В пекло - Глава 4. Надежда

Глава 4. Надежда

Сиэль полагал, что не сможет съесть ни крошки после произошедших событий, однако умял за обе щеки банку консервированных слив и тарелку макарон с горчицей (кетчупа не было). Макароны Себастьян сварил на газовой плите, даже собаке досталось.

— Как будто тысячу лет не ел макароны. Всего лишь макароны, — сказал он и отставил пустую тарелку. Из одежды на нем были только джинсы: футболку и носки он постирал в озере и вывесил сушиться снаружи.

Говоря о еде, Михаэлис стал похож на обычного, хоть и грустного человека: словно демонов подменили умиротворенные ангелы (хоть даже им ничего не помешало перед этим хорошенько связать человека).

«Несколько недель бьюсь с его характером, а все что надо было, — дать поесть макарон? Господи, пути твои и правда неисповедимы», — фыркнул Сиэль.

— Тебе кажется это забавным? — спросил Себастьян, но без злой предупредительности. При свете ламп, вытянутое лицо казалось испещрено синими тенями, говорящими о какой-то невозможной усталости. И как он только с ног еще не валится?

— Просто представил прожженного черта, который в конце рабочего дня заваливается в кресло, снимает с себя черную шкуру с маской, и устало уплетает тарелку макарон.

— Это такая шутка? — лицо Себастьяна демонстрировало, что ему не смешно.

Сиэль пожал плечами, веревка на запястьях больно въедалась в кожу:

— Я не знаю что это, пришло в голову.

— И часто такое происходит?

— А вы часто эмоционально давите на людей?

— Ты не в том положении, чтобы задавать вопросы.

— Слушайте, я изначально хотел вам помочь. Искренне. Просто дайте мне понять, чего вы добиваетесь, чего вы хотите, Себастьян?

— Конкретно сейчас я бы не прочь трахнуться.

— В этом я не помощник, — пробормотал под нос парень и уткнулся щекой в прохладную стену кухонного шкафа.

— Как легко тебя заткнуть, — усмехнулся мужчина. — Давай поговорим о похоти. Ты же святоша…

Сиэль надул щеки и тяжело выдохнул, затем развернулся лицом к мужчине и выпалил:

— Хорошо. Начну я. Предпочитаю монстрофилию и грязные оргии с переодеваниями, люблю воспитанных и умных людей, поэтому вы не очень в моем вкусе, к тому же я не прихватил с собой страпон, а у вас нет щупалец.

— Даже не покраснел.

— Все ваши манипуляции на очевидную реакцию — унылы и утомительны. И я — не святоша!

— После такого… конечно. Господи, наверное, за решеткой мне было безопаснее. Что с этим миром стало не так?

— Разумеется, ничего из этого я не… Ой, да и ладно.

Себастьян засмеялся.

— К слову, ты тоже не в моем вкусе.

— Хоть что-то приятное за день.

Мужчина поднялся и положил грязную тарелку в раковину.

— Ложись на койку, — он кивнул в сторону кровати. Нависающий, с тенями на лице, он выглядел особенно опасным. Сиэль попятился, упираясь лопатками в деревянную панель.

— Тронете меня хоть пальцем, и я…

Вместо улыбки у мужчины вышел вымученный оскал:

— Да сдался ты мне, маленький извращенец. Я тебя привяжу, как козлика, и лягу спать.

А в это можно было поверить. Сиэля снабдили подушкой и тонким шерстяным покрывалом, которые они взяли из дома.

Он сел на койку, рядом запрыгнул доберман. Сиэль погладил его по шее, пока мужчина расправлял покрывало на своем месте, смотрящем на выход из трейлера. Пистолет он вытащил из-за пояса джинс и положил под подушку. Вряд ли этой ночью он понадобится — вокруг озера ни души.

— Тебе надо было заводить чихуахуа, ты не умеешь воспитывать собак, — сказал Себастьян. Он проверил узлы веревок на руках и ногах, затем привязал еще одну веревку к запястьям и бросил свободный конец на свою койку. Получился поводок.

