Дорога вдоль Карта несложная, но холодный ветер, верещащие грязекрабы на берегах и отсутствие путников в столь поздний час делают её скучной, монотонной и неприятной. Несмотря на обещание Эолы, трактир не показывается даже спустя два часа. Начинает заметно темнеть, и путь становится совсем в тягость. Звёзды зажигаются неохотно, тускло, луны только-только поднимаются на небосвод, и лишь северное сияние блестит за горами, где-то над морем Призраков. Ночи в Скайриме воистину тёмные и полные страха. Копыта неуверенно касаются незнакомой земли — каждый новый шаг может таить опасность. Занкэль потратил последнее «кошачье» зелье, потому что без него не прошёл бы и нескольких футов по этой темени.

До чуткого слуха доносятся тихие шаги за спиной, и Занкэль замечает впереди, среди пышных широколиственных кустов, блеск, похожий на то, как блестит сталь при случайном сиянии звёзд. Рука медленно тянется к ремню на груди, чтобы в любой момент рвануть его на себя и выхватить клеймор. Кто бы там ни прятался, нападать они не спешат.

Занкэль продолжает вести коня вперёд прежним шагом, не выдавая того, что заметил опасность. За ним следуют двое, по обе стороны тракта, впереди прячется вооружённый кинжалом. Если их трое, то у босмера есть шанс справиться или оторваться от них.

Разбойников оказывается четверо. Навстречу Занкэлю уверенной, но расслабленной походкой выходит высокий норд. Его грудь защищена стальным доспехом, а в руках воин сжимает качественный широкий меч и обитый железом круглый щит. Когда эльф останавливается и спешивается, шаги за его спиной тоже стихают, а сталь в кустах перестаёт блестеть, словно разбойник смекнул, что так может выдать себя.

— Заблудился, эльф? — На бородатом лице норда появляется некрасивая усмешка.

— Где ж тут блуждать? — Рука босмера остаётся на ремне. — Дорога прямая.

— Но дорога моя. — Меч в его ладони предупреждающе поигрывает. — Плати за неё или иди другой.

— Не знал, что норды настолько бедны и мелочны, что ввели дорожный налог.

— Для чужаков. — Он опять усмехается, но видно, что унижение его народа задевает его гордость. — Плати, эльф.

— И сколько?

— Триста золотых.

Занкэль не наигранно смеётся, понимая, что эта сумма огромна даже для знатных господ, и разводит руками:

— У меня нет таких денег.

— Тогда отдавай свой меч и коня. — Норд подходит ближе. От него пахнет солёной рыбой и пóтом. — Выглядят они куда дороже моего налога.

— Да ты, верно, шутишь.

— Я похож на шута?

— Твои речи меня забавляют.

— А как тебя позабавит мой клинок? — Разбойник делает ещё шаг, и наконечник стального меча упирается Занкэлю в защищённую кирасой грудь. Эльф небрежно отводит лезвие в сторону.

— Зря ты затеял это. Убирайтесь. У меня нет времени с вами возиться.

Норд резко встаёт в боевую стойку, и Закэль успевает выхватить клеймор, ударяя наотмашь и заставляя норда уклоняться. Со спины к нему подбегают ещё двое, наверное, в надежде схватить за руки и обезоружить, но босмер ловко разворачивается, не боясь повернуться спиной к разбойнику, и делает поперечный удар. Клеймор задевает остриём бок молодого парнишки. Лезвие легко проходит сквозь тело и играет, вынуждая эльфа напрячься, чтобы контролировать его. Занкэль встаёт спиной к реке, пятится. Мальчишка первым бросает меч, хватаясь обеими ладонями за рану, и Занкэль заслуженно перестаёт считать его опасным противником.

