– Смотри, – Андрей тыкает пальцем в книжную полку, – у меня тут полное собрание «Котов-воителей», найденное на барахолке, по соседству с библиографией Гессе. И Пелевин тут рядышком. Я считаю, что это постмодерн во всей его красе. 

Кирилл кивает. В его руках очень горячая чашка с зеленым чаем, и он вообще-то зеленый чай не любит, потому что он воняет старыми носками, но Андрей заварил некий «Молочный улун», и пить его вполне можно. А чашку он просто пока не придумал, куда поставить. У нее сколот краешек, и это, говорят, не к добру, но Кирилл не считает себя суеверным человеком. 

– Я сейчас расчищу диван, и мы сможем сесть. Я хотел заняться этим до твоего прихода, но мне в голову пришла одна идея, и я понял, что мне очень надо ее записать. Вотпрямщас, а то упущу. 

– Какая? – спрашивает Кирилл, пока юноша убирает ноутбук с дивана и накидывает на него плед. 

– Я не могу сказать. Я не люблю рассказывать свои идеи, пока они не реализованы. Я ее быстро записал – на пару страниц – а потом буду развивать. Ты хочешь что-нибудь к чаю? У меня где-то был шоколад. 

– Нет, спасибо. У тебя можно курить в комнате? 

– Я понял, что можно, когда несколько месяцев назад ко мне перестал заходить хозяин, потому что я начал переводить деньги ему на карту. Вообще ему все равно, что тут происходит, лишь бы я платил вовремя. Сейчас принесу пепельницу. Ты стрельнешь мне? 

Андрей сегодня какой-то особенно говорливый и заваливает Кирилла подробностями о его быте, и он пока не понимает, обычное ли это его поведение или же он встревожен чем-то. 

– Стрельну, конечно, – отвечает он, – только перестань мельтешить и давай уже просто поговорим спокойно. Ты чего такой взбудораженный? 

– Прости. Вообще у меня есть два состояния: я либо практически не говорю, либо меня не заткнуть. Второй вариант лучше, потому что, если я молчу – значит, у меня очень плохое настроение. Ну или я переобщался и мне нужно отдохнуть. Я все-таки интроверт. 

– Я тоже интроверт, – Кирилл изучает пепельницу в форме черепа, белесо-желтую, как старая бумага. Он достает пачку сигарет и протягивает одну Андрею, – я видел в твоем подъезде ту кошку, о которой ты писал в твиттере. Такая пузатая. 

– Это Муся, и она вот-вот родит. Поскольку кроме меня ее никто, кажется, не кормит, боюсь, что роды придется принимать тоже мне. А я не умею. 

– Она сама справится, – говорит Кирилл, – у меня у родителей на даче кошка рожала чуть ли не каждый год, всегда сама. Так что все будет в порядке.

– Надеюсь, я к ней привязался.

– Почему не возьмешь к себе? 

– Она не идет. Я предлагал ей пожить у меня, – Андрей говорит это так, будто он действительно приглашал кошку к себе домой, и, представив это, Кирилл невольно улыбается. – Она не хочет. Мне кажется, ей нравится бомжевать в подъезде. 

Он все еще не может смотреть юноше в глаза, боясь, что его снова накроет воспоминаниями, но что-то тянет к Андрею, что-то не дает просто вычеркнуть его из жизни, так что вчера Кирилл предложил ему снова встретиться. Учитывая окончательно испортившуюся погоду, они сошлись на том, чтобы посидеть у него в квартире, а свое желание увидеть то, как выглядит обитель юноши, Кирилл скрыл за интересом к кошке. 

– Может, Мусины дети будут посговорчивее, и ты сможешь взять себе одного из них? – предлагает он. 

– Не знаю… – тянет Андрей, – может быть. Ты знаешь, мне иногда кажется, что я живу в «нехорошей квартире». Ну, так называют квартиры, в которых что-то есть.

Кирилл кивает. 

– У меня иногда что-то шуршит на кухне. Я сначала стремался, а потом привык даже, кажется, будто не один живу. 

– Ты, главное, камеры наблюдения не ставь. С этого начинается добрая половина фильмов ужасов. 

