Лучи раннего солнца ложились теплыми отсветами на пустой стол и пол, путались в простынях и светлых прядях спящего мужчины. Вильгельм спал, уложив голову королю на грудь, и был расслаблен, несмотря на прижатые к телу руки. И такое спокойствие на его лице, наверное, было лучше любых других эмоций, что наблюдались днем. Георг потянулся ладонью к его волосам, касаясь лишь кончиками пальцев, невесомо погладил мягкие пряди, а после хотел прижать чужую голову ещё ближе к себе, но ладонь поймала лишь воздух.

Какого это... не иметь возможности ни коснуться, ни удержать?

Георг несколько минут просто лежал, ничего не понимая. Ладонь по-прежнему покоилась на собственной груди. Грань между сном и явью была слишком тонка... Все было таким реалистичным, как будто и не сон вовсе. Всего пару мгновений иллюзии, подкинутой сознанием, выбили его из колеи. Лишь приход слуги вывел его из этого оцепенения. Король редко просыпался в плохом настроении, и его угрюмое состояние с подавленностью сразу же бросались в глаза. Неужели этот человек занял столько места в его голове, что видится ему уже даже во сне? А может, дело именно в том, что он его месяц как не видит в реальности? И это только с его возвращения. Пожалуй, ему бы хотелось с ним встретиться.

Только сейчас он по-настоящему стал разбираться со вверенной ему властью. Король. Раньше это было лишь звуком, ничего не значащим словом; ему было плевать на политику — сделать, что должно, и хватит. А уж на поползновения Сигвела на престол он тем более внимания не обращал. Георг не пытался вникнуть в давно позабытую жизнь, но появление Жреца все поставило с ног на голову. Устроив взбучку хорошему числу людей, и ему в том числе, он сумел сорвать эту сонную меланхолию со стен дворца. И ему, Георгу, очень доходчиво объяснил, почему стоило бы заинтересоваться всем этим. Лишь испробовав, можно до конца понять силу собственных возможностей. Пара арестов мелких сошек за планирование переворота; бумаги, подписанные его рукой — мелочь по сравнению со всем остальным, но теперь он и впрямь осознал, как далеко простирается власть. В его руках жизнь этой страны и ее смерть тоже, и если он не решит сам, как поступать, это сделает кто-то другой. За него.

Но было еще кое-что, что волновало короля... Как бы невзначай Жрец кинул пару точных слов. Ровно столько, чтобы он спросил сам, чтобы заинтересовался. С нескрываемым удовольствием человек, лишенный собственного имени, поведал историю о том, при каких обстоятельствах он узнал, что происходит в столице. Но не это было сутью. Главным была пара слов, брошенных огрызнувшимся собеседником. Их Жрец передал дословно. Знал, что заинтересует. Знал, что появятся вопросы. Вопросы, которые придется задать уже другому человеку, ведь только он один знает точный ответ. Георг не понимал, ради чего Жрец делает это и ради чего дает ему информацию, которая не имеет отношения к политике. Но все оказалось донельзя просто: ведь король бывал неосторожным, и, прежде чем он научится различать мелкие детали чужого поведения, пройдет много времени. А до этого ему нужен кто-то, кто будет многое слышать; кто-то, кто сумеет отличить пустой слух от начинающегося заговора; кто-то, кто будет ему предан и будет находиться достаточно близко, чтобы однажды не опоздать. Стоило сразу догадаться, куда дул ветер, но Георг не желал пользоваться подобными советами, какую бы пользу они в себе ни несли, о чем прямо и заявил. Но Жрец не выразил недовольства или разочарования — лишь одарил насмешливым взглядом. Получая новую информацию, мы уже не можем думать, её не учитывая, даже если не хотим ей пользоваться.

