Адрей понял, что пропал, как только заглянул в почти бесцветные глаза глубоководной наали, как только увидел смертоносную пляску с копьём, как только впервые заговорил с этой женщиной.
Талора не была красива, ничуть. Её бледная кожа словно светилась в темноте, лицо с острыми чертами почти не выражало эмоций, костяной гребень вдоль хребта угрожающе топорщился при малейшем её недовольстве, а уж улыбка-оскал могла повергнуть в ужас любого.
И всё же Адрей был ей совершенно очарован.
Вместе они смотрелись до странного нелепо: рыжий мужчина с золотой чешуёй, указывающей на принадлежность к королевскому роду, и блеклая даже для глубоководных женщина, из всех богатств имевшая лишь воинскую честь.
Талора самым уголком губ усмехается, когда Адрей снова и снова пытается достать её хоть острием копья — и раз за разом оказывается на песке укромного грота в королевских садах.
"Право слово, принц, — мурлычет она, опускаясь на песок следом, настолько близко, что Адрей может коснуться её холодной кожи, — зачем вам быть лучше обычного воина? Ваше ли это дело, размахивать оружием?"
И Адрей безмолвно соглашается: не его. Но разве будет тогда у них повод проводить столько времени в компании друг друга, пока не отбыла делегация глубоководных?
Талора фыркает и делает вид, что совершенно не замечает, как ладонь Адрея ложится чуть ниже допустимого.
Глупое решение, о котором они ещё пожалеют.
Но сейчас весь мир — переплетение сияющего золота и мерцающего оникса, тёплой бронзы и холодного мрамора. И когда пальцы Адрея зарываются в белые волосы наали, она не возражает, только прижимается ближе и целует — так, как лайкена не целовал никто до этого, и не будет целовать после.
"А они ведь похожи, — отмечает Талора, когда они оба ложатся на песок, измотанные и счастливые. — Танец смерти, танец жизни — всё едино".
Адрей только пожимает плечами. Не зря ведь Госпожа Бурь и Хозяин Глубин названы супругами?
Талора о богах рассуждать не любит, а к жрецам не питает доверия.
А потому, когда у неё рождается сын, отсылает его не в храм, а к отцу.