— Руки, руки! Ты, дылда, да, я тебе говорю! — голос пускал петуха, но все равно продолжал увеличивать громкость. Получался эффект плохо настроенного радио.

Сиэлю этот голос напомнил одного из верзил в школьную пору: во время гормональной перестройки у крутого и крупного парня по кличке Крюгги слился голос. Жалкое зрелище, но при этом все равно никто не осмеливался дать отпор визгливому петушку. При том, что за спиной обзывали его Цыпленком бройлера.

А у этого Цыпленка была еще и пушка.

Себастьян сделал движение правой рукой к спине, за поясницу, там где за джинсами, под футболкой, заправлен пистолет, но оказался остановлен.

— Руки вверх я сказал, дядя с цифрами!

На груди и спине «13» — дядька с цифрами, а по совместительству сбежавший и разыскиваемый убийца, выпрямился на ногах и послушно поднял ладони.

Неудачный момент. Не сейчас.

Сиэль дал знак бровями, что был о дяде с цифрами лучшего мнения. Ведь очевидно, что остановили их не полицейские. Его даже не удивило, что в таком случае преступников оказывается чересчур на один квадратный километр.

Его переполняло продолжающееся ощущение игры, и от избытка предвкушения и беспричинной эйфории в кончиках пальцев покалывало. Как будто происходящее — это всего лишь съемка увлекательного (или не очень) фильма.

Мотор. Дубль первый. Поехали!

В начале существования, с момента рождения, жизнь Фантомхайва напоминала неспешную вялотекущую мелодраму с затяжными, но реалистичными бытийными вставками, они были призваны погрузить в атмосферу эмоционального вакуума героя, который стремится к исключительно положительной роли. Его эго искрится, изображая из себя поистине ангельскую, невинную душу. Подмена понятий на лицо, и, вот, в кризисный момент жизни, когда героя озаряет о смысле его существования после встречи с грязным, ужасным, аморальным подонком из тюряги, жизнь героя резко меняется и перетекает в в арт-хаус с элементами черной комедии и едкими вкраплениями триллера и блокбастера.

Есть ли у этого кино смысл? Есть ли хоть в каком-нибудь кино смысл, кроме процесса создания и просмотра?

Сиэля захлестывает чувство адреналина: как же жизнь увлекательна. Крюк в существовании подобен американским горкам. В этот день он планировал выгулять пса до его полного изнеможения (нет энергии — нет пакости), после принять ванну с бокалом вина и позвонить польскому кинологу, чтобы уже под действием алкоголя высказать ему все, что он думает о его системе дрессировки — Себастьян наложил кучу под дверью в гостиной и два часа не позволял убрать Сиэлю дерьмо. Доминировала собака, а это не то, за что Фантомхайв отстегивал потом заработанные деньжата.

Можно вообразить смех Резец-Ковальским и его прокуренный голос с акцентом:

— Собаки напоминают людей, верно? Каждый грызется за свое личное дерьмо в попытке доминировать!

Фантомхайв ответил бы в духе: «Люди созданы по подобию Господа, поэтому не могу придерживаться вашего мнения. Просто помогите».

Помогите убрать мое-чужое дерьмо из моего собственного дома, черт бы вас побрал, за что я вам плачу?

Но планы изменились: теперь на Фантомхайва смотрит дуло пистолета, а Себастьян, униженный другим Себастьяном, сидит в трейлере. На каком-то этапе существование дало сдвоенный виток и теперь все в двойном количестве: два одинаковых имени, два преступника и лишь один почти-святой.

«Воспитал собаку называется», — подумал Сиэль где-то на периферии сознания.

Жизнь — кино, а польский кино-лог… Польские режиссеры вообще хороши.

Зря Сиэль предвкушал, что Михаэлис опередит Цыпленка с ломающимся голосом, вытащит пистолет и изрешетит противников, как Клин Иствуд в «Хороший, плохой, злой», держа орудие у бедра.

Сиэль стоял лицом к незнакомцу, но не мог различить лица до тех пор, пока на него не упал свет фар. Вместе с угрожающим, около Михаэлиса, был замечен еще один мужчина, повыше того, что наводил пистолет.

Их двое. Может быть, больше, но уже там, в темноте. Они как разбойники у дороги или крысы во мраке. Сдвоенные преступники, сдвоенные Себастьяны, расклонированные сгустки темного.

Все это иррационально приводило в восторг, но не заставляло содрогаться от ужаса. И все же с виду Сиэль вел себя как обычный человек в подобной ситуации: у него глаза на лоб лезли от страха. Ведь весь смысл кино в том, чтобы играть лучше всех, он это осознавал уже на эмпирическом уровне.

