Провалявшись без сна почти что до половины третьего ночи, я всё же отыскал идеальный вариант подарка Биллу. Хоть Билл и принимался к вечеру настаивать на том, чтобы я ни с чем не возился, я упрямо шёл к своей цели. Сразу же после школы я пробежался по ближайшему торговому центру, а дома в моей комнате на пол из рюкзака вместе с книгами и тетрадями высыпались несколько ярких цветных клубков. Для тёплых вещей, конечно, я немного опоздал, но ничего страшного не случится, если шарф немного полежит в шкафу без дела до зимы. Солнце ещё только-только перемахнуло за зенит, на улице стояла прекрасная тёплая погода. Во дворе поднялся шум — детвора высыпала на улицу, влекомая солнышком и ясным небом, так и светящимся откуда-то из своего неизвестного никому сердца белой лазурью. Я открыл окно нараспашку, и свежий воздух переполнил меня. Прикрыв трепещущие ресницы и подняв лицо к солнцу, я простоял перед окном с несколько минут, а после поправил занавески и поднял с пола окружённую клубками книжку. Постучал пальцами по твёрдому переплёту руководства, вгляделся в буквы, пляшущие на обложке в виде вышитого крестиком узора. С огромным интересом я взял в руки один из клубков — ярко-фиолетовый, словно веточка сирени. Следом окинул взглядом спицы. Боюсь представить, сколько у меня может уйти времени на то, чтобы научиться вязать хоть немножко аккуратно и красиво. По тонким стальным спицам пробежалась пара солнечных лучиков, засиявшие ярче сверхновой на заострённых кончиках. На секунду я очень сильно занервничал, опасаясь, что всё случится так, как обычно случается — всё задуманное рухнет в одно мгновение без шанса на спасение. Детский смех за окном превратился в какой-то гул, словно до меня донеслось эхо взрыва, произошедшего километрах в пяти от меня, а солнечный взрыв ослепил на долгие минуты. Эти минуты я провёл, не произнеся ни слова, почти не моргая и будто пытаясь испепелить недавно купленные вещи.

Я закрыл дверь изнутри и до самого вечера просидел в своей комнате в обнимку с книжкой по вязанию и клубками. Поначалу я пару раз очень сильно укололся острыми спицами — нужно было определённо приглядеться к рядом лежащим деревянным. Я не мог и смотреть в книгу, и передвигать пальцами в попытках следовать довольно ясным инструкциям. Каждый пункт сопровождался соответствующей картинкой, описано всё было во всех подробностях. Но вот я тону в книжке и тонне ясных и понятных словосочетаний, а в это время мои пальцы крепко стискивают петли шерстяных ниток, а спицы выскальзывают из петель. Или вот я возвращаюсь от страниц к вязанию и совсем теряюсь в том, что только что прочитал. В попытках сконцентрироваться и устроить для себя идеальную среду, подпираю закрывающееся окно попавшейся под руку книгой, включаю музыку, переселяюсь с пола на кровать и обратно, мёрзну и закрываю окно, чтобы потом открыть его снова нараспашку, задыхаясь от жары. По вискам стекал пот, глаза нервно бегали туда-сюда. Я не мог сконцентрироваться… И только спустя какое-то время, когда я испортил половину клубка, потерял одну спицу под кроватью и чуть не расплакался, мне всё же удалось создать что-то. Начал получаться небольшой лоскуточек, похожий на мочалку в своём начале. Он остался приятным напоминанием о первом моём опыте вязания… Я решил взяться за всё заново и в этот раз начал очень неплохо. Пусть кое-где выходил плохо ряд, пусть кое-где я сбивался с ровного ритма, и там оставался непонятный комочек, но уже моё положение было много лучше, чем около часа назад.

Иногда под стук спиц я глубоко задумывался. Уткнувшись взором именно в янтарно-жёлтый цвет ниток, я утонул в нём и в мыслях. Наверняка, такого же цвета мёд, что снова заколыхался у меня в груди от одного только воспоминания о Билле. Подумать только: я всего на секунду допустил в мыслях тёплый образ моего брата, как внутри снова всё заплясало. Билл не отпускает меня из виду, а в его душе ещё остаётся жжёный отпечаток, словно он на собственной шкуре испытал всё то, что со мной сделал Клиффорд. Билл часто погружён в свои мысли, но на меня в его времени всегда есть бесконечность минут и часов. Билл не часто показывает свои эмоции снаружи, но по настоящему пламени, который будто бы действительно живой пляшет в глазах, я могу понять одну простую вещь — если бы мой брат выплеснул все эти эмоции внутри себя наружу, то случилось бы что-то сродни взрыву атомной бомбы. Иногда, когда Билл оказывается рядом со мной, я чувствую такое приятное тепло — будто бы меня прижимают к Биллу тёплые и густые перьями крылья. И в этот момент я пытаюсь допустить самые разнообразные догадки о том, что за мёд такой внутри меня вздувается пузырями, кипя. Чего только в голову не приходит, даже сплошные ужасы — о них я немного ранее рассказывал. Самым частым итогом моих размышлений становятся алые щёки — да не могу я влюбиться в собственного брата! Ну просто не могу! Эта сладость — точно не любовь. Я могу любить Билла, но только как брата — братская любовь, и <i>только такими</i> мои чувства к Биллу могут быть. Но никак не-…

Моё горло снова что-то сдавливает… Такое часто случается, когда я начинаю отрицать влюблённость в Билла. Я без причины начинаю задыхаться, воздух будто что-то выбивает из лёгких, и те сжимаются намертво. Больно, страшно… Я роняю из рук спицы с клубком и держусь за горло. Глаза заслезились… Это всё похоже на паническую атаку. Но если ранее это происходило от моего страха перед Клиффордом, то что теперь является причиной? Я открыл чуть прикрывшееся окно нараспашку и выглянул на улицу чуть не всем телом в поисках свежего воздуха. Руки задрожали, ноги стали ватными. Я не понимаю, от чего я дрожу — от чувств, переполнивших меня, или от страха. Я ведь жутко боюсь… Мне в кошмарах возвращается страшное предательство — вот только вместо Клиффорда иногда является Билл. Об этом я уже как-то упоминал, и также был упомянут мой испуг в этот момент — я начал думать, что съезжаю с катушек. В чём причина этого явления? Я не знаю… А может, мёд — вовсе не сладкая нега, а этот самый страх? Нет… От мёда мне приятно, а в кошмарах я дрожу. От мёда мне действительно приятно… Но столь же сильно, как таю я в этом удовольствии вечерами, я противлюсь его.