Но старшего норда это злит. Он с диким боевым кличем бежит вперёд, наступая, занеся меч для атаки и словно позабыв про щит, и его агрессия и безрассудство идут Занкэлю на пользу. Он уводит меч в сторону своим клинком, а потом резко делает пируэт, перерубая клеймором руку разбойника со спины. Острая сталь справляется с этим без особых проблем. Норд ревёт от боли, словно пещерный медведь, и бойчи заканчивает его мучения отрубанием головы. После такого сражения ему точно придётся повозиться с заточкой клинка.

Если выживет.

Третий разбойник стоит рядом, бездействуя, и не понимает, бежать ему или мстить за товарищей. Занкэль даёт ему разумный совет:

— Убирайся пока не поздно, парень.

Молодой северянин качает головой и поднимает свой старый клинок.

— Не пристало норду сбегать с поля боя.

— А грабить путников пристало?

— Ты эльф. Вам не место на нашей земле! — Похоже, принадлежность Занкэля к мерским расам особенно задевает юного патриота. Мальчишка делает предсказуемый финт, в надежде потом рубануть со спины, но бойчи слишком закалён в боях, чтобы вестись на это. Он сам обманывает норда, делая вид, что готов открыть ему спину, и, предугадывая его удар, пронзает сердце, даже не глядя. Парнишка падает замертво, едва вздохнув.

Занкэль оглядывает окровавленную землю и трупы, думая, что надо бы их похоронить, а не оставлять на съедение волкам и воронам. Он не считает, что оставшийся разбойник, прячущийся в зарослях, теперь представляет опасность.

— Ты тоже выходи. Поговорим.

Разбойник оказывается женщиной, укутанной в меха. Она сжимает в обеих руках по кинжалу, но пускать их в ход не собирается. Занкэль находит преступницу весьма миловидной.

— Я не собираюсь с тобой говорить, эльф, — её голос звучит низко и хрипло, и это сразу делает её неприятной.

— Сколько ещё раз мне напомнят, что я эльф?

— Ты убил моего отца и моего брата! Ты заплатишь за это смертью!

— Я не хочу сражаться с тобой. Уходи.

Она качает головой:

— Ты внимателен, эльф. Но ты себя переоценил.

Боль резко разливается по телу горячей кровью и ледяной сталью, разорвавшей жилы холодным ночным ветром. Занкэль невольно касается груди, и пальцы чувствуют острый наконечник стрелы, пронзившей тело насквозь. Осмыслить произошедшее он не успевает. Ночь словно сгущается вокруг, становясь слишком тёмной, и звёзды меркнут.

— Хозяйка! Нужна помощь! У нас раненый.

— Милостивый Аркей! — Беспокойный голос звучит отдалённо, слышатся какая-то возня, звоны, стук сердца и тяжёлое дыхание. — Кладите его на стол. Скали! Разбуди травницу, зови её скорее.

Сквозь пелену полубреда и мучительной жаркой боли Занкэль слышит холодный женский голос, мягкий и низкий, очень строгий, мелодичный. И очень родной. Холодные руки касаются его груди, мягкие волосы щекочут кожу. Пахнет тоже знакомо, лесными травами. Здесь цветёт горноцвет, паслён, лаванда и чертополох. А ещё растёт что-то хвойное, с лёгким тягучим запахом тёплой смолы.

Занкэль касается руки девушки, чувствуя живое тепло под своими холодными пальцами.

— Наэрвен…

— Лежи, — мягко приказывает ему в ответ властный голос. — И молчи.

— Я искал тебя.

— Т-с-с… — Её лицо наклоняется к нему, и губы шепчут у самого уха: — Постарайся уснуть.

— Я так долго тебя искал…

Ласковая нежная рука прильнула к его щеке, и Занкэль чувствует, как этот жест успокаивает его. Становится так безмятежно и легко на душе, что он вновь проваливается в небытие, но на этот раз не в тревожное и пламенное, а в спокойное и глубокое.

Когда ему удаётся открыть глаза, боль возвращается с новой силой. От разрывающей грудь раны из гортани вырывается хриплый крик, липкий холодный пот покрывает всё тело, дрожь не позволяет прийти в себя. Дышать невозможно. Сейчас Занкэль осознаёт лишь то, что задыхался.