— Я не планировал заводить собаку, — отозвался Сиэль. Он прилег на кровать, собака уместилась рядом, источая запах мокрой шерсти. — Уйди. — Оскал. — Ладно, оставайся.

Над ухом пролетел комар и спланировал на щеку. Четко выверенным ударом юноша прихлопнул его. Себастьян вытянулся на матрасе, веревку от заложника он привязал к своей руке.

— Для пса семья — это стая, а стая живет по своим правилам, — сказал он. — На данный момент, в нашей вынужденной стае ты — ниже своей собаки. Должно быть, это унизительно.

Юноша усмехнулся:

— Вернусь домой, обязательно почитаю книги по воспитанию девиантных особей.

Это был намек. Повисло молчание.

— Я же вернусь домой?.. Почему вы молчите?

Сиэль приподнял голову от подушки и всмотрелся в темноту, на длинный силуэт. Он не двигался. Себастьян уже спал.

Сиэль сидел, привязанный к стулу, и перед ним возвышался незнакомец. Вернее, это был Человек-Комар. Человек-Комар носил обтягивающий черный костюм с высоким горлом.

Лицо бы спрятано за маской с невообразимо вытянутым и тонким носом-трубкой, он изображал комариный хобот. Выглядел предмет естественно и даже жизнеспособно, как будто эта палка способна проткнуть человека и сделать из него «кровавую Мэри».

Человек был стройным и гибким, он танцевал перед связанным, весьма развязно двигая тазом из стороны в стороны и поигрывал на своем комарином носе, как на дудочке.

Медленно, но он приближался, пока не оказался перед Сиэлем. Он нагнулся к нему, одаривая чувством беспомощности и проверил веревки, которые, в отличие от носа, оказались толстыми и крепкими и обвивали тело узника, делая из него подобие червя. Беспомощного, как червь. Затем Человек-Комар прошептал страстным и низким голосом:

— Твое время пришло, моя гусеничка. Сейчас я тебя высосу.

Сиэля пробрал ошеломляющий ужас. Еще никогда в жизни ему не угрожали подобным образом, в угрозе не было никакой логики, но нужно было сохранять хладнокровие. Как говорил отец Густав, бесстрастность — второе оружие священника. «А первое тогда что?» — спрашивал Сиэль. « — А первое, сынок, — это Библия. Бей и беги. А если нет ее под рукой, то сохраняй спокойствие и уповай на божью милость. В конце концов, все мы в руках Господа!» Такой диалог произошел на чьей-то свадьбе, когда отец Густав слегка выпил, но Сиэлю он почему-то запомнился.

— Послушайте, — забормотал он, буравя взглядом шпаговидный носище, он становился все ближе и ближе, — сэр Комар, мы можем договориться. — Что-то это напоминало. — Я сам донор крови, у меня даже ручка есть, и если вам надо, можете пососать, на добровольных началах, только…

У Комара за плечами расправились прозрачные крылья, испещренные прожилками, тонкие, как стекло. Как ни странно, Сиэлю это напомнило о явлении архангела перед ликом верующего, когда тот распахивает свои необъятные крылья.

Он оказался прав, так как Человек-Комар сказал:

— Сиэль, говорит глас божий.

Дыхание сперло.

— Боже, но почему комар? — вопрос застрял в горле, а ответ Сиэль уже додумал про себя сам: «Если господь создал все жизненное многообразие и любит одинаково и как одно, то, почему же он должен обходиться одной лишь из форм своего явления кому-либо?»

Вернее, будет «Боже, почему ангел, а не какой-нибудь комар?» Подобная мысль показалась вдруг важной, даже ключевой в чем-то… чего Сиэль еще не понимал. Он изучал морду странного создания и больше не испытывал отвращения.

— Твое сознание настолько переполнено странными образами, — посетовал Человек-Комар, — что приличным ангелам просто не хватило места. Кое-кто кому надо было вместо комиксов читать более полезную литературу. Мне, как агенту по особым поручениям, пришлось пробиваться через то, что есть.

Дыхание сперло еще раз.

— Значит, я — избранный?