Я опустился медленно на пол, вдохнул полные лёгкие воздуха. Нужно успокоиться… Иначе от окутавших меня страхов мёд в груди окончательно превратится в яд. В дверь постучали, и я, взглянув ещё раз в окно и на часы, понял, что засиделся допоздна. Наступил глубокий вечер, и только сейчас я почувствовал, как через окно комнату переполняет холодный воздух.

— Вилл? Всё в порядке? Ты меня слышишь?

Моё имя как-то странно звучит для меня с уст Билла… Почему? Раньше я не ощущал это так. Теперь каждая буква такая странно звучная, странно тёплая, что ли… Сердце начало дико трястись — не биться, а именно трястись, словно вибрировать. Будто в моей груди начало происходить маленькое землетрясение, перерастающее в настоящую катастрофу. Этонеправильнаялюбовь, этонеправильнаялюбовь…

Я на удивление скоро пришёл в себя, а после впал в очень неловкое положение. Нужно куда-то спрятать вязание… Я схватил его и прижал к своей груди. Прямо чувствуя, как внутри бьётся моё сердце, я заметался по комнате. Нельзя же, всё-таки, спалить сюрприз! Голос Билла за дверью стал в разы тяжелее. Запершись в комнате, совсем один и почти на целый день, я заставил Билла понервничать. Наконец, я спрятал подарок под подушку, стараясь спрятать получше, а сам открыл дверь. Замок щёлкнул, и я взглянул на своего брата. У того в глазах зарождалась маленькая буря, а при виде меня вспыхнула кроткой молнией.

[•]

За окном жгуче зажглась тьма. Уже наступила глубокая ночь, и я только сейчас осознал, что погрузился в вязание на целый день. Мысли о скором, по-настоящему долгожданном для меня дне, крепко привязали меня к настроению, когда я начинаю трястись, словно осиновый лист. Сидя сейчас на кухне с Биллом и безэмоционально смотря в кружку с чаем, я чувствовал себя странно. Эта дрожь, это волнение… они являются, кажется, плодом того «мёда». Знал бы кто, как он мне уже осточертел! Сидение за вязанием, за которым я провёл почти целый день, сильно согнувшись и со временем погрузившись в полумрак, явно не пошло мне на пользу. Спина болела, и её я, похоже, ещё и застудил. Глазам было неприятно смотреть вокруг, и веки словно жгло. И, по-видимому, именно от усталости я и впал в этот приступ, похожий на паническую атаку. По крайней мере, именно эта версия мне кажется приличной.

Ну просто не может быть у меня других чувств к Биллу, кроме братских! Не перестану это повторять, пока губы в кровь не сотру и не лишусь голоса до конца оставшейся жизни!

Ещё какие-то пару секунд прошли в практически полной тишине. Настолько продолжительным было молчание, что становился забавным шум машин за окном и писк микроволновки. Потому, совсем задумавшись, я вдруг заулыбался, и улыбка его всё сильнее относилась к фантазиям о будущем дне. Биллу понравится, он улыбнётся мне… Боже, он ведь так улыбается! В общении с кем-то другим эти тонкие губы почти что никогда не искривляет улыбка, и те практически всю жизнь на лице моего брата сияют бледной трещиной. Оттого она и прекрасна, эта улыбка, что редкая, словно какое природное явление. И Билл ею улыбнётся мне, в глазах его промелькнёт блеск… я снова окажусь очарован. На острых скулах сверкнут точечки зарождающегося румянца, а в моей груди сердце оборвётся с тонких нитей и устремится куда-то вниз, ниже дна бездонной пропасти. Мне представится чудесная картина — Билл обернётся к зеркалу, всё ещё улыбаясь сухими губами, и попробует примерить подарок. Его руки, с длинными, сильными, острыми в костяшках пальцами и с извитой бледными хребтами вен тыльной стороной ладони, оплетут чуть длинную шею Билла мягкой шерстяной тканью крупной вязи. Эти руки сейчас привлекли моё внимание — сейчас они держат кружку с чаем, что с глухим стуком встала на стол передо мной. Я засмотрелся на Билла: взгляд мой поднялся с ладоней к острым локтям, а от них выше, к плечам, тоже довольно заострённым. А там всё дальше и дальше, к шее, как обычно растрёпанным волосам, к глазам… Может, мне от усталости показалось, но пришлось зажмуриться, и одной рукой я потёр глаз, почувствовав неприятное ощущение, словно иголка в зрачок впилась — яркий луч, как солнечный, пролился на ничтожную долю секунды в мою сторону и ослепил меня. Я отвернулся, уставился в остывающий чай в кружке передо мной.

— Что-то ты незавидно выглядишь, Вилл. Не заболел? — Билл упёрся в меня взглядом, а мгновениями спустя оказался вплотную ко мне. Лицо его оказалось в непозволительной близости от моего… — Посмотри, ты то бледнеешь, то опять краснеешь. Температура не скачет?

Я покачал головой.