— Эйдис, вскипяти воды! — Вокруг поднимаются шум и суета. — Скали, держи его как можно крепче.

В плечи босмеру вцепляются чьи-то острые пальцы, но ласковая ладонь девушки, коснувшаяся раны на груди, вновь приносит успокоение. Какая-то неведомая магия наполняет тело, но Занкэль, пытаясь вдохнуть воздух, кашляет, чувствуя кровь в горле.

— Наэр…

— Тихо. — Её ладонь нежно гладит его по небритой щеке. — Эйдис, прокипяти мою стеклянную трубку и остальные инструменты, совсем недолго. Срочно! Постарайся дышать. — Он понимает, что сейчас она обращается к нему. — Короткий вдох и плавный выдох. Всё будет хорошо.

— Что с ним? Он ведь был в порядке! — Этот голос Занкэль не помнит, женщина говорит тревожно и слезливо.

— Магия остановила и вытянула кровь, но шов разошёлся, и воздух опять скопился внутри. — Наэрвен тоже говорит беспокойно. — Давай. Больше нет времени ждать.

Что-то тонкое и горячее пронзает тело, входит мягко и скользко, но дышать становится легче. Занкэль пытается открыть слипающиеся от пота глаза, но боль не позволяет ему даже этого.

— Скали, брось в огонь пару веточек. Его надо усыпить.

Дым, ворвавшийся в голову, тут же навевает холодный сон. Занкэль не знает, на сколько отключился на этот раз.

Лёгким морозным воздухом приятно дышать. Он пахнет снегом, деревьями, цветами, и ещё откуда-то долетает запах жареной еды и хмельных напитков. Занкэль боится вдохнуть глубоко, полной грудью, потому что помнит случившееся. Он помнит, как стрела вонзилась в него со спины и прошила насквозь, помнит, что как-то он очутился в этом доме, где ему помогла девушка с приятным голосом. В бреду он видел перед собой Наэрвен. Сейчас он открывает глаза, и рядом с ним дремлет недийская женщина, которую он видит впервые.

Её веки опущены, она погружена в неглубокий и тревожный сон. Дышит неровно, отрывисто, тонкие пальцы иногда подёргиваются, собирая под собой подол грубого платья. Она молода и красива, её длинные волосы цвета дубовой коры распущены, в них вплетены тонкие косички, нити и бусины. Непонятные браслеты с магическими рунами, вырезанными в деревянных пластинах, украшают тонкие запястья. Дорогих украшений девушка не носит. От неё пахнет травами.

Занкэль легко дотрагивается до её руки. Тело подчиняется ему с немалым трудом, но девушка испуганно открывает глаза, встрепенувшись. Они у неё большие, цвета замёрзшего моря. В этой бретонке есть какая-то неприметная холодная красота, которая не может ускользнуть от внимательного взгляда.

Какое-то время она смотрит на него, размышляя. Потом спрашивает бархатным низким голосом, который так напоминает голос Наэрвен:

— Как себя чувствуешь?

Босмер чувствует только горькую тоску, разливающуюся по всему телу. Она не Наэрвен.

— Не имею права жаловаться. — Занкэль сам удивляется тому, как хрипло и скудно звучит его голос. Девушка помогает ему приподняться и сесть. Эльф понимает, что сейчас он полностью обнажён и натягивает одеяло выше.

— Больно говорить? — Он кивает, подтверждая это. — А дышать?

— Дышать тоже.

— У тебя было пробито правое лёгкое. Чудом не пострадало сердце. В таком случае ты бы уже не выжил.

— На меня напали разбойники. Троих я убил, четвёртый отвлёк моё внимание. Это была женщина, и я не хотел сражаться с ней. Лучник оказался за моей спиной. Его я не видел.

Говорить действительно тяжело. Занкэлю приходится излагать свои мысли отрывками, иногда вдыхая больше воздуха, чтобы чувствовать себя легче. Бретонка оказалась внимательным слушателем.

