Впервые он понял, что его соулмейт — ученик, около трёх лет назад. Это было совершенно случайно, когда до его сознания донеслась чужая мысль — это случалось и раньше, но прежде они не были столь целостны: «Я так скучаю по урокам миссис Сникет». Это короткое сообщение на самом деле было очень информативным, потому что Олаф точно знал, о какой мисс Сникет идёт речь. Эта женщина преподавала какое-то время литературу и располагала к себе, кажется, абсолютно всех. Даже в нём, «холодном и чёрством», как обычно говорили о нём, она сумела пробудить тёплые чувства. А потом она ушла в декретный отпуск.
Стало быть, заблудшая мысль предоставила Олафу достаточно информации — это ученик или ученица школы, в которой он преподаёт, седьмого или восьмого класса, и, скорее всего, обществознание у него или неё ведёт мисс Штраус — чтобы окончательно вычеркнуть из своей жизни пункт про счастливую жизнь с родственной душой. Не то что бы он когда-то верил в романтическое значение этой пресловутой ментальной связи, но всё же строить какие бы то ни было отношения с ребёнком, которому он в отцы, если не деды, годится, у Олафа не было совершенно никакого желания. Поэтому Олаф просто отрицал присутствие некоего ментального канала между ним и каким-то школьником или школьницей. Определить пол ребенка было трудно — у большинства людей, а особенно у детей, внутренний голос очень сильно отличался от реального.
Но это всё имело бы значение, если бы мистеру Вьёрду было бы не наплевать. Как-то он задумался, как неудобно будет этому ребёнку узнать в преподавателе своего соулмейта, но очень быстро свернул размышления. Если узнает — это будут его проблемы. Не Олафа. По крайней мере так мужчина думал.
Пока однажды на перемене его не задел плечом какой-то мальчишка, и он не почувствовал связь.
Он много раз слышал и читал истории о встрече родственных душ, о том, как мир вдруг дёргается сначала вниз, потом вверх, какие светлые чувства рождаются в груди… Но он не думал, что это будет настоящий пожар. В купе с сильным похмельем это был, пожалуй, самый яркий эмоциональный опыт в его жизни. Он услышал какую-то запоздалую мысль об опоздании на урок, резко оборвавшуюся. Олаф постарался как можно быстрее скрыться за углом: ясное дело, что мальчишка остановился, пытаясь понять, кого задел и кто был причиной того, что он почувствовал.
А Олаф его узнал: это был средний из Бодлеров. В прошлом году его сестра Вайолет, у которой мужчина долгих четыре года вёл обществознание, закончила школу. Хорошая девчонка, правда, технарь до мозга костей, но его предмет старательно пыталась понять. Впрочем, о ней хорошо отзывались многие учителя. Как и о Клаусе.
Однако Клаус, в отличие от сестры, не отдавал своё предпочтение никакой особенной направленности. Он, точно губка, впитывал любые знания. Олафу не доводилось работать работать с этим учеником, но он слышал, как учителя восторженно обсуждают его успехи, в том числе Джорджина Олуэлл. Если Клаусу удалось впечатлить даже Джорджину, то он определённо необыкновенный ребёнок. Поэтому Олафу стало интересно.
Сомнений в том, что судьба подкинула ему именно Клауса Бодлера, у мужчины не было. Это значило, что грядущие несколько недель будут крайне занимательными: мисс Штраус попала в несчастный случай и теперь поправляла здоровье, так что Олаф должен был заменить её на это время. Мальчишке придётся скрывать мысли. Этот факт вызывал улыбку.
Олаф давно воспринимал эту странную и глупую жизнь, как игру, развлечение. Он был не из тех людей, которые наслаждаются страданиями других, но ему было любопытно, как долго сможет «не вызывать подозрений» Клаус, будет ли вообще пытаться — и в целом, как себя поведёт. Сам Олаф уже давно научился абстрагироваться и «не думать».
В его юности был период, когда он рьяно интересовался природой того, что в народе звалось «родственными душами». Он проштудировал массу литературы, и среди неё ему действительно удалось найти полезную информацию: научно подтверждённые факты, теории на основе их, а также некоторые хитрости. Однажды ему попалась такая книга, в которой целая глава была отведена под достаточно подробное объяснение, как обезопасить свои мысли. Это построение «щитов» не было приоритетным для Олафа в тот момент — он ведь даже ни разу не слышал своего соулмейта — но закладкой главу всё же пометил и даже попытался освоить эту технику. Кто бы мог подумать, что она действительно пригодится.
Поначалу Клаус справлялся с задачей объективно плохо. Было забавно, конечно, забавно наблюдать за тем, как он нервничает, крутит пальцами ручку и усердно старается концентрировать внимание на чём угодно, кроме собственных мыслей. Видимо, ту книгу можно было найти далеко не в каждой библиотеке — отметил Олаф. Затем, примерно через две недели, он стал держаться более уверенно, по крайней мере внешне. Олаф знал, что Клаус сосредотачивал внимание на его словах, что, надо отдать мальчишке должное, было не только хорошей тактикой, но ещё и благотворно сказывалось на его учёбе.
Разумеется, Олаф понимал, что вечно это продолжаться не может. Рано или поздно мальчишка сдастся. А если нет, можно и поспособствовать этому. На самом деле Олафу было жаль Клауса: он осознавал, насколько ужасен в любых отношениях — будь то вражда, любовь или дружба. Отвратительный, мерзкий и холодный человек, не способный заботиться и проявлять сочувствие — таково было мнение большинства. Отчасти Олаф разделял его, но с другой стороны нарциссическая часть его сознания кричала о том, что не всем дано его понять и что он заслуживает большего. По крайней мере понимания.
И этот нарцисс внутри настаивал на том, чтобы немедленно присвоить «родственную душу» — раз уж таковая нашлась — и больше никогда не отпускать. Здравый смысл говорил, что для начала нужно обсудить это с Клаусом.
Очень удачно сложилось, что на этом уроке Клаус потерял контроль.
Хотя Олаф, конечно, ожидавший чего угодно, удивился тому, что его объяснение методов власти способно вызвать эротическую фантазию. В тот момент он подумал, что предпочел бы никогда об этом не узнавать, ведь если об этом подумал Клаус, не исключено, что подобные мысли возникали у других.
Он запирает дверь на замок, полностью пресекая возможность сбежать, и медленно поворачивается к Клаусу. Подходит ближе…
Ужасно. Олаф не хотел бы вникать в эти не-свои мысли, и он бы легко проигнорировал их, не будь они образными. Снаружи, однако, он не подал виду и, поражаясь собственной выдержке, довел объяснение темы урока до конца. А после звонка он попросил Клауса остаться, заметив граничащее с паникой состояние мальчишки. Что ж, по крайней мере стоит попытаться убедить его поделиться переживаниями. К Сникету его вести не хотелось, хотя мужчина и предложил этот вариант ученику. Психолог бы быстро понял причину такого состояния и, быть может, даже помог бы, но Олафу просто не хотелось. Да, обычный человеческий эгоизм.
В конце концов, Клаус сдался.
«Я устал,» — прозвучало настолько обречённо и грустно, что Олаф просто не смог и дальше сохранять равнодушие. Хотя его и считали чёрствым человеком, он всё же был способен к эмпатии. Он подался вперёд и обнял мальчика, чуть дрогнувшего от неожиданности.
«Несчастный ребёнок,» — подумал граф Олаф и тут же вслух продублировал свои мысли, хотя в этом, конечно, больше не было необходимости.