☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

Посеред моєї хати

На мене будеш кричати,

Бо як же тобі порвати

І в серці сліди.

Чи чуєш, як страшно

Мені у полоні?..

Як в твоїх долонях -

Нема так ніде

І крила так важко

Розправити пташці,

Коли бідолашку

Погубить любов...

Кимы никогда не ссорились по поводу их нечастых встреч, время на которые Чонин мог вырвать из своего плотного графика. А за неделю два вечера, перерастающие в утро, были роскошью. Сейчас рабочий график был плотно забит, и Мин славил всех богов, когда Чонин мог остаться до утра у него. Чтобы покормить своё чудо завтраком и дать понежиться в постели пару лишних минут. Чтобы обласкать и немного побаловать любимого. И Чонин был благодарен, потому что приезжал отдохнуть душой и телом, а не только душу из Минсока своей ненасытностью вытрясти. 

И каждый день, проведённый в одиночестве, отдавал болью, разительно отличаясь от тех лет, когда Чонин ночевал у Минсока каждую ночь. Теперь же Чонин не всегда даже уезжал из компании, засыпая на матах прямо в зале. Что поделать, популярность. Он должен был соответствовать. 

И потому Минсок сцеплял зубы и просто надеялся, пережидая ломку. Он чувствовал себя поганым наркоманом, которому нужна была доза. Только его наркотик звался Чонин. Чонина он с нетерпением ждал домой, Чонина, а не блистательного Кая, с которым познакомился.

Впервые они встретились на фанмитинге. Кай – восходящая звезда танца раздавал автографы визжащим фанаткам, щурил уставшие от вспышек фотокамер глаза, когда услышал негромкое: «Спасибо вам за танец! Он как сама жизнь» и поднял голову, встречаясь глазами с вытянутыми изумительной формы глазами молодого мужчины. Странно было видеть его среди безумных фанаток. В строгом костюме и лёгким румянцем на щеках.

– Кому подписывать? – спросил Кай и улыбнулся, услышав имя и не разрывая зрительного контакта, подписал фотокарточку. И долго смотрел вслед удаляющемуся мужчине, который выглядел немного нелепо среди расфуфыренных и раздражающе громких фанаток.

Кай получил травму лодыжки и находился в госпитале, врачи пока не отпускали домой, и он сходил  ума в пропахшей лекарствами больнице. Кай не знал, что ненавидел больше вынужденное безделье, запах болезни или это чёртово инвалидное кресло, в котором нужно было кататься, чтобы не потревожить ногу.

 Он как раз выказывал своё возмущение менеджеру, который вывез его из палаты, чтобы немного подышать воздухом, когда Кай заметил знакомое лицо. Мужчина сидел рядом с мальчиком на корточках и, широко улыбаясь, рассказывал ему что-то. Мальчишка в  какой-то момент засиял, словно начищенный таз и повис на шее мужчины с радостным визгом. Кай повернулся к менеджеру и попросил принести горячего шоколада из кофейни неподалёку от больницы. Тот было возмутился, но помня наставления врача, спорить всё же не стал.

Кай тут же направил своё кресло к попрощавшимся с мальчиком мужчине. Он не знал, что скажет и главное – зачем, но от принятых решений он не отказывался. И оказавшись рядом со знакомым незнакомцем, не нашёл ничего лучшего, как выронить телефон и сдавленно ойкнуть. Мужчина поднял телефон и протянул его Каю, встречаясь глазами.

И мужчины замерли на несколько минут, утопая в тёмных глазах друг друга.

– Чонин, – первым очнулся Кай и протянул руку. – А тебя зовут Минсок, я помню, – тут же добавил парень, опережая открывшего рот и тут же покрасневшего мужчину.

– Ты всех фанатов помнишь? – вскинул бровь Минсок и неожиданно тепло улыбнулся.

– Нет, – честно признался Чонин, – только тебя.

Минсок старался приходить каждый день. Он оказался на удивление чудесным и лёгким в общении, он стал своим в первый же день. А спустя неделю он стал даже каким-то родным. Мин был старше, работал в школе и преподавал кендо. Но всё это не мешало ему носить гвоздики в ушах, слушать рок и одеваться как подростку в свободное время. Мин с таким воодушевлением слушал душевные излияния Чонина и искренне смеялся даже иногда глупым шуткам. Минсок был таким разным, смешливым и серьёзным, но всегда искренним и настоящим. В отличие от большинства в окружении Кая. И Чонин тонул, не имея надежды на спасение.

Чонин видел, как иногда кожа Минсока покрывается мурашками, когда Чонин говорит тихим низким голосом, или как тот едва заметно краснеет, когда случайно прикасается к нему. И сердце выплясывало тарантеллу. Ещё день и Чонина выпишут, но он не хочет потерять ту тонкую нить, что протянулась от него к Минсоку. Чонин вглядывался в ставшее родным лицо и пытался просчитать, может ли он на что-то рассчитывать, или же ему всё просто показалось. И никакой искры не было.

