Цитадель находилась на краю обрыва, в самом низком месте Ирема. К ней вели два моста, разделявшие Неолету своими арками на двенадцать потоков по числу районов мегаполиса. Вода падала с отвесных черных скал в вечно туманную мглу, где, по слухам, обитали гигантские пресноводные твари. Вокруг цитадели Ирема сиял мощный магический щит. На самом высоком шпиле, над парковкой для воздушных судов, светилась голограмма трехглазой совы.
Дворец строили две тысячи лет назад, еще при власти ифрита Роамуна Шестого. Резные высокие окна и ажурные колонны придавали легкости огромному зданию. Белые эльфы снесли часть вычурных украшений — без них дворец стал ближе к простым и воздушным формам их родной архитектуры.
Перед центральной площадью, ступенями спускающейся к воде, мерцал огромный круг портала. Там, сквозь сполохи света, виднелось море далекой планеты, откуда иногда приходили в дворцовую гавань корабли.

Теперь вокруг цитадели Ирема днем и ночью висели сторожевые суда, зловещими алыми огоньками отражались в бурных водах. В свободную прессу быстро просочилась информация о нестабильной обстановке во дворце. По всей планете шли протесты, благо, причин для этого за последнее столетие набралось предостаточно… Последние поколения белых эльфов слишком уж полагались на завоеванный предками авторитет, совершенно потеряв стыд, выжимали досуха подвластные им территории, мало радея о живущих в них существах.

Меры безопасности столицы ужесточили, Служба сбивалась с ног, на экранах замелькали призывы для новых рекрутов. Протестующих надписей и рисунков на стенах города не стало меньше, пусть слово «свобода» и успевали закрасить чуть ли не быстрее, чем оно было написано.
На страницах газет маститые ученые обсуждали вопрос зависимости сотворенных от хозяина. Маги утверждали, что их творения абсолютно безопасны и не могут причинить вреда дающему кровь, если хозяин сам не захочет этого. Еще полвека назад богачи соревновались в наиболее эстетичном способе самоубийства. Домашние суккубы тогда выполняли и эти функции, как выполнили бы любой другой приказ. Но споры не утихали — ведь создание суккубов было основной статьей дохода многих волшебников. Кто-то пытался привести примеры неповиновения собственных игрушек, но их быстро затыкали. Пойманные за предосудительными действиями твари несомненно выполняли приказ, не более. Чтобы придать вес своим словам, некоторые маги раскрывали секреты, наглядно демонстрируя работу заклинаний привязки и повиновения, заставляя подопытных эффектно мучиться перед телекамерами, на глазах сотен миллионов зрителей.
Однако выброшенных тел суккубов становилось лишь больше. Начитавшись страшилок, владельцы стали бояться собственных слуг и избавлялись от них, крошили в пыль даже совершенно безобидных рабочих-големов. Рабы с живой кровью в жилах, слыша обрывки информации, видимо, считали себя следующими на очереди. Многие хозяева жаловались на их возросшую дерзость. На всех слуг мира не надеть шоры… По стране прошла волна возмущения. Беглые заполонили трущобы, Окраины Ирема оказались набиты битком.

Королю быстро надоела эта истерия, особенно у него под носом — в столице. Службы прошлись по Ирему железной метлой. На свалке пылали костры из останков тех, кто не имел документов свободного, не имел жилья или достаточной суммы денег на откуп, кто не успел забиться в темный угол. Город никогда еще не был таким чистым… Вышел закон, обязывающий любого суккуба иметь магическую метку на шее, с указанием владельца и места работы. В противном случае сотворенному грозила немедленная смерть. Свеженанятые молодые чародеи ходили по городу в составе патрулей и распыляли на частицы нарушителей закона. Это вызвало еще больший ропот среди жителей Ирема: визит к магу обходился недешево, некоторые волшебники драли за свои услуги чуть ли не дороже стоимости самого сотворенного.

