Небо над Карнакой всегда темнело внезапно и быстро — он помнил это. Только что закат переливался всеми красками, от цвета крови до сочного золота, — но вот уже на тёмном бархатном покрывале, внезапно упавшем над морем, тут и там появляются блёстки первых звёзд. И в его жизни многое менялось так же резко, как эта южная ночь приходит на смену душному пыльному дню.

Кованые балконные перила приятно охладили ладони, когда он опёрся о них, в тысячный раз за вечер изучая взглядом здание станции "Аддермир". С балкона этой квартиры было отлично видно выход со станции. За последний час через эту дверь прошли три человека. Ни один не являлся тем, кого он ждал.

Корво вернулся в комнату, снова ощутив прилив неловкости. Не то чтобы ему было впервой заходить в чужое жильё без ведома хозяев, да и сюда его вроде как пригласили… Но всё же было несколько неудобно. Да и, в конце концов, он мог неверно истолковать послание.

Хотя, во имя Бездны, какая тут может быть двусмысленность? Если бы он не был уверен, то не помчался бы через пол-мира так спешно.

Он снова окинул взглядом крохотную квартирку, показавшуюся вдруг такой пронзительно одинокой, под стать хозяйке. Взял со стола ключ, лежащий подле затейливой статуэтки трупной осы из кровавого янтаря. Тот самый ключ, что проделал долгий путь в столицу Империи и обратно. Корво хмыкнул: до чего поэтично у неё это вышло, даже чересчур, как в романах. Вот тебе, Корво Аттано, ключ от её квартиры — и от её сердца. Хотя, может, она такого значения в это и не вкладывала и это только он очень уж романтично настроен последнее время.

Через распахнутые балконные двери донёсся принесённый с берега скрежет прибывающего самоходного экипажа, и мужчина сорвался с места, выглянул наружу так, чтобы его не было заметно с земли.

“И зачем она оставляет балкон открытым на день?” — подумал было он, но тут же одёрнул себя. Ну конечно. Днём жарко, а опасаться грабежа глупо: квартира не на первом этаже. Это он по-прежнему не может отвыкнуть от того, чтобы думать как человек со способностями. Теми самыми, которые некогда открывали ему путь в любое место, будь оно глубоко под землёй или же на самой вершине неприступного замка.

Двери станции распахнулись, и под свет уличных фонарей явился силуэт женщины, усталой походкой направившейся к проходу между домами, в котором скрывался вход в подъезд. Корво поймал себя на внутренней дрожи, так резко срезонировавшей с непрошеной дрожью его рук. Затем опомнился: она с минуты на минуту придёт. Главное — не испугать её…

***

Очередной день, наполненный утомительной, но любимой работой, закончился. Теперь ей не нужно было оставаться на ночь в институте. Но там хотя бы всегда есть люди, а здесь, на берегу, её ждёт пустая тёмная квартира…

И сама ведь виновата. Всё могло бы быть иначе, если бы она тогда не отказалась от любви такого человека, хотя нужно было держаться за него изо всех сил. Он сумел предоставить ей часть своей души, что было наверняка очень тяжело для него, по-прежнему и навеки преданного Джессамине. И, пусть фактически спасение Александрии было заслугой Эмили, всё же именно Корво сумел вернуть ей саму себя — это ли не любовь?

Но сумел ли он простить ей её резкость и бегство? И согласится ли он на ещё одну попытку приручить глупую, саму не знающую, чего ей нужно, Александрию, Алекс, Сашу...

В этих раздумьях женщина распахнула двустворчатую подъездную дверь, преодолела один лестничный пролёт, повернула в нужное крыло и затем замедлила шаг, не дойдя до середины лестницы. Из-под двери её апартаментов сочился яркий свет, освещая перила тёмной лестничной клетки.

Так. Грабители вряд ли будут зажигать светильники, да и обычно они орудуют днём, пока честные граждане отсутствуют дома. А ключей от этой квартиры существует всего два. Один из них сейчас сжат в её похолодевших пальцах. А его близнец отправился в тесном конверте так далеко, что она страшно переживала, достигнет ли он вообще того, кому предназначался.

Замок будто не желал впускать хозяйку домой, но, повозившись, она справилась и вошла в освещённую прихожую. Захлопнув за собой дверь, заспешила сквозь коридор в гостиную и замерла на пороге, глядя на такую знакомую фигуру мужчины на фоне распахнутой балконной двери.

— Добрый вечер, Саша, — зазвучал такой знакомый голос, заставив её безвольно шагнуть ближе.

— Ну здравствуй, — она осознала, что судорожно сжимает в руках сумку, и опустила её прямо на пол.

— Я не знал, во сколько ты возвращаешься, так что пришлось подогреть чайник… два раза, — он усмехнулся и развёл руками виновато и немного неловко. Затем нахмурился и понизил голос, неверно истолковав её смятение: — Прости… Если меня здесь не ждали, я уйду в любой момент.

— Только попробуй, — она рефлекторно шагнула назад, к прихожей, будто готовясь загородить собой дверь, а потом прыснула со смеху, сбросив с себя оцепенение и мило заслонив рот ладонью. — Иди сюда, — её руки простёрлись к нему, приглашая в объятия, и мужчина не замедлил принять их.

По сравнению с ним она была такой невысокой и не то чтобы хрупкой, как Джесс — скорее, аккуратной. Он обнимал её покровительственно, властно, и обоим было хорошо просто стоять вот так, прижавшись друг к другу после разлуки.

— Я ждала, Корво. И боялась, что ты передумаешь, — выдохнула она ему в плечо; слова явно давались ей нелегко. — Что решишь забыть меня после того, как я с тобой поступила. Прости меня.

— Не смей больше передо мной извиняться. Я же дождался твоего ответа. И отбыл сюда так быстро, как только смог, — он рассеянно пропускал её волосы сквозь пальцы, гладя её по голове.

— Значит, леди Эмили позволила тебе уехать? — она наклонила голову, заглядывая ему в глаза.

— Даже приказала. Её ведь так просил герцог… Кажется, он и его Совет в сговоре, — он сощурился, чем вызвал смущённую улыбку на пышных губах.

Гипатия отстранилась и, поборов усмешку, с преувеличено строгим видом покачала головой:

— Эх, Корво, мы же взрослые люди. А ведём себя, как глупые юнцы.

Корво одарил её слабой, но о многом говорившей улыбкой, так давно не посещавшей его уст:

— Какие наши годы, любимая?

В конце концов, они оба, наверно, и правда заслужили эту попытку обрести друг в друге утешение и залечить те бесчисленные душевные раны, которые уже давно перестали скрывать друг от друга. Хотя полное исцеление невозможно: как и после настоящих тяжёлых ранений, останутся шрамы, что будут давать о себе знать ноющей душевной болью. Но ни мужчину, привыкшего к запаху крови и звону стали, ни женщину, видевшую немало страданий и немало их причинившую, не напугать рубцами — ни на душе, ни на теле.

И всё, через что им выпало пройти, пожалуй, на самом деле стоит того, к чему их привела судьба — того, что тихо щекочет душу, вливается в неё, как вечерний серконский воздух в окно. Того, что не хватает смелости назвать счастьем.