Я устало упал в мягкие объятия кровати, стоило холоду окончательно скрыться от меня за входной дверью. Сегодняшний день выдался очень насыщенным… Только с последними уходящими за горизонт лучами солнца мне удалось вернуться домой вместе с Крисом. Где только мы по инициативе ребёнка ни побывали: парк аттракционов, обычный парк, пылающий в самый разгар мая весной и цветом, и улицы города надолго запомнят наш смех и часы нашей прогулки. Крис нигде подолгу не останавливался, и энергия била ключом из хрупкого ребёнка. Чуть ли не весь город мы с Крисом обежали и вернулись домой совсем уставшие. Дом встретил нас тишиной, только стук когтей нарушал её. Стоило входной двери открыться, как острые ушки вздёрнулись, и, словно маленькая лошадка, застучал лапами по полу Кригер. Пёс опёрся лапами об меня, встречая радостным поскуливанием. Я чуть было не рухнул на пол, еле удержал равновесие в объятиях собаки. Крис смеялся, спеша в гостиную и зазывая Кригера за собой. Мальчик вовсе не устал за весь день, и его не вымотали ни уроки, ни прогулка на свежем воздухе. Казалось, Крис сможет ещё целый марафон пробежать. Я же напротив, хотел лишь упасть в тепло мягкой постели и не подняться до завтрашнего утра. Что и сделал, разогрев Крису ужин и пожелав спокойной ночи.

Вот только спать совсем не хотелось… Я весь извертелся, по-всякому кутался в одеяло, никак не мог улечься удобнее. Не знаю, что это со мной было, но сон никак не приходил, не смотря на усталость. Из кухни я слышал стук вилки по тарелке, за ним шум воды в раковине на кухне и после в ванной, а за ними тихий разговор Криса и Кригера за небольшой игрой и цокотом собачьих лап. Свет погас на кухне, потом — в коридоре. Крис тихонько прокрался в уже несколько недель как нашу с ним общую комнату, где улёгся в свою кровать и вскоре тихонько засопел. Глубочайшая ночь опустилась на землю, загребла к своей груди всё вокруг: леса, города, моря. За окном ярче яркого загорелись фонари, свет которых сквозь щёлку в шторах упал острым, словно острейшее лезвие лучом. И легла тишина… такая тишина, находясь в которой невольно начинаешь задумываться, не оглох ли ты случаем. Такая тишина всегда меня морозила и бросала в дрожь, и сегодняшний раз не стал исключением. Пытаясь уснуть, я решил опустошить свою голову от всех мыслей, попытки чего приносили весомые плоды. Самые разные моменты покидали мою голову, оставляя приятную пустоту. За один из кусочков воспоминаний я вовремя схватился, сжав в ладони его юркий короткий хвост. В комнате Билла горел свет, а значит, Билл ещё не спит.

Я приподнялся на локте и взглянул в коридор через приоткрытую дверь. Со стороны комнаты моего брата в темноте распласталось тусклое золотистое пятно настольной лампы. Часы твердили второй час ночи, и я, мельком подметив, что на меня напала настоящая бессонница, прикусил нижнюю губу под шквалом догадок, что могло заставить Билла так надолго засидеться. Конечно, сейчас у него практически самый разгар подготовки к экзаменам, и не удивительно то, что Билл может не спать всю ночь. Но было тревожно за его здоровье… Я коснулся босыми ногами пола, на носочках вышел в коридор, чтобы не разбудить Криса. Там уже быстрым шагом дошёл до нужной комнаты и заглянул внутрь. Дверь не была прикрыта, в комнате царствовал беспорядок. На письменном столе беспорядочно лежали книги и тетради, экран ноутбука погас от скуки, и единственным напоминанием о том, что здесь кто-то чем-то занимался, была невыключеная лампа. Золотистый свет её падал на растрепавшиеся пряди на голове Билла и дарил мягкой нежной пшенице гордое блестящее золото, отливающее ослепительным белым. Билл спал… Видимо, он отвлёкся от работы, уложив голову на руки, и сам не заметил, как уснул. В пальцах ещё был сжат простой карандаш, а тетрадь под головой Билла открыта на недописанном предложении. Я прошёл в комнату, подошёл близко к Биллу. Сон крепко овладел им, выбив из занятий. Я аккуратно, почти невесомо коснулся сгорбленной спины, провёл ладонью до края правого плеча, обнимая Билла одной рукой. Вторая же ладонь коснулась сжимавшей карандаш ладони. Под своими объятиями я почувствовал шевеление: Билл проснулся, почувствовав к себе прикосновения. Брат выпрямился, выронив из ослабших пальцев карандаш, и после взгляд сонных глаз устремился на меня. Я не сдержался и тихонько засмеялся, увидев на щеке Билла строки с тетради, чернила которых отпечатались на тёплой коже, пока мой брат спал. На непонятливый спросонья голос Билла я провёл ладонью по испачканной щеке.

