Тишина. Манящее умиротворение. Гладкий ритм равномерной жизни.

Щелчок. Ещё один. Молчание. Зажигалке от души достается за этот вечер.

— Отдай, — голос подобен приближающемуся урагану. Уже который час.

— Нет, — и снова щелчок. Заискивающая улыбка выглядит свежим пятном на демоническом лице.

Негодующее возмущение.

— Так нечестно.

— Не сказал бы, — за потрепанные нервы неплохая плата.

От напряжения готова запылать сама земля.

— Фурия.

— Сильное заявление, — блеск в озорных глазах уже не скрыть. Наслаждаться бешенством юной особы по совершенно пустяковой причине есть неплохое развлечение в столь волнительные дни.

Нервное завывание и окончательное укладывание уставшего от длительной работы над лагерем тела. Думай, Уиллоу, думай, как заставить Максвелла отколебаться от твоей излюбленной зажигалки.

— Это слишком жестоко.

— Возможно.

— Потому верни её.

Смешок разрывает тугие нити, окутавшие двух собеседников. Невозможно долго оставаться серьёзным, вслушиваясь в каждую нотку детской истерики. У ребёнка всего-то забрали игрушку, а какие начались страсти и терзания. И ведь даже не отнимали, а попросту взяли то, что лежало в открытом доступе. По крайней мере, теперь это будет отличным для неё уроком научиться не разбрасываться налево и направо ценными вещами.

И нет, месть — слишком низменное чувство для столь могущественного демона. Однако это не причина оставить хитроумные уловки марионетки безнаказанными.

— И не подумаю, — мимолётное движение, ловкость рук, и вот уже зажигалки и след простыл, а в ладонях снова только ветер.

Быть может, такие простые трюки совсем не подходят под его величественный образ, но как бы то ни было, фокусник всегда остается фокусником. Удивление, неожиданность, паника на лицах зрителей — отличная пища для нового прилива вдохновения. А также — возможность забыться. Не позволять невесть откуда взявшемуся чувству вины терзать собственную, вроде как пока ещё живую, душу. Вины перед путником, наконец-таки освобождённым из нежных объятий теней. Правда, по неизвестной причине, пока ещё не пришедшем в указанную точку, хотя ориентиры, оставленные на месте его пробуждения, смехотворно понятны и ясны.

Максвелл неторопливо встал с насиженного места, потянулся, разминая затёкшие мышцы, мельком взглянул на разлёгшуюся у кострища девушку, и достал сигару, смакуя столь излюбленный, но немного поднадоевший вкус горечи во рту. Нет смысла отрицать, сейчас опасно оставаться наедине со своими мыслями. Слишком велика вероятность, что вместо спокойного диалога с Хиггсбери, он не сможет удержаться от искушения закинуть горе-учёного в очередной мир, наполненный ужасами и страданиями. И правда, зачем отвергать очевидное? Он сам, уже давно желая превзойти Наблюдателей и их приспешников, уподобился им.

— Верни зажигалку, говорю.

Усталый вздох. Похоже, эта наглость в человеческом обличьи и не подумает успокоиться.

Стряхнув пепел, Максвелл неторопливо обошёл костёр и встал рядом с Уиллоу, практически наступая на неё носками лакированных туфель. Ухмылка. Как смело, она даже не думает одарить его своей коварной улыбкой, грациозно украшающей её юное лицо на протяжении тех самым нескольких дней, пока они вдвоём ожидают в достаточно уютном лагере дорогого гостя.

— С моего последнего визита здесь стало ощутимо чище, — если опустить тот факт, что демон, уже который день проводя здесь, попросту игнорировал пироманку, снующую туда-сюда в бесконечной попытке навести порядок там, где и так придраться не к чему. Смешно. Но, похоже, дух чистоты у неё в крови.

Девушка никак не стала реагировать на щедрый комплимент в свой адрес, лишь сильнее от недовольства сжала зубы, закрыла глаза и согнула в колене одну ногу, растирая выпрямленные руки о траву.

Максвелл, не снимая с лица выражения торжества, уже успел сделать максимально полную затяжку, прикрыв глаза от удовольствия.

Мгновение — и Уиллоу, опираясь на ладони, и, как выясняется, специально приготовленную для этого ногу, резко вскочила, совершив молниеносный выпад вперёд, выхватывая из пальцев Максвелла сигару и, посредством в полусогнутом состоянии кругового движения с отходом назад, оказалась за спиной обескураженного демона.