Минсок вывез Чонина на привычную вечернюю прогулку, присел рядом с креслом на корточки и замолчал, кусая губы. Чонин видел, как блестели глаза в сумраке и неожиданно даже для себя дотронулся кончиками пальцев к лицу Минсока. Обвёл линию скул и нерешительно коснулся губ. Мин смотрел немного удивлённо и странно. А потом сам потянулся навстречу обветренным и обкусанным губам, обвивая шею и прижимаясь крепче.

С тех пор они не расставались, и талант Чонина раскрылся во всей красе. А Минсок всегда был рядом, любил и всё понимал. Все эти бесконечные гастроли, рекламные ролики с вьющимися рядом с Чонином полуобнажёнными девицами и искусственными поцелуями и даже то, что они скрывали свои отношения. И это было волшебно и невероятно. Хотя так хотелось, не боясь, держаться за руки и целоваться при встрече, а не контролировать каждое своё движение. 

«Держи меня крепче», – недавно прошептал во сне Минсок. И эти слова оставили болезненный след в сердце Чонина. Неужели Мин сомневается в нём? Неужели грядёт конец?

Они иногда ссорились, но никогда серьёзно, находя компромиссы и варианты решений. Они были взрослыми людьми с реальными оценками и решениями, не стремились главенствовать или лезть учить друг друга. Но и на старуху бывает проруха.

Чонин влетел в квартиру и, подхватив Минсока, закружил по комнате. Пришёл в себя лишь от довольно болезненной оплеухи.

– Поставь меня на пол! – тихо, но с угрозой произнёс Минсок. Чонин не посмел ослушаться и аккуратно опустил любимого. – Чонин, это правда? – не сводя глаз, спросил Мин. – Правда, что ты готовишься подписать контракт и улететь на три года?

– Правда, – ответил Чонин, пряча глаза. – Ты же поедешь со мной? – с надеждой спросил он, но увидев отрицательное покачивание головой, закипел. – Мин, почему нет?

– Я не могу сопровождать тебя и не работать, сидеть сиднем в отеле или мотаться за тобой. Я банально не знаю языка.

– Но всё же решаемо, ты не останешься без работы, – Чонин потёр щёку и уставился на Минсока блестящими глазами. – Главное, что мы будем вместе.

– Да, это главное, но, Чонин, пойми, у меня дети. И две школы. Даже, если я уеду с тобой  и со скрипом, но смогу найти работу в обычной школе, то, что будет со школой кендо? Я пока лишь старший тренер, но мастер планирует передать школу мне. А я не могу его подвести, он мне как отец, который был всегда рядом и помогал матери меня воспитывать. 

– Мин, три года. Всего лишь три года. Они пролетят, и не заметишь. Я не хочу ехать без тебя! Не отказывайся, прошу!

– Чонин, если я тебя попрошу не ехать, ты останешься? – Минсок прищурился и сжал подрагивающие пальцы в кулаки. – Признайся хотя бы себе, что нет, не останешься. Потому что ты танцуешь с восьми лет, вот уже скоро семнадцать лет как. А мы с тобой вместе даже меньше половины этого времени, – он тяжело вздохнул и закусил губу. – Я понимаю твою любовь к танцу. Принимаю её. И не требую бросать ради меня танцы. Пойми же и ты меня! – так хотелось встряхнуть Чонина, чтоб он перестал так смотреть. – Я не могу бросить школу. Она для меня не менее важна, чем для тебя танец. Прости меня, Чонин. Я дождусь тебя здесь. И приму, если ты изменишь мне. Но не проси уезжать. Я не смогу.

– Для тебя школа и дети важнее меня? – закипел Чонин.

– Да нет же! Как ты не понимаешь?! Как ты можешь меня попрекать этим?  – Мин почувствовал, как накатывает жар, и схватился рукой за полку, остужая холодным прикосновением рвущийся наружу крик. – Я же не говорю, что для тебя танец важнее меня.  Хотя так и есть, – едва слышно добавил Минсок, но Чонин услышал.

– Так, значит, – хищно ухмыльнулся Чонин. – Я понял твою мысль. Спасибо, любимый, – и, особенно выделив последнее слово, ушёл, хлопнув дверью.

Чонин подписал контракт и готовился к завтрашнему отлёту. Но метался по квартире и не находил себе места, потому что сегодня был день рождения Минсока и не поздравить его было бы свинством. Но как звонить, когда они впервые так поссорились? Собрав мужество, Чонин набрал номер и принялся ждать, отсчитывая гудки. Представлял себе реакцию Минсока и чувствовал гулкий стук в груди. Он уже сложил в голове разговор, как он попросит прощения, попросит дождаться и признается, наконец, в любви.