***

Омнио вновь начал общаться с Карагом не так давно — перед свадьбой с Таулой. Суккуб провел несколько лет вне Ирема, а вернувшись, случайно столкнулся с орком на улице. Они не сразу узнали друг друга, зато потом Караг потащил старого знакомого в ближайший кабак. Омнио мало что мог поведать приятелю — в то время он уже работал в Подполье. Но орк почти не задавал вопросов, он сам рвался рассказать о том, как круто изменилась его жизнь после встречи с «самой охренительной грудью Восьмой Окраины». Видеть практичного Карага страстно влюбленным было непривычно и трогательно, пусть его мечты и затрагивали чисто материальную сторону дела: брачный контракт, планировку дома и размеры кровати в будущей спальне. Омнио умел слушать, а также подарил Карагу на свадьбу токарный станок последней модели и тугой кошелечек с золотыми для его невесты. Это вдохнуло новую жизнь в остатки прежней дружбы. Омнио был полезен орку, потому что за мелкие услуги, которые Караг оказывал ему, суккуб платил чистым золотом. Караг сначала был нужен Омнио как часть широкой сети знакомств, затем, после проверки на прочность — как нелюбопытный и молчаливый товарищ. Нелюбовь орка задавать вопросы пришлась ко двору.

— Я пришел за ней.

Омнио вытер губы, отставил чашку и расстегнул кожаную куртку: от чая стало жарко. Кухня Таулы пахла ягодным отваром. Орха отвернулась от раковины с посудой и вздохнула, поправила лямку переноски. На спине Таулы завозилась младшая малышка. Серенькая пухлая ножка дернулась и снова сонно обмякла.

— Караг-то обрадуется, не любит гостей. А я уж привыкла, — улыбнулась Таула, тряхнув пучком волос на макушке. — И дети тоже.

— Что? — удивился Омнио.

Таула поманила его за собой. Из детской раздавались шорохи и звон. Потом — басистый смех кого-то из мальчишек. Омнио заглянул в дверь.
Одетая в голубую футболку и джинсы Айн сидела на полу, дневной свет бил ей в лицо, волосы рассыпались по спине. Двое сыновей Карага, отпихивая друг друга и сопя, играли с ними. Один пытался продеть длинную прядь в колечко, второй учился плести жгут. На молочный клык маленького орка была надета резинка, которой малыш собирался закрепить свое творение. Ковер усеивала всякая блестящая мелочь: обкатанные стекла, бутылочки, пластиковые части игрушек, обрезки металла из мастерской. Айн сосредоточенно перебирала безделушки, откладывая некоторые себе на колени. Когда кто-то из детей тянул ее за волосы, Айн даже не морщилась, только откидывала голову назад, позволяя орчонку справиться с трудностью, затем снова погружалась в свое занятие.

— Ты еще не видел, как они вместе картинки собирают, — доверительно шепнула Таула.

— Караг же не хотел… — начал было Омнио.

— Он и не знает, — отмахнулась хозяйка дома. — И вообще, тут моя вотчина, — оскалилась она, — у него вот, своя есть, с железками да огнем. А в то, как детей растить, пусть не лезет! — решительно припечатала орха.

— Давай мне ее вещи, — отвернулся от двери Омнио.

Первым делом орха вынула из-за пазухи медальон и отдала суккубу. Войдя в комнату, где жила Айн, парень увидел ворох одеял в углу, у стены.

— Ты не подумай, — заметила Таула. — Беленький сам так захотел — наверно, потому что кровать-то в темноте, а тут светло почти всю ночь, то одна луна, то другая… Он ночи страсть как не любит.

Таула открыла шкаф, сложила стопку одежды в принесенную суккубом сумку. Туда же отправилась расческа и какие-то звенящие конструкции из бусин. Омнио не стал разбираться, закинул сумку на плечо. Вернувшись в детскую, вошел и присел рядом с Айн. Та робко кивнула ему, уже не пытаясь, как в первые дни, по-ящеричьи изогнуть шею.

— Нужно перейти в другое место. Не бойся, я буду рядом.

Айн нерешительно оглянулась на Таулу, которая, растолкав сыновей, спешно выпутывала из белых волос все, что те успели туда привязать.

— Таулу ты еще увидишь, обещаю. Пойдем, — кивнул Омнио. — На улице держись ближе ко мне, поняла?

Увидев, что игрушку забирают, орчата залились отчаянным ревом. Таула цыкнула на них, показав на спящую в переноске сестру. Старший испуганно затих, вытирая слезы, и зажал рот ладошкой младшему: сердить маму было опасно.
Омнио надел на шею белого суккуба амулет, капнул серебристой жидкости из бездонки-медальона, и камень тускло засветился лиловым. Орха ахнула: для нее девушка исчезла. Омнио взял Айн за руку и прошел к выходу. Задержавшись на миг, оставил деньги на столе.