– Просто герои хорроров – долбоебы. Ну не хочет тебе какая-то херня показываться на глаза, ну и не пытайся ты ее увидеть. Она, может, стеснительная. Я бы тоже разозлился, если бы за мной кто-то подглядывал в душе, например. И навешал пиздов, только не астральных, а физических.

– Я никогда об этом не думал, – признается Кирилл, – о комфорте всяких альтернативных жителей. Может, к тебе поэтому кошка не шла? Они же такое чувствуют. 

Андрей жестом показывает, что ему нужна еще одна сигарета. 

– Мне нравится, как ты серьезно к этому относишься. Не скептически. Ты тоже с таким сталкивался?

– Было дело. Когда мелкий был, у родителей была очень старая квартира в Волгограде – я же оттуда сам. И вот там происходило иногда… всякое. И это точно было не детское воображение, потому что родители тоже это замечали. 

– Я рад, что ты подкован. Я вообще не хотел тебе об этом говорить, но ты зашел ко мне поздно, и ты можешь не успеть вернуться домой до развода мостов. То есть, ты можешь, конечно, уйти сейчас, но мы только разговорились. Ну или придется тебе ехать в объезд. Очень большой объезд.

Провести ночь с очаровательным молодым человеком или же потратить лишние бабки на такси и избежать потусторонних явлений, которые вполне могут оказаться и не потусторонними вовсе? Выбор кажется Кириллу очевидным. 

– Если ты меня не гонишь, – улыбается он, – я не против остаться. Шорохами на кухне меня не испугать. 

– Вот и хорошо. Оно у меня мирное, гостей любит и при них не бесоебит, по крайней мере, никто пока не жаловался. И ножами, как полтергейсты, не кидаются. Я читал, что полтергейсты обычно появляются от энергии, – Андрей поднимает указательный палец, обращая внимание на значимость информации, – от энергии перехода в пубертат у девушек. То есть, это не наш случай. Если ты, конечно, не тринадцатилетняя девчонка и не принес с собой своего полтергейста. 

Кирилл смеется и качает головой. 

– Да, это точно не наш случай. 

Он не говорит, что принес с собой – точнее, постоянно носит – лишь ворох воспоминаний и секретов.

– Тогда будем говорить до утра, либо я постелю кому-нибудь из нас на полу. Наверное, себе – я ведь гостеприимный хозяин. Кстати, хочешь еще чаю? Или у меня где-то была пара бутылок «Гаража». 

– Давай «Гараж». Ты не против заказать что-нибудь? Я голодный, как волк, если честно. 

– Я ем все, а всякую вкусную еду из доставки – тем более. 

Андрей открывает бутылки, ругается, когда с одной срывается колечко и белую резиновую бляшку приходится подцеплять пальцем. Он садится рядом с Кириллом, заглядывает в его телефон, наблюдая, как тот листает меню какого-то суши-ресторана. 

– У них очень вкусный сет с лососем, если что, – говорит он. 

Кирилл чувствует соприкосновение их предплечий, ему хочется накрыть руку юноши своей, повернуться и поцеловать его, но он держится, тушит в себе робкий огонек надежды, что Андрей вот-вот положит голову ему на плечо. Если не надеяться, жить становится проще, намного проще, чем бороться потом с последствиями не оправдавшихся ожиданий. 

– Обещают привезти в течение сорока минут, – говорит он и мысленно ругает себя за обиду, ножом полоснувшую по сердцу, когда юноша отстраняется от него.

– Обычно примерно так и привозят. Я просто полный ноль в готовке еды, – Андрей разводит руками, – поэтому обычно заказываю доставку. Ну или полуфабрикатами питаюсь. Получается быстрее, проще и, наверное, даже дешевле, чем купить продуктов, спалить их, спалить кухню, выкинуть все и отмыть плиту. Я пару раз попробовал, потом решил, что мне не дано, и теперь даже продуктов не покупаю. Только кофе варю иногда, и иногда у меня получается. 

Кириллу хочется сказать, что Андрей очень забавный. Что у него классные татуировки, и то, что он не умеет готовить – совершенно не проблема, что сам он готовить любит и может, хоть яичницу, хоть яйца пашот, хоть борщ сварить, и Андрея он откормит, чтобы кости не торчали, а может, и не откормит – очень уж ему эта костлявость нравится. Но он прикусывает язык. 

