Оставалась надежда, что трейлер не заведется: все-таки он больше двух лет простоял без дела. Дядя любил свой дом на колесах до такой степени, что прозвал Ноевым ковчегом. У этого прозвища, разумеется, была своя история. В первое путешествие по стране он познакомился с женой, а два его лучших друга нашли себе девушек. Подобрали компанию подруг, когда они голосовали на трассе. «Каждой твари по паре! — хвастался он. — А ведь тварями, каких свет не видывал, Боб и Джек и были. Сукины сыны, но «Ноев ковчег» даже им нашел пару. И тебе найдет, племяшка, не сомневайся!» — «Ой, нет, мне такое не интересно», — отвечал Сиэль. Дядя неумолимо часто отказывал в симпатии к людям, обзывая их бездушными скотами, но в душу своего трейлера верил. «У этой вещи есть свой характер, а знаешь почему? Потому что я люблю этот трейлер, и моя энергия оживила его. Все мы своего рода боги, когда относимся к вещам как надо».

Сиэль мысленно воззвал к Богу: «Умоляю, пусть это корыто никуда не отправится. Не сегодня». Подумав одно мгновение, он добавил, ласково похлопывая пальцами по рулю: «Ноев ковчег, давай сегодня без зажигания, а?»

Парень вставил ключ зажигания и повернул, ощущая, как его надежда вспыхивает и гаснет. Бенгальский огонь. Мотор загудел: этакий пес, виляющий хвостом и соскучившийся по улице: «Гулять, гулять, гулять!» Если бы у трейлера, как и верил дядя, был характер, он бы заголосил: «Я полон сил! Мы едем искать тебе пару? Я найду! А, нет? Мы отвозим убийцу в безопасное место, где потом он убьет тебя и, возможно, еще кого-нибудь? Так я только за! Как же много во мне сил!»

Сиэль выехал со двора. Из окна за ним наблюдала миссис Виктория, должно быть гадала, куда сосед внезапно сорвался с места. Знала бы она, от какой участи он ее спасает и перестала бы грубить. На руках у нее висел гигантский комок ваты. Антуанетта? Но сейчас не кошка должна его волновать.

Он проехал по длинной улице, минуя знакомые цветочные клумбы и парня, шагающего от дома миссис Виктории, он пересчитывал деньги. Брюнет. Без футболки. Старушка наверняка дала щедрые чаевые, иначе он бы так не улыбался.

Навстречу выехала полицейская машина. Себастьян присел ниже, хотя Сиэль сомневался, что его было видно за ширмой, около кухонного шкафа, — переднее сидение он так и не занял. Машина проехала настолько близко, что Сиэль посчитал двух копов и мужчину в штатском. До боли захотелось посигналить или повернуть назад, может быть даже устроить небольшую аварию. Внутри раздался голос: «Не делай глупостей». Голос разума.

Сиэль не мог видеть, но чувствовал, что машина завернула к его дому и остановилась. Поверить невозможно, они разминулись на минуту!

— Возможно, эти полицейские ко мне домой. Чтобы вы делали, прибудь они раньше? — спросил Сиэль. Хотелось дать понять этому бандиту, что у него далеко не все продумано. Тогда он начнет нервничать и совершит ошибку.

Голос Себастьяна оказался на удивление спокойным.

— Я же сказал, что меня ведет рука божья. — Он стоял около прохода, прислонившись спиной. Сиэль до сих пор не привык к запаху его пота: надо было выжать из организма все до последней капли, чтобы так благоухать. Но, наверное, когда ты вооружен и сбегаешь из тюрьмы в день, который синоптики объявили самым жарким за последние двадцать лет, иначе не будет.

— Вы все-таки верующий.

— Да, я верю. В то, что правосудие неизбежно настигнет каждого за проступки.

— Удивительно, мы нашли что-то общее.

— Заткнись. Сейчас повернешь за тот дом и добавишь газу.

— К Зеленому мосту? — Себастьян раздраженно ответил: «Да». — Откуда пистолет? Убили охранника? Сомневаюсь, что это был Бигерз или как его.

— Зря сомневаешься. В свиней целиться проще.