Человек-Комар почесал ствол своего невообразимо длинной иглы. Сиэль подумал, что если бы его сознание имело базу из иных символов и образов, то он бы увидел классику жанра — ангела, который выдергивает маховое перо и кладет на кровать, чтобы утром человек смог удостовериться в правдивости явления. Интересно, если не перо от ангела, то — укус от комара?

— Нет, Сиэль, ты просто… такой, какой есть, — ответил Человек-Комар. — Но я должен сказать о твоем новом даре. Подсознание уже все знает, и оно пытается сказать…

— Вставай, мелкий извращенец.

Сиэль распахнул глаза. Над ним нависала ароматная собачья морда, по форме треугольник, а Себастьян, который только что был около, отошел к кухонной плите. На нем уже зеленела привычная футболка с желтыми «13». Мятая, но сухая и чистая. Цифра «единица» напоминала иглу шприца с каплей на кончике. Или — комариный нос.

— Я даже не буду уточнять, кто такой комар и кто у кого сосет, — сказал мужчина будничным тоном. — Но это пиздец как странно, парень.

Видимо, во сне Сиэль разговаривал. Сон был и правда странный.

Он поднялся, помогая себе тем, что опирался плечом о панель. Одна сторона шеи затекла, точно ее обескровили. Вместо пера, верно? Он усмехнулся, как-то его жизнь в одночасье стала похожа на сюжет комикса.

Беглец готовил две порции кукурузных хлопьев. Вроде шоколадно-медовые колечки. Не забыли и о собаке — ей досталась вчерашняя порция макарон с яблоком, и хоть такая диета вряд ли подходила доберману, но тот не жаловался. Громкое чавканье ненадолго наполнило трейлер.

Сиэль подавил сонный зевок, ощущая напряжение в челюстях и гортани.

— Всю ночь комары жужжали над головой, может быть, поэтому… — промолвил он, затем встряхнул челкой и поднял голову на Себастьяна. В единственном солнечном луче, который пробивался через щель в зеленых занавесках, мужчина выглядел как-то по-новому, и уже не таким уставшим или злым. Вдруг Сиэль снова почувствовал то самое ощущение единения со всеми людьми, ему захотелось открыться, что он и сделал.

— А может быть, вы были правы и я — мужеложник? — спросил он, обращаясь непонятно к кому. — Иначе почему комар во сне выглядел как посланник, а его нос… разве — не фаллический символ? — юноша усмехнулся. — Подсознание знает лучше сознания, а… моя виктимность? Меня связали, как гусеницу. В жизни, во сне. Даже до вашего побега, я был как связанный. Долгом, обязательствами… поводком собаки, которая меня не слушается, а этим самым же поводком оборачивает во всю ту же гусеницу.

У Себастьяна появилось на лице окаменелое выражение: как если бы он только вышел на веранду с чашкой утреннего кофе, а с горы напротив происходил сход снежной лавины или чего-то не менее обескураживающего. НЛО и украденная антигравитационным лучом корова.

В руке он держал ложку с молоком и хлопьями, но та так и не дошло до рта, повисла на полпути.

— Может, хочешь облегчиться? — предположил он. Сиэль кивнул, обращая на него серьезный взгляд:

— Думаю, самое время. В конце концов, это проверка на прочность, а наша встреча и правда не случайна. Вы даже можете попробовать меня поцеловать: я проверю, кем являюсь, а потом буду работать с этим знанием. А затем вы можете исповедаться мне. Таким образом мы поможем друг другу и возьмем от сложившейся ситуации максимум.

На этот раз у Себастьяна изогнулась левая бровь, удивительно, как высоко она могла это делать. Затем мужчина все же прожевал ложку размякших хлопьев и сказал:

— Под «облегчиться» я имел в виду пописать. У меня жила кошка, и иногда ей моча в голову била и она творила всякое…

Его глаза засмеялись в привычной манере, словно говорили, я не принимаю тебя всерьез, здесь я решаю, что серьезно, а что нет. Сиэль не ощутил в себе потери того самого ощущения близости. Он лишь повторил про себя: «Проверка на прочность. Все это… проверка на прочность».