В темно-шоколадном лице и очертаниях вихрастых волос непонятного оттенка, Фантомхайв признал парня с фотографии. А еще это лицо кого-то ему напоминало, словно он видел этого парня прежде, до фотографии.

— Робин Гуд, — сказал он вслух. Себастьян бросил на него странный взгляд, сложно было определить догадался он или нет. Коп говорил что-то похожее.

Из полумрака ответили:

— Эй, малыш, мы тебе не Робин Гуд.

— Ну, а я вам и не малыш.

Сиэлю хватит всего одной пули, чтобы сбавить пыл или покинуть съемки, но он держится бодрячком. Вот теперь Себастьян бросает на него недоуменный взгляд: ты точно монашек, которого я выкрал из дома? Что ты творишь?

«Не провоцируй их», — предупредили карие глаза. Из полумрака раздалось петушиное:

— Сколько тебе? Мы детей не трогаем! Агни! Агни, посвети на него, хочу убедиться!

Из темноты вспыхнул луч света. Сиэль поморщился, когда поток направился куда-то в солнечное сплетение. Там, что, вместо ручного фонарика дорожный прожектор? Рефлексии хватило на то, чтобы тот, кто находился со стороны Себастьяна, крикнул:

— Агни, все нормально, я вижу взрослого, просто он метр в кепке!

Раздался смешок. Это был Михаэлис. Глядя перед собой, в темноту, где мелькал враждебный силуэт, он добавил:

— А еще он — гомосексуалист.

— Ну спасибо, — процедил сквозь зубы Фантомхайв.

— Решил помочь тебе сообщать всем встречным твою душещипательную исповедь.

— Да, но — не потенциальным же маньякам и грабителям.

— Мы не маньяки, — возразил петушиный голос. — И тем более не грабители. Просто берем то, что нам нужнее, чем другим!

— Разница, конечно, огромная, — заметил Сиэль. Он уже догадался, что Себастьян не развлекается, бросаясь вычурными фразами, а лишь отвлекает грабителей.

Так же Сиэль уже понял, что до Клина Иствуда Михаэлису далеко, и трюка «один уложил двоих, держа револьвер у бедра» не сработает. В конце концов, не у всех жизнь — это эпичный вестерн с легкими победами. Ну, а о «Терминаторе» даже мечтать не приходится.

Внезапно, в голове Сиэля возникла идея, которая показалась гениальной. Кем там был этот индус?.. Униженным Робин Гудом? Если у Себастьяна сила в кулаках, то у неудавшегося духовного наставника — в психологии.

— Меня поймут только униженные, непонятые и оскорбленные, — заявил он с вызовом., который ему вовсе не свойственен. — Те, кто находится в меньшинстве, но борется за свои права!

Что было важно в этот момент, так это пыл в голосе и… В синих глазах сверкнул огонь, мол, «я пиздец какой униженный, но не сломленный!» Как ни странно, это сработало. Из темноты раздался голос, не звучавший до этого.

— Сома, возможно, этот малыш прав, ведь мы — эмигранты, которых бросили. Зря мы их схватили, они все равно не дадут отпор. Что нам с них брать?.. Малышу и так досталось, а этот высокий бледнолицый джентльмен выглядит болезненным.

— Я знаю, Агни! — воскликнул тот, что пускал петуха. — Я знаю, — повторил он уже падающим голосом. Затем раздался щелчок рукоятки пистолета. Включился еще один фонарик, под подошвой ботинка хрустнула ветка. — Так, ты, дылда, иди впереди…

Петушиноголосый вышел из тени, и его глаза внезапно округлились.

— Сиэль? Поверить не могу… Сиэль Фантомхайв?! Это же я! Сома Кадар! — Человек, который всего на голову выше, ткнул себя в грудь тупой стороной фонарика. — Центр реабилитации. Волонтеры? Булочки с карри для бедных, мы раздавали, помнишь? Ты еще картошку в лохмотья почистил, и нищие взбунтовались, мы просили прощения!

Сиэль всмотрелся в лицо. Ну конечно! Как он мог не узнать?..

Сома изменился за пару лет, но чтобы настолько… Он сильно раздался в плечах, отрастил волосы, а про перемену в голосе и говорить нечего.

— Я тебя помню. Сома, — подтвердил юноша. Сома развернулся назад и на этот раз пустил петуха энергичнее, чем всегда:

— Агни, это мой друг! Славный парень! Свой!

Себастьян встал рядом с Сиэлем. По его лицу сложно было сказать, какие эмоции он испытывает. Разве что немного подсмотреть мысли: «Картошка в лохмотьях, монах — гей, коп и дерьмодемон, а еще долгожданная встреча друзей под покровом темноты в обстоятельствах вооруженного ограбления. Как мило. Именно для этого я и сбежал из заключения и скрываюсь от полиции».