— То есть, сбегая, вы никого не убили?

— Я этого не говорил.

— Дело в шутке и интонации. В совокупности в них подразумевается «но». «Свиней убить проще, но я этого не делал. Не убивал свинок».

Чужой запах стал более резким: Себастьян приблизился. Иисус «Super star» подрагивал на панели в такт ритму: казалось, что он состоит в компании с трейлером, негласно создавая увеселительный дуэт вроде Осла и Шрека.

— А ты у мамы психолог, да?

Сиэль пожал плечами.

— Мне всегда было проще расслабиться за беседой по душам.

— А я расслабляюсь, когда трахаю, так что на твоем месте я бы сжал булки и закрыл пасть. И веди машину нормально.

— Если я буду ехать быстрее, это может привлечь внимание.

— Если ты устроишь пробку и нас тормознут, я тебе зубы выбью. Езжай быстрее.

Через полчаса они были у Зеленого моста, символизирующего выезд из города. В конструкции не было ничего зеленого, поэтому неудивительно, что Себастьян не признал его.

— И где Зеленый мост? — спросил он так, словно Сиэлю лучше его найти или построить.

— Вот эта штука, похожая на рыбьи останки, — кивнул юноша.

— Если ты врешь…

— Согласен, — ему больше подходит Рыбий или Белый. Возможно, дело в туристах или в дальтониках. А может быть, в туристах-дальтониках.

—…Его прозовут в твою честь с приставкой «мученик». Угадаешь, почему?

Сиэль развернулся к мужчине и одарил его раздраженным взглядом:

— Потому, что я не хочу, чтобы кто-то пострадал. И потому, что я поверил в хотя бы какие-то остатки человечности в Себастьяне Михаэлисе. А их не было. И мне жаль.

В какой-то момент показалось, что Себастьян ударит его в лицо или пристрелит. Столкнет труп на пол и сам займет место водителя. «Ноев ковчег» продолжит свой путь, но в непривычной ауре любви, объединяющей сердца, а в чьей-то личной катастрофе.

Стало страшно и пробрал леденящий озноб, но страх, как ни странно, оказался иного рода. Глядя в непроницаемые глаза преступника, Сиэль неожиданно усмотрел в них красоту. Да. красоту. Она не относилась ни к злу, ни к добру, словно исчезло всякое деление и не осталось ничего, кроме творения создателя.

Живое волнение души жило в Михаэлисе с такой же правдоподобной интенсивностью и неоспоримостью, с какой и в Фантомхайве. «Меня ведет божья рука». И: «Нет плохих людей, есть плохой выбор»… Но и плохой выбор — выбор ли…?

Господи, не твоими же ли руками?..

От этого предположения в душе что-то вспыхнуло и зазвенело, и Сиэль готов был поклясться, что не испытывал ничего более странного и воодушевляющего, и в тоже время пугающего. Он задрожал, ощущая, как преисполняется любовью к ближнему. Не потому, что в этом была доля сострадания, а усматривалось основательное, фундаментальное сходство. Даже идентичность. В голове возникла ассоциация с шахматами. И ими играют в партию.

Себастьян на стороне черных, Сиэль — на белых. Но они из одного материала и созданы с одной целью, которая, в конечном итоге, ведет лишь к игре творца. Шахматы исчезнут, и начнется новая партия и так до бесконечности. Но есть ли глобальная цель в шахматной игре? Есть ли цель в самой сути игры и творения? Что есть в этом цель, как не самоцель?

Бог смеется. Странно, что переживание случилось за пару мгновений, пока глаза убийцы задумчиво сверлили черепную коробку заложника. Позже Сиэль не раз вернется к кратковременному откровению, но так и не поймет, что же случилось.

«Но если так будет ему угодно, я умру, я — всего лишь пешка», — решил Сиэль и поверил в это так легко, словно догадывался об этом всю жизнь. В глубине трейлера один раз пролаял пес.

В конце концов, оно все просто происходит. Ходы совершаются, пешки побеждают или убираются с доски. Кто поставил — тот и забрал. Справедливо? Он не успел ответить на этот вопрос.