Небо над Иремом хмурилось, издалека долетали вспышки зарниц. На улицах было непривычно пусто, Омнио шел, поглядывая по сторонам. Дом Карага находился на границе «чистого» района, здесь дронов летало меньше. Однако суккубам предстояло забраться в глубину Восьмой Окраины, и сделать это быстро, пока амулет обманывает глаза и камеры, и аккуратно, не встретив патруль нового образца. Даже самый неопытный чародей сразу поймет, в чем дело и остановит их, а устраивать шум Омнио не мог себе позволить.
Волшебница жила на чердаке покосившейся конструкции, похожей на гриб на центральной скале, неведомым чудом до сих пор не обрушившийся на нижние дома. Башенка состояла из деревянных балок, металлических листов и выцветших пластиковых обломков, заменяющих черепицу. Из окон, находившихся в самых неожиданных местах, торчали пучки цветущей зелени и жала антенн.
Айн аккуратно ступила на лестницу без перил. Силы амулета хватило, чтобы пересечь самые опасные места, и он превратился в обыкновенный кусок сиреневого стекла. Омнио хотел снять и выбросить безделицу, но белый суккуб вцепился в шнурок мертвой хваткой.
Первые капли дождя застали их на пороге.

— Рута! — позвал Омнио, встав у кривой, но крепкой деревянной дверки.

Та раскрылась.

— Мамы нету дома, — капризно протянула маленькая девочка с двумя косичками, ковыряя в носу.

— У меня мало времени, — закатил глаза Омнио, — давай без фокусов.

— Как скажешь, — пожала плечами девочка и одернула платье, почесала одну босую ногу о другую. — Заходи.

Омнио пропустил Айн вперед и тщательно запер дверь. Не слишком высоким суккубам пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой притолоку. Девочка с косичками исчезла где-то в глубине неожиданно просторной комнаты, заставленной горшками с растениями. На столах и стульях валялись свитки, мигали строками кода голоэкраны.
Омнио уверенно обогнул диван, небрежно покрытый какой-то пестрой шкурой, и отодвинул занавесь. В углу виднелся люк, снизу раздавались шаги и голос Руты, бормотавшей себе под нос. Суккубы спустились вниз, в тесную мастерскую волшебницы.

— Ничего не трогай, — вполголоса предупредил Омнио.

Айн послушно спрятала руки за спиной, разглядывая непривычную обстановку и светящиеся цветные баночки на полках. В глазах появилось любопытство, но тут же скрылось, стоило Омнио встретиться с суккубом взглядом.

Рута уселась на пол, пододвинула ближе один из голоэкранов и маленький котелок, щелкнув пальцами, зажгла под ним крупинку огня. Стоило войти в дом, как движения девочки изменились, стало ясно, что это вовсе не ребенок.

— Чего тебе? — нелюбезно спросила она. — Спорю на золотой, надо снять с этой красавицы привязку.

— Проспорила, — невозмутимо отозвался Омнио. — Ей нужна метка работника.

— Посмотрим…

Девочка задумчиво постучала пальцем по губам, прикоснулась к клавиатуре, вгляделась в экран. Омнио отвернулся, скучающим взором обвел стены. Айн зябко ежилась, тоскливо поглядывая на оставшееся наверху пятно света.

— Эй, белая! Садись ближе, — позвала Рута.

Омнио развернул Айн к волшебнице. Она села рядом со странной девочкой, опасливо взглянула на ярко-зеленое варево в маленьком горшочке.

— Сейчас с этим туго, сам понимаешь, — вздохнула Рута, отбросив косички за спину. — Фиктивные фирмы — уже не вариант. Но, — подняла пальчик девочка, — я нашла одно предприятие… У них не очень-то хорошая система защиты, вписать туда парочку фантомов можно, никто не заметит.

Омнио кивнул. Рута окунула палец в варево и, нашептывая что-то, нарисовала на шее Айн знак. Он мигнул и погас, жидкость впиталась в кожу, образуя неповторимый узор метки.

— Мне нужна кровь хозяина, — подняла глаза Рута.

— Зачем? — удивился Омнио.

— Новый закон, — пожала плечами чародейка, и, не успел парень сделать протестующий жест, подняла руку.

Пальцы волшебницы вспыхнули синим, тело Айн вытянулось в струну. С ее губ сорвалась и повисла в воздухе красная капля, но алый тут же сменился серебром. Рута удивленно подняла брови. Ладонь Омнио успела поймать каплю до того, как та попала чародейке в руки.

