Валя сидит в своей комнате и музицирует. Только звуки гитары и тиканье часов.

Вдруг, треск.

Распахивается форточка.

Несколько требовательных женских рук с розовым маникюром открывают ставни окон. Дверь тоже распахивается. Чьи-то женские руки расстёгивают рубашку. Валя не может даже пошевелиться. Всю комнату заполнили женщины. На коленях уже не его гитара, а краснокудрая красотка с длинным маникюром. Под нос суют его же фотографии. "Валентин, подпишите автограф!" Его плечи массируют не две, а бесконечное количество женских рук. "Распишитесь здесь". Женщина на его коленях вдруг сменилась другой. Она расстегнула кофточку и протянула маркер. Страстным страшным грудным шёпотом "Здесь", — отозвалось пылким дыханием у уха. Чьи-то губы с привкусом помады жарко впились в его губы, затем они сменялись другими, перед ним мелькали накрашенные ресницы, напомаженные чёлочки. Вале хотелось уйти, убежать, но он не мог.

В гостиной настойчиво прозвенел будильник, заставив Юру, наконец, сползти с дивана и продрать глаза. "Алиса, стоп", — хрипло сказал саксофонист и взглянул в окно. За ним ночная городская полутемнота и крупными хлопьями кружится снег. Казалось бы, если не будильник, то это глубокая ночь. Но было уже пять тридцать. А в семь поезд. Его взгляд переместился на кресло, где мирно дрых Толик.

Юра очень хотел спать, но если не он, то кто всех разбудит? Но пока он решил не будить американца и тихо прошёл на кухню поставить чайник.

"Как так получилось?" — спросите вы.

А все просто. Накануне вечером был концерт допоздна, и ребята решили заранее оставить вещи у Юры, затем переночевать, чтобы втроём поехать с утра на вокзал. Да, в таком случае, проспать поезд после изматывающих трех концертов за день было бы сложновато. К тому же, если бы Валя поехал к себе после концерта, то наверняка бы у его дома караулило человек десять фанаток. А дом Юры они пока что, к счастью, не вычислили, так что это была своеобразная секретная база по спасению Валечки из когтей поклонниц.

Итак, саксофонист заварил себе кофе, взял со стола пачку Мальборо с зажигалкой, и отправился на балкон, проход на который лежал через комнату, где дрых Валя. "Покурю, а потом всех разбужу" — думал Юра, по пути натягивая свитер. Он тихо приоткрыл дверь и буквально на цыпочках зашёл в комнату.

"Не надо, уберитесь, спасите!" — бессвязно бормотал Валечка, мотая головой по подушке. "Опять его мучают какие то страшилки..." — забеспокоился рижанин.

— Валя, проснись! — подбежал Юра и, наклонившись, потряс его за плечо. Валя отмахнулся и, находясь ещё в полусне, заехал другу по носу.

— Просыпайся, Валюш! — Он сильнее потряс за плечи сонного гитариста, заставив его окончательно вынырнуть из кошмарного наваждения. Валя несколько мгновений смотрел на Юру, испуганно вытаращив глаза.

— Юра?

— Юра. А кто же? Доброго утра тебе, — усмехнулся саксофонист дотронулся до носа и, поморщившись, ушёл на балкон, оставив друга приходить в себя.

Открыв створку настежь, он нервно запалил сигарету, высунулся из окна и посмотрел направо, налево... Сразу несколько крупных снежинок упало на его тёмную шевелюру. Город, который никогда не спит, сиял огнями. Останкинская башня, а там вдалеке светился Дворец Советов. В домах ещё только начинали зажигаться редкие сонные лампочки.

Выдохнув, Юра снова лихорадочно сделал глубокую затяжку и, прикрыв глаза, не спеша стал выпускать дым из лёгких. Прошло несколько мгновений. Кто-то встал рядом с ним у окна.

— Валь, уйди, простудишься. — Но когда Юра посмотрел в сторону и увидел заспанного гитариста, закутанного в плед, то успокоился на счёт него.

— Прости, я случайно... — Смущённо начал оправдываться Валя за свой полусонный удар коллеге по носу.

— Ничего, бывает. Ты там от кого отбивался? От индейцев? — улыбнувшись, спросил саксофонист.

— Нет. Хуже, — хмуро ответил Валя.

— От поклонниц? — в шутку предложил Юра.

— Да. Дай-ка сигарету... — Попросил Валя.

Юра неуверенно протянул ему свою. Гитарист докурил её в две непродолжительные затяжки и, закашлявшись, потушил в пепельнице. Когда Валечка поднял взгляд на Юру, он встретился с обеспокоенным взглядом синих глаз.

— Валь, не привыкай, — строго сказал саксофонист, закрывая окно, так как стало невыносимо зябко.

— А почему ты тогда куришь? Это же вредно для голоса.

— И что? Я пою не голосом, а душой. — Юра пожал плечами.