— Вот настолько поздно тебе точно не стоило засиживаться, — покачал я головой, стараясь сопроводить Билла спать.

Тот же был непреклонен… Онемевшим языком Билл еле выговорил, что он в норме, и от вялости во всём теле слишком громко ударил пальцем по клавише ноутбука. Щёки Билла охватила краснота, и он отвернулся от письменного стола ко мне.

— Может быть, ты и прав, — Билл вот-вот бы и признал своё поражение в нашем коротком споре, но нашёл, чем этот самый спор продолжить. — А вот где вы с Крисом были? Почему вернулись так поздно?

— К твоему сведению, вернулись мы не только что, — я опёрся бедрами о стол, скрестив руки на груди. — И вернулись мы с прогулки по городу.

— Надо же, — Билл подпёр рукой подбородок, перед этим чуть не рухнув последним на стол. — Неужели прогулка заняла так много времени?!

— Ну, всё же я был не один, а с Крисом. И день выдался на удивление полным… Представляешь, мы даже побывали за чертой города! Крис настаивал подойти ближе к лесу, заглянуть ненадолго туда, но я убедил его, что пора бы уже возвращаться домой. Как раз темнеть начинало…

— Ого, — покачал головой Билл, усмехаясь. — А меня, значит, нужно бросить здесь с глупыми фантазиями? Я уже собирался в полицию идти, потому что кое до кого не мог дозвониться…

Я накрыл рот ладонью, громко ойкнув, и вспомнил, что мой телефон разрядился ещё до полудня… Билл смотрел на меня немного расстроено.

— Прости, пожалуйста, — я неловко опустил глаза, прикусив изнутри губы. — Мы так увлеклись, что совсем ни о чём не подумали. Не злись, пожалуйста…

— Нет, Вилл, я не злюсь, — Билл отмахнулся, зевая. — Просто я действительно чуть не собрался поднять на уши полицию…

— Я обещаю тебе, что такого больше не повторится, — чуть не в отчаянии я схватился за руки Билла, крепко сжимая их в своих вспотевших от нервов ладонях. — Правда обещаю.

Билл улыбнулся, нахмурил брови. Мягкие ладони коснулись моей головы, приглаживая некоторые пряди и упорядочивая своим теплом все мысли. И мгновения не прошло, как мы вдвоём оказались в объятиях друг друга. Билл тихонько смеялся, уткнувшись носом в мою шею, и я тоже не смог сдержать улыбки. Вот так, нервничая друг за друга, мы можем провести часы. Эта черта была пронесена сквозь года нами двумя и я несказанно рад ей. Сердце замирает от мысли, что в моей жизни есть такой дорогой человек, которого мне не хотелось бы ни в коем случае расстраивать. Билл, кажется, испытывает похожее — у него сбивается над моим ухом дыхание, как последний тяжёлый вздох срывается с губ после долгих минут волнения. Что это за чувства, которые заставляют нас испытывать ситуации, похожие на сегодняшнюю? Проклятие ли это? Страшная зависимость, равно никотиновому дыму истощающая нас? Просто братская любовь, или… Не знаю… Но мне иногда кажется, что хочу испытывать такое волнение вечно, как бы безумно ни звучало…

Я потянул Билла за собой, собираясь отвести его к царству Морфея, но он снова попытался отмахнуться ото сна, собираясь возобновить работу. Экран ноутбука вспыхнул ослепляющим светом, несколько книг бухнулись на пол от резких движений Билла, а лампа качнулась и её свет моргнул. На образовавшийся беспорядок я указал ладонью, заставив Билла всё же оттолкнуть от себя работу и устало откинуться на спинку стула. Обилие информации, яркий свет, шумы — это же явно не помогало всё запомнить перед приближающимися экзаменами, и Билл всё-таки с этим смирился. Он наконец взял меня за руку и последовал за мной… Свет погас и в этом уголке квартиры, сон укрыл мягким звёздным покрывалом и Билла. Шторы сомкнулись, и свет фонарей здесь остался за густой сетью мягкой ткани. Расплывчатые пятна искусственного света остались на стенах, обрамлённые прямоугольной рамой окна, и ничто больше с улицы не вторгалось в дом.

