Вепрь чувствует, как сочится древесный сок по жилам босмера, и теряет бдительность, не замечая в затаившемся охотнике опасности. Зверь мерно шагает по лесной поляне, иногда поднимая морду вверх, будто пытаясь найти что-то среди густых крон, а потом низко нагибается, начиная рыть землю пожелтевшими бивнями, один из которых короче другого. Занкэль не торопится. Он ждёт, когда вепрь развернётся к нему так, чтобы можно было выстрелить в голову, убив сразу. Он знает, что добыча вряд ли куда-то убежит, но всё равно боится спугнуть.

Когда появляется момент, эльф быстро прицеливается и выстреливает. Он не любит долго держать тетиву, ему нравится внезапность и спонтанность, ведь сейчас охота для него — развлечение, а не способ прокормиться. Но он до сих пор слабо верит в это.

Остриё входит чуть ниже правого глаза, заставляя вепря завизжать и броситься, наклонив голову, в гущу леса. Он не успевает пробежать и фута, как его настигает вторая стрела, угодившая в бок.

Когда зверь падает замертво и затихает, Занкэль, обнажив широкий охотничий нож, подходит ближе. Вепрь и вправду уже подох, и, заливая мягкий снег и выглядывающую из-под него траву, под ним растекается огромная лужа крови, бьющая маленькими толчками из двух ран. Обломив стрелы, чтобы не мешались, бойчи с трудом взваливает себе на плечи тяжёлую тушу.

«Старый Хролдан» стоит недалеко от этой лесной поляны на берегу Карт, и Занкэль направляется туда. Сидеть в отсыревших деревянных стенах ему невыносимо тяжело, только вот причину этого он упорно от себя скрывает. Ему стыдно признаваться, что о Наэрвен он думает мало и что в данный момент все его мысли занимает другая девушка, к которой его неумолимо влечёт грязное плотское желание.

Мурь проводит с ним непростительно много времени. Первые дни она всё для него делала: лечила какими-то неприятными травяными мазями и отварами, кормила, помогала увереннее встать на ноги после тяжёлой раны. И каждый раз, когда она проходила мимо в своём плотном тёмном платье, Занкэль вмиг забывал о ране и боли, потому что его воображение упрямо пыталось представить, что скрывала эта грубая материя. Сейчас Занкэль и вовсе боится подпускать Мурь близко к себе. Его манит её холодная бледная кожа, пахнущая маслами и травами, и от этого запаха он теряет голову. Поэтому на этот раз он принимает окончательное решение уехать на следующий день. От раны давно остался только грубый некрасивый шрам яркого цвета, и держать эльфа в трактире уже ничего не должно. Только вот держит.

Через четверть часа Занкэль возвращается к одинокому зданию и сбрасывает вепря на землю на заднем дворе. Предстоит большая работа со шкурой и мясом, поэтому, разминая уставшие плечи, бойчи решает первым делом смыть кровь с рук и тела, а потом заняться тушей зверя. Оставляя на колоде дров лук и колчан со стрелами, он выходит за ворота и спускается к реке.

Этим утром погода в Пределе радует. Солнце, поднявшись над горами, начинает медленно и заботливо прогревать землю и воду, и в пенящихся волнах искрятся лучи, отбрасывая вокруг переливающиеся отблески. Занкэль подходит к воде недалеко от моста, под которым обосновался верещащий грязекраб, тоже греющийся в утреннем тепле, и нагибается, смывая кровь с рук. Вода вмиг окрашивается в мутно-розовый. Затем он снимает рубаху, тоже насквозь пропитавшуюся кровью вепря и вдруг слышит за спиной знакомый низкий голос:

— Что случилось? Ты не ранен? — Слова Мурь звучат беспристрастно и без капли беспокойства.

— Нет. — Эльф оборачивается. Сейчас волосы девушки заплетены в тугую косу, а в её руках — плетёная корзина с грязным бельём. — Я убил вепря недалеко отсюда.

— Они здесь водятся, — соглашается травница и протягивает руку: — Давай рубаху, я выстираю.

Бойчи неуверенно передаёт ей одежду, случайно касаясь пальцами её руки. Это холодное прикосновение вызывает в нём волну неясной дрожи. Бретонка же, совершенно не обращая на это внимания, заходит по колено в прохладную воду и принимается за свою спокойную бытовую работу. Занкэль тоже заходит в реку: смыть грязь с плеч.

Он осторожно обливается холодной водой, чувствуя, как мелкие змейки спускаются по спине, и внезапно осознаёт, что вода сегодня такого же ясного ледяного цвета, как и глаза Мурь. Он наблюдает за ней какое-то время. Его завораживают её худые изящные руки, блестящие волосы, изгибы сильного тела, ставшие такими соблазнительными и чёткими под намокшим от брызг платьем. Босмер вновь ощущает жар, и понимает, что уезжать завтра, оставив Мурь лишь недоступным объектом своих желаний, ему не хочется. Он с трудом отрывает от неё взгляд и погружается в воду, проплывая на противоположный берег.

Карт в этом месте спокойная и глубокая, оттого и вода, застоявшаяся в небольшой заводи, быстро прогревается на поверхности. Когда Занкэль оказывается на другом берегу и оборачивается, то видит, как Мурь, поставив корзину на траву, медленно снимает с себя тяжёлое верхнее платье, сбрасывая его на землю, и остаётся только в нижней свободной камизе, доходящей ей до щиколоток. В Валенвуде девушки не носят таких одежд, в лесах всегда тепло, и Занкэль слишком часто видит красоту женского тела, переставая придавать ей какое-то значение. Но сейчас Мурь, постоянно скрывающая свою худобу и красивую грудь под широким платьем, предстаёт перед ним в намокшей рубашке, облепляющей тело, и у Занкэля окончательно сносит крышу. Он уже еле-еле может держать себя в руках.