— Выезжай из этого чертова пекла, — сказал Себастьян и предложил другому Себастьяну замолкнуть. Михаэлис сделал свой ход. Теперь Сиэль мог ответить.

<center>***</center>

Они ехали по трассе уже около трех часов часов. Уже начинало темнеть. Выяснилось, что дорожной карты нет, но останавливаться около какого-нибудь придорожного магазинчика Себастьян не стал.

Большую часть времени он смотрел на дорогу из своего укрытия. Сиэль видел его лицо в зеркале, и оно поражало угрюмой целенаправленностью. Мужчина словно сквозь пространство и тысячи миль видел конечную цель своего путешествия: ей некуда деться, он сделает все, чтобы добраться до нее.

«Но зачем? И что со мной будет?» — такие вопросы естественным образом всплывали в голове, а затем Сиэль каждый раз вспоминал странное и короткое откровение, и чувствовал, как приблизился, если не к богу, то к чему-то важному.

Их всех, каждого ведет Бог (неважно как называть творца). Так стоит ли беспокоиться? Как говорил отец Густав, если беспокоишься — не доверяешь. Возможно, в этом и заключается проверка Сиэля?

Его ладони все время потели, не смотря на работающий кондиционер. Внутрь пробралось несколько жирных мух. Назойливые твари — Сиэлю хотелось их прибить.

— Должна быть причина, по которой вы делаете то, что делаете, — сказал он вслух. Просто потому, что давящая тишина и мысли о шахматах начинали сводить с ума. Он боялся зациклиться, как боялся нездорового фанатизма в чем-либо. Возможно, поэтому он до сих не определился с выбором пути. «Бояться ошибки — это ненормально», — говорил папа. Сиэль не думал, что так можно сказать и о духовном пути.

«Не терплю предательства».

Себастьян бросил на водителя холодный взгляд.

— А кто ты такой, чтобы тебе рассказывать? — Он снял с собаки намордник и почесал между острых ушей: «Свободен».

— В том и дело, что — никто. И все же мы трясемся вдвоем в металлическом старом «Ноевом ковчеге» посреди пекла. Так почему бы не поговорить о душе? — Сиэль хлопнул одной рукой по шее, на нее села муха. — Ладно. Не о душе, раз не нравится. О своей жизни, о прошлом. Например, расскажите о матери. Какие у вас были отношения?

Повисло долгое молчание, а когда показалось, что Себастьян так и не ответит, он все же сказал:

— Заботился о ней, пока мог.

— Уверен, она вас любит.

— Это доставляет ей страдание.

— Но даже ради нее вы не можете себя изменить. Желание вредить ближнему… у этого должен быть свой корень. Причина.

— Ты читал мое дело?

— Приходилось.

— И ты веришь всему, что написано? Ах да… ты же пастор.

— Хотите сказать, вы никого не убивали?

— Я ничего не хочу.

Сиэль встретил взгляд Себастьяна в зеркале и чуть не проглядел дорожный знак.

— Через три мили трейлерная стоянка, — поделился он.

— Нет. Сворачивай направо, — Себастьян смотрел в карту. Ее все же отыскал пес: не в бардачке, где ей полагалось быть, а под обеденным столиком. Возможно, упала с полочек. Мужчина вытащил ее из пасти прежде, чем ту превратили в труху.

По правой стороне от дороги Сиэль заприметил сомнительного вида съезд и такого же вида дорогу.

— В тот темный-темный лес? — Перед внутренним взором всплыла лопата. Та самая, для ковыряния в саду и высаживания китайских роз. — Слушайте, у нас нет воды в трейлере. Ни в душе, ни в клозете, так что нам лучше наведаться на стоянку.

Когда они отъезжали, то не заполнили резервуары. Но Себастьян обратил внимание не на это.

— И кто называет сральник клозетом? — спросил он и покачал головой. — Черт, а… Где-то тут должно быть озеро, — он снова уткнулся в карту.