[• | •]

Я резко распахнул глаза, крупно вздрогнув всем телом. Тёмно-синий потолок, под стать глубокой ночи за окном, вместо ранее белого искривился в моей голове искрами от всё ещё мелькающих перед глазами образов из сна. И звуки… звуки из этого сновидения тоже ещё кружатся в голове. Я зарываюсь пальцами во взлохмаченные волосы, сжимаю в пальцах пряди, нахмурившись и с огромной неохотой принимая сам факт того, что видел очень странные вещи во сне. Чтобы наверняка прийти в себя, я прислушался к тишине в квартире. Ни звука… если ранее я часто слышал громкие всхлипы из комнаты Вилла или тихое шуршание из кухни, издаваемое сонным Крисом в поисках печенья ещё до наступления полуночи, то теперь тишина затыкала уши.

Кто угодно мог уже заметить, что я давно не упоминал о том, что мне что-либо снилось. Помнится, некоторое время назад я был одержим своими сновидениями: пытался найти в них что-то, понять, почему именно мне снится мой брат, и почему все часы с ног до головы окутывает чувство чего-то… приятного и пугающего одновременно. Это тот «огонь», который сопровождал меня и в реальности и о котором я тоже одно время говорил. Этот огонь был какой-то особенной связью — тонкой ниточкой между нами с Виллом, которая одновременно ощущалась как крепкий канат, сдавливающий до удушения. Я опасаюсь истинной природы этого огня, но пока не могу бежать от него со всех ног: этот огонь помогает мне наладить жизнь Вилла. Теплом этого огня я стараюсь одарить своего брата, чтобы тот позабыл страхи. И, кажется, этот способ действенен. От Вилла отступают ночные кошмары и атаки, на их место приходит ясный взгляд и бодрое расположение духа. А как мелодичен и жив стал его смех! Лучше один раз услышать самому тихим рокотом разливающиеся ноты, чем сто раз узнать о них с чужих уст… Этот смех становится для меня последней каплей, и тогда я с облегчением выдыхаю разряжённый воздух из лёгких и прерывисто вдыхаю новый свежий.

Хочется сказать, что сны не покидали меня и периодически снились, заставляя с утра немного поломать голову над происходившими в них странностями. Но потом так много свалилось, в частности, на Вилла, что просто не было времени задумываться над снами. В реальности творились вещи похлеще досаждавших снов. Не было времени на то, чтобы обращать внимание на приснившийся сон, пусть он и мог содержать в себе какие-то странности. Сейчас же, когда стало намного спокойнее, я снова зацепился за хвост странного… очень странного… слишком странного сна. Я с трудом могу пересказать его, но вовсе не потому, что плохо помню детали, а из-за того, что стоит мне попытаться, как лицо полыхает от стеснения. Никогда не задумывался, чтобы мне приснилось что-то подобное… Быть может, это связано с «огнём»?

