Конечно, они не уснули в одной кровати, и Кирилл не водил пальцами по чужой коже, не вслушивался в чужое сонное дыхание, не любовался подрагивающими ресницами юноши. Часов в шесть утра, когда Андрей уже начал позевывать, Кирилл вызвал такси. Дома долго ворочался в кровати, в памяти всплывали то гадкий привкус зеленого чая, то улыбка его нового знакомого. 

«А ты потянулся почему-то, хоть я и странный до пизды».

Коротких трехчасовой сон без сновидений – после которого не просыпаешься, а воскресаешь, кофе с сигаретой на завтрак. После вчерашнего кофе из турки капсулы казались какими-то неестественными, суррогатными. А может, это присутствие Андрея делало подгоревший напиток вкуснее – Кирилл не знал. Снова бросился в сырой воздух, уже насквозь пропахший осенью, не тем запахом пряного тыквенного латте, которого с нетерпением ждут обитатели «тамблера», а гнилой листвой и сыростью. Хотелось то ли кутаться в шарф, то ли запереться дома еще на неделю, но Ася поставила ему рекламную съемку. Еще и время выбрала раннее – двенадцать дня, будто не знает, что Кирилл редко встает раньше полудня. 

Он позировал и переодевался в какой-то очередной стритвер, менял футболки на пуловеры, пуловеры на свитшоты, свитшоты на мантии. Сколько этот магазин заплатил за эту рекламу? Он не знал, но догадывался, что через несколько дней на его счет прилетит неплохая сумма, и он сможет продолжить ездить на такси, заказывать готовую еду и не отказывать себе в покупке вот тех пиздатых кроссовок. 

На перекуре он заболтался с девчонкой, которая тоже снималась вместе с ним, иногда они попадали в один кадр – стояли спина к спине, лицо к лицу, дурачились на камеру. Кирилл даже не запомнил ее имени, но запомнил, как от нее пахло какими-то по-детски клубничными духами и как переливались золотым круглые серьги в черных волосах. Она курила тонкое «Собрание», и бордовая помада оставляла неаккуратные разводы на фильтре сигареты. Такие же разводы Кирилл оставлял, когда ему несколько лет назад разбили ебало, вмазали крепко – он уже не помнит, за что именно, – так что щеку приложило о зуб, слюна смешалась с кровью. 

Девчонка – Кармен, как он про себя прозвал ее за хитрый прищур карих, почти черных глаз – позвала его выпить вместе вечером, обмыть заработок и знакомство, так сказать, потому что деньги любят, когда их тратят – и кто мы такие, чтобы отказывать себе в этом удовольствии? Обмолвилась, что уже видела его пару раз, была на Вовкиных вписках, видела, как Кирилл курил с Ильей. Вздохнула по кошачьим глазам юноши, Кирилл сдержал смешок. В отделанном мехом пальто Кармен смотрелась не хуже, чем в топике-лифе и шифоновой блузе поверх. Современная мода такая странная. Кирилл такой странный. 

Он думал отказаться от приглашения, но все-таки неопределенно кивнул, делать ему было нечего, на вписки он не ходил довольно давно, не напрашиваться же снова к Андрею? Кармен взяла его за руку, отвела в ближайший бар. Он слишком трезв для веселья, сказала она. Кирилл заметил, что он достаточно богат для хороших адвокатов, если ей вдруг придет в голову опоить его и ограбить или обвинить в изнасиловании. Девушка рассмеялась и сказала, что каждый будет заказывать напитки сам. Она не клофелинщица – поморщилась она. 

И вот Кирилл сидит в кресле в незнакомой квартире, из колонки льется музыка, из бутылок льется вино и виски. В комнате ни одного знакомого лица, за исключением девушки-модели. Она откликается на Дашу, но он продолжает мысленно называть ее Кармен. Она сидит у него на коленях, черные локоны стекают по спине, затянутой в черное полупрозрачное кружево. 

– Люблю шлюшьи платья, – говорит Кармен, льнет к Кириллу, вынуждая приобнять ее за талию. Под тонкой тканью – упругая мягкость бока. В нос ударяет клубничными духами и винным дыханием. Кирилл тянется к какому-то смуглому парню, забирает у него мундштук кальяна, и девушка помогает ему подтянуть шланг. 

– Тимур делает замечательные кальяны, – мурлычет она, – попробуй и давай мне.

– Может, нальешь мне еще вина? – предлагает Кирилл, затягиваясь. Кальян действительно отменный, но сигареты ему привычнее, нуарнее, драматичнее, пафоснее – можно называть, как угодно. 

Когда Кармен возвращается с бокалом вина и снова устраивается на нем, Кирилл кладет руку ей на бедро и закрывает глаза. В изгибах женского тела ему видятся очертания Мари, окутанные кальяном паром. Он не хочет на них смотреть. Он и чувствовать их не хочет, но из своеобразной вписочной полупьяной вежливости руку не убирает.

– Ты не засыпаешь? – спрашивает девушка. От прикосновения руки к щеке Кирилл вздрагивает.