<center>***</center>
Он испытывал странную легкость и дальше, более того, она возрастала. То, что казалось раннее сложным и обременительным, переставало таким быть.

Страх перед заключенным исчез.

«Ну не может же быть все дело в глупом сне!» — думал про себя Сиэль и лукавил, и знал об этом. Сон он вовсе не считал глупым. Он, как пазл, соединялся с предыдущим — в виде ощущения единства — и складывался в картинку.

Не все вещи, которыми оперирует создатель, наполнены исключительной серьезностью и даже пафосом. Создатель создал и такое явление, как юмор, в конце концов.

Сиэлю пришла в голову догадка и касательно масок Михаэлиса, и ее стоило проверить прежде, чем произойдет нечто страшное или непоправимое. Но теперь Сиэлю было не страшно узнать и самое плохое: внутри как будто жгла уверенность, что все будет как надо.

Это чувство пресыщало, позволяя, возможно, впервые в жизни дышать свободнее. Он часто смотрел на Михаэлиса, и тот, ощущая на себе взгляд, отвечал. Вряд ли он понимал, что бушевало внутри будущего пастора или монаха.

Превосходящее чувство единства и легкости, тихой радости и подъема. У Сиэля дрожали конечности, он звенел изнутри, как колокольчик. Он так искал чего-то похожего, и нашел только в самые страшные минуты своей жизни. Он еще не совсем понимал, но готов был разобраться. Если это не имеет значения, то уже ничто его не имеет.

Хотелось жить как никогда. Выдрессировать собаку, не уходить в монастырь, снять маску с лица преступника, признаться ему в любви ближнего и хоть немного передать того неописуемого, что бурлило в нем и фонтанировало.

— Все дело в точке обзора, — поделился он мыслями вслух, когда они уже уехали от озера и вернулись на трассу. — Если бы я продолжал находиться в зоне комфорта (отец Густав, пес, дом, обязанности) ничего бы не поменялось никогда, понимаете меня, Себастьян? Я задаю себе вопрос, почему я так долго сомневался касательно дальнейшего духовного пути? Почему не шел в церковь или в монастырь? А ответ я нашел буквально сегодня, разве это не будоражит? Представьте, всю жизнь биться в одни ворота, когда рядом зияло распахнутое окно на свободу. И как ни странно, проводником в него, стали… мухи, комар и вы.

Михаэлис не разделял его энтузиазма. На очередной многозначительный и немного сумрачный взгляд Себастьяна, который по какой-то причине слушал распространенную речь (или не слушал, а использовал вместо радио), Сиэль пояснил:

— Вашими устами верно было подмечено: я сортиры подменяю клозетами и убиваю мух из презрения. Ненавидел насекомых, как грязь, — Сиэль усмехнулся, — и тут мне во сне является паразитическое насекомое в виде апостола. Что это, как не ответ? Все дело в полиформизме и делении. Глупо полагать, что только светлое и прекрасное является частью божественного, а то, что оно сотворило, но грязное по природе, — уже перестает ее быть. Я хочу сказать, духовный путь, который навязывали с детства, мне не подходил… Мне нужно было что-то большее…

— Там поверни направо, на другое шоссе, — вставил Себастьян. — Курить хочу до чертиков, сигарет нет.

Мужчина тер пальцы друг о друга, пистолет он держал за поясом, под футболкой. Возможно, безобидная болтовня Сиэля немного усыпила его внимательность.

Сиэль кивнул, сверился с дорогой, и продолжил:

— И сейчас меня переполняет благодарность за все. Себастьян, вы понимаете, насколько все слова, действия, события не случайны? Как будто кто-то сверху пишет сценарий… для увлекательного фильма.

Себастьян зыркнул на него с внезапной злостью:

— Если там кто-то пишет сценарий, то ему следовало бы лучше думать, прежде чем устраивать войны или убивать невиновных.

Сиэль скептически поводил головой:

— Не думаю, что действия создателя можно рассматривать через призму человеческого ума. Он выше, невообразимо сложнее. То, чего не понять. Как… для нас проста и незначительна муха, так незначительны и мы по сравнению с той силой. Ей ничего не стоило создать нас.