— Эта банда давно нападает на торговцев и одиноких путников. Ты в одиночку перебил больше половины. Многие жители Предела тебя бы поблагодарили. — Она встаёт во весь рост, представая пред Занкэлем высокой и стройной, и подходит к столу, заставленному разнообразной посудой. — Вот, выпей. Это ореховый отвар, он должен тебе помочь.

Она передаёт ему в руки глиняную миску, и эльф доверчиво касается губами сладкого отвара. Вода уже успела остыть и окраситься в слабый коричневый цвет. Незнакомка продолжает говорить:

— Тебе повезло, что на твоё тело наткнулись странствующие наёмники и принесли сюда. Мне удалось тебя спасти.

— Кто ты?

— Мурь.

— Это… имя? — Она улыбается, признавая, что звучит оно глупо. Занкэль возвращает ей миску. — Я был в Хай Роке. Не встречал там бретонов с похожими именами.

— Долгая история. — Она пожимает острыми плечами. — Я травница. Около месяца назад остановилась здесь. В Пределе есть интересные растения.

— Здесь? — коротко уточняет эльф.

— Трактир, — отвечает Мурь. — “Старый Хролдан”.

— Я сюда и шёл. Искал одну девушку. Спутал тебя с ней.

— Знаю. — Её ладонь заботливо накрывает его руку. — Ты бредил.

— И о чём я говорил в бреду?

— О многом. Только имени своего не назвал.

— Занкэль, — тихо представляется босмер и продолжает стоять на своём: — Так что я успел наболтать?

— Называл меня её именем, клялся в верности, спрашивал о ребёнке, молился Й’ффре, — спокойно перечисляет она. — Здесь была только я, и я никому не стану ничего рассказывать, Занкэль.

— Не в том дело. — Он шумно выдыхает. — Спасибо, что вытащила меня.

— Мой долг, — спокойно отвечает Мурь.

— Долг?

— Перед самой собой. Я могла тебя спасти. Значит, я должна была это сделать.

— Ты совсем не знаешь меня.

— И ты не знаешь меня, Занкэль.

— Сколько уже прошло времени?

— Почти неделя.

Эти слова ранят больнее стремительной стрелы. Он тяжело закрывает глаза.

— Так много…

— И пройдёт ещё больше, прежде чем ты сможешь полностью исцелиться.

— Я не могу ждать ещё. Я почти догнал Наэрвен, а теперь она опять далеко. — Он отводит взгляд в сторону, понимая, что не должен был жаловаться на свои переживания. Но Мурь, похоже, готова его слушать.

— Она бежит от тебя?

Занкэль ничего на это не отвечает, облизнув пересохшие губы. Бретонка кивает, что-то для себя уяснив.

— Мне нужно прогуляться.

— Сможешь встать?

— Наверное. — Он смотрит на неё, понимая, что она не собирается уходить. — Не оставишь меня хотя бы для того, чтобы одеться?

— Нет. — На её лице не мелькает ни тени улыбки. Мурь говорит ровным строгим голосом, с которым не получается спорить. — Я помогу тебе подняться и одеться, Эйдис выстирала твою одежду. Стесняться меня не надо. Я была с тобой всю эту неделю, так что отбрось глупую скромность.

Её слова неведомой силой убеждают Занкэля в том, что сейчас он не имеет права перечить ей. Он чувствует себя виноватым.

— Прости. Ты не должна была терпеть… всё это.

— Должна была, — снова повторяет Мурь свой странный кодекс чести. — Попробуй подняться.

Придерживая его за корпус, Мурь помогает Занкэлю встать на ноги, удержать равновесие, что оказывается крайне непросто, и одеться. Он привыкает ходить по комнате, но не может обойтись без её поддержки, однако этого времени ему хватает, чтобы осмотреться. Комнатка здесь небольшая, всего несколько шагов в ширину, поэтому и мебели в ней немного: узкая шаткая кровать, тумбочка рядом, старый сундук и стол. Он особенно привлекает к себе внимание кипами книг и бумаг, мисками с ингредиентами и алхимическими инструментами. На нём лежат свежие листья деревьев, корни, грибы. Пучки высушенных трав висят в комнате у потолка, поэтому и пахнет здесь так душисто, и этот аромат перебивает запах сырого дерева здания и трактирной еды.