— Ты переживаешь из-за тридцать первого числа? — произнёс Билл, как будто я переживаю из-за чепухи какой. — Не стоит… Я ведь и сам давно не отмечаю. Не нужно мне это.

— Нет, нужно, — хмуро ответил я, прильнув губами к тёплым краям кружки с чаем. Сладкий горячий напиток заставил взглянуть на брата более ясным взглядом. Билл на мои попытки переубедить его только усмехнулся краем губ, а после снова его лицо приобрело безучастное выражение. — Только представь: рядом соберутся все близкие тебе люди… праздник, улыбки, Мейбл обещала какой-то сюрприз. Разве тебе этого не хочется?

Билл отрицательно качнул головой, и внутри у меня всё похолодело. Я отвернулся, подперев рукой голову. Билл за несколько лет и правда изменился: в большей мере, он потерял всякую любовь к мечтам. Билл тратил силы на меня, на кого-то ещё, лишь бы я или кто-то ещё мог мечтать и любить жизнь. А сам он эту жизнь ненавидел, отвергал свои улыбки и становился совсем неузнаваем иногда. Как сейчас… чернее тучи, Билл бросил в мою сторону взгляд и от чего-то покраснел. Как от сожаления, что что-то плохое сделал. И если кто подумал, что Билл попытался принять радость праздника, то он глубоко ошибается. Билл пожалел лишь о том, что я отвернулся, нахмурившись!

— Это же всего лишь день, когда я стану ещё на один год более старым. Что в этом хорошего? — Билл усмехнулся, а я обратил на него огорчённым взгляд.

— И всё равно тебе этот день рождения понравится! — пообещал я, словно вызов бросая брату. Билл улыбнулся мне — уже улыбкой, а не бледной безрадостной усмешкой. — Я ведь подарок тебе готовлю. Я очень стараюсь, чтобы он тебе понравился! А судя по обещаниям Мейбл и Брайана, этот день рождения ты запомнишь надолго.

— Да я и без праздника его надолго запомню…

Билл придвинулся чуть ко мне и, совсем как ребёнок какой, уложил голову на моё плечо. Руки же его приобняли меня за плечи. Ясно было, что Билл только на одно намекал — этот его день рождения мы впервые спустя несколько лет проведём вместе. Раньше мы были разделены множеством километров, а теперь…

Я прерывисто выдохнул, когда прижался щекой к макушке Билла и почувствовал еле заметный запах весны, пришедший с Биллом с улицы. Не сразу я поспешил попытаться выпутаться из объятий, но после уже было поздно. Мёд страшно повёл себя, начиная подниматься вверх по горлу, обволакивая целебным потоком ткани и сжигая их дотла одновременно. Показалось, что Билл стал ещё ближе, словно мы с ним были единым целым, и от того стало жарко. Показалось, что тот блеск в глазах брата, ослепивший меня некоторое время ранее и неожиданно возникший сейчас на сетчатке — яркий взрыв молнии, которая оглушила меня раскатистым громом.

Этот гром можно с многими мои ощущениями сравнить. Первой на ум о обескураживающем громе пришла мысль о кипящей внутри сладкой любви к собственному брату… Неужели это так? Н-но… Мы же братья… Прямо сейчас, сидя в объятиях Билла, я понимаю, что всё сильнее привязываюсь к этой любви — о да, я наконец назвал её полагающимся именем без стыда и совести! Спустя какое-то время я, возможно, совсем перестану собой владеть и совсем отдамся этой любви. Будет ли это плохо? Да! Нет? Наверное… И тем не менее я прямо сейчас, ощущая, как мне хорошо в этих чувствах, жму на педаль газа. Пусть всё идёт на самотёк… Плохо ли мне так поступать? Ведь эти чувства — «отвратительный зародыш инцеста», как назвал бы их любой первый встречный, да к тому же и «мерзость, мало что ли девок вокруг?». Эти чувства — слияние двух «проклятий», как любят называть «такие» отношения окружающие. Но не всё ли равно мне с некоторых пор…? Да, всё равно…

Посмотрим, что будет дальше… Я не откажусь пока от этих чувств, не смотря на мои собственные противоречия и осуждения со стороны. Только если Билл меня отвергнет… тогда и задушу эту любовь…

[•]

Что-то случилось… Как будто судьба решила повернуть все мои планы вплоть до наоборот. Под конец учебного года, как это обычно и бывает, начинается пора контрольных и экзаменов. Как так совпало, что именно в этом году у меня возникло разом несколько сотен трудностей. Может, главным здесь было то, что я всецело погрузился вместо учёбы в вязание, в котором успехи мои наставали с огромными перебоями. А может, повлияла и вся атмосфера вокруг меня, связанная с этой историей с отчимом. Если задуматься, оба этих факта одинаково задушили во мне всякое желание к часам в душном классе за учёбой. Несколько месяцев были потеряны, а нагнать их в последние пять дней было просто невозможно. Сам я недосыпаю, всё чаще отвлекаюсь на вязание и на строки в руководстве, учебники запылились на полке вместе с тетрадями, а в школе кипит подготовка к выпускному балу. Многие учителя заняты последним, и возможность сейчас получить хорошие оценки призрачна.