— То есть, по-твоему, смерть ребенка ничего не значит?

— Ребенка?.. Ну… я имею в виду с позиции не человека.

— Не знаешь, помалкивай. Я хочу курить, и нам нужен бензин.

Им пришлось остановиться на заправке, чтобы пополнить бак. Прежде, чем выйти на улицу и зайти внутрь магазинчика, заключенный подготовился. Он надвинул свои достаточно длинные волосы на лицо, завесил прядями насколько это было возможно, чтобы не переусердствовать, а сверху надел бейсбольную кепку. Прямо на пороге трейлера, у двери, Сиэля схватили за предплечье и сдавили до чувства жжения.

И даже это не напугало. В колком натиске и близости их кожи было больше жизни, чем во всей сонной жизни прежнего Фантомхайва.

Ключевые слова: принятие и смирение.

— Без глупостей. Ты же помнишь, чем рискуешь, верно? — Лицо опустилось, в темных глазах застыла настороженность и сосредоточенность. Тот самый зверь проснулся. Сиэль придвинул свое лицо навстречу так, что лицу Себастьяна пришлось отодвинуться, дыхание царапнуло его щеку. Еще немного и со стороны могло показаться, что они целуются.

— Все нормально, — улыбнулся Сиэль, возможно, впервые искренне. — Только я хочу купить газировку, я устал, а — еще журнал. Чтобы легче было заснуть. Это я могу купить, Себастьян? Вы разрешите?

В настороженных глазах мелькнуло удивление и обескураженность. Сиэль почувствовал, что его улыбка смущает, и погасил ее напор, хотя сделать это было сложно. Ему хотелось обнять человека, который прятал пистолет и затаил что-то злое, и сказать, что любви вокруг так много, гораздо больше, чем — оружия во всем мире. Никакой войны нет. Ничто не способно одолеть самого Создателя.

Но Сиэль сдержался. Он понимал, что он не сможет переделать Себастьяна. И возможно… этого не требуется. Себастьян проверил его карманы, обыскал на наличие записок или чего-то подобного, затем засунул в задний пару купюр.

— Ладно, купи, и прихвати сигарет, — разрешил он. Наверное, хорошее настроение, или он не увидел причин, чтобы отказать. Желать выпить холодный напиток после нескольких дней езды в пекле на консервированном «Ноевом ковчеге»… что может быть естественнее?

Он вот, например, уже жить не может без сигарет.

В крошечном магазинчике почти никого не было, не считая пожилой покупательницы и продавца-кассира. По старенькому выцветшему радиоприемнику играл Элтон Джон, «Я хочу верить в любовь». Пахло сырыми яйцами, привезенными на продажу с деревни, и копченым сыром.

Расплачиваться должен был Сиэль, чтобы Себастьян не маячил физиономией перед людьми. Первые несколько метров, от входа до холодильников с прохладительными напитками они прошли бок о бок, а затем разминулись.

Себастьян старался довлеть над Сиэлем и на расстоянии, напоминая о последствиях непослушания. Сиэль не сопротивлялся, он плавно перетекал между полок с продуктами, выбирая съестного.

— Свежий хлеб?

Себастьян думал несколько секунд, прежде, чем кивнуть, бери.

— Овощи?

Кивок. Помидоры и кукуруза выглядели особенно свежими. Кукурузу можно отварить на ужин, в трейлере должна быть подходящего размера кастрюля, от дяди. Ехать предстояло еще далеко, они не проделали и половину пути. Кто знает, когда еще доведется поесть кукурузы?

Прежний Фантомхайв — ночной, вчерашний — не представлял бы возможным, заботиться о варке кукурузы при создавшихся обстоятельствах. «Можно сойти с ума!»

Сиэль прихватил еще бутылку воды, четыре банки вишневой газировки и пошел на кассу. За прилавком стоял полный парень лет восемнадцати, уже с третьим подбородком и прыщами, которые атаковали его до самой линии роста волос. Он внимательно слушал Элтона Джона и вздрогнул, когда рядом оказался покупатель.

