Дыхание вырывалось облачками пара, студило потрескавшиеся губы. 
     Неро учился новому. И ладно бы если только хорошему. Он учился иронизировать над собой, но получалось плохо, получалось только нелепо и неловко шутить - совсем как Данте когда-то. Учился вставать по утрам и заставлять себя двигаться, чтобы вырезать надоевших до колик демонов, все еще бродивших по улицам разрушенного города. Учился забываться в драке, учился не замечать тянущую ноющую боль под ребрами. Получалось плохо. Учился не прокручивать в голове бесконечное "если". Учился не представлять, не помнить как ощущалось в руках хрупкое и почему-то слишком тяжелое тело. Учился не рисовать по памяти знакомые черты. Учился не тянуться мысленно к уплывающей, исчезающей фигуре того, кого, по факту, никогда и не было. 
     Не получалось совсем.
     Камень под задницей холодил ужасно, но встать и пойти наконец-то выспаться после почти двух суток преследования совершенно сумасшедшей стаи хаосов не было ни сил, ни желания. Смотреть бездумно в закрытый зданиями горизонт было куда проще. Жизнь превратилась в рутину, в которой нашлась место этой крыше и рассветам. Неро научился ценить это время межвременья, когда мир повисал в робком изломанном покое. И сдавался каждый раз, как сегодня, когда рассвет только чувствовался в светлой серости затянутого тучами неба, словно слабое напоминание о том, что ночь не бесконечна. Тонкий слой снега и изморози окрашивал серый мир в черно-белое, расписывал монохром, отражая тот, что давно царил внутри. Изредка гудящую рассветную зыбь рвало хриплое карканье вороны, и стылая глушь сходилась после снова, словно волны, обнимающие упавший в озеро камень. 
     Серые стены, серое небо, черно-белая земля в белом и грязно-сером снеге. Черный плащ на плечах, на контрасте с белой кожей, украшенной черными узорами…
     Надо пережить это. Как-нибудь. Пережевать, перемолоть в себе, позволить времени прикрыть рваные кровящие язвы тонкой кожистой пленкой, хрупкой и нежной. Верить, что это закончится. Что рано или поздно он проснется без тяжести в груди, без непроходящей горечи и ненависти ко всей вселенной, ко всему и всем, что когда-либо что-либо у него отняли. 
     Были бы еще на это силы. 
     Лицо холодило, рваный порыв ветра бросил в него горсть промерзлой белой крупы: серое небо все-таки расщедрилось на снег, сбросило отжитое как ненужный мусор. Неро так не умел. И на самом деле не верил, что научится.