«Явно не люди, которые туалет называют «сральником», — запоздало ответил Сиэль и посмотрел на голову пластикового Иисуса. Тот озорно подмигивал. Неправильно все это как-то… И лес чересчур темный: из-за сужающейся дороги, идущей под уклон вниз, казалось, что трейлер скатывается по глубокой норе. Трейлер задрожал на кочках, и доберман заскулил. Ему все это тоже не нравилось.

Через десять минут дорога выровнялась и вывела к берегу озера, чья поверхность напоминала зеркало. К этому времени, уже окончательно стемнело.

— Останови там.

— Где?

— Около того дерева.

— Но тут их много. Это лес.

— Купидон. Ты не хочешь, чтобы я указал тебе на нужное дерево. — Это прозвучало как: «Ты не хочешь испытать боль. Если ты не дурак, разумеется. Поэтому ты найдешь нужное дерево».

И Сиэль нашел. Он остановил трейлер недалеко от берега, под старой сосной. Небо уже покрылось звездами: в городе из-за смога их почти никогда не видно, но здесь словно кто-то рисовал зубной щеткой и пастой.

Себастьян открыл дверь и вывел Сиэля наружу, правда собака опередила их и спрыгнула в ночь первая. В округе не было ни души. Люди все же предпочитали доезжать до комфортной стоянки или мотеля. В глубине мрака ухнул филин, а по периметру озера застрекотали, было испуганные, кузнечики да заквакали лягушки.

Стало легче дышать.

— Пойду ополоснусь, — сообщил Себастьян.

— Отличная идея, — поддержал Сиэль, не без сарказма. Хоть его нос уже привык к запаху пота, но мозг знал, что он никуда не делся.

Себастьян его свяжет.

— Я никуда не убегу.

— И я должен поверить тебе, потому что?..

— Только не связывайте сильно — кисти больные.

— Затяну потуже.

Веревки Себастьян взял из кладовки его дома, вместе с лопатой. Странно, что Сиэль не заметил этого сразу — должно быть, все внимание он обратил лишь на лопату.

Юношу усадили на стул, который поставили напротив бокового выхода из трейлера. Его привязали и оставили так.

— Я могу заткнуть твой рот, а могу — нет, если пообещаешь, что будешь вести себя тихо. — А это уже мало похоже на того Михаэлиса, которого Фантомхайв успел узнать. Впрочем, тот менялся в зависимости от ситуации: в письме вежлив и деликатен, в тюрьме едок и саркастичен, а на воле… еще более переменчивый.

Сиэль обещал, и его рот действительно не стали закрывать. Себастьян оставил выдвижную дверь трейлера открытой, так что связанный мог наблюдать за происходящим изнутри, на шатком стуле.

Первым делом мужчина стянул с себя футболку и бросил на пол, около ног Сиэля, а затем разделся догола.

При виде обнаженного тела Сиэль опустил взгляд в пол: углубляющиеся складки на зеленой футболке казались не настолько неправильными по сравнению с бессовестно упругими мышцами и гладкой, блестящей кожей. Он почувствовал на себе взгляд, и щеки вспыхнули, просто потому, что не могли иначе, — какие-то отдельные, живущие своей жизнью щеки — а затем он услышал отчетливую усмешку. Она как будто в чем-то уличала или язвительно колола.

Мужчина прихватил полотенце с мылом, отдающим кокосовой отдушкой, и покинул трейлер. Зашагал босиком к озеру, мелькая мраморными икрами и ягодицами. В свете луны его вытянутое и стройное тело казалось особенно красивым. Вернее Сиэль находил в нем определенного рода совершенство и ничего более. Любоваться хорошо сложенным и здоровым телом — не преступление и тем более не грех, а физическая плоть — творение господа, разве нет?..

Сиэль перевел взгляд на пса. Тому и вовсе не было дела до проблем хозяина. Он скакал вокруг заключенного козочкой, прыгал в воздухе и вытворял невероятные кульбиты, умоляя поиграть с ним найденной веткой.

— Заведи собаку, говорили они. Преданнее друга не сыскать, говорили они… — пробормотал юноша и фыркнул. Тоже мне…

Несколько минут он пытался высвободить запястья из тисков, но безуспешно. В тюрьме обучают завязывать прочные узлы?