В комнате Вильгельма творится абсолютный бардак. Георг никак не представлял себе это место прежде, но такое пренебрежение порядком оказалось полной неожиданностью. Вильгельм лежал в кровати, натянув одеяло до самых глаз. Окно было распахнуто, несмотря на еще холодную весну и сгустившиеся сумерки. Георг тут же его закрыл, на что наложник ничего не возразил, даже если и хотел. Нужно было сказать хоть что-то, и он не нашёл ничего лучше, чем сделать замечания по поводу хаоса. Как не удивительно, но если бы не этот беспорядок, Вильгельм просто не смог бы ничего у себя найти. Лишь пара вещей хранилась в относительном порядке... Одежда, чтобы не мялась и не маралась, да пара дорогих сердцу безделушек.

        — Я уберусь, правда. Только можно завтра, пожалуйста? — Вильгельм отодвинулся к стене, оставляя место на кровати Георгу, ведь больше тут сидеть было негде. Хриплый голос звучал приглушенно, и он попытался прокашляться, чтобы вернуть ему привычное звучание. Кто бы мог подумать, что тот так осипнет? Георга это забеспокоило, и он притянул голову Вильгельма ближе к себе.

        — Я думал, здесь нельзя колдовать, — удивился Вилл, но его проигнорировали, постепенно смещая ладони с головы на шею, а после уже и на грудь. Убрав руки, король неохотно пояснил, что здесь невозможно лишь черпать силу извне, но были и другие источники магии. Вильгельму это ни о чем не говорило, но он кивнул, соглашаясь с таким объяснением. Поняв, что король не будет вспоминать о случившемся зимой, он успокоился и лёг ему на колени. Георг ничем не показал, что имеет что-то против. Короля тревожило что-то иное: он мялся, не мог высказаться, теряя свою обычную прямолинейность. Наложник подтолкнул его, и он, сделав решительный вдох, быстро заговорил, рассказывая, что же его так волнует.

        — Жрец рассказал о том, как ты его нашел. А еще передал, чем ты объяснил свой поступок, — король сказал это на одном дыхании: боялся, что если сделает хоть один лишний вдох, уже не решится спросить. Вильгельм тихо рассмеялся, понимая, о чем тот говорит, но вскоре замолк: смех отзывался болью в горле, ведь от заклятия ему станет легче лишь через пару часов.

        — Вот оно что, — он перевернулся, улыбаясь, и уткнулся носом Георгу в живот, скрещивая руки у того на пояснице, — Вам интересно, правда ли это? — блондин знал, что угадал его мысли. — Да, правда, хотя это и самая отвратительная вещь, что со мной приключилась за последние несколько лет, — понимая, что Георг может это не так понять, он добавил: — не берите на свой счет.

С неохотой он разъяснил, что это действительно самая ужасная вещь, что только могла случиться, ведь у него не было никакого выхода. Если королю он не нужен, то ничего с этим сделать не сможет, будет лишь наблюдать, как ему потребуется кто-то другой. Что, если он будет любить короля, а тот сменится новым? У него снова не будет выбора. Ему не дадут времени на грусть, любовь к прошлому королю не станет поводом возразить новому в его желаниях. А в конце его все равно кинут. Даже самая хорошая вещь рано или поздно надоедает... Это как неизбежный итог.

        — Ты боишься, что останешься один? Но это не так, — Георг долго молчал, прежде чем сказать это. Слова прозвучали обещанием неожиданно даже для него самого.

        — Не говорите таких вещей, Ваше Величество. Я ведь могу и поверить в них, — уже явно сонно,  с паузами, пробормотал Вильгельм, не открывая глаз. Иногда он видел в Георге своего короля, а иногда просто человека, в которого умудрился влюбиться. Второму он верил, а первому боялся верить, хоть и отчаянно желал. Жить без надежды было проще, но только вот прогнать ее никак не выходило, или,  может быть,  где-то глубоко в душе он не хотел ее, эту надежду, прогонять. В его жизни было слишком много хороших людей, не давших сердцу замерзнуть до конца, и Вильгельм не мог понять, рад он этому или нет.