А сны-то… сны никуда не ушли. Я пытаюсь выучить необходимые мне темы по половине ночи, а оставшиеся несколько часов сна мучаюсь от неприятных образов. Сейчас снова что-то подобное вижу: губы, искривлённые в пошлом оскале, и руки, держащие меня под коленями. Клиффорд терзает меня сейчас, не иначе… Всё надоело… Всё совсем мне надоело! Я не помню, спал ли в последние две недели хорошо, и всё по большей части из-за этих снов. Вчера увидел себя в зеркало и вскрикнул неосознанно: лицо бледное, глаза потускнели, губы потрескались, а под глазами залегли тёмные синяки. Билл тоже от такого моего внешнего вида был не в восторге. Что-то мы сегодня с утра и парой слов не перекинулись… Просто молча разошлись по своим делам. Может, от того и испортилось моё настроение — голос Билла на меня всегда действует так успокаивающе. Осталось всего пять дней, и наступит тот самый долгожданный день. Его я жду с нетерпением, но порой он начинает казаться мне ничем иным, как окончанием года, сдачи последних экзаменов и контрольных. Сегодня после учёбы я планировал забежать к Мейбл и попросить её о помощи — понятия не имею, что могло случиться, но с шарфом большие проблемы… Я не смогу справиться с поистине огромным количеством вылезших петель и неровных рядов водиночку… Я начинаю часто сбиваться от недосыпа, и ровная вязь превращается в путаницу.

Противно описывать видимое мной сейчас… Боюсь, как бы меня сейчас просто не вывернуло. Иногда ощущение спазма в горле и подступающей тошноты я чувствую наяву сквозь сон, отчего и просыпаюсь от кошмаров. Но теперь меня пробудило что-то иное. Над головой раздался громкий хлопок, когда лицо моего насильника оказалось ко мне ближе, а налитые кровью глаза взглядом упёрлись в самую душу. Я подскочил от неожиданности и выскочил из сна, словно пробка из бутылки. Спросонья я ещё толком не понимал, что произошло, и только потом озарение обрушилось на итак разболевшуюся с утра голову. Я только что уснул на уроке, а разбудил меня хлопок учебника о парту. Надо мной нависала фигура учительницы; миссис Рэд смотрела на меня осуждающе и явно ждала объяснений.

Единственное, что я смог промолвить в ответ, это тихое извинение, а после снова погрузился в какой-то транс. Голос учительницы становился рассеянным эхом в моей голове, стук мела о доску — противным скрипом, от которого я неосознанно простонал. Миссис Рэд сказала, что испытывает желание поговорить с моим братом обо мне. Ох, Боже… Только не это.

— Простите, — снова тихо проговорил я. — Я клянусь, что подобного больше не повторится. С завтрашнего же дня я полностью исправлю своё положение по Вашему предмету, миссис Рэд. Вы можете в этом не сомневаться… я очень бы хотел, чтобы всё обошлось без вмешательства моего брата.

— А в чём, собственно, дело? — в голосе женщины явно звучала желчь. Миссис Рэд я с первых же дней был неприятен… Не скажу, что эта женщина, назвать которую «женщиной» при соотношении её возраста и внешности было бы оскорблением, намеренно иногда пыталась меня уколоть, но я ощущал всем телом её давление. Рядом с миссис Рэд я чувствую себя неловко, словно я весь на иголках. А холодный взгляд её замораживает изнутри… — Я думаю, что посредством вмешательства Вашего брата ситуация изменится шустрее — это же Ваше обещание я слышала и вчера, и позавчера.

Всем своим слабым телом я ощущал какую-то надвигающуюся бурю: голос учительницы был тих и ровен, все в классе молча уставились на меня. Что-то должно случиться, я чувствую это… Миссис Рэд выпрямилась, и это тоже дало мне толчок полагать о неприятностях.

— Думаю, Ваш брат имеет над Вами более сильный авторитет, чем учителя, — не знаю, кого во мне увидела эта женщина, но казалось мне, что говорит она о другом человеке. Она обращалась ко мне, как к высокомерному, нахальному мальчишке, которого не заботит его нынешнее нелёгкое положение. Но…она ошибается, клянусь… Никогда в жизни я не вёл себя, подобно её словам. — Если Вы ко мне не прислушиваетесь, может, прислушаетесь к брату.

— Н-но я… — я что-то попытался сказать в противовес словам учительницы, но слова застряли в моём горле колючим комом. Что обо мне думает эта женщина?! Почему…? Я дал повод…?

— И вообще… — миссис Рэд перебила меня. — Если Вы, мистер Сайфер, думаете, что в связи с Вашей историей Вы вознесётесь на какой-то пьедестал, то Вы глубоко ошибаетесь.

Слова её выбили меня из колеи… Я-… Что миссис Рэд имела в виду?!

— О чём это Вы, миссис Рэд? — донёсся голос Брайана, эхом прокатившийся под потолком.

Конечно, весь класс понимал, о чём говорит миссис Рэд. Меня прошиб озноб, от которого захотелось сжаться покрепче в поисках тепла. Теперь уж точно абсолютно все взгляды были направлены на меня. Я загнанно осмотрелся, внимательно заглядывая в глаза каждого своего одноклассника. Не думают ли они обо мне то же самое, что сказала миссис Рэд? Я боялся допустить мысли, что действительно думают… Стало как-то особенно неприятно на душе. Взгляды около четверти сотни человек устремлены на меня; слова учительницы ещё давят сверху, подобно невыносимому грузу. Я почувствовал, как снова хочу расплакаться, как хотел несколькими месяцами ранее. Они все обо мне так думают… Я ошибаюсь! Они все принимают меня за лицемера, пользующегося своим бедным положением! Нет-нет, это не так! Я им противен! Я ошиб-баюсь… Никогда ранее я не задумывался о том, чтобы кто-то мог увидеть во мне такого противного человека, но теперь передо мной открылась непрошенная тайна. Я разглядел в глазах каждого из окружавших меня людей какую-то неприязнь, и тут же меня начало воротить от самого себя. Я действительно такой…?! Нет! Да…?! В глазах окружающих я оказался таким…

Горло сдавило что-то… Накатывал приступ! Я снова кротким взглядом окинул всех вокруг, и на этот раз увидел кое-где шёпотки, кое-где увидел осуждение в глазах ровесников. Стало неприятно… Но разве я дал повод?! Умоляю, прекратите… Не шепчитесь! Я не такой! Нет… Нет-нет, я не такой, вы ошибаетесь! Все вокруг превратились в бесов, с сверхновыми вместо глаз и ядом вместо слюны. А средь них был всех страшнее для меня — страх. Он навис огромной тенью надо мной, подойдя вплотную. Худощавая слабая ручонка коснулась моей спины, и все до одного кости в моём теле перетёрлись в крошку. Я обессилено вздрогнул, рвано вздохнул. Что за день сегодня?! Почему он должен выйти таким?

