Даже дыхание не могло никак отогреть замерзшие пальцы. Как же, черт побери, холодно вне этих стен! Но внутри было теплее. Постепенно дрожь прошла, но Вильгельм все равно зябко ежился и оглядывался. Казалось, что здание целиком тянется вверх: высокие колонны, высокие потолки, неширокие коридоры и огромные статуи. Наложник никогда не чувствовал себя низким, но рядом с этими громадами навряд ли хоть кому-то свой собственный рост мог показаться высоким. Мужчина смотрел на лица статуй, на надписи под ними совсем недолго, а потом резко отвернулся. Он не помнил этих лиц и имен и не желал вспоминать теперь. Ненависть к ним возникла ещё в детстве, сейчас же ей не было никакого обоснования, но и избавиться от этого чувства Вилл всё равно не мог. Но, даже не любя такие места, он любовался. Уж больно хорошо поработали архитекторы, и коридор, в котором он находился, завораживал. Каждая, даже самая маленькая деталь была сделана с большим искусством. Возможно, он бы даже смог бы полюбить храмы, если бы там не было служителей, которые выводили его из себя. Это медленные и, похоже, вечно ничем не занятые люди считали жизнь чем-то большим и нескончаемым, и то, что происходило за пределами храма, их ну никак не волновало. И это заставляло его злиться. Добиться от них внятного ответа было невозможно, зато притчу или нотацию они прочтут с превеликим удовольствием, а весь мир подождет. Это раздражало. Вильгельм не мог быть таким флегматичным, не мог спокойно прохлаждаться, ничем не занимаясь. Возможно, он что-то не понимал в этом, но даже так не считал себя виновным. Когда в одиннадцать лет в твою голову пытаются вложить знания, которые ты не желаешь воспринимать, они почти не откладываются в памяти. А изучать всех местных богов он желанием не горел ни тогда, ни сейчас. Ему и без этого сносно живется. Он бы и порога не переступил, если бы в этом не было нужды, но найти иначе Верховного жреца не представлялось возможным.
В этой стране была странная особенность: Вильгельм не улавливал связи меж верой и политикой, но местные явно думали иначе, и у тихого и миролюбивого на первый взгляд старичка была неплохая такая власть над силами вполне материальными, хотя и не афиширующими себя. Чтобы понять это, у наложника ушло достаточно времени. Образ Верховного жреца и убийства у него в голове не вязались. Он не понимал, как этот человек может кого-то убить. Но сейчас он отчетливо понимал как — с теплой улыбкой и завидным холоднокровием. Он не тот, кем кажется. Это был второй человек после короля, с которым Вильгельм просто побаивался враждовать. Впрочем, ему всегда казалась, что какая-то скрытая нелюбовь друг к другу всегда была между ними. Но пока это не принимало открытые формы, он не особо беспокоился.
Удивительно, что он все же нашел это место. Дело даже не в послушниках и младших жрецах, от которых почти невозможно выпытать нужную информацию. Вильгельм понял, что совершенно не знает мира за пределами замка. У него было чувство, будто он попал в какую-то совершенно другую вселенную. Правда, он пока не определился, нравится она ему или нет. В его голову даже закралась давняя и позабытая мысль о побеге! Ведь это уникальный шанс... Шанс вернуться туда, где не ждут, и уйти с горьким разочарованием. Он долго не вспоминал о месте, которое хотел бы посетить хотя бы еще раз, разумом понимая глупость этой задумки… Но, несмотря на доводы рассудка, сердце желало иного, но у него ещё были дела в замке. Если Георг продолжит в том же духе, королем долго он не будет. А Сигвелу только это и надо. Но он, Вильгельм, королю не защитник. У герцога влияния гораздо больше, чем у него, но если в игру вступит тот, чьи силы будут еще больше, чаша весов пошатнется в нужную сторону.