        — Я и хочу, чтобы ты мне поверил, — тихо выдохнул Георг — дурак, — слова не нашли адресата и просто растворились в тишине. Похоже, блондин все же заснул. Мужчине бы хотелось заполучить доверие этого человека. Он был уверен, что Вильгельм солгал, сказав, что в его жизни все и всегда хорошо. Так не бывает ни у королей, ни у наложников. Ни у кого.

Король стянул перчатки и положил их рядом, несмело коснулся светлых волос, аккуратно, боясь, что их обладатель исчезнет, как не раз и не два бывало во сне. Но блондин прижался головой к ладони, и мужчина пропустил сквозь пальцы мягкие пряди его волос. Если он не оступится, у него будет шанс удержать Вильгельма рядом... Понять бы еще как. Хотелось сделать что-то такое, после чего наложник поверил бы ему хоть немного.

Георг проснулся оттого, что кто-то высвобождался из-под его рук. В комнате было темно; видимо, наступила ночь, а он заснул сидя и уже во сне наклонился к кровати, принимая более удобное положение на боку. Вильгельм сидел неподалеку, окно вновь было открыто. Ветер трепал пару прядей, что спадали на его лоб.

        — Простите, — заметив движение, тихо произнес блондин и встал, собираясь уйти, чтобы не мешать дальше, — я не хотел будить, — он хочел сказать что-то еще, но его буквально затащили обратно на кровать. Георг обхватил его поперек груди и уткнулся лицом куда-то в волосы.

        — Не занимайся ерундой, Вильгельм, спи, — тихое бормотание заставило наложника замереть. Георг сам оставил его с собой в постели, пусть она и принадлежала Вильгельму, но на утро никого под рукой вновь не оказалось. Георг открыл глаза, не понимая, где находится. Комната кардинально отличалась от того, что он видел вчера. Вильгельм, как и обещал, прибрался здесь. Мужчина приподнялся на локтях, видя, что тот убирается до сих пор.

        — Доброе утро, Ваше Величество, — наконец заметив его, блондин тепло улыбнулся и продолжил свое занятие. Похоже, сегодня ему было лучше. Он ходил босиком и в одних штанах. Георг покачал головой : "И этот человек болеет?" Поднявшись, он не стал искать обувь и сразу подошел к наложнику, касаясь его лба ладонью. Температуры не было. Этот жест блондин сначала не понял, а после вновь улыбнулся и положил вещи, что держал, на кровать. Отняв чужую ладонь со своего лба, он сжал ее в своих руках и мягко поцеловал костяшки чужих пальцев.

        — Спасибо за заботу, Ваше Величество, со мной все хорошо, — произнёс он, а Георг замер, не зная, отдернуть руку или нет, но вскоре Вильгельм и сам отпустил ее. Георг отступил и задел что-то ногой. Обернулся. У стены стояли две мандолины, одна из которых была почти без струн. Зачем она ему? Мужчина взял ее в руки и заметил, как Вильгельм сделал неосознанное движение вперед. Но понимая, кто перед ним, он опустил руку, не в силах что-либо запретить. Струны порваны, корпус исцарапан. Похоже, ей был не год и не два. В ней не было ничего особого, но зачем она Вильгельму, если есть такая же, только более новая и рабочая? Неожиданно Георг заметил среди царапин накарябанную надпись. Буквы были явно различимы, но Георгу оказались не знакомы. Как ни странно, только два имени внутри текста были написаны с помощью знакомого ему алфавита. И он спросил у блондина о значении надписи, отдав, наконец, инструмент.

        — Надеюсь, удача будет с тобой, Вильгельм. И Теодор, и я надеемся, — даже не глядя, произнес наложник, прижав мандолину к себе. Он не разбирал уже этих букв и лишь по памяти знал, что именно они означают. Видя, что внимание от самого инструмента отвлекалось, Вильгельм поспешил запрятать его куда подальше. Лишь напоследок погладил царапины, тепло улыбнувшись чему-то в мыслях.