Должно быть, тихое, хорошее местечко, эта заправочная.

— Бензин, сода, вода, четыре кукурузы, пять помидор, это все? — посчитал он.

— Еще сигареты… — Сиэль обернулся через плечо, почесывая подбородок, — Рудольф, тебе какие?

«Рудольф» курил красное «Мальборо», а еще умел припечатать к стойке, не касаясь. Хватало одного беглого мрачного взгляда.

«Кому-то не нравятся оригинальные имена».

— Давайте три пачки сразу, — Сиэль достал купюры, которые почему-то успели изрядно помяться в задних карманах и пересчитал, разгладил, прежде, чем отдать. Он протянул одну бумажку мясистой пятерне. — Он мой парень. Мы — гомосексуалисты, — поделился, буравя в чужой черепной коробке дырку глазами. Кассир неопределенно кивнул и моргнул одновременно. Не то, чтобы он одобрял, но вроде и не имел ничего против. Никакого выражения уличения в грязном грехе. В какой-то части сознания это не только дарило любопытное облегчение, но и даже смутное разочарование.

Фантомхайв возможно всю жизнь избегал порицания, а тут — безразличие.

— Ну ясно, чувак. А у меня крыса родила десять крысят. Может купишь одного? Всего-то доллар.

Крысы, уже подросшие, черные и белые, шевелились в стеклянной банке, в которую обычно собирают мелочь для пожертвований. То ли музыка Элтона Джона благоприятно воздействовала, то ли их кормили натуральными продуктами с фермы, но существа выглядели дружелюбно.

— Нет, — Сиэль чуть понизил голос, — а у вас есть особые журналы для взрослых?

Он и кассир покосились на старушку в паре метров от них, та изучала состав кошачьих консерв, и ей не было дела до чужих разговоров, затем — на «Рудольфа», который делал вид, что читает состав консервированных килек в томатном соусе. Кассир поправил кепку:

— На любой вкус. На той стойке, справа. А еще у нас акция! Покупаете журнал и крыса в подарок, всего за полдоллара!

— Что это? — спросил Себастьян, когда они оказались в трейлере. Он, разумеется, знал ответ, но спросить должен был.

Перед ним лежал журнал «Hot boys», — лоснящийся азиат в шелковом китайском платье, которое вот-вот лопнет под натиском надутых мускулов — а по обложке ползала маленькая черная крыса. Он поднял ее за туловище и посмотрел в глаза-бусинки, крошечные семечки в масле. Крыса пошевелила усами.

— Убери ее или я вышибу ей мозги, и что за цирк ты устроил в магазине? — рявкнул мужчина, но Сиэль лишь удобнее устроился в кресле водителя. Себастьян не хотел привлекать к себе лишнее внимание и позволил выйти из магазина с крысой.

— Тогда убейте или вышвырните наружу, — бросил Сиэль, — где ее сожрут кошки, или она, как домашняя, умрет с голода.

Повисло молчание, за время которого что-то лихорадочно решалось. Вот-вот напряженное тело мужчины придет в движение: сначала рука решительно бросит животное на пол, а затем нога, согнутая в колене поднимется и…

Себастьян положил крысу на грудь, коготки зацепились за ткань видавшей виды футболки, затем огляделся по трейлеру, подобрал коробку, в которой хранилась еда, и устроил крысу туда, попутно отгоняя вертящегося пса ногой: «Сидеть», и доберман садился, но все еще чувствовал запах зверька и сходил с ума от перевозбуждения.

Крыса осталась в целости и сохранности. Сверху ей кинули кусок тряпки, от старой майки Сиэля, и положили дольку яблока. Фантомхайв, который наблюдал в зеркало заднего вида, весело усмехнулся.

— Я так и думал, — сказал он очень громко, чтобы наверняка услышали. И он бы завел трейлер, если бы ему дали такую возможность. Его схватили за шкирку и заволокли в жилую часть, затем припечатали к стене. Поясница больно уперлась в дверную ручку сортира. Доберман проскулил что-то на своем собачьем языке, поэтому мужчина рявкнул на него: «Я сказал, сидеть!» Пес лег под стол, охранять крысиный дом.