– Нет, мне просто хорошо. Я свеж и бодр, – он улыбается. 

Видел бы его Андрей – снова отметил бы «ту самую» дежурную улыбку. Но кроме него никто ее не замечает – или замечают, но не догадываются, что она значит, а может и догадываются, просто не говорят. В соседней комнате фальшиво бренчит укулеле, из колонки на кухне доносится музыка – что-то Фараоновское.

– Я на самом деле не думала, что ты согласишься, – Кармен тянется к пачке сигарет, лежащей на ручке кресла, и Кирилл прикуривает ей. – Надеюсь, ты рад, что вокруг тебя не подняли визга. 

– Мне просто совершенно нечего делать сегодня вечером, – он достает сигарету и себе. Тонкое «Собрание» обычно паршиво, но искать свои «Marlboro» по карманам лень. – За отсутствие визга отдельное спасибо. Я только из тура, и восторгов мне хватает и на мит-энд-гритах. 

Кармен приподнимает бровь. Она едва заметно вздрагивает, когда с кухни раздается звон разбитого стекла, смех и аплодисменты. 

– Ну, на встречах с теми, кто купил специальный билет, типа пообщаться с кумиром, все дела. Не подумай, я люблю своих поклонников, но… От внимания устаешь. 

– Как ты пишешь треки? – подает голос Тимур. – Я просто тоже хотел бы начать писать музыку, но как ни сяду за текст – не выходит. 

Кирилл давит в себе раздраженный вздох – кого ни возьми, все хотят писать музыку. 

– Прости, братец, я наверное тебе ничего нового не скажу. Практика, много практики и вдохновение. Выбросишь в ведро девяносто девять черновиков, на сотом тебя озарит и получится что-то охуенное.

Или ты потеряешь невесту, и смерть оставит прощальный подарок от нее в виде лучшего за всю карьеру альбома.

– Тим, тебе уже все сказали, что секрета нет, просто берешь и делаешь, блять. 

Кирилл бросает взгляд на девушку, сидящую на полу – кажется, до этого она не говорила ни слова. Ее волосы выкрашены в почти серебристую платину, и на секунду в желтом свете ему видится, что это Ася. Но его менеджер никогда не выпила бы бокал вина залпом. 

– Я вот и в текстах Кирилла не вижу ничего прям уникального и восхитительного, но это лишь подтверждение, что все находят своих слушателей, просто кто-то чуть больше. 

– Не обращай внимания на Леру, – Кармен улыбается, – она у нас немного злюка.

– Я не злюка, – девушка встает и направляется на кухню, – я просто говорю правду. 

– Она права, – замечает Кирилл. 

– Но ты нахмурился и поджал губы, – Кармен касается его рта пальцем.

Он чуть отстраняется – все еще не в настроении для таких активных тактильных контактов. Устал от общих восторгов, но критику в свой адрес так и не научился воспринимать? 

Нет, не научился воспринимать критику в сторону того, что он посвящает Мари. 

– Все хорошо, – Кирилл проводит кончиками пальцев по ее боку, – ты не знаешь, кто тут отвечает за музыку? Фараон уже как-то приелся. Обещаю не включать свои песни. 

***

На одной из подобных вписок он познакомился с Ильей. В разношерстных компаниях кого только не встретишь – даже мальчиков по вызову. Кирилл тогда только вернулся из тура, пьяный от обрушившейся славы, водки и тоски. Приходил всюду, куда звали, лишь бы не оставаться в пустой холодной квартире одному. 

Лица плыли, каждое сначала врезалось в память, а затем – сливалось с предыдущими. От голосов звенело в ушах. От объятий и похлопываний по плечам в теле оставалась только боль. 

Кирилл вышел на балкон с бутылкой текилы – проветриться и попробовать протрезветь, только для того, чтобы потом напиться еще сильнее. До рвоты, ненависти к себе и тупой горечи во рту и на душе. Он вытащил из кармана пачку серого «Винстона», курить так-то не хотелось, но спьяну все равно постоянно тащишь сигареты в рот, по инерции. 

Тишина ночного города и свежий воздух накрывали сильнее, чем водка. Облокотившись на перила, Кирилл прикрыл глаза, урвать бы несколько минут спокойствия, чтобы потом снова слиться с людьми, чтобы не думать, не помнить, не чувствовать…

– Ты не в порядке, – раздался голос откуда-то сбоку. Кирилл и не заметил юношу – настолько тихо он стоял. 

«Ты не в порядке».

Не опостылевший вопрос, а утверждение.  

– С чего ты взял? 

Парень пожал плечами. 

– На улице пять градусов, а ты в одной футболке. Возьми, – незнакомец стянул серый кардиган и протянул Кириллу. 

– А ты? – Он смотрел на юношу, на его черную рубашку из плотной ткани, на тонкие черты лица, на кошачьи глаза, цвет которых не разобрать в темноте. Кардиган все-таки взял, накинул, больше по инерции, чем осознанно. 