        — А эти люди, кто они? — Вильгельм встрепенулся, услышав подобный вопрос, и чуть свел брови, размышляя. Определения, существовавшие в его голове, явно не подходили, чтобы говорить о них Георгу. Да и что бы они ему дали?

        — Ну… — блондин замялся, — Я не уверен, но Теодор торговец. Как и все Ваар. В какой-то степени… А Тод, — неожиданно Вильгельм прикусил язык, ведь он ведь мог и не называть этого имени, — а второй человек…он просто переучивал меня местному языку, — он выдохнул. Ему не хотелось говорить об этом. Он понимал, что Георг имел в виду не совсем это, но сказать требуемое просто не мог... Да и не знал как. Король, видя, что задел неприятную тему, не задавал больше вопросов, из-за чего настуила тишина. Чтобы сгладить момент, Вильгельм вновь начал раскладывать вещи по местам.

        — Знаешь, а тебе бы пошли проколотые уши, — неожиданно и тихо заметил Георг. Он не знал, почему всё ещё находится в комнате и не уходит. Может, соскучился по извечной болтовне наложника? И тишина рядом с ним не такая приятная, какой была поначалу. Он хочет слышать его голос. К тому же ему кажется, что поцелуй все еще обжигает пальцы. Мочки уха он коснулся другой рукой и провел вверх, оглаживая хрящ. Вильгельм замер удивленно, неожиданно что-то понял для себя и поймал руку, прижав плотней. Он потерся о ладонь щекой, и Георг одернул руку. Вильгельм тихо рассмеялся. Знал, как король не любил, когда он начинал вести себя подобным образом.

        — Если проколы сделаете Вы, я не против, — наконец ответил он, улыбаясь. Георг не понимал, то ли это надежда на то, что он не сможет этого сделать, то ли действительно согласие. Но он кивнул. Вильгельм о чем-то на мгновение задумался, а потом попросил сделать тогда еще два. Вот теперь удивлен был уже Георг. На вопрос «где? » Вильгельм прикоснулся к кончику уха, там, где хрящ, и показал кончик языка. После коротких пререканий король сдался и вновь кивнул. То, что это не самое безопасное, что можно сделать, блондин и слышать не хотел. Уперся и все. Хотя он немного лукавил, говоря, что все только для красоты. Ему была любопытна лишь одна вещь, и он собирался ее потом проверить. Только Георгу об этом пока знать не обязательно.

Через неделю, когда под строгим контролем короля блондин все же выздоровел до конца, Георг сделал, что тот и просил. Вильгельм сидел у короля в ногах, между чужими коленями, когда тот прокалывал ему уши. Неприятно, но все же терпимо. Когда были вставлены маленькие колечки, блондин так и тянулся их потрогать, несмотря на то, что уши горели и побаливали. Но король отбивал все попытки потрогать их руками. Недовольно фыркнув, блондин нарочно откинул голову назад, отчего Георг сразу отодвинулся, а голова уперлась в край кровати. Блондин ухмыльнулся. Хрящ и язык шли тяжелей, но Георг справился. Хотя у Вильгельма и был проколот почти самый кончик языка, говорил он теперь непонятно. Но сам он был доволен. А вот то, что Георг обязал показывать это все, его не обрадовало. Но именно благодаря этому особых проблем и не возникло. Хотя язык пришлось все же немного подлечивать.

Через месяц король, наконец, перестал все время проверять проколы. Он действительно боялся, что это может привести к заражению. Все же раньше он не занимался подобным, да и желания заниматься этим же в будущем не было. Вильгельм об этом не беспокоился вовсе. Ни тогда, ни сейчас. Его голову занимало другое. Он был благодарен Георгу за многие вещи. Тот скорее всего не замечал этого, но он, Вильгельм, помнил каждую мелочь. И ему хотелось отблагодарить короля хоть как-то. Но знал он лишь один способ. Неправильный, но даже он куда лучше, чем ничего. И вскоре с плутоватой улыбкой он все же уговорил короля на второй в его жизни минет.