Я дрожащим голосом попросил миссис Рэд выпустить меня на пару минут из класса, но та лишь фыркнула, пробормотала себе что-то под нос и обратила внимание учеников на себя, продолжив урок. Я же был готов упасть без чувств. Горло сдавило, в груди закипело, руки затряслись. Я сам убежал из класса. Сгрёб все вещи с парты в рюкзак и опрометью выскочил за дверь. Никаких голосов вслед я не услышал: ни упрёка, ни смеха, ни свиста, ни возгласа миссис Рэд. В коридоре меня подсёк приступ, и я провёл оставшиеся полчаса до конца урока, содрогаясь в панической атаке под дверью туалета. Ноги колотило в коленях, я кусал руки в агонии и не мог принять всего только что услышанного. Я — лицемер, притворщик, пятно на репутации окружающих и цель чувства презрения многих. С чего я подумал, что буду казаться всем никем иным, как «тем неизвестным мальчиком, с которым приключилось горе»… Нет, я ни в коем случае сейчас не говорю о жалости ко мне — я никому никогда не был нужен, и ничья жалость мне не нужна. Я не хочу, чтобы обо мне думали в том свете, в котором меня окрестила миссис Рэд сейчас… Почему они так обо мне думают? П-почему? Почему…?

[•]

Пришёл в себя я много позже… Как оказалось, за это время я совсем вывел из себя миссис Рэд, и та уже дозвонилась моему брату. Боже, да за что мне это всё сегодня! Теперь я не то, что сам в ужасном настроении, так ещё и Биллу день испортил.

Во всём теле я чувствовал ужасную слабость — паническая атака с трудом меня отпустила. Мне казалось, что в момент слёз и безграничного ужаса моё сердце просто разорвётся на кусочки, словно в нём взрывчатка всё это время тикала. Потихоньку отходя всё-таки от приступа, я шёл по заднему двору школы. Что будет, если я сейчас покажусь на глаза кому-то? Вероятно, меня обсмеют… Потому не хочу вообще никуда идти. Хочу домой… Очень сильно хочу домой. Прямо сейчас я чувствую, что единственное место, где я почувствую себя вновь спокойно — это дом. Там я буду рядом с Биллом, в абсолютном покое, вдали от всего кошмара. Какой кошмарный день…

Со стороны я услышал громкий разговор. Промелькнуло моё имя. Несколько человек из моего класса стояли у стены, что-то очень активно обсуждая. И моё имя мелькало ещё раз… Эти ребята осуждали меня? Или просто говорили о случившемся в классе? Один из юношей заметил меня и легонько пихнул локтём своего друга. После этого все они (их было человек пять точно, может, шесть — я не успел разглядеть, не в силах удержать на группе взгляда) поочерёдно обернулись на меня. Разговор прекратился, а пытливые колкие взгляды медленно ползли по мне холодными змеями. Как неприятно… Меня будто отравляет это новое внимание.

Отвлёк меня от чувства задавленности этими взглядами со стороны тонкий голосок, который я однажды уже слышал. Я обернулся и увидел девочку, бежавшую ко мне. Длинные белокурые косички прыгали за её спиной, а в больших глазах, обрамлённых тёмными ресницами, горел крик о помощи. Однажды я уже сталкивался с этой девочкой, и та принесла мне весть о том, что Грэм задирает моего брата. И в этот раз всё не обошлось. Малышка взяла меня за руку и потянула в сторону угла, за которым, вероятно, всё и происходило. Я побежал со всех ног туда, когда увидел, как Крис откатился к недалеко растущему дереву и без всякого сопротивления уже смотрел на своего обидчика. Грэм преодолел немаленькое расстояние между ними двумя в несколько крупных шагов, наклонился над мальчиком и схватил того за слабые руки. Крис пытался отмахиваться, упираться ногами в своего противника, лишь бы выбраться из-под него. Тёрнер же в ответ на слабый упор маленькой ладошки в его грудь ответил крепкой оплеухой. Крис пискнул и зажмурился, прежде чем рука коснулась его. У меня внутри всё зажгло и защипало от негодования — несчастия в этот день закончатся или нет?! Девочка обогнала меня и остановилась немного поодаль от драки. Она встала за деревом, смотря взволнованно на Криса и залепетав что-то Грэму. Юноша замахнулся на неё, в целях отпугнуть, но девочка только присела на колени за деревом, накрыв голову руками.

— Грэм! — окликнул я юношу издалека.

Тот отпустил Криса, отшатнувшись назад на приличное расстояние. В глазах его что-то поплыло, и настроение сменилось. На смену рассерженному выражению лица пришло волнение. Увидев меня, Грэм замешкался, но почти что сразу принял новый стержень, став готовым оправдаться.

— Что тебе нужно от Криса? — внутри меня встрепенулся огонь, когда я обратился к Грэму. — Почему ты не оставишь моего младшего брата в покое? Меня одного мало?

— Я это делаю совсем не для того, чтобы тебя оскорбить как-то, — Грэм подошёл ближе, но будто в землю врос на достаточно далёком ещё от нас с Крисом расстоянии. — Совсем наоборот, я вину свою загладить хочу.

— И для этого ты избрал избиение Криса?! Ты больной…

— Но ты просто посмотри на него! Как он похож на своего папашу, на того отморозка, который тебе жизнь поломал.