Стоило мне закрыть вчера вечером глаза, как я тут же провалился в сон — день выдался слишком утомительным, а к вечеру я начинал походить на живого мертвеца. Вилл со свойственным ему в вопросах моего здорового сна упорством тянул меня к кровати, и в конце концов я зарылся носом в подушку и сделал шаг во владения Морфея. И поначалу ничего не предвещало беды… Спокойная и умиротворяющая картина надолго въелась в моё сознание, и сейчас, спустя несколько часов я вспоминаю её с теплотой на душе. Загадочное место, где мы с Виллом находились, было очень запоминающимся — это была обычная лужайка в лесу, залитая солнцем, усыпанная разноцветными бутончиками луговых цветов и со всех сторон окружённая плотным концом из высоких рыжестволых сосен. Такую картину, конечно, каждый может себе вообразить, но в этой было что-то особенное, такое манящее. Будто с цветов поднимался прекрасный аромат, дурманящий и заставляющий идти на странные поступки. И я пытаюсь самому себе доказать, что все мои действия — плод этого гипнотического запаха цветов, а никак не воплощение моей воли. А от одной мысли, что всё наоборот, у меня перехватывает дух. Вилл сидел напротив меня, так же, как и я, на мягкой сочной траве. Изумруд тонких травинок, тянущихся к солнцу, постепенно перетекал в салатовый, когда вдруг ветер пригнёт все до единой к прохладной земле. Волнистые короткие волосы переливались лазурно-розовым в далёких лучах солнца, а на макушке Вилла прелестной диадемой лежал венок из цветов, окружавших нас. Тонкие пальцы поправляли венок, когда он норовил упасть с гладких прядей, а кроткая улыбка в союзе с нежным румянцем заставляла губы немного разомкнуться. И звучал тихий смешок. Лучше один раз услышать самому…

Густые ресницы приподнялись, и взгляд чистых глаз устремился на меня. Вилл смотрел в мои глаза, а — в его… Это было одно мгновение, а растянулось оно на вечность. Казалось, время оказалось в наших с Виллом руках, и мы могли играться с ним, как котята с клубком, то ускоряя, то замедляя так, будто оно останавливалось. Я хотел остановить течь времени, но Вилл шустро дёрнул за край шерстяной нити клубка и заставил выскользнуть чудное мгновение из моих рук. Ресницы с трепетом опустились обратно, пряча от меня небесную голубизну тонких колечек зрачков. Солнце бросило свои лучи на белоснежную кожу, покрытую крапинками румянца, и от ресниц легли тени. Тончайшие чёрные ниточки протянулись от края века до самых скул и затрепетали. И я рад бы наслаждаться лишь этим платоническим зрелищем — ресницами, тенями, румянцем и быстротечностью времени. Но нет, всё вокруг меняется, и мой взгляд опустился ниже. Неосознанно я провёл кончиком языка по пересохшим губам, стоило заметить тени, что залегли в глубоких каньонах ключиц. На цепях самих ключиц сияли, подобно россыпи бриллиантов, росинки пота. Вместе с ним на пару сводила с ума покрасневшая от жары кожа шеи и плеч Вилла. Взгляд ниже — разум срывает голос в мольбах мне вернуться выше и прекратить так разглядывать моего брата. Но у меня не получается прислушаться к нему, и уже спустя секунды мой взгляд останавливается на следующей черте. Стоит ещё отметить, что на плечах Вилла висит рубашка, что на несколько размеров велика моему брату, а ткань её столь тонкая, что позволяет разглядеть нежную кожу, то белую как фарфор, то пестрящую розовым и красным. Сквозь эту ткань я замечаю, как вздымается грудь Вилла в дыхании, как чётко проявляется его худоба в виде выпирающих рёбер.

Я всё же пересиливаю себя и поднимаю взгляд, тем более, что мне достаточно уже было заметить, что на Вилле больше ничего из одежды, кроме этой рубашки, нет. Но и толку-то от неё было ровно нисколько… Так и хотелось запахнуть полы рубашки и заставить Вилла спрятаться за ней. Я взглянул в снова открытые глаза брата и не мог поверить в следующие свои действия. Мои руки сами собой потянулись к Виллу, пальцы оставили розы румянца на нежной коже плечика. Вновь время ускорилось, но, кажется, теперь клубок времени был у третьего лица, постороннего от нас с братом и развлекающегося над нами. Рука спустилась ниже… Ладонь Вилла легла на моё запястье, но совсем не останавливая меня, а наоборот, заставляя продолжить. Судьба для меня выбрала страшнейший маршрут: плечо-ключицы-талия-бедро. Пальцы скользнули на внутреннюю сторону бедра, и я сгорел. Меня оглушил вздох, слетевший с губ Вилла, и тут же образы вокруг слились в одну разноцветную кашу. Сон оборвался, а на смену раскрасневшемуся Виллу, опускавшему мою руку ещё дальше к самым постыдным местам, пришёл потолок. Тёмно-синий, под стать глубокой ночи за окном…

[•]

