешним миром. Пока он живет вместе со мной, его состояние значительно улучшилось. Я много раз об этом говорил и никогда не устану.

Ведь при виде счастья Вилла, его сияющих глаз, искренней улыбки, слыша непринуждённый смех… сам чувствую себя счастливым.

В глухом молчании я не замечаю, как начинаю зависать на определённой точке Вилла. Я долго разглядываю его руки, ласково держащие Кригера за лапу. Тонкие пальцы очерчивают острые скулы животного, дрожа и трепетно принимают ласку от собаки. Пока Вилл загипнотизирован тёмными глазами напротив, я загипнотизирован его взглядом. Он словно пьян — большие чёрные зрачки вытеснили синее кольцо радужки, а их блеск сможет затмить солнце. Наверное, он просто счастлив… Тусклая лампочка настольного светильника является единственным источником света в комнате, тёмные тени окутывают всё вокруг нас с братом. Они ложатся в самые отдалённые уголки пушистыми ленивыми котами, рассеиваются дымом под потолком, подчёркивают и без того острые черты. Скулы Вилла кажутся мне только выразительнее, а глаза — светлее в темноте, нежели при свете дня. К слову о темноте… ночь будит во всём их обратную сторону. Распыляет во снах ароматы масел, дабы разум рассеялся и позволил мечтать и воплощать в жизнь самые разнообразные мечты; оживляет неживое; заставляет испытать неподконтрольный страх или всепоглощающее счастье. Ночь — иное измерение внутри одного мира. В параллельных вселенных существуют наши копии, порой ведущие иную жизнь и имеющие иной характер. Ночью наши копии сливаются с нашими телами, усыпляя и ослабляя нашу повседневную, скажем так, сущность. Они становятся полноправными хозяевами нашего разума на определённое время, воплощают в реальность волшебство и всё то, во что здравый разум не верит или не хочет верить. В моём брате ночь будит сущность наиболее эмоциональную. Вилл становится чрезвычайно эмоционален, он не боится улыбаться, смеяться от души, шутить и веселиться. Он не боится, что покажется странным; Вилл начинает любить себя и мир, по-иному на все вещи вокруг смотря. Он не боится… Ночь открывает душу моего брата, что днём прячется за семью печатями и боится даже носу показать. Она будит зажатое и забитое сердце, освещает его лучами, схожими с солнечными. А кого во <i>мне</i> будит ночь?

Я не хочу больше о таком думать. Хочу, чтобы пред глазами остался только этот вечер: метель за окном, тёплый дом, улыбка Вилла и наша… семья. Именно она. Последний раз я мог сказать это слово много лет назад. Когда она у меня была. Была мать, был отец, был родной и уютный дом, был маленький братик, комната с миллионом мягких игрушек маленького Вилла… Всё ведь разрушилось в один момент. Разве так может быть? Разве могут любящие люди вдруг возненавидеть друг друга до глубины души за несколько фраз, сказанных в сердцах? Могут ли они разорвать все узы, что их соединяли, в одно мгновение? Могут ли они разойтись на разные концы вселенной, раз и навсегда решив, как им будет лучше одним? Может ли человек так любить свою вторую половинку, чтобы его сердце разорвалось на кусочки за считанные дни тоски по некогда всё это чёртово время! любимому человеку? Может ли один человек решать судьбы сразу троих — своего супруга и двоих своих детей? Разве можно изломать ещё не собранную из кусочков маленькую душу? И разве можно было так играть с чувствами к тебе? Альма поступила паршивейшим образом… И я не хочу сейчас осознавать эту вещь в очередной чёртов раз. Сейчас я хочу, чтобы в нашу семью никто не вмешивался. Я не вижу иного счастья для себя, чем в данный момент ощущать рядом присутствие родного мне человечка. Вилл — мой брат, единственный, кто у меня остался, и кого я не отпущу от себя. Я слишком долго ждал его появления в моей жизни снова…

— Билл… — Вилл произносит моё имя словно в трансе, отдаваясь на волю слабостям и чувствам, бушующему внутри спокойствию. — Знаешь, я бы хотел с тобой поговорить кое о чём. Ты уделишь мне минутку?

— Хоть целую вечность, Конечно, Вилл, — такое чувство, будто сказанные братом слова некими нитями опутали моё тело, а разум затуманили белым дымом. — О чём ты хочешь поговорить?

Реальность становится для меня всё невероятнее. Пока Вилл смотрит мне в глаза, я теряюсь в чертогах собственного разума. Я словно в лабиринте, потерянный и без толку пытающийся найти выход среди ветвящихся и абсолютно одинаковых дорожек. Мне остаётся только слушать тихий голос Вилла, рассеивающийся в густой тишине.