— Если ты пытаешься таким образом что-то исправить в мои взглядах, то ты выглядишь сейчас отвратительно, — я сжал что есть сил зубы, отвернувшись от Грэма.

— Приглядись… — не унимался Тёрнер.

Я пригляделся… Грэм с пеной у рта продолжает утверждать, что Крис очень похож на своего отца. И да, поразительно похож: глаза у мальчика точно отцовские. Такая же в точности форма глаз, такие же веки и ресницы — последние такие тёмные-тёмные. Такие глаза издевательски мучили меня взглядом, разъедавшим меня насквозь. Такие же глаза селили в моей душе страх, терзали и терзают поныне меня в кошмарах. Такие же глаза… не проявили ни капли сожаления о содеянном в адресованном мне взгляде, когда Клиффа арестовали. Такие же, да… Но это же не Крис что-то делал со мной. Крис похож на Клиффорда внешне: глаза, волосы, форма носа и губ. Это просто внешность… Душа у Криса совсем не такая. Сейчас он жмётся ко мне, дрожит и чуть не плачет. Сегодня Грэм нехило его повалял. А это что? Я провёл пальцами по щеке Криса вверх, коснулся виска. Мальчик от этого прикосновения дёрнулся и отпрянул от моей руки. Из раны над виском сочилась кровь. Я изо всех сил попытался сдержаться и не накинуться на Грэма с кулаками. Ещё на теле Криса начали наливаться синяки и кровить ссадины и царапины. Весь мальчик был перепачкан в земле и траве, в волосах его застряла листва и веточки.

— Похож же, да? — продолжил Грэм. В голосе его столько яда — он правда ненавидит мальчика так сильно?! — Этот мальчишка будет тебе всю жизнь напоминать о кошмарах, принесённых в твою жизнь его отцом! А ты слышал, что про тебя сказала сегодня эта идиотка?! Она опозорила тебя перед всем классом! Всё вокруг против тебя, всё тебя оскорбляет…

— Но разве Крис хоть в чём-то виноват?

Я не вытерпел и последние слова уже кричал, надрываясь. Вокруг возникла тишина… Грэм не произносил ни слова. Но и не жалел ни о чём… Он как будто и не услышал меня, и лицо его снова приняло выражение глубокого презрения к Крису. Казалось, он сейчас опять набросится на мальчишку. Девочка шустро подползла к нам двоим, всё оглядываясь мне за спину на Грэма. Тонкие бледные ручки обхватили Криса поперёк шеи и прижали его голову к острым плечикам, скрытым под хлопковой тканью беленького платьица. Чистая ткань окрасилась в красный и тёмно-зелёный, но малышку это ничуть не волновало. Хоть это немного радовало — у моего брата в школе есть не только обидчики, но и друзья.

— Не приближайся к нам больше, — сказал я Грэму, сев к нему вполоборота. Брови юноши взметнулись вверх. — Даже на метр вблизи я не хочу тебя видеть.

— Да что ты так его защищаешь?! Пусть поплатится за то, что сделал его отец!

— Грэм, ты помнишь историю с ножницами? — тихо проговорил я, потерев переносицу. Я очень испугался, что могу выйти сейчас из себя… — Пожалуйста, просто уйди.

— Ты не понимаешь…

Грэм подскочил к нам, и последнее, что услышал я в здравом уме — крик девочки. Потом я видел только Грэма…

<center><b>[• | •]</b></center>

Вилл крепко цеплялся за мою руку, пока мы вместе уходили из двора школы. Я приехал за своим братом после звонка директора школы, из которого мало что понял. Уже в кабинете мне разъяснили всю суть дела: мой брат сбежал с урока истории, а позже подрался на заднем дворе со своим одноклассником. В целом я услышал много неприятного о моём брате, произошедшее за целую неделю. Это не на шутку меня перепугало… Вилл не смотрел на меня, взгляд его упёрся в асфальт под нашими ногами. Мой братец выглядел хуже некуда: невыспавшийся, уставший, побитый и испачканный в траве. Было заметно ещё, что Вилла что-то терзает. На нём лица не было, руки подрагивали — он точно услышал что-то, что сильно его задело.

Нужный автобус подошёл очень скоро, и Вилл, упёршись взглядом в окно, совсем замолчал. Кажется, даже его дыхание стало почти не слышным.

— Ну натворил ты за всё это время… — тихо произнёс я, желая завести разговор с Виллом. С утра мы с ним не разговаривали, и сейчас всё кажется наиболее страшным. — Что с тобой такое?

— Билл, — к счастью, братец продолжил разговор, но стал ещё мрачнее. — Разве я похож на того, что попытается вытворить такую мерзкую вещь?

Пока я совсем не понимал, что имеет в виду Вилл, но дело точно было плохо. Я взял дрожащую ладошку, костяшки которой были стёрты и приобрели красноватый оттенок, в свою ладонь, не сводил глаз с лица брата. Тот еле держался, чтобы не разрыдаться.

— Они все думают, что я позволил бы себе попользоваться своим положением, — Вилл проговорил это сквозь боль в горле. Всхлипы душили его… — Они все думают, что я использую свою травму в целях избегать какой-то ответственности.

— Кто именно так думает? — я почувствовал, как внутри всё заколыхалось. Всегда, когда кажется, что всё наконец-то закончилось, не стоит обольщаться — наверняка всё далеко не закончилось, а только начинается. — Пожалуйста, скажи, кому мне нужно подрезать язык.

— Б-Билл… только не заводись. Всё в порядке. Просто я сегодня услышал это от одного человека и накрутил себя-… — Вилл почувствовал на мне выпытывающий взгляд.

— Кто распустил слухи? — снова задал я вопрос, а у Вилла губы задрожали.