С утра я чувствовал себя максимально неловко… Ещё свежи были моменты из сна, как и моё восприятие их: было стыдно, жарко и холодно, неприятно от того, что это как-то появилось в моих мыслях, и… хотелось снова всё увидеть и даже досмотреть сон до конца? Как обычно я пытался обрести ясность ума с кружкой кофе в руках. Раньше этот проверенный способ назывался действительно таковым, но сейчас я ничего, кроме перегруженной головы не получил. Пока дом ещё только начинал потихоньку оживать, я проводил четвёртый кряду час на кухне. Просто я выскочил из своего сна, как ошпаренный кипятком, и больше не уснул. Обрывками до меня доносилось бегущее время: кусочек трёх часов ночи, четырёх, сизо-пурпурного рассвета, первых холодных лучей восходящего солнца, яркого утра. В коридоре зазвучали первые шаги, в ванной зашумела вода. Я опустил голову на сложенные перед собой руки, исподлобья посмотрел в окно. Не хочу думать о сне… нехочудуматьосне нехочудуматьосне нехочудуматьосне! Но ничего не выходит. Полураздетый Вилл и все эти чересчур откровенные моменты выбили меня из колеи безвозвратно. Долго ещё мне не удастся оставить их за спиной.

В кухне совсем рядом со мной зазвучал сонный голос Вилла, немного хрипловатый после сладкого сна и совсем тихий. Тёплая ладонь легла на моё плечо, и братец попытался заглянуть мне в глаза. Его немного напрягло моё состояние, ведь я смотрел куда-то в пустоту безучастным взглядом и будто ничего не слышал. А я не мог позволить ему этого сделать… И сам тоже взгляда на Вилла поднять не могу — сразу вспыхивает перед глазами Вилл из сна: распалённый, красный. Я залился краской и попытался спрятаться за кружкой с кофе. Тот уже совсем остыл, и я отставил кружку в сторону. Ничего не осталось, как взглянуть всё-таки на Вилла. Братец тут же, увидев меня, схватился за сердце: выглядел я неважно, будто простуженный и мучаемый температурой. Но на самом деле я просто почти не спал.

— Билл, что-то случилось? — Вилл совсем перепугался… — Ты выглядишь совсем неважно.

— Нет, всё в порядке, — я решил сделать себе новую чашку кофе.

Встал, подошёл к столу; в руках оказалась банка с растворимым кофе. Ясности сознанию как никогда вовремя придали лучи солнца, развалившиеся, словно большие жёлтые внеземные звери на всех поверхностях то в виде блинных полос, то в виде круглых «солнечных зайчиков», то в виде неописуемых фигур. Всё хорошо, казалось бы. Но Вилл явно не был убеждён моим ответом и приободрившимся внешним видом. Вздох за спиной отдался в моей голове тонким стоном из сна. Мои руки дрогнули, и банка рухнула на стол. По светлой поверхности раскатились бисеринки кофе. Пока я, одурманенный новым видением, смотрел на свои руки, Вилл чуть оттолкнул меня в сторону и быстро убрал со стола рассыпанный кофе. После тонкие белые ладошки легли на мои руки. Они такие тёплые и нежные… Какой-то такой особенный взгляд устремился на меня из самой глубины бездонных глазок. В груди снова что-то заметалось — будто сердце превратилось в жар-птицу и затрепыхалось, как в золотой клетке. Жжёт, болит, ноет и кричит, хоть никто и не слышит этих криков. И любит. Но любит какой-то неправильной любовью! Словно сквозь ком, внутренний голос воскликнул мне, что я люблю… Да разве могу я что-то такое испытывать к Виллу? Разве это правильно?!

— Билл, я ведь сам пытался подобной фразой отмахнуться от тебя… Я всегда и всем говорил, что у меня всё хорошо, даже если меня что-то глодало, словно голодный пёс высохшую кость. Даже если я всем своим нутром желал покончить с этой жизнью раз и навсегда, я твердил намертво заученное «всё хорошо».

— Но у меня правда всё хорошо, — я попытался было снова приняться защищать свою страшную тайну, но Вилл меня перебил, накрыв мои губы ладонью.