– Я Илья, – улыбнулся юноша вместо ответа на вопрос. – Не поделишься сигаретой? 

Они закурили и стояли молча какое-то время. Кирилл старался не смотреть слишком пристально на юношу, рассматривал двор. Уже практически голые ветки деревьев в свете фонарей отдавали демоническим рыжим. 

– У тебя вместо глаз, – наконец, продолжил Илья, – черные дыры. У тебя страшные глаза. Я имею в виду не их красоту, а то, как ты ими смотришь. Что ты ими видишь. Что ты ими видел. 

Кирилл отхлебнул текилы, пытаясь понять, надо ли ему выпить чуть больше, чтобы понять мысль юноши, или же, наоборот, протрезветь. 

– А еще ты шарахаешься от девушек. 

Они помолчали еще какое-то время. Кирилл отправил окурок в банку из-под растворимого кофе, он противно зашипел. Будто понимал, что сейчас умрет – и не хотел этого. 

– Ты даже не смотришь в их сторону, хотя здесь есть несколько очень красивых дам. – Илья вздохнул, прежде, чем закончить мысль. – Я внимательно слушал твои песни. Мне жаль. Я соболезную. 

Мир сжался до размеров точки, чтобы потом расшириться и разлететься на кусочки – Большой Взрыв в восприятии маленького существа. Кирилл стиснул пальцами влажные перила до боли в костяшках, пытаясь проглотить ком в горле. 

– Ее звали Мари, – выдавил он, – Марина. Она играла на виолончели. И я не знаю, почему я еще жив, а она – нет. 

Вместо ответа Илья накрыл его руку своей, мягким движением заставил разжать ладонь. Его кожа теплая, несмотря на то, как легко он был одет. Кирилл поежился, чувствуя, что вот-вот расплачется – глупыми, некрасивыми, пьяными слезами. 

– Так случается. Вселенная не всегда справедлива к нам. Мне кажется, в таких случаях, мы продолжаем жить ей назло, чтобы отомстить самому мирозданию за причиненную боль. 

Кирилл молчал, чувствуя, как разрастался ком в горле. 

– Позвони по этому номеру, если захочешь поговорить, – юноша протянул ему картонную карточку-визитку, – скажи, что тебе нужен Илья. 

– Ты психолог? – выдавил он. 

– Массаж делаю. Но говорить тоже умею. 

– Я заметил. Спасибо тебе. 

Илья пожал плечами: 

– Пока не за что. Надеюсь, что до встречи. 

***

Кирилл выдыхает и отстраняется от Кармен, ее обнаженное тело в пурпурном свете неоновой лампы кажется неживым, иллюзию нарушает лишь ее вздымающаяся и опадающая грудь. Она расплывается в улыбке. 

– Ты очень выносливый. Мне понравилось, – она тянется за сигаретами. – У тебя же можно курить? 

В ее ленивой грации Кириллу видятся движения Мари.

– Можно. Выносливость – продукт концертной деятельности, – отвечает он. Приятная усталость после оргазма сменяется отвращением. 

Секс без чувств – как мастурбация чужим телом. Отсюда и выносливость.

Если бы он не был так пьян, у него бы даже не встал. Лампочка в ванной слепит, холодная вода чуть отрезвляет. Он накидывает халат – от наготы становится неуютно.

– Тебе вызвать такси? – спрашивает Кирилл, возвращаясь в комнату. Он встает у окна, затягивается и смотрит на мутно-серую предрассветную мглу. 

– Я сама, спасибо. Я напишу потом, ладно? 

Боковым зрением он видит, как Кармен оправляет платье. 

– Пиши.

Может быть, он даже ответит – но это вряд ли. На прощание он целует ее в губы, больше по инерции и для соблюдения каких-то приличий, получается пресно и пошло. Когда за девушкой закрывается дверь, Кирилл возвращается в ванную. Смотрит на свое отражение в зеркале – лохматые влажные от пота волосы, синяки под глазами, на шее и ключицах потеки помады – будто его избили поцелуями. 

Он склоняется над унитазом, засовывает два пальца в рот и блюет, чувствуя себя грязным и пьяным, как морально, так и физически. Каждый раз, напиваясь, он думает, что сможет наконец переспать с девушкой без угрызений совести и омерзения, и каждый раз все заканчивается вот так – рвотой и холодным душем, попытками смыть с себя парфюм, легкое дыхание, прикосновения кончиков пальцев.

Конечно, Кирилл уверен, что Мари хотела бы, чтобы он был счастлив и после ее смерти. Проблема лишь в том, что он не понимает, как можно быть счастливым с другой девушкой. 

Сон не идет к Кириллу, несмотря на задернутые шторы и усталость, растекающуюся по телу. Воспоминания вгрызаются в мозг сотнями осколков и рвут его изнутри на части – так, наверное, чувствуют себя волки, попавшиеся на ловушку из китового уса.

В беспокойной пьяной дреме его преследуют коты с разноцветными глазами, неоново-красные огни софитов с концерта и его собственные треки, а он все мечется по огромному особняку в попытках найти Мари.