– Сегодня ты меня не так копаешь, как в прошлый раз, – говорит он вместо этого. 

– Я просто подумал, что это ты из-за моих вопросов стриггерился тогда. Я иногда не очень думаю о том, что говорю. Увлекаюсь, понимаешь? 

– Все в порядке, все мы иногда ляпаем что-то по дурости. Просто… 

Что просто? Сказать, что из-за цвета его глаз у Кирилла вьетнамские флешбеки по событиям двухлетней давности? Сказать, что ему не нравится, когда ему лезут в душу? Или сказать, что это он такой мудак, не может держать себя в руках иногда, так и не научился за двадцать шесть годиков?

– Не говори, – нарушает секундную паузу Андрей, – не объясняй. Я вижу, что тебя что-то гложет. Не говори ничего. Расскажешь, когда поймешь, что не будешь потом винить себя за то, что высказал все как есть. 

– Спасибо, – только и выдыхает Кирилл, и юноша пожимает плечами, типа, не стоит благодарности.

Они снова закуривают, и Андрей молчит, видимо, чтобы дать ему привести мысли в порядок, и он думает, думает, думает, отхлебывает кисло-сладкий напиток, который похож на лимонад, а не на что-то, чем можно напиться, но напиваться не хочется, хочется пересилить себя и взглянуть в глаза этому странному парню, хочется растянуть этот уже перешедший в ночь вечер, хочется, чтобы Андрей задремал, и Кирилл как бы невзначай приобнял его рукой во сне, прижался к худому телу. Хочется близости, душевной и физической, но он никогда не навязывал никому своих чувств. Не будет навязывать и в этот раз. 

– Расскажи мне что-нибудь, – просит он, – мне кажется, твоя жизнь интереснее моей. 

Твои мысли интереснее моих. 

Андрей заводит историю о том, как он однажды нашел потрясающую книжную лавку, прям как из фильмов, и продавцом в ней был картинный такой старичок с белыми кустистыми бровями, усами и бородой, и внутри куча всяких артефактных древностей, он как раз оттуда череп и унес, потому что старичок к нему привязался и подарил его, они часами болтали и пили индийский чай с пряностями, обсуждали оккультные традиции, Лавея и Блаватскую, а потом он пришел в один день на то место, принес старику мягкого овсяного печенья, а вместо лавки – ничего. 

– Понимаешь, – говорит Андрей, тянет предпоследнюю сигарету из пачки, – я бы понял, если бы там магазин открылся какой или ремонт был. Но там была стена. Каменная. И я стою такой, как дурак, с пакетом печенья в руках, спросил у какого-то работяги в каске, мол, не видел ли он здесь магазинчика, а мужик этот на меня посмотрел, как на ебнутого, сказал, что на этом месте никогда на его памяти никаких антикварных лавок не было. Но не мог же я месяц ходить в несуществующий магазин? Не могло же мне это присниться? 

– Охуеть, – только и отвечает Кирилл, – я бы после такого пошел проверить головушку. Ну, знаешь, может это какой-то ранний симптом шизы. 

– Нет, со мной такие штуки постоянно происходят, я потом привык и даже скучаю, когда город для меня просто обычный город. А у шизы другие симптомы немного. И опухоли мозга у меня нет. Если ты со мной по городу походишь, может и ты что-то такое заметишь. Но оно специально не получается, только случайно. 

– Это звучит, как магия. Самая настоящая, – совершенно серьезно произносит Кирилл.

Андрей передергивает плечами, будто он только что рассказал про что-то неважное, вроде похода в магазин за сигаретами. За каждым его движением Кирилл наблюдает, как кошка за птицей, – с любопытством и восторгом. 

– А сейчас зазвонит домофон, – говорит юноша, вставая с дивана, и стоит ему выйти в коридор, как Кирилл слышит протяжное пиликанье, – не спрашивай, откуда я знаю. Как ты мог заметить, я даже на часы не смотрел. 

– Ты не думал стать магом и начать гадать людям на таро или с помощью хрустального шара, например? Ну или заговоры там всякие читать? 

Пауза. Звонок в дверь. 

– Мне лень, – до него доносится щелчок отпираемой двери, ноги обдает сквозняком, – Спасибо, всего доброго, так вот. Там в таро семьдесят восемь карт и бесконечно много комбинаций, я тебе на бумажке подсчитаю, если хочешь. И все надо помнить, хотя бы примерно. 