Сома опустил пистолет. Сиэль пожал ему руку. Происходящее все больше напоминало фильм, но нисколько не удивляло. Сиэль как будто привыкал.

Он представил своего спутника, оборачиваясь назад и глядя на его загадочное, бледное лицо снизу вверх, оно мало что выражало:

— Это С-…Рудольф. — Он хотел сказать Себастьян.

— Срудольф? — не понял индус. Какое странное имя!

— Рэ. Как в слове «рэкс». Король по-латински. Рудольф, — поправил Себастьян. «Выкрутился и не ударил в грязь лицом», — хмыкнул Сиэль, сам он решил отомстить и добавил: — Он — мой парень. Я же гей.

Себастьян одарил его красноречивым взглядом, таким можно прожечь пару дырок в черепе. Вряд ли он хотел, но протянул левую руку для пожатия.

«Он же правша», — вспомнил Сиэль. Правая рука мужчины уже совершала тихое путешествие назад, за пояс. К пистолету.

— Не надо! — вскрикнул юноша, он встрял между двумя. Их ладони застыли, висящими в воздухе, сплетаясь друг с другом. Сиэль был уверен, что Себастьян все понял, его глаза ярко сверкнули.

— Не надо говорить всем о наших… отношениях. Я смущен, — Сиэль отвернул голову и залился краской. Брови Сомы поползли вверх, как у какого-нибудь мультяшного персонажа: «Но ты же сам только что все рассказал!»

— А еще я понял, Сома, что ты нас разыграл, — добавил Сиэль и улыбнулся, настолько широко, что челюсти свело, — пистолеты-то ненастоящие, правда ведь? Ха-ха! Мы чуть не описались от страха, правда, С-… Рудольф? Ха-ха! — Локтем он ткнул мужчину в живот, мол, вот умора, верно? — Ты просто увидел меня в придорожном кафе, узнал и решил напугать, верно? Ну ты и фантазер! Ты всегда таким был, что мне и нравилось!

Лицо Сомы побледнело, а затем вытянулось: «Розыгрыш?» — переспросил он падающим голосом. На этот раз звук был чистым, без петуха.

— Именно так! — воскликнул Сиэль. — На «р», как в словах «рэкс и Рудольф». Ро-зыг-рыш!

Он продолжал смеяться, просто ухахатывался до боли в животе.

— И правда, мы тут все обхохотались, — заметил «Рудольф» и сухо добавил: — Ха. Ха.

Из темноты вышел еще один индус, выше Сомы на две головы. У него были выгоревшие почти белые волосы и серые глаза.

— Я — Агни. Приятно познакомиться. — Ему тоже было не смешно, но он поддержал внезапный смех Сомы: «Да-да, Сиэль, ты нас раскусил! Агни, ты слышал? Он раскусил наш розыгрыш! Это безумие!»

<center>***</center>

Они устроились у костра, на берегу реки. Пригнали трейлер. Сома и Агни путешествовали на стареньком японском микроавтобусе: купили у старого фермера, который выращивал подсолнухи.

— У нас есть свежая рыба, анчоусы в банке, ящик пива и мешок свежих семечек, — сказали они.

Себастьян сказал, что не пьет, а Сиэль не отказался от освежающей банки. От натужного смеха, у него в горле пересохло. Совсем слюны не стало.

В свою очередь Сиэль выставил на общее бревно, заменяющее столик, початки кукурузы и помидоры. Те, что они купили в придорожной забегаловке.

Добермана выпустили на прогулку. Пес слонялся вдоль берега и кружил вокруг трейлера. Молодой и мощный, он шумно втягивал ноздрями воздух около индусов.

— Красивая собачка, — заметил Сома, но погладить не решался.

— Идеальный охранник, — как бы невзначай бросил Сиэль, наверное, на случай предупреждения.

— Ага. И своего хозяина слушается с полуслова, — хмыкнул «Рудольф». Он занял место напротив компании, по левую сторону от Сиэля и курил. Сиэль в любой момент ждал подвоха: выстрела, смерти. Себастьян не спускал с него глаз, он как будто говорил, только попробуй подать им знак о помощи.

Доберман предпочитал крутиться со стороны сбежавшего заключенного, выражая таким образом доверие к его лидерству. Как будто с ним псу было спокойнее. Смешно. Впрочем, Сиэль надеялся, что дело не в Себастьяне, а пес просто защищает его, Фантомхайва. Хотя бы как предмет собственности.