Сейчас Занкэль понимает, как он голоден.

Мурь выводит его на крыльцо, отмахиваясь от расспросов трактирщицы Эйдис и не обращая внимания на любопытные взгляды прочих немногочисленных постояльцев. На улице уже вечереет, и маленькое здание «Старого Хролдана» тонет в розовых лучах заходящего солнца. Где-то недалеко шумит большая река, а серые горы Предела как прежде обступают поляну со всех сторон. Место здесь живописное и тихое. Узкая тропа, начинающаяся за каменным заборчиком, спускается вниз, наверное, к основному тракту.

Занкэлю приходится научиться не стесняться бретонку. Её непоколебимость и невозмутимость непривычны ему, но он вынужден принять это и полностью ей довериться. С внутренней борьбой справиться непросто. Мурь доходит с ним до леса, а потом, вернувшись к трактиру, приказывает ждать на лавочке у забора, говоря, что свежий горный воздух сейчас не помешает его ослабленному телу. Когда она уходит, Занкэль не знает, о ком ему думать: о Наэрвен или о ней.

Мурь, завоевав почётное место в его мыслях, совсем скоро возвращается с полной чашкой горячего куриного супа и хлебом, передавая всё это Занкэлю.

— Поешь. Тебе надо набираться сил.

— Спасибо. — Занкэль не знает, почему чувствует себя так неловко рядом с этой девушкой. — Ты очень добрая, Мурь.

Она мимолётно улыбается, отворачиваясь, и Занкэль отмечает, что, несмотря на холодную внешность, низкий голос и строгость, улыбка у неё очень тёплая. Горячий бульон согревает изнутри, и это приподнимает настроение, насколько сейчас возможно.

— Ты сказала, что давно уже здесь.

— Так и есть.

— Ты видела здесь босмерку? Невысокая, молодая, со светлыми волосами. Уже который месяц носит ребёнка.

— Видела, — не скрывает Мурь, и Занкэль отмечает, что ей становится тяжело говорить. — Пришла совсем одна, попросилась на ночлег хоть на сеновале. Ты видел Эйдис, да и я… мы женщины, и её приход очень тронул нас. Конечно, денег Эйдис с неё не взяла, устроила в комнатке, накормила. О многом Наэрвен не болтала. Сказала, что скрывается от кого-то и надеется, что уже достаточно далеко ушла.

— Куда она отправилась? — Мурь молчит, не желая на это отвечать, и Занкэль резко понимает, в чём дело. Он ставит опустевшую миску рядом и просит: — Скажи мне, куда она отправилась? Она очень важна мне. Она носит моего ребёнка. 

— Почему же ты сейчас не с ней? — Бретонка поднимает на него холодные глаза, и Занкэль не может выдержать этот взгляд.

— Это очень долгая история.

— Ты никуда не спешишь.

— Спешу! — он невольно повышает голос и мгновенно чувствует боль в груди и горле. От внимательной травницы это скрыть не удаётся.

— Нет. Ты ещё какое-то время побудешь здесь. Ты очень слаб, Занкэль.

— Знаю, — тихо признаётся он, откашлявшись. — Но мне тошно сидеть здесь. Я прошёл пол-Тамриэля за ней, а теперь опять упустил.

— Почему она бежит от тебя?

— Она сама не знает, от чего бежит…

— Что ты имеешь в виду?

Занкэль не отвечает, и Мурь не настаивает. Она понимает, что лезть в личные дела и в душу эльфа не стоит. Чтобы разогнать тоскливое молчание, он решается задать вопрос:

— Так кто дал тебе такое странное имя?