– Алло? 

Незнакомый голос неприятно резанул по барабанным перепонкам. Чонин выдохнул, стараясь не закричать, спросил:

– Вы кто?

– А вы? – ответно поинтересовались в трубке.

– Я звоню Минсоку, позовите его. Будьте добры, пригласите его, – начиная закипать, попросил Чонин, с трудом контролируя себя.

– Он не может подойти, – сказали на той стороне. – Приезжайте в больницу святого Петра, – и готовый рвать и метать Чонин,  ошарашено заморгал. Собрался переспросить, но трубку уже положили.

Чонин вылетел из квартиры, но надел всё-таки маску и кепку, скрывая лицо и под причитания менеджера сел за руль, так и не сумев отшить приставучего мужчину. 

Коридоры больницы были забиты людьми, телефоны звонили, не переставая, и гул голосов напоминал встревоженный улей гигантских размеров. С трудом пробившись к стойке регистрации спустя два часа бессмысленного ожидания продвижения очереди, Чонин устало поинтересовался, где может найти Ким Минсока.

– Как давно он в больнице? С чем обращался? – спросил медик, но Чонин не знал, что отвечать. Медбрат порылся в списках  и указал головой на противоположную стену. – Список пострадавших там. Если вы не найдёте его там, подойдите ко мне ещё раз. У нас пять часов назад из-за теракта в торговом центре, повисли все компьютеры и я не могу вам пока подсказать точнее. 

Чонин подошёл к двум белым стендам и попытался прорваться сквозь толчею, но его оттесняли, и удавалось разглядеть лишь надписи «живые» и «мёртвые» и одно-два имени вверху и всё. Отчаяние начало накатывать всё сильнее, потому что очередь к медбрату вновь выросла, когда его осторожно тронули за рукав. Чонин повернулся, рядом стояла медсестричка.

– Кого вы ищете? – и немного помолчав, добавила. – Как имя того, кого вы ищете, Кай?

– Ким Минсок.

– Какие-то особые приметы есть? 

– Да, татуировка на левом запястье в виде символа бесконечности.

Медсестричка кивнула и быстро перелистала журналы регистрации, пока медбрат отвечал на телефонный звонок, потом умело протолкалась к спискам и, схватив Чонина за рукав, потянула за собой. Остановила жестом Чонина и попросила подождать. А затем пригласила за собой в какое-то странное место. Чонин на тот момент уже туго соображал, сражаясь  с накатывающей паникой. Потому не сразу понял, где он. Он лишь понял, что прижимает к щеке ледяную руку со знакомой татуировкой. Он нахмурился и перевернул руку ладонью вниз, надеясь не найти маленького белого шрама между безымянным и мизинцем. Но шрам, как назло был, повернув руку татуировкой вверх, долго смотрел на неё,  а потом прижался к холодной коже губами.

 А потом всё, что происходило, было как будто не с ним. Не его пальцы, схватившиеся за край пропитанной кровью простыни, разжимали санитары, не его уносил на плече подоспевший менеджер, не он кричал, раздирая грудь в кровь. 

Не он очнулся в приземляющемся самолёте в чужой стране. Не он спустя день танцевал на сцене, вызывая несмолкающие овации и похвалы критиков. Не он душой и разорванным сердцем наружу танцевал, своим танцем вызывая обмороки особо экзальтированных личностей.

Зато это он рычал и едва не убил менеджера, когда понял, что ему даже не дали попрощаться; это он чувствовал выедающую пустоту; это он звонил по номеру, который уже не обслуживался; это он, разбивая ноги в кровь, тренировался, чтобы упасть и отключиться, лишь бы не думать; это он выл, кусая подушку и отказываясь верить. Потому что так не могло быть. Потому что это неправильно.

Кай танцевал, Чонин умирал без тёплых слов, строгого, но заботливого внимания, без любви, в которой он купался и не ценил так, как сейчас. Лишь когда потерял. Он восхищался и боготворил Минсока, но никогда не думал, что тот стал чем-то большим, чем любовью. Он стал половинкой души, неотъемлемой частью, без которой Чонина не существует.

Тренировки не приносили облегчения, овации вызывали тошноту и желание поскорее помыться от вожделенных взглядов. Чонин сходил с ума, пил горстями таблетки, что привозил менеджер и понимал, что его карьере конец. Потому что она ему не нужна. Он не Чонин и не Кай. Он никто. Его просто не существует без его идеального человека рядом.

Три года прошли, как тысячелетие. Каждый день безумной боли и неисчерпаемого чувства вины. Чонин приходил к мысли, что пора всё закончить. Потому что жизнь стала бессмысленной.

Они не говорили друг другу слов любви, просто дарили её и наслаждались друг другом. И теперь Чонин жалел, что не говорил это каждый день. Он хотел, но не успел.