Взгляд моего брата приобрёл строгие ноты, а вторая его ладонь крепче сжалась поверх моей ладони. И жар-птица снова всполыхала, а после замёрзла в камне. Я совсем перестал понимать, что мне делать. Вилл — мой брат. Между нами ничего не может быть… Это просто неправильно! Разве могут между братьями возникнуть такие отношения?! Нет, не могут. Но как бы я сейчас ни кричал, где-то в глубине души я лелею эту огненную пташку, которая периодически драконом заставляет меня путаться в чувствах и сторониться этого… удовольствия испытывать внеземное притяжение к всему образу моего брата. Вилл продолжает прожигать меня взглядом, а после приподнимает бровки, опускает взгляд и ослабляет хватку. Весь Вилл становится снова таким нежным и невинным, что не верится в его строгость, проявленную только что.

— Если с тобой что-то случилось, ты всегда можешь этим со мной поделиться, — Вилл повторяет мои слова, когда-то сказанные ему, и от этого я впадаю то в жар, то в холод. — Теперь моя очередь тебе как-то помочь — разве нет?

— Это не обязательно, — я поспешил отмахнуться. Ладони Вилла опустились вниз, прекратив меня касаться. — Если ты считаешь, что в каком-то долгу передо мной оказался, то глубоко ошибаешься. Тебя нужно было спасти, и я это сделал.

— Ну, я ведь не в этом смысле, — с нотками маленькой обиды прошептал Вилл. — Я имею в виду, что мы всегда друг другу доверяли и отдавали друг другу в руки собственные жизни. Спустя годы ведь ничего не изменилось?

— Ни в коем случае! — неожиданно для самого себя выкрикнул я.

— Тогда…? — Вилл заинтересованным взглядом упёрся в меня.

Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Я не смею рассказать Виллу о своих снах, а тем более — такой неправильной любви. Нельзя, нельзя, нельзя, чтобы Вилл услышал когда-либо о ней. Пусть я всю жизнь буду морить в себе эту пернатую тварь, но я никогда не заставлю Вилла снова переживать страх, что он пережил в лапах отчима. Конечно, можно утверждать, что это вовсе не одно и то же, но сомневаюсь, что Вилл не испугается тяги к нему от ещё одного близкого человека.

Я медленно покачал головой, пугаясь расстроить Вилла своей закрытостью. Мои губы еле произнесли в ответ слова, да и то таким шёпотом, что сложно было слова разобрать.

— Ничего, Вилл. Правда, совсем ничего. Всё хорошо… Может быть, я просто не выспался, потому так и выгляжу.

Вилл посмотрел на меня с пару секунд, но огонь в его глазах потух в одно мгновение, сопровождаемый яркой вспышкой, словно перегорела лампочка. Вилл был расстроен… А что я могу ему сказать?! В самом деле, что ли, выпалить, что мне приснилась пошлятина, где главную роль исполнял именно он, мой брат? Сказать, что я, чёрт возьми, что-то испытываю? Вилл не поймёт меня… Он до смерти перепугается, потеряется в этом мире. Вилл почувствует себя потерянным, покинутым — брошенным!

Братец прикрыл глаза, опустив пушистые ресницы. На его губы легла еле заметная улыбка.

— Родители ведь всегда говорили, что мы с тобой разные, — в голубых омутах снова загорелись светлячки. — Но оказывается, что всё совсем наоборот.

— Нет, я ведь не обманываю тебя, Вилл, — я бросился рьяно защищать свою ложь. — Со мной правда всё хорошо.

— Вот сейчас ты точь-в-точь как я, когда я выгораживал своих обидчиков, — Вилл усмехнулся. Хоть он и был сильно заинтересован мной, но не решился продолжать из меня что-то клещами тянуть.

На стол передо мной опустилась кружка с новым кофе, и Вилл обнял меня. Тёплое дыхание, сорвавшееся с чуть приоткрытых губ, обожгло мне шею, и я еле сдержался, чтобы не вздрогнуть крупно всем телом и не выпрыгнуть из приятных объятий. Я чувствовал, как Вилл краем глаза из-под приопущенных ресниц смотрел на моё вмиг порозовевшее лицо. А в плече пробивало щель часто бьющееся о рёбра сердечко. Мне стоило как-то подготовиться к ответу перед Виллом о моём настроении, но в мою голову это вовремя не пришло.

— Ты странным каким-то становишься в последнее время, — прошептал напоследок Вилл, прежде чем бросить в мою сторону кроткий взгляд, полный переживания, и направиться к выходу из кухни.