«И идеальное тело у него потому, что делать там нечего, кроме как тренироваться!»

Себастьян помылся, сделал заплыв до середины озера и вышел на берег. Наконец, он обратил внимание на пса. Все еще будучи мокрым, с блестящими каплями на плечах, он схватил ветку в животной пасти и потянул на себя. Пес уперся задними лапами в песок, затем в воду. Запрыгал. Поднялся фонтан брызг, а затем случилось невероятное — Михаэлис тихо засмеялся, обнажая зубы.

И в этом обнаружилось куда больше человечности, чем во всех проведенных с ним минутах.

«Он говорил, что не убивал. Такое может быть?» — подумал Сиэль. Себастьян вернулся в трейлер. Полотенцем он решил воспользоваться только теперь, когда половина влаги на коже уже обсохла сама собой.

Никакого стыда. Он стоял напротив и неторопливо обтирался: сначала шея, затем грудь и живот, бедра… вызывающе монолитные.

Он смотрел на Сиэля, словно о чем-то говорил. И Сиэль догадывался, о чем: он нарушил тишину первым, просто для того, чтобы отвлечься.

— Все равно не убегу. Возьмите ключи от трейлера и отвяжите меня.

Себастьян обмотал полотенцем свой таз и склонился к Сиэлю так низко, что капли воды с прядей закапали на ноги парня.

— Днем ты предлагал «поговорить по душам», — промолвил он тихо, но вкрадчиво, — так вот — я о тебе уже знаю достаточно. — Глаза мягко сверкнули. — Например, ты боишься реальности: ножи, охранная собака… А еще боишься испачкать свое белое пальтишко, потому-то у тебя вместо сральников одни клозеты и неприязнь к насекомым. А еще… — Лицо приблизилось почти вплотную, обдавая теплым и ароматным дыханием. Сиэль инстинктивно распахнул глаза шире, всматриваясь в настырную и просачивающуюся в него душу. Стоило признать, что творение господа в лице Михаэлиса удалось еще и несправедливым. Иначе почему преступнику не только постоянно везет, но и… досталась неприлично привлекательная внешность? Почему Сиэль вынужден представлять, как эти губы касаются его собственных? Какие они на ощупь?..

Совершенно точно, что Себастьян Михаэлис — испытание на прочность. Он как будто видел насквозь все его мысли, и именно об этом прищуривались выразительные, лукавые глаза.

— А еще ты — чертов педик, — прошептал он, — так как не отрывал взгляда от моей задницы, но не хочешь себе в этом признаваться.

— Хватит, — сказал Сиэль. На его плечо опустились пальцы и коротко сжали.

 — Но это и есть жизнь, Купидончик: большую собаку надо воспитывать, ножей покупать немного, а инстинкты — удовлетворять.

— Я не мужеложник, — рявкнул Сиэль и вырвал плечо из объятий. А затем повторил. Снова и снова: — Я не мужеложник, не мужеложник, ясно?! Что за вздор!

Раздражение достигло предела.

Доберман сидел подле и вертел головой, словно спрашивая: «Этот человек в порядке?» Себастьян склонил к нему голову и пробормотал под нос нечто вроде: «Подавленные инстинкты». В ответ пес звонко и весело пролаял. И с каких пор он стал понимать человеческую речь?..

Раздражают. Оба.

Себастьяны вновь собрались на выход: мужчина собрал с пола одежду, должно быть, чтобы постирать в озере, ведь другой у него не было. Сиэль остановил его.

— Я хочу по нужде.

Тот обернулся, одна нога уже была на нижней ступени порога, а на фоне острого колена, прикрытого полотенцем, маячил доберман — чернее черного.

— Писать или какать?

Сиэль тяжело вздохнул:

— Не надо меня унижать. Пожалуйста.

— Вас, святош унизишь, как же. Вы сами кого хочешь унизите, — Себастьян как-то странно фыркнул. — Что ж, пошли.

Перед тем, как предоставить своему заложнику раскидистый куст шиповника, заключенный пренебрежительно бросил: «Только веревку не испачкай». Веревка тянулась от обвязанного запястья к Себастьяну. Смешно: рядом с хозяином на привязи носился на свободе его пес. Себастьяну нравилось в лесу. Другому Себастьяну, возможно, тоже нравилось. Он то и дело задирал голову на звезды.