Только вот нужный человек выбрал самое неподходящее время, чтобы начать паломничество. Действительно, кого волнует, что в столице творится черт знает что?! Кого угодно, но только не служителей веры, только не их. И это опять же выводило мужчину из себя. Он не понимал, как можно так относиться к политике, если ты в ней так сильно замешан. А подчиненные и пальцем не пошевелят без своего Верховного жреца. Впрочем, Вильгельм не сомневался: стоит тому щелкнуть пальцами, и подчиненные откинут все свои дела и пойдут хоть с голыми руками на любого, на кого Верховный Жрец укажет. Такая преданность была поразительной и глупой, на его взгляд. Но сейчас ведь это было ему на руку, да? Хотя мужчина сомневался, что тот будет использовать своих подчиненных именно из храмов: у него были люди и в куда большей степени относящиеся к военному делу.
Постепенно начинало темнеть, и люди стали расходиться. Блондин спрыгнул с основания колонны, на которой сидел, за что и удостоился хмурых взглядов: от недовольных до откровенно осуждающих. Но ему было абсолютно безразлично, что о нём думают эти люди. Неспешно, сливаясь с толпой, Вилл прошёл в глубь храма. Лишь приблизившись к алтарям, он отступил глубже в тень, спрятавшись за статуей, и стал наблюдать за происходящим уже оттуда. Он успел уже достаточно осмотреться, чтобы найти пару укромных мест, где его никто не увидит. Незаметно спрятавшись в одном из таких мест, Вилл убедился: если специально не заглянешь в небольшой уголок меж стенами и статуями, черта с два догадаешься, что там кто-то есть. От того и было здесь невероятно пыльно, что об этом местечке всегда забывали.
Несмотря на пыль, Вильгельм сел, прислоняясь спиной к холодному камню. Ему до сих пор было холодно, и по телу то и дело пробегала дрожь. Горло нещадно царапало изнутри до такой степени, что хотелось просто разодрать его или хотя бы откашляться. Но ни то, ни другое сделать он не мог. Плотней закутавшись в георговский плащ, он прикрыл глаза. Как же он от всего устал. И зачем только сунулся сюда?! Хотя где-то на затворках сознания он понимал зачем, хоть и не желал этого признавать.
Вздрогнув, он открыл глаза. Было темно и до ужаса тихо. Похоже, он уснул и наступила ночь. Он выдохнул. Не страшно. Жрец тут до утра. По привычке чуть пригладив волосы, он вновь откинулся спиной на подножие статуи, но уснуть снова не сумел, расслышав чьи-то шаги. Кто-то явно шлепал босыми ногами по полу, не смотря на зиму. Осторожно приподнявшись, Вильгельм выглянул из-за своего укрытия: маленький огонек направлялся к алтарю. Когда он приблизился, а свет перестал слепить глаза, мужчина понял, что нашел того, кого искал: Верховный жрец с одинокой свечкой в руках шел, насвистывая себе что-то под нос; в условиях абсолютной тишины это казалось невероятно громким. Вилл вышел в коридор и окликнул того. Жрец, явно не ожидавший такого, с испугу подпрыгнул, а после развернулся на пятках и некоторое время пристально всматривался в человека перед собой.
— О, Вильгельм, — удивительная у него память для его-то возраста, раз он даже запомнил, как его зовут, — ты пришел поговорить с богами?
Эта фраза вызвала у Вильгельма волну злости. Тот знает, что он не верит во все это, и все равно спрашивает?!
— Мне нет дела до твоих богов, Жрец, — фраза вылетела грубой, он не успел ее даже обдумать. Впрочем, тот отреагировал на это совершенно спокойно.