— Слушай сюда, Купидон, не играй со мной. Еще какая-нибудь такая выходка…

Сиэль смотрел на Себастьяна во все глаза, особенно за губами, они двигались с особенной хладнокровной энергичностью, свойственной только им. Это ритм и степень подвижности губ при вычленении звуков. Язык тела. Сиэль как будто уже запомнил его за все время их недолгого путешествия.

— Я что-то чувствую, — прошептал он так, словно сделал внезапное открытие, а затем медленно обвел взглядом контур широкого, волевого рта, а потом… по рельефу узкого носа двинулся вверх, к сверкающим, огненным и красивым глазам. — Меня это возбуждает. Все же… я, видимо, мужеложник?

Себастьян закатил глаза, отпустил его и провел пятерней по затылку, взъерошивая волосы, часть их успела намокнуть от пота. Кепка упала на пол. Сиэль поднял ее и нахлобучил на себя. Себастьян снял — это была сугубо его личная вещь, и ничего, что раньше она принадлежала Сиэлю.

— Едем дальше, — сказал он.

Спустя два часа…

— У геев тоже могут быть дети, — размышлял Сиэль вслух и крутил баранкой. Они ехали по пустой трассе, Себастьян цедил вишневую соду и курил. Крыса шуршала в коробке, доберман жадно прислушивался к ее возне. — Гомосексуализм в природе мог создаваться как раз для того чтобы: а) они растили сирот и регулировали баланс; б) создавали детей иного рода — я имею ввиду детищ искусства, интеллектуальные плоды. Одна голова это хорошо, а две головы людей, которые связаны крепкими узами любви и не обременены проблемами воспитания детей, способны на многое в плане творчества и создания. Вот для чего нужен гомосексуализм. Никакого регресса — только прогресс и поддержание баланса. Природа продумана. А уж природу продумал сам создатель. Все настолько просто, главное, смотреть шире и глубже.

— Да куда уж глубже, — согласился Себастьян. — Господи, никогда в тебя не верил, но прошу, сделай так, чтобы он заткнулся.

Ночью они устроили привал в лесу. Съехали на боковую дорогу и проехали минут двадцать, пока не оказались на приличном расстоянии от оживленной дороги. Жара спала, но воды поблизости не было.

Поужинав макаронами, они почти сразу легли спать. Только перед этим Сиэль назвал крысу Рудольфом. Он сказал, что как крысу назовешь, такой она и будет.

— Ты это только сейчас придумал, — заметил Себастьян, в его голосе то звучало раздражение, то усталость.

— Корабль, крыса… какая разница? — пожал плечами юноша. Он листал гей-журнал, управляясь связанными руками. Как будто это был журнал о рыбалке или автомобилях. В скользящей манере, наскоро, оценивался вид и присуждалась оценка: «Ничего так, но непонятно как-то», «Двоякое ощущение, много всего: плоти, силы… Подавляет и не дает воздуха».

— Убери эту мерзость, чтобы я не видел.

— Извините, — Сиэль не оторвался от журнала. — Я лишь пытаюсь распознать в себе позывы. Вспоминаю садовников, которых вызывала соседка, миссис Виктория. А ведь я всегда знал, когда они приходят и заканчивают работу… Зачем мне была такая информация? Я часто смотрел в окно и думал, что меня привлекает процесс стрижки газона…

Себастьян шумно выдохнул порцию воздуха из легких в потолок. Сложил губы. Ему хотелось курить, но сигарет не было. Он резко потянул веревку на себя, Сиэль упал носом в журнал. Поцеловал грудную клетку, похожую на надутый барабан. Модель разряда «мужчины в размере».

— В письме ты казался мне нормальным. Как я мог так, — прошептал Себастьян.

— О, это взаимно.