— Конечно, здесь же совсем скоро будет очень важный гость.

Сказать, что не ожидал — ничего не сказать. Мог бы предотвратить? Возможно. Но слишком сильно не ожидал.

Сзади — кашель. Звук легкого удара кулака по лбу. Негромкий смешок.

Максвелл медленно, отчаянно отказываясь поверить в произошедшее, обернулся. Уиллоу, тем временем, с полным пофигизмом в каждом взмахе ресниц сделала новую затяжку, теперь уже не порываясь так поспешно вдохнуть слишком много табачного дыма сразу.

Возмущение застряло комом поперёк горла. Он на многие причуды человеческого поведения насмотрелся, но это переходит все границы.

— Ты первый начал, — типа «сам виноват».

Раздражённо прорычав что-то, демон в полный рост прислонился к ограждению, тем самым словно став ещё на одну голову выше.

— Зачем? — хорошо, оборзевшее поведение для неё — обыденность, это уже было давно замечено. Но сигары-то за что?!

— Твоя зависимость от этой пагубной привычки слишком очевидна. Я давно заметила, сколько удовольствия от, с позволения сказать, дымления ты получаешь, — пауза, очередное прикосновение сигары к губам. — Логично, мне стало интересно, от чего тебя так плющит, — табачное облако направилось в сторону демона.

— На то она и пагубная, — усмешка, лёгкий жест, и он снова чётко видит свою собеседницу. — Для здоровья вредно.

— Кто бы говорил.

— Я демон.

— Так я тут тоже не старею.

Неторопливое качание слегка опущенной головой. Бесполезно. Какой бы ни была тема, она обязательно переключится на возраст. А от этого приходит неприятное осознание, что, в сравнении с ней, и правда чувствуешь себя совсем не молодым.

— А попросить? — нужно сменить тему. Ещё бы хорошо поучить эту недоделанную леди хорошим манерам, но что-то даже куклу нет желания подвергать столь суровым испытаниям.

Уиллоу поперхнулась дымом.

— Да ты чё! Ты же жадный до чёртиков! Особенно на время и всякие шмотки, — осуждение, словно мокрое полотенце, причиняет дискомфорт даже сквозь одежду. — Вспомни, сколько сил мне пришлось потратить, чтобы уговорить тебя участвовать в этом споре.

— Понятия не имею, — ложь. Прекрасно он всё помнил. Как много угроз, колкостей и обвинений прозвучало в его адрес. До того дня ни одна марионетка не позволяла себе выражаться настолько грубо и грязно. И сколько же предложений и уговоров он услышал, лишь бы отпустил Хиггсбери из мрачного заточения. И постоянный, надоедливый разговор про спор. Казалось, она специально умирает настолько часто, лишь бы продолжить эту чёртову беседу и уговорить его на сделку, что, как известно, в итоге у неё получилось. — И не забывай, не влезь ты в эту историю, быть может, твой так называемый «друг» не был бы вынужден пробыть в темноте настолько долго.

— Ты похитил его у меня на глазах и проткнул меня насквозь собственной рукой! Что, предлагаешь не заметить и пойти дальше заниматься скучными делами? Да ни за что на свете! — как же быстро отрицательные чувства могут разгореться у собеседницы напротив.

— Тише-тише, сейчас я ничего не предлагаю, — демон выставил вперёд согнутую в локте руку с поднятой вверх ладонью. Действительно, он, властитель теней и всего этого дьяволом возведённого мира, единственный раз не смог вовремя усмирить рвущиеся наружу чувства. Холодный пот проступил на лбу от нахлынувших воспоминаний. Тогда Уиллоу своими криками довела до белого каления. Но почему он не приказал теням расправиться с ней, а сам опустился до рукоприкладства — сложный вопрос. Ещё сложнее понять, почему после произошедшего девушка не возненавидела его похлеще учёного.

— Я, в отличие от тебя, есть само спокойствие. И, — юная особа ткнула пальцем в сторону Максвелла, — ты сам прекрасно знаешь, что произошло бы, если бы я не вмешалась, — гнев раскалёнными железными прутьями забирает обоих в свои объятия.