— Н-наша учительница… ты с ней сегодня уже разговаривал, насчёт моего побега с урока. Она сказала это на уроке…а все так сразу посмотрели! Мне сразу стало очень плохо… — Вилл замер, даже не дышал почти, устроившись на моём плече и полностью утонув в моих объятиях. — Но это же не так, Билл? Я ведь…не похож на какого-то лицемера? П-пожалуста, скажи, что я не похож на лицемера…

Я покачал головой, прижимая к себе Вилла крепче. Почему же это всё наконец не оставит его? Чем мой брат это заслужил? Разве прогневал Творца чем-то, что его бросили томиться в адских муках?

В груди я снова запылал в волнении к своему брату. Мне так сильно захотелось спрятать его от всех неприятностей, что это желание начинало рвать меня изнутри на кусочки. Хотелось отыскать крылья только для того, чтобы спрятать под ними Вилла. Хотелось иметь какую-то силу только для того, чтобы стереть с лица земли всех его недоброжелателей. Вилл тихонько задремал у меня на груди, уложив одну ладонь мне на левую сторону и накрыв метущееся сердце. Мимо проносились дома и деревья, столбы и толпы людей. Шум автобуса укачивал, зазывал прикрыть глаза и тоже отправиться к Морфею. И стоило на секунду опустить веки, как я сразу же уснул.

[• | •]

Я представить не могу, что могло произойти за одну ночь, но дальнейшие несколько дней не принесли мне никакого горя. Я почти уже закончил с вязанием шарфа: он вышел длинным и очень мягким на ощупь, ярким и красивым. Кое-где, правда, если приглядеться, можно было увидеть следы неудач, но в целом всё вышло недурно. Оставалось немного — чуть-чуть довязать и соединить шарф с двух его концов, сделав из него кольцо. Это я решил отложить до последнего дня, а в оставшиеся четыре-пять дней заняться долгами по учёбе. В тот вечер, после случившегося в классе между нами с миссис Рэд, я пообещал Биллу взяться за учёбу, ведь правда в словах женщины была — учёбу я внезапно забросил. Узнав ещё, что Мейбл и Дипперу уже не нужна помощь с будущим украшением квартиры и в целом с организацией праздника, я просто ликовал. В течение нескольких дней я смог реабилитироваться по всем предметам. Миссис Рэд даже, подозвав меня к себе тет-а-тет, извинилась за резкость. Женщина сказала, что не хотела задевать неприятную мне тему с отчимом и что чувствует себя неприятно. Я зла на неё не держу… Кто угодно мог такое про меня сказать, и, может, повод тут действительно был.

Сегодня вечером все соберутся у нас с Биллом дома… Мейбл уже скачет от угла к углу, украшая гостиную. Диппер ей помогает расположить что-то под потолком, а Джилл и Трэвис занимаются на кухне. Крис с Кригером гоняют по всей квартире шарики, и лопается с оглушительным громом уже четвёртый. Я вздрагиваю, произнося цифру вслух и качая головой. В моих руках постукивают спицы, и заканчивается предпоследний ряд. Биллу должно понравиться… Я так буду счастлив, если ему понравится. Трудно вообразить, какие чувства овладеют мной в тот момент… Всё вокруг наладилось, я исправил дела в школе, а у моего любимого брата Билла сегодня праздник. Неужели я сплю сейчас, снова путаясь в нитках от трепета?

В клеточке чуть попискивает Ратте. Розовенький носик выглядывает сквозь прутья клетки, глазки устремляются на меня. Я касаюсь тёпленькой горошинки, и крыса тихонько прикусывает мой палец, требуя внимания. Тихо смеюсь и обещаю Ратте позже поиграть с ней, и возвращаюсь к вязанию. Уже сегодня вечером…

Кроме моего счастья по поводу сегодняшнего вечера меня не раз посещала мысль о чувствах. Я воображал, как рад будет Билл, и тут же начинал думать другой своей стороной — по уши влюблённой, до умопомрачения влюблённой, до смерти влюблённой. Эта любовь… Что сделает Билл, когда услышит о ней? Нет-нет! Я не говорю сейчас, что я готов признаться, нет! Наоборот — меня просто трясёт, когда задумываюсь, что скажу хоть слово из той мантры «Я тебя люблю». Но если Билл всё же услышит о моих чувствах, то как он отреагирует? Разозлится? Огорчится? А может-… увидит сигнал к действию? Нет!!! Билл никогда так со мной… А что ему помешает? Может быть, Билл попросит меня отвергнуть эти чувства, избавиться от них. И тогда я выполню этот приказ — а что мне останется делать?! Я отрекусь от них, даже если будет уже слишком поздно.

Я схватился за голову, отложив наконец законченную ленту шарфа на кровать, и тихо простонал. Все эти мысли меня жутко утомили… Я уже не в силах был держать спицы, не в силах был двинуть руками. Мне срочно нужно поспать хотя бы час-два, иначе я рухну спать в самый неподходящий момент. Учёба, вязание, чувства, Билл… ссоры, драка, презрительные взгляды, «лицемер». Мне срочно нужно опустошить свою голову от всего этого! Веки сами сомкнулись, бросив еле заметные тени от закатного солнца на мои щёки, и я сразу уснул. Я даже не запомнил, как опустил голову на подушку, как случайно уронил шарф вместе с клубком и спицами на пол, и как со стороны послышались цокающие шаги вместе с звонким писком крысы.

[•]

Проснулся я явно очень поздно… Знаком этого для меня была звучавшая мелодия из гостиной, голоса собравшихся ребят, и ночь за окном. С несколько минут я провалялся в кровати, пока не вспомнил, что шарф нужно срочно закончить, сделав кольцо, и скорее поздравить Билла с его днём. От осознания я резко вскочил на ноги и так же резко сел обратно на кровать, когда голова закружилась. Странно, что меня никто не разбудил… Когда же я пришёл в себя, то принялся искать шарф — в голове не было ни мысли, где я его оставил. После перерыл кровать, внимательно осмотрел стол и полочки. И только приглядевшись в полумраке комнаты, я заметил неприятное зрелище.