— Ты просто до сих пор обижен на них, Хейл, — Вильгельм вздрогнул от упоминания собственной фамилии, которую давным-давно уже не использовал, — ты прикрываешься тем, что тебя все устраивает, но на самом деле, ты до сих пор не можешь простить, что они распорядились твоей судьбой так. Ведь твоя семья могла перейти из торговцев в мелкую аристократию, но неожиданно все пошло по наклонной, и ты оказался здесь, — говорил жрец, а у Вилла в голове лишь крутилось: "замолчи, замолчи, замолчи!" Ногти больно впились в ладонь. Нет-нет-нет, он не помнил абсолютно ничего. А потом эмоции просто замерли. Он увидел то, чего не замечал раньше: в глазах Жрецы было лишь холодное любопытство, и он, несомненно, запомнил бы все, что Вилл сказал бы сейчас в порыве злости. Вильгельм понятия не имел, откуда тот столько о нём узнал, но это и не было важно. Он ничего не скажет.
— Семьи Хейлов не существует, Вы сами это знаете. Они все мертвы, — Вильгельм несколько жутко улыбнулся, прикрыв глаза, — и я к ним не принадлежу. У слуг и наложников есть только имя и ничего более, — так проще, он не хотел считать себя членом умершей семьи. Ты не болеешь прошлым, если не признаешь его своим. На мгновение огонек в глазах напротив зажигся ярче, а после погас. Жрец не поверил ему, но согласился с его точкой зрения, правда, лишь на словах. И как будто ничего не было. Новый вопрос, зачем же он здесь. Это успокаивало, это было уже правильно. Вильгельм описывает ситуацию без подробностей собственного во всем этом участия: ведь это не важно, да? Какая разница, почему ему теперь Георг не верит.
— А какой же у тебя в этом интерес? — этот вопрос поставил наложника в тупик, он попытался сказать что-то об общих для всех причинах, но Верховный жрец покачал головой, — Нет, Вильгельм, именно у тебя какой интерес? Ты не стал бы так поступать, не будь причины лично для тебя, — Вильгельма начали раздражать подобные вопросы. Какая вообще разница-то?
— Угораздило придурка влюбиться, вот и расплачиваюсь, — он это почти прорычал, и ему не поверили. Да что там, он сам себе не верил. Жрец пристально посмотрел на него в наступившем тишине, а потом задал череду вопросов. Вильгельм злился: он не хотел на них отвечать и в итоге проигнорировал, сославшись на иную цель своего визита сюда. И Жрец все же сдался, согласился, но покинули храм они лишь утром. Путь назад оказался хуже того разговора в храме. Жрец больше не показывал того холодного, цепкого, равнодушного взгляда и интересовался вроде даже добродушно. К концу поездки Вильгельм перестал отличать, каков его спутник на самом деле: холоднокровный жрец или заботливый старичок. Холод подействовал на наложника наихудшим образом, и он разболелся еще сильнее. Впрочем, прерывать поездку из-за этого он не считал нужным. Он справится. Но и к добру это тоже не привело: им пришлось остановиться на целый день. Болезнь брала свое, и от лихорадки контуры предметов начинали плыть перед глазами. Жрецу проницательности было не занимать, хоть то, что Вилл не сможет ехать дальше в таком состоянии, было бы понятно и дураку. Вильгельм почти не помнил этот день, лишь свои слабые попытки отпихнуть руки, вливающие в рот какую-то редкостную гадость. Впрочем, от этого ему стало легче: сон и эта самая гадость сбили температуру до приемлемых цифр. И все же Вилл не понимал этого человека, который мог быть и жестоким, и заботливым одновременно. Вильгельм в конец запутался. В одно время он был ему благодарен, в другое — ненавидел за вопросы об прошлом и чувствах. Выдохнуть спокойно он смог, лишь вернувшись во дворец. Они приехали даже раньше, чем Вилл рассчитывал. Жрец предложил пойти вместе с ним к Георгу, но наложник лишь отмахнулся: у него не было на это ни моральных, ни физических сил. Да и наверняка король его прогонит. Верховный жрец не стал настаивать, и Вильгельм пошёл в свою комнату, где тут же уснул, едва добравшись до кровати.