— Мы с тобой уже успели обсудить то, как жил я… Но о тебе я совсем ничего не знаю. Прошло столько лет, и откуда мне знать, что могло произойти за это время с тобой. Я хочу услышать о тебе хоть что-нибудь. Я всё время чувствую, как ты мне близок и дорог; я по-настоящему ценю всего тебя; для меня ты, Билл — вся моя семья. Я правда чувствую, что большего мне и не надо для счастья — только быть рядом с любимым братом всегда… и знать его намного лучше, чем сейчас. Ведь именно это незнание и держит меня от тебя на расстоянии.

У меня в горле встал ком. Вилла я не впечатлю, хоть и не жалуюсь на свою жизнь. Да, Элис стала для меня настоящей матерью. Она подарила мне новый дом, к теплу которого я каждый день стремился вернуться после учёбы. Но я, наоборот, скучал по прошлому с каждым месяцем всё сильнее. Особенно сильно на мне сказались первые месяцы, когда я ещё не до конца свыкся с тем, что моего отца больше нет на этом свете. Думаю, каждый представляет, какого для ребёнка потерять <i>отца</i> — опору и мощный стержень в жизни для каждого мальчишки. Мой голос звучал в пустой комнате намного тише обычного, что удивляло, кажется, только меня одного. Вилл внимательно смотрел на меня; лёгкая улыбка бликовала в полумраке, наряду с взглядом рассеиваясь и становясь одним целым с невидимой, но терпкой и крепкой на запах дымкой. В комнате что-то витало явно, ведь не могла атмосфера просто так быть настолько тяжёлой.

— Мне нечего рассказать тебе, Вилл, — слова текли сами собой, я не мог и не хотел вовсе их сдерживать внутри. Раз у нас зашёл такой серьёзный разговор — дадим волю чувствам. — Хоть я и обрёл семью, но она не была тем, что я уже потерял. Несомненно, я всей душой люблю Элис и благодарен ей за ту заботу, которой эта прекрасная женщина меня окружила. Она не дала мне потеряться и подарила второй шанс маленькому мне на счастье и здравое будущее. Но я не переставал думать о том, как бы могло быть всё иначе: Альма оставалась бы верна папе, мы бы вечно были рядом друг с другом… Если бы семья оставалась целой и нерушимой… Хотя, может, тогда бы мы не стали тем, кем мы являемся сейчас.

— Да…

— Стоп… что я такое говорю, — только сейчас я понял, что натворил. «являемся сейчас»… Разве комфортно Виллу иметь свой сегодняшний облик? Если меня развод родителей никак не поменял, то Виллу он нанёс непоправимые раны.

— Давай просто опустим этот момент, хорошо? — брат не утерял оптимистичного настроя и аккуратно коснулся моей руки, прогоняя неподходящие сейчас мысли. — Я не хочу терзать тему меня и всего, что со мной связано. Со мной уже всё ясно, моя жизнь — сплошная коррида, в которой я зачастую бык… Но вот тебя, Билл, я словно и совсем не знаю. Меня не нужно чем-то впечатлять, ни в коем случае. Я просто хочу стать к своему брату снова ближе…

Кригер продолжал оставаться с нами в одной комнате, виляя хвостом, следил за каждым нашим движением. Часы звонко затикали в тишине, вдруг их звук стал в разы громче. Атмосфера и не накалялась и не остывала, определённая температура держалась уверенно и не давала ни мне ни брату покоя.

— Билл… — Виллу явно мешало что-то собраться с мыслями, и это совершенно обычная ситуация для него. Именно поэтому, я так хочу думать, я и перехватил его ладонь крепче. — Знаешь, мне кажется, что ты многого в себе не видишь. Может, в этом кроются настолько личные причины, что ты их не открыл даже мне… а может, ты просто не привык этого признавать. Ты абсолютно прав, если бы не этот роковой случай, мы бы не являлись теми, кем являемся сейчас. И если в моём отношении ты считаешь, что лучше бы такого никогда не происходило… то в твоём — я благодарен такому перелому в наших жизнях.

— О чём ты, Вилл?

— Не подумай чего-то плохого! Нет… Понимаешь, мне ведь достаточно сложно из-за разных обстоятельств донести свои мысли правильно. Позволь мне собраться…

Вилл закрыл глаза, глубоко вдохнул необходимый воздух полной грудью. И после его голос стал звучать так ровно и ясно, что я даже был поражён. Впечатлённый, я смотрел в его глубокие голубые глаза и старался запомнить каждое сказанное братом слово.