«Как собственное дерьмо», — посмеялся бы Резец-Ковальский.

Да. Очень смешно. Как собственное дерьмо…

Они варили кукурузу в походном котелке и пили пиво, закусывая помидорами и анчоусами. Себастьян почти ничего не ел, только курил. Доберман лежал около его ног.

Сома расспрашивал у Сиэля про его жизнь. Сиэль рассказывал. Исключительную правду.

—…И куда вы держите путь?

— В никуда, — хохоткнул Сиэль, и Себастьян бросил на него странный взгляд, полный выражения: «И все же он чокнутый». — Рудольф едет навестить родственников, а я с ним. Где они живут Рудольф держит в секрете, хочет устроить мне сюрприз. Но я предполагаю, что — в аду! — Снова натужное ха-ха. — Особенно учитывая его рассказы про тетку и бабушку!

— У меня хорошая бабушка, — ответил «Рудольф». — В отличие от твоего юмора.

— Иногда мы ссоримся, — заметил Сиэль и сделал громкий глоток ледяного пива. — Знаете, люблю его полное отсутствие чувства юмора и воображения. Зато у него пистолет что надо.

Взгляд Себастьяна, направленный на заложника, наполнился недвусмысленной угрозой, удивлением чей-то безмерной глупости и готовностью действовать. Его рука легла назад, к поясу джинс.

— Пистолет?.. — переспросили Сома и Агни. Сиэль гулял по натянутой леске и мог сорваться в пропасть, но сегодня у него была банка пива и намотанная на бобину километровая кинолента. Сиэль снова хохотнул. Наверное, слишком беззаботно.

— Ну, вы понимаете, о чем я.

Сома и Агни поняли, но с большим трудом. Наконец, догадался и Себастьян: «Долбанный маленький извращенец».

Сома удивился:

— Сиэль, ты так изменился… Раньше ты был таким… невинным, — затем он покосился на «Рудольфа», точно обвиняя его в чужой испорченности. Еще бы: Сиэль был потенциальным монахом, а возможно и святым, а теперь шутит о мужских пистолетах, потягивая пиво в окружении странных личностей.

В этот момент Сиэль громко икнул. Доберман навострил уши, отрывая голову от лап.

— Сидеть, Себастьян! Ты сегодня тихий мальчик, верно? — синева глаз весело сверкнула, пронзая беглого заключенного и ощупывая его острое, опасное лицо. Оно напряженно и недоумевает. Оно не узнает собственного заложника и не знает, что от него ждать. — Все в порядке, Себастьян, завтра мы отправимся в путь. Завтра все продолжится!

Сиэль снова икнул. Он давным-давно не пил пиво.

Сома предложил искупаться в реке: теплая. душная ночь. Сиэль махал им вслед: «Я за вами!» Себастьян остался на месте. ОН докурил сигарету, бросил на землю окурок, втоптав кроссовком, затем медленно поднялся и встал за спиной юноши.

Его шепот проник в аккуратное ухо. Злой и глухой, как рычание добермана.

— Садись в трейлер и заводи мотор.

Сиэль продолжал махать уплывающим. Смуглые торсы поблескивали в лучах луны. «Как вода?» — крикнул он и шепотом ответил:

— Можно подождать до утра. Мы разъедемся.

— Едва мы уснем, как они кинут нас, прихватив трейлер и все шмотки.

— Это мой друг.

— Это мелкая крыса, а мелкие крысы всегда ходят в стае. — В этом Себастьян был убежден. Больше ждать он не намерен. — И прихвати кукурузу, зверски хочу жрать. — В отличие от них всех, Себастьян так и не притронулся к еде. Питался сигаретным дымом и размышлениями.

Сиэль ухватился за ручку еще дымящегося котелка и побежал к фургону. В свете костра его металлизированный бок отливал серебром. Зеркала стояли под прямым углом вниз, напоминая усы. Этакий гигантский глянцевидно-черный муравей.

Когда Сома и Агни вышли на берег, трейлер уже укатил.

— Сиэль… — прошептал Сома с каким-то безысходным разочарованием. Ему казалось, что эта встреча невероятно особенная. Как в тот день, когда волонтер с большими ангельскими глазами помог ему в первый раз. Во рту до сих пор стоит вкус отвратительно пересоленной, грубо нарубленной картошки с кожурой.

Агни бродил по песку и осматривал стоянку: в отличие от спутника, он не испытывал никаких сожалений. У него возникло предчувствие, и оно оправдалось. Он заметил пропажу:

— Они стащили наш котел! — воскликнул он в сердцах. — Воры!

— А где мои штаны?..

Сиэль не знал, что доберман прихватил еще и чью-то одежду.