– Я верю, что комбинаций там много, – смеется Кирилл, – не надо считать, ты сейчас застрянешь в этих расчетах же. 

Андрей возвращается в комнату с пакетом.

– Давай поедим прям тут, а то у меня на кухне бардак и тесно? – и, не дожидаясь ответа, принимается вскрывать пенопластовую упаковку, – и ты меня недооцениваешь. У меня, между прочим, высшее техническое образование. Мне бумажка нужна, чтобы мысли не путались и не убегали от меня. Я посчитаю все за пару минут, даже быстрее, если с калькулятором. 

– Верю, – Кирилл поднимает руки, – если тебе очень хочется, то посчитай, но сначала давай поедим. 

– Я так давно не ел роллов, – признается юноша, – так что я очень рад, что ты решил заказать именно их. Последнюю неделю я питался пиццей и полуфабрикатами. И немного макдональдсом. 

– Какой ужас, – вздыхает Кирилл в ответ, надеясь, что он не звучит, как слишком заботливая мать, – ты посадишь себе желудок. 

– Это лучше, чем сгоревшая гречка. Вкуснее, как минимум. 

Кирилл не может придумать ответ, а может, не хочет спорить, и какое-то время они молча расправляются с роллами, которые оказываются вполне съедобными, несмотря на скромную цену. 

– Если мы когда-нибудь окажемся у меня дома, – говорит он наконец, – я накормлю тебя нормальной домашней едой. Котлет нажарю там, пюре сделаю, салатик какой-нибудь.

Андрей, кажется, смотрит на него с восторгом – Кирилл не может точно сказать, потому что все еще не может поднять взгляд выше его носа (или опустить ниже лба). 

– Я уже хочу к тебе домой. 

– Вообще у меня там довольно скучно. Спальня, рабочее место со всякой аппаратурой – я просто очень люблю записываться дома – кухня, ванная, – и Кирилл тут же добавляет, – это я не отговариваю тебя, нет. Просто предупреждаю. Никаких коллекций книг и пепельниц-черепов.

– Так в самых простых местах обычно и происходит магия, – замечает юноша. Он закидывает пустые коробки в пакет и относит к двери, а у Кирилла почти срывается с языка, что лучше бы Андрею не знать, какая именно магия происходит в его квартире периодически.

– Захвати у меня из пальто пачку сигарет еще одну, – просит он, – левый карман, кажется. 

– Как хорошо, что ты взял с запасом. У меня все закончилось днем, и мне было так лень идти куда-то в дождь. 

Андрей кидает ему пачку «Marlboro», и он, удивляясь самому себе, ловит ее. Обычно он промахивается, прям как Акелла – на потеху окружающим, и в лучшем случае задевает упаковку пальцами, так что она отлетает куда-то в сторону. 

– Ого, мне обычно никто ничего не кидает, потому что я это не ловлю, – только и говорит он. – И даже целлофан оторвался без проблем, потрясающе. 

– Просто моя аура, – пожимает плечами Андрей, – волшебная. 

Глаза у тебя тоже волшебные.

Он забирает пустые бутылки из-под гаража, направляется на кухню, разговаривает там – то ли сам с собой, то ли с обитателем его квартиры. До Кирилла доносятся обрывки фраз, но слов разобрать он не может. На цыпочках – к своему собственному удивлению – он выходит из комнаты. 

– Можно? – спрашивает он шепотом в темноту дверного проема – свет Андрей так и не включил. 

– Заходи. Оно тут шуршало пакетами, и я попросил его перестать. Заварить еще чаю? Включи мне свет только, пожалуйста, это справа от тебя. 

Кирилл нащупывает рукой выключатель, осматривает тесную кухоньку – пара табуреток, хромоногий стол, газовая плита, микроволновка, шкафчики с облезлой краской, полки под потолком заставлены пыльными слонами из темного дерева, букетами из сухоцветов, маленькими вазочками – такими мутными, что непонятно, есть ли в них жидкость. Вырвиглазная сине-зеленая сколотая плитка над начавшей ржаветь плитой. 

– Мне кажется, хозяева квартиры играли в дизайн – и проиграли, – говорит Андрей, проследив за его взглядом, – но мне почему-то даже нравится. Атмосферно. 