— Я жила со старым травником на болотах Хьялмарка, — тихо начинает она с лёгкой улыбкой. — Родителей совсем не помню, он рассказывал, что нашёл меня ребёнком совсем одну у каких-то старых нордских руин, когда собирал травы. Когда он приблизился ко мне и заговорил, я повторяла что-то однообразное, похожее на “мурь”. Сама не знаю, что это значило. Вот он и стал меня так называть.

Занкэль через силу улыбается:

— Он и научил тебя знахарству?

— Да. Когда он умер, я оставила хижину и ушла бродить по Скайриму. Я не знаю, чего ищу в своих странствиях.

— Я рад, что когда-то ты приняла такое решение.

— Всё к лучшему, — заключает она, этими словами советуя и ему ни о чём не жалеть.

Босмер поворачивается к ней.

— И тебе никогда не было интересно, откуда ты родом? Кто твои родители? Кто ты вообще такая?

— Так я знаю, — спокойно отвечает она своим чарующим голосом. — Я Мурь, дитя болот Хьялмарка.

Он слабо улыбается. Несмотря на строгость, говорить с этой девушкой легко. Мурь первой встаёт с лавки, подбирая юбку длинного тёмного платья, и подаёт Занкэлю руку, помогая ему подняться на ноги. Зайти с вечерней прохлады в тёплый зал трактира, где горит жаркий очаг, действительно приятно. Занкэлю даже кажется, что он почти здоров, но, как только бретонка приводит его в комнату и заставляет лечь в постель, сковывающая боль возвращается.

Спать сейчас уже не хочется. Эльф спокойно наблюдает за Мурь, которая колдует с травами у стола, предпочитая не комментировать свои действия. Под её пальцами измельчаются в порошок сухие цветы, и она заливает их кипятком в деревянной чаше, принимаясь молоть ступкой орехи для отвара. Потом добавляет в зелье ароматное масло из маленького стеклянного пузырька, аккуратно всё перемешивает, берёт ещё какое-то растение. Её действия очень плавные и изящные, она хорошо знает своё дело, умело орудует острым ножом из стекла. Похоже, на сталь у неё строгий запрет, так как это вредит свойствам трав.

Мурь странная. Отшельница с болот, и это выдаёт в ней всё. Браслеты с рунами, деревянные украшения вместо дорогих металлов, распущенные волосы с косичками, худоба и какая-то общая диковатость. Даже холодный тихий голос, который так редко можно услышать на севере, будто предупреждает, что она чужая.

И Занкэль вдруг понимает, что он с ней чем-то похож.

— Мурь, — зовёт он, сожалея, что не может произносить это имя так, как делает она, растягивая слог и придавая ему твёрдости. В его же варианте это звучит легко и нелепо.

— Да? — Оставляя свою работу, она поворачивается. — Чем-то помочь тебе?

— Нет. Просто хочу тебя поблагодарить. Для меня ещё никто не делал столько, сколько сделала ты.

Бретонка вновь отворачивается к столу. Видимо, сантименты не для неё.

— Брось.

— Правда, — продолжает Занкэль. — Никто. Спасибо тебе.

— Благодаря магии ты быстро поправишься. Во время твоего лечения было одно осложнение, но сейчас я уже уверена, что тебе это не повредит. Ты восстановишься, наберёшься сил и вскоре забудешь, что с тобой вообще когда-то случилось подобное.

Он ухмыляется, хотя Мурь не может этого видеть, увлечённая своей работой.

— Вряд ли. — Девушка ничего не отвечает, решив, что её это не касается. Занкэль не говорит ей о том, что её это касается в первую очередь. — И всё-таки спасибо.

— Перестань. Постарайся отдохнуть.

Занкэль, прикрывая глаза, чувствует на себе её взгляд и слышит, что она перестаёт толочь травы и орехи в ступке. И ему опять становится неловко от осознания того, сколько раз она вот так на него смотрела, пока он был в беспамятстве.

Нет, её он точно забыть не сможет.