— Что это?! — воскликнула Рута. Световой узор окружил ее запястье, глаза сияли от магической энергии. — И привязки нет… Этот суккуб ничей, так?! Значит, слухи про синт-кровь вовсе…

Омнио отступил и оскалился, рука метнулась за спину, но девочка уже вскочила на ноги и подняла обе светящиеся ладони, припечатывая парня к стене.

— Без ерунды, Ом!

— Я не могу рисковать, — прошипел обездвиженный суккуб.

— Я на твоей стороне, дурак!

— Это больше, чем моя сторона…

Чуть слышный шепот заставил обоих обернуться.

— Что… значит… ничей?

Белая девушка сидела на полу, глядя на них огромными глазами. Волшебница опустила руки, свечение погасло. Омнио сумел удержаться на ногах, сделал шаг и присел, успокаивающе сжал Айн за плечи.

— Мне нужно изменить чары, — опустилась рядом Рута, — потерпишь еще немного, сладенькая?

— Скажи мне, — Айн вцепилась тонкими пальцами в руки Омнио, отчаянно заглядывая в глаза.

Парень досадливо покачал головой, отворачиваясь.

— Что значит ни… чей? Это…

— Это значит, что твой хозяин мертв, — решительно сказал Омнио, взглянув в белое лицо. — Но не значит, что ты осталась одна. Ты не одна, слышишь?

Устав ждать, Рута отбросила волосы Айн с шеи и вновь коснулась метки.

— Сейчас будет немного больно, — буркнула она. — Не дергайся.

Но это оказалось излишним: девушка продолжала молча смотреть перед собой, не шевелясь и не моргая.

***

Теперь можно было не таиться: двое сотворенных, спешащих с работы, никого не удивят. Даже если они идут под проливным дождем, и один из них плачет навзрыд, отчаянно цепляясь за другого, норовя повалить обоих на скользкую мостовую. Плачущий суккуб — не такое редкое зрелище, чтобы обращать внимание…
Экономная Таула купила для Айн одежду с двойной материализацией, подходящую обоим полам. Не сознающий себя Айн перекидывался чуть ли не через каждые пять шагов, Омнио волновался, успеют ли они дойти до места до того, как силы Айн окончательно иссякнут.
Айн плакал так, словно хотел вылить слезами всю свою прошлую жизнь без остатка. Смешать с грязно-серым дождем, утопить ее в потоках или утонуть в них самому. Омнио шел, поддерживая суккуба, щурясь от яростных струй ливня. С начала самостоятельной жизни сам Омнио плакал считанное количество раз. Потом слезы высохли окончательно. И, видимо, навечно.

Комнатка в рабочем общежитии, походящем на улей, была небольшой. Из единственного окна виднелся кусок серого неба, расчерченный неоновыми лучами. Здесь не задавали вопросов, лишь на входе проверяли документы свободных или метки суккубов и принимали в уплату серебро. Омнио прислонил Айн к стене и оперся о нее сам: последние две сотни шагов он практически тащил парня на руках. Отдышавшись немного, Омнио вынул из внутреннего кармана карточку и открыл дверь.
Снять мокрую насквозь одежду и отжать длинные волосы Айн было трудно, руки дрожали от усталости и холода. Комната не отапливалась, и так здесь условия просто роскошные. Четыре стены и крыша, даже отдельный санузел и кровать есть.
Отчаянные рыдания белого суккуба сменились тихими, облегченными всхлипами. Омнио знал это чувство: оно обманчиво. Усталость притупляет боль, но полностью излечить ее не может. Лечит совсем иное…

Омнио принял дозу синт-крови и заставил проглотить капли и Айн, потом развесил мокрую одежду в ванной, уложил суккуба в постель и лег рядом, укрыв обоих одеялом.
Тепло лечит. Любой вид тепла. Даже яркая, как молния, вспышка, оставляет за собой не только боль, но и щемящую радость оттого, что она у тебя была…
Но лучше всего, наверное, лечит медленное, тихое тепло. О котором можно даже забыть, но оно всегда рядом.

Айн дышал ровно. Омнио лежал, глядя на ползущий по стене свет из окна, чувствовал чужие длинные мокрые волосы спиной. Под одеялом становилось тепло. Омнио вздохнул и закрыл глаза. Уже очень давно он не засыпал рядом с кем-то другим. Ему на миг послышалось, что дождь стучит по старым ржавым листам железа над головой, а в двух шагах, с обрыва, видны городские огни, так напоминающие звезды.