– Выглядит очень естественно, что ли, – добавляет Кирилл, – давай я лучше кофе сварю? Я, если честно, не очень люблю зеленый чай. 

– Давай, вари. Сейчас турку дам. А зачем ты его пил, если не любишь? 

– Я подумал, может, твой сливочный улун мне понравится. 

– Молочный, – поправляет его Андрей, споласкивая турку, – молочный улун. Мне кажется, ты просто не хотел меня обидеть. Или хотел пить то же, что и я. 

Кирилл подходит к плите, будь он чуть более пьяным и чуть менее сдержанным – сказал бы, что да, он хочет пить то же, что и Андрей, обнял бы юношу со спины, чтобы уткнуться носом так в лопатку, провести пальцами по позвоночнику: сверху вниз, медленно, потом так же медленно в сторону, по бедру, самыми кончиками коснуться живота – и увести руку ниже… Он встряхивает головой, гонит всякие мысли подальше – и все-таки не сдерживается, специально соприкасается с Андреем пальцами, забирая у него посудину – старую, с потемневшим дном. Ждет хоть какой-то реакции на мимолетное касание, но юноша спокоен, как удав. 

– У тебя же есть сахар? – Спрашивает Кирилл, прогоняя от себя навязчивые мысли. 

– Есть. И молоко можно поискать, – юноша поворачивается к холодильнику, гремит какими-то банками, – у меня тут бабушкины соленья уже два года стоят. Все никак открыть не могу. 

– Физически сил не хватает? – усмехается Кирилл, но Андрей не обращает внимания на подколку. 

– Нет, просто как-то не хочется или повода не находится. К ним нужно сало, водка и домашний черный хлеб. Иначе пустая трата продуктов. А еще хорошая компания. Тебе молоко нужно? 

Кирилл разливает кофе по чашкам и качает головой. 

– Да, – вдруг говорит Андрей.

– Что да? 

– Да, я позвал тебя из жалости, помнишь, ты спрашивал? 

Кирилл молчит, смотрит на кофейный водоворот, который закрутил ложечкой, размешивая сахар. 

– А когда ты согласился, я подумал, насколько ты, наверное, одинок, если соглашаешься бухнуть в компании незнакомого стремного парня. 

– Ты не стремный. 

– Тебе виднее. Я не верю зеркалам и своему восприятию. А еще я тоже довольно одинок, и люди обычно ко мне не тянутся. А ты потянулся почему-то, хоть я и странный до пизды. И совсем не чета тебе, ты только не обижайся, но мне казалось, что у тебя должны быть знакомства в несколько других кругах. 

Кирилл вздыхает, думает о том, что Андрей и не догадывается, насколько он не_стремный, насколько Кирилл одинокий, и почему он к странному юноше тянется. Они возвращаются в комнату – не столько из-за тесноты кухни, сколько из-за удобного дивана и оставленных на нем сигарет.

– Мне нравится, – начинает он, – что ты общаешься со мной как с обычным человеком. Не возводя мою личность в культ. Не превознося меня. Меня давно никто не жалел… 

Полтора года и не жалели. 

– А тебе это нужно? Жалость, я имею в виду?

– Не уверен. Жалость – она как бы принижает, понимаешь? Понимание гораздо более приемлемое выражение.

– Я запишу это, ладно? Мне пригодится для книги.

Юноша вытаскивает откуда-то из складок пледа блокнот и ручку, и Кирилл, наблюдая за ним, пускает колечко из дыма. Эфемерно-серое, оно медленно тает, теряется в волосах Андрея. 

Колечки из дыма похожи на обручальные серебряные кольца. 

Тоска может быть полезна концентрированной и в точно выверенной дозировке.

– Ого, уже три ночи, а мы кофе пьем, – замечает юноша, пряча блокнот обратно в недра дивана, – ты пока не хочешь спать? Я просто хоть всю ночь могу пропиздеть. 

– Я тоже полуночник. Так что можешь продолжать пиздеть.

И Андрей принимается рассказывать очередную историю, которая звучит как выдумка, но Кириллу все равно – он смотрит на его руки, на его улыбку, на растрепанные волосы и концентрированная тоска растворяется в воздухе, как дым от сигарет.