Себастьян усмехнулся: «Безумные купидоны». Какое-то время он лежал, прикидывая в голове план дальнейших действий, а затем задремал. Он почувствовал непривычное движение веревки-поводка, та не сильно натянулась, и открыл глаза. Сиэль натягивал веревку на себя, чтобы привлечь внимание, ни о какой попытке побега речи не шло. Кажется, он разглядывал спящего, в глазах застыло задумчивое и любопытное выражение. По плечу ползала крыса.

Мужчина сел. Сиэль сообщил ему новость:

— Я насмотрелся и думаю, что готов попробовать. Возможно, переборщил с позывами. Я знаю, как, ну… подобное делается с женщинами, а вот с мужчинами могут возникнуть проблемы, даже в теории, не говоря о практике, но если вы опытный, то все нормально.

Себастьян подтянул покрывало к груди. Сиэль улыбнулся, склоняя голову набок:

— Я думал, вы хотели.

— Да что с тобой такое? Куда делся прежний парень?

— Гусеница что ли? Ее высосал комар, — Сиэль тихо засмеялся. В полумраке смех прозвучал хоть и красиво, но зловеще. — Условно-метафорично, разумеется. Мне был сон, где подсознание все расставило по местам, всего-то. Психология и духовность пугают взрослого мужчину?

— Помолчи, хорошо? Закрой свой славный рот и послушай. Не знаю, какая тварь тебя там укусила и что высосала, но меня она не кусала точно, и я не сплю с парнями. Ты довозишь меня до нужного мне места, и мы расстаемся.

Сиэль улыбнулся еще шире:

— Себастьян, вы можете злиться сколько угодно. Я лишь начал по-настоящему следовать духовному пути. Как и следовало человеку, который выбрал этот путь. Я доверяю тому, что привело меня в этот мир и что продолжает вести по нему. Не понимаю, что вас, матерого зэка, пугает… О!.. — Внезапно синие глаза стали еще шире, как будто пришло озарение, этакий проблеск, который отразился на дне зрачков безумной и яркой каплей. Себастьяна это встревожило, и в тоже время, он не мог не признать, что глаза стали особенно красивы. В них загорелась новая жизнь, полная своих скрытых кипений, водоворотов и потоков. Он только предчувствовал, что, чтобы преисполниться таким объемом синевы, стоит заплатить свою цену, а он не был готов слушать, какую именно.

— Что? — спросил он, теряя терпение. — Ну что блять на этот раз, а?

В какой-то момент ему даже стало самому смешно, но он сдержался. А вот Сиэль усмехнулся и уронил голову на подушку. Связанный и послушный, он напоминал ангела в клетке. Но у этого ангела была своя темная сторона, о которой Себастьян начал догадываться. И хоть создание было соблазнительным, подойти к нему он не решится. В этом скрывался подвох.

Хищные цветы, острые края резных фигурок и… куча ножей японской фирмы. Что-то из этого.

— В общем, мне пришла в голову свежая теория, — сообщил юноша. Даже его голос изменился: приобрел воодушевленные и чуть более звонкие, уверенные ноты. — Мы все знаем, что не выбирали появляться в этот мир, верно? Но мы уверены, что уж точно выбираем, как жить в нем. Но что, если это не так? Слушайте: система в системе разоблачает еще большую систему. Это цикличность. В этом мире существует такой феномен, как кино, верно? У этого есть система. Процесс. Кинолента отображается на экране. Режиссер снимает, актер повторяет. Фильм записан, а творец… наслаждается просмотром.

В фильме мы ценим разнообразие, неожиданность, увлекательность. Мы понимаем, что это лишь фильм, самому режиссеру и зрителями ничего не угрожает, а потому… возможно ВСЕ. Так вот… если мы — уже часть записанного фильма творца?

— Ну что сказать, неси попкорн, а я — спать, — Себастьян перевернулся на другой бок.

— Мне нужно будет купить блокнот, чтобы записывать идеи.

Ему не ответили, и Сиэль добавил:

— Все будет хорошо, Себастьян, все будет. Просто попробуйте посмотреть на жизнь под другим углом. В любом случае, я вас понимаю.

— Если не заткнешься, я тебя…

— Трахнете?

—…

«Черт».