Ошибка. Роковая ошибка. Нужно было избавиться окончательно и бесповоротно от этой девчонки в самом начале их странного знакомства. Он чувствовал, что ничем хорошим её присутствие в этом мире не кончится, но то ли не стал перечить теням, то ли прислушался к собственной интуиции. Теперь же, приблизившись к ней максимально близко, так, что полы фрака задевали края её потрепанной одежды, Максвелл с горечью понимал, что не желает мучить и истязать всевозможными пытками «спасительницу своего морального состояния», как она однажды выразилась, насколько бы сильно её слова не задевали его собственное душевное равновесие.

— Я помогу тебе, — напевно, как звучание тихой мелодии.

— И зачем мне сдалась твоя помощь? — пренебрежение во всеуслышание.

Демонстративное «пш-и», скрещивание рук на груди.

— Ну ты же не хочешь упасть в грязь лицом, верно? — пляшущая незримыми огнями улыбка, — а если подробности нашей сделки всплывут, тебе будет так просто не отделаться.

Максвелл грустно рассмеялся. Не нужно быть гением, чтобы понимать — она всё ему припомнит.

— Язык не кровоточит ставить мне условия? — тонны яда, но даже перед этой расчётливой манипуляторшей он не позволит себе опуститься до эмоциональных разборок, сохраняя прежнюю сдержанность.

И она, конечно, об этом знает.

— Нет, — опасно надменно, что тогда, что теперь. — Не я же нарушала правила. Да даже если бы и нарушала, по количеству раз пренебреганий ими мне тебя ни за что не переплюнуть.

Увы, так и есть. Одиночество после свершённого давило с особой силой, но мучения ни одной из марионеток не приносили покоя. Эта же особа, периодически истекая кровью, не переставала ловко балансировать на грани поражения, будто бы играючи привлекая внимания Максвелла к себе. И он реагировал на такое вызывающее приглашение, то натравливая на неё очередную стаю гончих, то присоединяясь к молчаливому чаепитию. Его не должно было быть там, рядом с ней, но иногда, не хуже других средств, помогала совместная тишина. Другие же отказывали в столь необходимом, каждый раз извиваясь в импульсах отчаяния, негодования и ненависти. Наивные, словно это могло чем-то им помочь.

— Твои условия, — усталость как украшение. Но выбор очевиден.

— После его возвращения, будь так добр, не мешай ему здесь остаться.

«Будь добр?» Лестно.

— Вроде бы мы об этом уже говорили…

— Ха! И что, что говорили? Сомневаюсь, что это особо помешает тебе выдернуть Уилсона отсюда, как пешку с шахматной доски, — резкий жест рукой в сторону подобен крику.

Незаметное движение уголков губ. Похоже, уроки игры в шахматы не прошли даром. Противник из неё, конечно, никакой, но на безрыбье и рак рыба.

Как же забавно выглядело, когда он, скрываясь во мраке, однажды сотворил перед ней шахматную доску со всеми фигурами, и методично, шёпотом, рассказывал правила этой захватывающей, так любимой им самим игры. Она очень внимательно вслушивалась в каждое слово, не стеснялась задавать вопросы, и, после нескольких раз подобных действий, стала пробовать противостоять ему. Никогда не сдавалась после очередного поражения, хотя шансы на победу у неё и так были ничтожны. Точно не ей быть его соперником. Здесь. Но, несмотря на это, настойчивость глупой девчонки впечатляла.

— Будет по-твоему, — не стоит забывать, насколько может быть ранимо чужое самолюбие. И пусть здесь он бессилен как жестокий вершитель чужих судеб, никто не отнимал возможность воспользоваться пока не объяснимым расположением наивной игрушки к себе. — Но, будь и ты добра, ответить мне на один вопрос.

Легкий прищур, сжатые в трубочку губы, отведение головы немного в сторону.

— Я внимательнейшим образом тебя слушаю.

— К чему были твои слова про «честь», если ты, как очевидно, всё сама прекрасно знала?

— Потому что ты, думаю, впервые, честно признал своё поражение, — и, в довесок, такая многогранная улыбка на юном лице. И всё-таки не нужно поддаваться наивным заблуждениям. Какие бы цели не преследовала эта маниакальная поджигательница, она уже смогла один раз одурачить демона, а значит рядом с ней нужно быть предельно внимательным, чтобы это не повторилось вновь.