— Ой-ой-ой ,опять твои философства, Юрий, — обиженно сказал Валя. Будто он не поёт с душой? Что себе позволяет этот закидонистый рижанин? Гитарист что-то хотел сказать ещё более колкое в ответ, но они уже вышли в гостиную, где сидел Толик и попивал кофе из юриной кружки.

— Присоединяйтесь к скудной утренней трапéзе, я тут ветчину нашёл! С Нового года, а ещё вот, свежачок!  — с нескрываемым удовольствием прожёвывая бутерброд, сказал он. Юра скептически посмотрел на стопку бутеров, которую наделал Толик. Честно говоря, саксофонист и не знал, что ветчина вообще была в холодильнике, но решил тактично промолчать. Сгоняв на кухню за гречневыми хлопьями и овсяным молоком, Юра тоже приступил к завтраканию.

 "Тьфу, гастрономические извращенцы" — подумал Валя, попивая крепкий кофе из юриной кружки .

— Я, пожалуй, на вокзале поем... — сказал он фанату ветчины второй свежести и любителю быстрых завтраков.

Спустя непродолжительное время, сгребши в охапку чемоданы и свои инструменты, молодые люди погрузили всё в такси и отчалили на вокзал. Таксист пытался разговорить Валечку, которого рижане благополучно посадили вперёд.

— А у вас чемоданы, инструменты? Артисты? — начал разговор таксист. — А знаете, я тоже в школе играл в театральном кружке... А потом на баяне играл! — Разговор бы с удовольствием поддержал Юра, но он, имея необыкновенную способность засыпать в любом предложенном обстоятельстве, воспользовавшись обстоятельством, прикорнул на плече у Толика.

— …Аа здóрово! — лишь задумчиво проговорил Валя, смотря в мутноватое окно машины. Беседа не заладилась, и таксист, вскоре замолчав, включил радио. И прямо после программы новостей включилась песня.

Не надо печалиться

Жизнь вся впереди

Жизнь вся впереди

Ты действуй не жди

— Вот молодцы ребята талантливо поют, побольше бы таких ВИÁ...

— О, спасибо, а мы знаем! — ответил Толик, вынырнувший из созерцания экрана своего мобильного телефона — Но точно таких же, как мы, не бывает, и быть не может!

— Так это ваша песня? — удивился таксист.

— А то! А там, в изначальном тексте у нас знаете, как было?

— Ну? — заинтересовался таксист.

— Там строчка была "ты действуй и жги", но потом нас вызывают худсоветы и говорят мол: "Какое "жги", молодые люди? Вы хотите поджечь строй нашей партии?" — ответил Толик, покрутив у виска, тем самым выражая всю суть его отношения к союзной цензуре.

— Какой кошмар, я представляю как вам, ребята тяжело...  До такой степени подвергать цензуре артистов! — возмутился таксист, экспрессивно выворачивая на трассу так, что машину аж тряхнуло. Вследствие чего, Юра проснулся, и теперь ему тоже пришлось быть невольно слушателем разговора приятеля с водителем.

— Ну вот, и мы заменили.. — Вздохнул Толик — "Жги" на "не жди", — он помолчал, а затем добавил: — Надоела мне вся эта цензура, понимаете!? — вспылил без полугода эмигрант, аж подпрыгнув на сидении.

— Толь, потише можешь, а? — поморщился Юра, явно не настроенный на выслушивание антисоветских доводов от друга.

Но вся дальнейшая дорога прошла за оживленной беседой водителя с Толиком о трудностях жизни советского артиста, гастролях и мечтах о дальних странах, а Юре и Вале пришлось смириться с этой болтовнёй.

Ребята приехали на вокзал не первыми. В немноголюдном зале ожидания они увидели вечно пунктуальную Ирочку с сонным лохматым Юркó, который сидел на чемодане и хлебал энергетик.

— Какие люди! А я-то гадала, кто приедет раньше: Фёдорыч или ещё кто-то из ребят?

— А Лёша твой где? — хмуро взглянув на время, поинтересовался Юра. Не то, чтобы его слишком волновало душевное равновесие басиста после размолвки с супругой, но если это как-то повлияло на работу ансамбля, то можно было бы лишь обречённо вздохнуть и мысленно пожелать удачи несчастному Лёше в получении втыка от Фёдорыча.

Валя, дотащив чехол с гитарой, прислонил его к скамейке. Чехол подозрительно звякнул.

— Последи за моей гитарой и вашим "добром", я пока схожу куплю себе что-нибудь. — С этими словами Валя ушёл в сторону ларьков с вокзальной продукцией общественного питания.

— Он так волнуется, это его первые гастроли! — умилительно сказала Ирочка, кивнув в сторону молодого гитариста.

— Не волнуюсь я! — возразил выстукивающий быстрый ритм каблуком

ботинка по полу зала Юрко.

— Ничего, в составе уже клюкнет и успокоится, — подмигнул Ире саксофонист, многозначительно покосившись на позвякивающий гитарный чехол Валечки.