— Билл, ты стал человеком удивительного характера. Кому, как не мне, твоему близкому человеку, это разглядеть во всех деталях. Ты сильный, вольный… ты порыв ветра, способный своей силой сломить любую преграду перед собой. Ветер устраивает штормы, рушит многолетние высокие горы, ломает деревья и совершает колоссальные вещи в мире. Так же и ты — творишь колоссальные вещи ради семьи и друзей, твои поступки невероятны и достойны неподдельной благодарности. Всё, что произошло с тобой в детстве, научило тебя ко всему идти с гордо поднятой головой. Ты всегда был сильным душой, а теперь стал таким могущественным…

— Вилл… я даже и не знаю, что говорить. Вряд ли всё настолько красочно, как ты себе это представил.

— Нет-нет. Билл, посмотри на себя, загляни как можно глубже, — брат придвинулся ко мне вплотную, обхватил мою кисть обеими ладонями. — Ты стал человеком, который по праву может таковым называться. Ты — защита и опора, прямо как папа… Находясь рядом с тобой, я могу с уверенностью смотреть в глаза трудностям и неудачам.

Я не мог не поверить в слова Вилла. Он говорил чистую правду. Сколько раз Элис сравнивала меня с отцом! Она частенько видела во мне именно Доминика — даже однажды оговорилась и назвала меня именем отца. Я не предполагал, насколько сильно стал похож на папу. И не скажу, что это что-то плохое. Наоборот, это то, чем я даже и гордиться могу.

— Знаешь, Вилл, а ведь и на тебе случившееся сказалось в некоем смысле хорошо.

— В каком же смысле? — Вилл хмыкнул, пожав плечами, и взглянул на меня взглядом полным недоверия моему утверждению.

— Давай, взгляни-ка на себя.

— Тоже как можно глубже? — братик засмеялся, заметив, как я пытаюсь его в малой хотя бы степени копировать.

— Да, — я отозвался тем же смехом. — Постарайся отбросить как можно дальше все негативные пункты. Получается?

Вилл кусал губы, забавно жмурился, словно котёнок, но, кажется, у него мало чего получалось. Мы оставляли наши руки сцепленными в замок; чужое тепло приятно грело не только руки, но и забиралось в самую глубину сердца.

— Прости, но… Мне вообще не нравится эта затея, — кажется, здесь я зацепил какие-то слишком опасные точки подсознания братика. Дело катится под гору… По крайней мере, взгляд Вилла потускнел и потерял всю жизнь, коей был пропитан на протяжении всего этого вечера.

— Вилл, не раскисай, — необходимо было скорее возвращать всё в прежнее положение. — Хорошо, я скажу тебе напрямую, — Вилл опустил голову на моё плечо, как можно крепче прижался к мне. Я грудью почувствовал биение сердца брата; тепло чужого тела пробило меня током, вышибив последние остатки хоть какого-то разума. Тут-то я и потерялся. — Твой характер тоже сильно преобразился всвязи со всем пережитым. Ты перенёс намного больше меня — меня не избегала и не гнала мать, меня не гнали сверстники от себя и не издевались надо мной на потеху толпе. Всё, с чем ты успел столкнуться — это тяжело, я знаю. Но раз ты это выдержал, значит, ты во много раз сильнее меня. Каким бы «могущественным» для тебя ни был я, помни — ты во много раз выносливее. Хоть иногда ты и пытаешься спрятаться под маской, взглянуть на мир через стёкла розовых очков, но истина для тебя — только для тебя из нас двоих — остаётся на поверхности. Ты лучше видишь чужие «скелеты в шкафу» и тайны, ведь не в первый раз тебе необходимо увидеть чей-то секрет, хотя бы ради собственной же безопасности.

Вилл сжал пальцами рукав моей кофты, всхлипнул. Я его растрогал… Этот вечер слишком переполнен откровениями, душевными разговорами и прочим, что полностью вывернуло наши души друг для друга. И я рад — у нас с Виллом никогда не было секретов, которые мы прятали ото всех, даже от родного брата. И к чему сейчас что-то прятать, ведь мы по-прежнему друг другу семья.

— Спасибо, Билл… даже не за то, что ты сказал сейчас, — голос братика периодически перебивался всхлипами, душившими его горло.

— А за что же тогда?

— За всё на свете… Поверь, Билл — ты даже не представляешь, сколько для меня сделал. Спасибо…

Пока метель только набирала обороты, бушевала за окном, не желая успокаиваться, на моём плече устало дремал разомлевший в тепле Вилл. Он так тихо дышал, что я почти не ощущал его дыхания. Он чувствовал себя в полной безопасности рядом со мной, не боялся быть рядом с семьёй тем, кем является внутри или только желает являться. Виллу было бы намного комфортнее, если бы эта открытая, улыбчивая и эмоциональная сущность, копия, жила бы в нём вечно. Даже не знаю, решится ли братец когда-нибудь на такое… Но я всегда буду рядом, чтобы ему помочь.