[• | •]

У самой двери мой взгляд уцепился за небольшой бумажный календарик, висевший на стене. Я остановился, упёрся взглядом в число сегодняшнего дня — двадцать четвёртое мая. Что-то начало возникать в моей голове. Полная тишина прочь прогнала заработанные при утренней встрече с Биллом переживания, а на их место поставила рассеянные в пустоте воспоминания. Май, двадцать четыре, конец весны… Воспоминания заставляли меня обращаться взглядом в сторону Билла — чем-то двадцать четвёртое мая было связано с моим братом. Я зажмурился — раз, два, пять, пока в глазах искорки не начнут бегать. Искорки составились в пару картинок, словно из момента прошлой жизни вернувшиеся ко мне. Билл устало отодвинул от себя кружку с кофе и как-то напрягся. Мёд в моей груди снова начал спускаться по тонким стенкам медленными потёками, а стоило Виллу что-то забормотать себе под нос — задрожал и побежал ещё скорее. Я до сих пор не могу додуматься, что это за чувство такое в моей груди, сравнимое по вязкости и сладости с этим янтарным лакомством, а все самые странные мысли я гоню прочь. Подумать только, совсем недавно я предположил, что это чувство — какая-то очень крепкая симпатия (именно симпатия, что-то большее я просто боюсь даже в мыслях провернуть) к Биллу, совсем не принятая называться братской. Я предположил, что этот мёд значит открытые чувства мои к моему брату, какие испытывают друг к другу жаркую любовь. Ну и ужас… Я встряхнул головой, отгоняя ненужные мысли из головы. Быть такого не может! Билл — мой брат…

Ещё раз вглядевшись в цифры на странице календарика, я перепугано вздрогнул… Мёд в груди заколыхался, забурлил крупными пузырями и в то же мгновение собрался в твёрдые камни сахара. Последние крепко въелись в чувствительные ткани и принялись раздирать их острыми краями. Я закашлялся, казалось бы, от нехватки воздуха — от неожиданного озарения я забыл, как дышать. Но на самом деле в глотке словно брызнула кровь. Действительно, в нашей семье это было положено в виде традиции — за неделю до самого празднества, все члены семьи, помимо именинника, начинали подготавливать всё ко дню рождения. Собиралось убранство дома в этот день, праздничный стол, подарки — семи дней вполне должно было хватить. Но сейчас… сейчас от нашей семьи остались только мы с Биллом. Никогда ещё я так сильно не переживал. В голову не приходит ни единой ясной мысли — у Билла скоро праздник, и больше ни о чём я не могу думать. Я боюсь опоздать с подарком для своего брата…

— Билл, — язык онемел. — Посмотри.

<tab>Я аккуратно снял календарь и подбежал к брату. Трясущиеся пальцы никак не могли указать на нужное число, потому Билл сам перехватил календарь и пробежался по нему глазами. Мои губы тихо-тихо прошептали «двадцать четыре» и я совсем замолк, смотря на Билла большущими глазами. Я и впрямь был перепуган такой новостью. А если действительно не успею придумать чего-то стоящего? А если Биллу не понравится мой подарок? А если… Да всё, что угодно может случиться! Хотя, может, я себя как-то… накручиваю?

— Собираешься заморочиться? — усмехается Билл, оставив палец на взволновавшей меня дате. — Не стоит… Я давно уже не отмечаю.

— Но всё-таки я хочу тебя как-то отблагодарить, — Билл поднял на меня огорчённый взгляд. Он очень не любит, когда я вот такое выпаливаю, ведь совсем не считает, что совершил что-то вроде «супергеройского поступка». На самом деле, именно таким его помощь мне в самую ужасную для меня минуту и называется. — Тогда позволь мне устроить тебе праздник хотя бы из-за того, что мы целых восемь лет не праздновали день рождения вместе друг с другом. Ну пожалуйста…

Билл снова усмехнулся, покачав головой, и кивнул в знак согласия. Я заулыбался, переполненный счастьем, но оставался сильно напряжённым. В голове сами собой возникли воспоминания. Я был совсем маленьким и, называемый папой «совсем взрослым», поздно вечером уже засыпал, уложив голову на кухонный стол. Весь перепачканный в муке и сахарной пудре, я держал ещё в руках венчик со сладким кремом и тихонько сопел. Мама фыркала, бормоча, какой я непонятный и странный ребёнок. А папа, стерев с меня муку и оставив грязную посуду в раковине, уносил меня в кровать.

