Все было бесконечно серым и пустым, и идти было тяжело. К ногам будто привязали по шлакоблоку, и каждый шаг давался с огромным усилием. Дэн шел рядом, катя свой велосипед. Он бы не увез меня, не сейчас, вот и пришлось идти пешком. Дома было спокойно. Они будто знали, что случилось, и от их тихого участия легче дышалось. Когда мы поднялись наверх, Дэниэл первым делом задернул шторы, пытаясь спрятаться от всего этого стыда, который накрывал с головой. Главное дожить до утра.

Всю ночь он не спал. Тяжелая, налитая свинцом голова утыкалась мне в живот. Я слышала, как он глухо мычал, как стискивал зубы, из всех сил стараясь не закричать. Он издавал слабые стоны, скручиваясь в узел, принимая позу эмбриона, пытаясь защитить себя от невыносимой боли.
После полуночи стало хуже. Он резко вскакивал с кровати, метался по комнате, ломая руки, затем боль пронзала его тело, и он опускался на холодный пол и тихо беспомощно плакал. Он был в ярости, в диком, неуправляемом бешенстве, я видела в его взгляде такую злость, способную уничтожить как минимум этот город. И вместе с этой злостью в глазах разливалось беспомощность. Он сжимал руки в кулаки, крепко хватался за простыни и за мои руки, но боль не уходила, и он чуть ли не выл от бессилия.
К середине ночи начался жар. В полубреду он лежал на моих коленях и бесконечно хрипел, глаза его затуманились, пересохшие губы потрескались в нескольких местах, а голос противно отдавался дикой головной болью. В комнате было холодно, он просил открыть окна, а затем дрожал, прячась в моих руках, словно ребенок, которому едва исполнилось шесть. Какой-то безумный страх сковал его, и я долго говорила о чем-то бессмысленном, перебирая влажные от пота волосы, чтобы он боялся чуть меньше. К утру ему полегчало. Когда загорелся рассвет, он уснул, будто Луна забрала с собой всю боль, сковывавшую и разрывавшую его прежде.

Пробуждение было не из приятных. Дэниэл заснул на моих коленях, так что ноги затекли. По полу веяло холодом, и я только сейчас поняла, насколько сильно я замерзла. Веки были тяжелыми, будто на них взвесили по центнеру, и от любого шороха голова раскалывалась неимоверно. Я провела рукой по волосам Дэна. Он слегка вздрогнул, но не проснулся. Все его лицо было мертвенно бледное с яркими синими венами, вздувшимися на шее. Глаза опухли, а в их уголках виднелись маленькие красные кровоподтеки. В целом, он выглядел, как вполне обычный среднестатистический мертвец.
Я вытащила ноги из-под его тяжелой головы и спрятала их под одеяло. Тогда мне казалось, что я больше их никогда не почувствую. Дэниэл недовольно заворчал и начал ворочаться. Он открыл глаза, и я была удивлена тому, что он вообще видел что-то, учитывая, как сильно они опухли. Он схватился за грудь и рвано выдохнул.

- Сердце шалит – прохрипел он и тут же закашлялся. Громкий неприятный звук болью отозвался в наших головах.

- Нечего колоть всякую дрянь, - нарочито резко сказала я, и он поморщился.

- За что ты меня так ненавидишь?

Он потянулся, и край его футболки приподнялся. Я вытащила холодную ногу из-под одеяла и коснулась голого участка кожи. Дэн вскрикнул и кинул в меня подушкой. Через пару секунд послышался тихий смех. Приложив как можно больше усилий, я столкнула его с кровати, и он с громким глухим стуком упал на пол.

- Вали делать мне завтрак, придурок, - слабо улыбнулась я, - Из-за тебя я всю ночь не спала.
Он усмехнулся и, повиновавшись, вышел. Я плюхнулась в ворох подушек и закрыла глаза, пытаясь поспать еще хотя бы пару секунд.
Я спустилась, когда на чердак пробрался ароматный запах чего-то вкусного и теплого. Как я и думала, Иветт уже вовсю хлопотала на кухне. Дэн, еще помятый, опухший, протягивал мне большую кружку.

- Я подумал, что ты захочешь какао, - протянул он, и на лице расцвела самодовольная улыбка.

- Спасибо, - коротко ответила я, и мы все сели за стол.

Было ещё рано, и все в основном спали. Иветт знала о том, что произошло, и вероятно, попросила остальных нас не тревожить. Учуяв запах хрустящих тостов, на кухне показались Миранда и Одджит. Они сладко потягивались, разминая болевшие отплохих матрасов спины, и, гремя тарелками, шлепали босыми ногами по полу.

- Ну, с первой ломкой тебя, пряник, - по-лисьи улыбнулась Миранда, за что тут же наткнулась на недовольный взгляд Одджит.

- Не слушай её, парень, - сказала она, и ласково потрепала его по голове, проходя мимо.

- Да ладно, я же тебя не виню, - не успокаивалась рыжая, - Ты неплохо справился, если сравнивать с..

Одджит толкнула её локтем, и Миранда осеклась. Мне больше не хотелось есть. Я стиснула зубы так крепко, будто получила пощечину.

- С кем? О чем она, Эмс?

Все опустили головы. Я сглотнула и попыталась взять себя в руки.

- Они о моем отце.

Повисло неловкое молчание, которое поглотило всю атмосферу уюта и тепла, окутывавшую кухню прежде. Я не злилась на Миранду. Я должна уже отпустить все те ужасы, что делал отец, я должна уже стать сильнее. Должна была, но черт, как же это сложно.
Первым тишину нарушил Дэн.

- Мне было так больно, - глухо сказал он, - будто все, что есть в моем теле, разом заболело. Я думал, я не доживу до утра…

- По сути, так и есть, - после небольшой паузы вставила Одджит, - Все процессы в твоем теле причиняют ужасную боль, только вот твое тело научилось вырабатывать свои собственные обезболивающие. Наркотики выполняют эту же функцию, и раз ты принимаешь обезболивающее, то зачем его вырабатывать?

Мы все уставились на Одджит, а она, как ни в чем не бывало, продолжила завтракать.

- Откуда ты, черт возьми, это вообще знаешь? – наконец, спросила Миранда.

Та лишь пожала плечами и ответила, что много читает. Рыжая вдруг ни с того ни с сего разозлилась и вышла из комнаты, оставляя нас всех лишь гадать, что стало причиной её истерики на этот раз. Я посмотрела на Иветт, но та жестом мне показала, что лучше не лезть. Мы провели остаток завтрака в молчании.

После обеда показалось солнце. Оно весело плясало на стенах моего чердака, его лучи забирались в шкафы, столы, щели между половицами, они закрадывались в каждый уголок моей комнаты, прыгали по мне, заползали под футболку, туда дальше, куда-то под ребра. Было легко и хотелось жить. В последнее время такая редкость. Дэн все время говорил, ему казалось, лишь он закроет рот, слова пропадут из его головы, и на их место придет тупая боль и тихие крики. Он попросил разрешение остаться еще на пару деньков, Иветт дала добро при условии, что он починит нам крышу. Солнце садилось, и все окрашивалось в желто-оранжевый. Мы допоздна играли в карты и говорили глупости, и так не хотелось, чтобы этот день кончался, и наступало утро.