Я не сразу понял, что произошло и что именно я вижу на полу. Пришлось опуститься на колени, и тогда же я сразу ощутил слабость во всём теле. Стало больно в груди… Недвигающимися пальцами я загрёб бесформенную мочалку из разного цвета шерстяных ниток, рядом с которой мирно сопел Кригер. Неужели…? Я не веря сжимал в ладонях бывший некоторое время назад целым шарф, а по щекам побежали горячие слёзы.

— Кригер…

Я это даже не проговорил — просто сипло прошептал, не в силах ничего сказать. Пёс открыл глаза, навострил уши. Увидев же меня в слезах, животное со скулежом уткнулось мордой в нитки и тёрлось носом о мои ладони. Вот и всё… За стенкой уже собрались гости, поздравляют Билла. А я остался с шерстяной мочалкой в руках. Как я теперь выйду к Биллу…?

Я заплакал уже немного сильнее, немного громче. Я обещал Биллу, что сделаю для него этот день запоминающимся. Я обещал своему брату, что готовлю ему хороший подарок… Я обещал его порадовать. И своего обещания не выполнил… В груди всё сдавило и будто чем-то обожгло — стало больно, и от этой боли я неосознанно громко всхлипнул. Кригер поднялся с пола и убежал из комнаты. Я сам тоже попытался подняться на ноги, но те подкосились, словно став ватными, и я рухнул на колени, уткнувшись лицом в смятый на кровати плед. Плач было уже трудно остановить. Я сжал в пальцах шарф ещё сильнее на пару с тканью пледа, втянул воздух сквозь зубы. Обида как никогда сильно меня сковывала, не позволяя ни дышать ровно, ни двигаться, ни говорить. Всё, конец…

Дверь в мою комнату тихо скрипнула, когда приоткрылась шире, и тут же мои плечи накрыли такие любимые тёплые руки. Я замер, замолчал. Билл… Он пришёл ко мне, опять к заплаканному и расстроенному донельзя. Опять обнял меня, опять хочет утешить. А я боюсь на него взглянуть.

— Я обещал тебе праздник… обещал, что порадую, помогу полюбить дни рождения. Но в итоге что? Я своего обещания не сдержал…

Я, дрожа и всхлипывая, плакал перед Биллом. Мой брат держал меня за руки, смотрел в мои глаза и не перебивал, позволяя выговориться как следует.

— Я всю неделю готовил тебе этот подарок, перешагнув через множество попыток. Это шарф вышел лучше прочих, на него я и тратил всё своё время, даже забросив учёбу. Я сегодня с самого утра уже воображал, как подарю его тебе, как тебе будет приятно… Я решил отдохнуть совсем немного, но не подумал убрать шарф куда-нибудь, куда бы всякие беспокойные мордашки не забрались.

Говоря последнее, я кивнул в сторону сидящего рядом Кригера. Пёс виновато поскулил, отвернув морду, а одна его лапа легла на моё плечо.

— Кригер его разодрал в клочья, видимо, играя. Интересно, сам хоть не поранился? — я пригляделся к псу, но в полумраке так ничего и не заметил. — Я так ждал этого дня, чтобы тебя порадовать…а теперь случилось вот такое. Мне так стыдно!

Я снова уткнулся лицом в кровать, содрогаясь всем телом. Клочья от шарфа выпали из моих рук. Билл же вздохнул и заставил меня подняться с пола. Брат усадил меня на кровать, включил в комнате свет, стёр с моего лица слёзы и присел передо мной на колени.

— Вилл, мой маленький Вилл, — начал Билл, качая головой. — Какой же ты у меня ещё глупый… Прекращай плакать, ну же. Ты не помнишь, что я говорил тебе в самом начале?

— Н-но я же хотел тебе…

— Не говори сейчас, что ты хотел мне доказать, что отметить день рождения ни в коем случае не плохо. Это я и сам уже хорошо понял за эту неделю. Я говорил тебе, что мне достаточно будет просто того, что ты будешь рядом. Не убивайся так из-за шарфа — если тебе так хочется обрадовать меня подарком, то пожалуйста, ты можешь подарить его в любое другое время. В непосредственный день рождения я бы хотел быть рядом с тобой и не видеть твоих слёз, — ладони Билла коснулись моего лица, пальцы провели по раскрасневшимся щекам. — Лучше улыбайся сегодня рядом со мной, будь рядом со мной… для меня только тогда этот день рождения будет самым лучшим за последние годы.

Я ещё раз вздрогнул всем телом, всхлипнув, и прижался к Биллу в объятиях. Вся грусть ушла… Наши с Биллом руки крепко сцепились, и мы оба уже не хотели ни за что друг друга отпускать. Билл пригладил растрёпанные волосы на моей голове, стёр последние слёзы. На мою макушку опустился тёплый поцелуй… Мягкие губы, всё ещё изогнутые в улыбке, коснулись меня, и сердце в этот момент упало под рёбра. Пусть всё идёт на самотёк? Пусть! Мне так сейчас хорошо… Пусть идёт…

Пусть всё идёт на самотёк… Может, эти чувства вообще помогут Виллу почувствовать себя живым? Вон как он сейчас улыбается! Как улыбается… Я постараюсь сделать так, чтобы Вилл никогда больше не плакал, чтобы больше не чувствовал себя брошенным или раненным, чтобы больше не срывался и не ощущал приступы панической атаки. Я всего себя отдам, чтобы чувства мои заставили Вилла любить всё вокруг него. Пусть всё идёт на самотёк! Пусть идёт…