Это странно, но этот день рождения моего брата для меня будет слишком странным… или, может, просто непривычным. Я внезапно скучаю по отцу и по всему тому, что давно осталось в рыжестволых соснах… А какого это всё для Билла?!

[• |*| •]

Между длинных стеллажей супермаркета к вечеру становится совсем мало людей. Пока за стенами здания сгущаются сумерки, лишь единицы приходят в это место за чем-либо. Яркий свет бьёт отовсюду, глаза разбегаются от обилия всяких вещей, что стоят на полках. Откуда-то доносится тихая расслабляющая мелодия, не дающая посетителям соскучиться в тишине и ярко-белом окружении. Вдруг из-за стеллажей доносится шум быстро катящейся тележки, которую толкают маленькие худощавые ручки. Маленький светловолосый мальчик выбегает вперёд, еле умудряясь совладать с большой тележкой, полной всяких продуктов. Мальчик сияет, смотря вокруг себя и пытаясь высмотреть то, зачем они с отцом тут оказались. Золотистые прядки прыгают, пока мальчик вертит головой и подпрыгивает в нетерпении. За ним поспевает высокий мужчина — его отец. Он ловит мальчика в свои руки, а тот сразу взрывается заливистым смехом. Маленькие ручки хватаются за широкие плечи, крепко-крепко держатся за них. Дальше отец с сыном идут в относительном спокойствии, вот только малыш всё равно не унимается и хочет вновь убежать вдаль, меж стеллажей. Тогда папа снова его отыщет, снова обнимет, прижимая к себе, и может быть пощекочет, заставив чуть не взвизгнуть.

— Папа, а мы правда сами торт приготовим? — тихонько спрашивает мальчик, сидя на плечах у отца и смотря на ровно выведенные строчки в небольшом блокнотике.

— Конечно, — кивает мужчина, смотря вокруг себя.

— А я буду помогать вам с мамой? Я же уже взрослый?

— А как же?!

На улыбку своего папы мальчик тихонечко смеётся, прижимаясь щекой к растрёпанным по вине маленьких ручек волосам.

— Мама скоро привезёт свечки, которыми мы украсим торт.

— А потом Билл загадает желание и их задует?

— Непременно, — маленькая ладошка полностью прячется в большой ладони отца.

— А всякое желание сбывается? Всё, что Билл загадает, то обязательно сбудется?

— Да, малыш…

— А можно я хотя бы одну свечку задую? Я тоже хочу загадать желание.

— Но ведь у тебя совсем недавно был день рождения, помнишь?!

— Просто моё желание, кажется, не сбылось…

Мальчик совсем расстроено это прошептал. Папа спустил того на землю перед собой и сам присел на одно колено перед сыном. Вилл спрятал уже намокшие глазки под длинными прядками, упавшими на личико. Его ручки тихонько задрожали.

— Почему ты так думаешь, мой мальчик? — Доминик стёр пальцами дорожки на мягких розоватых щёчках. — Что ты загадал?

— Я загадал, чтобы мама больше не злилась, если я плачу, — Вилл громко всхлипнул, замолкая. — А вчера она снова поругала меня… даже ударила. Моё желание не сработало…

Мальчик расстроено потёр ладошкой щёку, где только вчера вечером остался след от маминых пальцев.

— Значит, нужно ещё немного подождать… — голос Доминика погрустнел. — Желания не всегда исполняются очень быстро. Для каких-то нужно время. Пойдём лучше дальше… Нужно успеть всё подготовить к празднику твоего братика.

Мужчина замолчал, когда Вилл кивнул и сквозь солёные слёзки улыбнулся. Они с мальчиком пошли дальше, желая поскорее порадовать Билла его одиннадцатым днём рождения. Вилл крепко держался за руку своего отца и не хотел отпускать никогда-никогда. Папа самый лучший… Лучше папы для Вилла нет никого. Доминик вложил в Вилла всё, сделав его настоящим ангелом, невинным и очень добрым.

Спустя чуть больше года их руки навсегда разъединились.