Струя все никак не кончалась. Словно в Сиэле прятался бездонный резервуар и именно сегодня мочевой пузырь продемонстрировал все свои возможности.

— Кто-то дует много «коки», — заметил мужчина.

— Кто-то весь день был за рулем в стрессовой ситуации.

— Расслабься, с тобой же Бог. Разве нет?

— На Бога надейся, а сам не плошай.

— Что-то у тебя не особо получается. Не плошать. Плошивый мальчик.

— Такого слова нет.

— Но ты же есть.

Фантомхайв застегнул ширинку и вышел из-за куста. Михаэлис несносный человек, он уже много раз убедился, что даже если бы тот не сбежал из тюрьмы, долго переписываться они бы не смогли.

— Теперь мне надо помыть руки.

— А разве недостаточно просто помолиться? — Заключенный усмехнулся, но натянул веревку. Он отвел заложника к кромке озера: под подошвами кроссовок оказался мокрый, немного вязкий песок, а впереди, в паре шагов, прошествовала флегматичная жаба. Сиэль присел на корточки и сполоснул руки.

— Можешь искупаться, — раздалось сверху, весьма снисходительно. Как будто предлагая крайне щедрый подарок.

— Не надо, — парень выпрямился. На него надвинулись: шагнули вперед, оттесняя к воде, мол, не хочешь — заставим.

Одна нога угодила в воду, показалось, что что-то задело ее, проскользнув мимо. Возможно, флегматичная жаба, — она ползала где-то тут. Внутри съежилось отвращение.

— Не надо, — повторил Сиэль, но Себастьян сделал еще несколько шагов. Он напирал, и, ощущая его нависающее, физически сильное тело, Сиэль вынужденно отступал. Скоро он по щиколотку оказался в озере. Вода, едва теплая, обняла ноги. Юноша выставил вперед руки, встречая сопротивление твердой груди.

— Нет, да стой же! — воскликнул он, ощущая как вместо мокрой ткани, к коже липнет неподдельный ужас. — Я не умею плавать!

Себастьян резко остановился.

— Серьезно?

Сиэль посмотрел ему в глаза, в них читалось искреннее удивление. Должно быть, в его мире не существовало взрослых людей, которые боятся воды. Но она таит в себе глубину, а глубина подразумевает пустоту. Тело еще помнит ее всепоглощающий контроль. Поэтому Сиэлю было что ответить:

— В детстве отец скинул меня с лодки. Он хотел, чтобы я научился, но что-то пошло не так, и я пошел ко дну. Меня еле вытащили с того света.

Глаза напротив хищно прищурились: ни капли сострадания, «бедного мальчика не пожалеют».

— Дай угадаю: и с тех пор ты поверил в Бога?

К сожалению, и на это тоже было что ответить.

— Я окончательно поверил в Бога, когда моих родителей сожгли заживо долбанные террористы! Ясно? Вот тогда я поверил в него! — Сиэль сделал шаг вперед и оказался впритык к Себастьяну. Он забыл о страхе. От чужого тела исходило тепло, но это не распространялось на холодные и карие глаза. В темноте они казались почти черными, чужеродными и далекими. Как звезды над головой. Удивительно, что еще днем, Сиэль ощущал необъяснимое и сакральное родство с их обладателем. — Я умолял покарать этих людей, — горячо прошептал он, — наслать наказание… медленно выпотрошить кишки, доставить не сравненные мучения, да, я жаждал боли и возмездия! Я умолял и готов был продать за это душу! Но потом… — в глаза как будто попали капли из озера, и Сиэль отер их рукавом, — потом я просто понял, что ярость делает меня слабым. Таким же, как и эти люди. Победить войну можно только миром, а не оружием.

Себастьян долго смотрел на него, прежде чем ответить:

— И это мне говорит человек, который не верит в своего выбранного бога. Потому что, иначе он бы не боялся плавать.

С этими словами он подтолкнул Сиэля обратно к трейлеру.