Девушка заходит в воду по пояс, останавливаясь не так далеко от него, и пару раз окунается и умывает лицо. Камиза окончательно намокает, и у Занкэля пересыхает в горле. Мурь поднимает на него глаза, замечая, как внимательно он смотрит за ней, но то ли снова решает сделать вид, что не понимает его горящего желанием взгляда, то ли действительно думает, что он хочет о чём-то поговорить. Последнее маловероятно.

— Сегодня тёплая вода.

— Рубашка не мешает? — Он усмехается и возвращается на её берег, осознавая, насколько это опасно для них обоих. Но взгляд Мурь, строгий и холодный, заставляет его остыть.

Её голос тоже неожиданно звучит с насмешкой:

— А тебе не мешают штаны? — В любой другой ситуации Занкэль посчитал бы это предложением, но только не в случае с Мурь. Она всегда говорит слишком прямо и слишком непонятно одновременно. — Развернись, ты не всю кровь смыл со спины.

Он не понимает, почему подчиняется её властному голосу, ведь знает: она смеётся над ним. Когда женская рука довольно грубо касается его спины и обливает прохладной водой, эльфа накрывает очередным приступом неконтролируемой страсти.

— Ты специально делаешь это?

— Смываю кровь? — Сейчас он окончательно убеждается, что она и впрямь смеётся над ним и над его желанием. Если бы это была другая девушка, то Занкэль не позволил бы так играть с собой. Только вот Мурь невиданным образом остужает его пыл. — Разумеется, специально, Занк.

— Занк? — Сейчас усмехается он. — Все неды так любят сокращать имена?

— Да. Мы любим говорить быстро, бегло. Вот и сокращаем. — Она немного думает и добавляет: — Хотя твоё имя и так слишком простое для эльфа.

Он резко разворачивается к ней, заставляя отдёрнуть руку, и её тело оказывается слишком близко к его глазам и губам.

— Занкариэль Ситхарион дар Мидоу Ран.

Она вдруг удивлённо смеётся, заставляя его недоумевать. 

— Так это твоё настоящее имя?

— У меров длинные имена. Сначала звучит то, как нарекла мать, то, что и считают коротким именем. Потом перечисляются имена отцов, родовые знаменитые имена и в конце — место рождения. Так что моё ещё короткое — у меня скудная родословная.

— Так мне называть тебя Занкариэлем?

Он наклоняется чуть ниже к ней:

— Если бы я хотел, чтобы меня так называли, то так бы и представился.

Мурь снова в одно мгновение становится строгой и направляется на берег, считая, что одежде нужно дать время высохнуть. Камиза соблазнительно прилегает к её телу, и Занкэль не может выйти на берег вместе с этой девушкой, так умело его дразнящей. Он остаётся в воде.

— Почему ты не любишь имя, которое дала тебе мать?

Из головы разом выветриваются все мысли, уступая место необъятной тяжёлой тоске. Занкэль молчит какое-то время, но потом находит ответ:

— Я его не заслужил.

Мурь замечает произошедшие с ним перемены и не собирается тревожить старые раны. На её лице вновь появляется слабая печальная улыбка, не позволяющая сдавливающей печали укорениться в сердце. Солнце приятно греет остывшее в воде тело, Мурь стоит рядом и жмурится, глядя на небо. Сегодня очень ясно, пахнет свежестью и лесом, а не сырым замшелым камнем, чьим запахом пропитался весь Предел.

— Думаешь, она не гордится тобой?

— Думаю, она меня ненавидит.

Мурь поднимает на него свои спокойные, полные внезапно появившейся горечи глаза.

— Это в самом деле так?

— Ни одна мать не захотела бы, чтобы её сын был таким.

Мурь ничего не отвечает, нежась в солнечных лучах, а Занкэля охватывает удушливое настроение тёмной ностальгии и серых воспоминаний. В голове неожиданно возникает затуманенный образ Наэрвен. Она не захочет быть матерью его ребёнка.

— Наверное, непросто жить с постоянным осознанием этого. — Мурь не смотрит на него. Её голос звучит так, будто они обсуждают что-то обыденное. — Так ты никогда не сможешь стать свободным.

Он не боится признаться:

— Я уже и не помню, каково это.

— Быть свободным, Занкэль, — это стоять здесь, у реки, и никуда не спешить. Не бояться сделать что-то, что может кому-то не понравиться, не думать о том, что будет, если ты не сделаешь чего-то совершенно бесполезного для тебя и кого-то разочаруешь. Быть свободным — это уверенно говорить “нет” всему, что тащит тебя ко дну, и подставлять лицо свежему ветру, улыбаясь, и греться в этих слабых солнечных лучах. Это вдыхать запах трав, окунаться в холодной реке и говорить “да” только самому себе.

— Такова твоя свобода?

— А какова твоя?

Занкэль всерьёз задумывается над этим вопросом и ему становится страшно от осознания того, что ответа он не знает. Понимая, что он не ответит, Мурь надевает платье на уже совсем высохшую камизу, поднимает с земли корзину и передаёт её эльфу. Ему тоже уже давно пора возвращаться во двор и приниматься за работу, поэтому сейчас, уткнувшись взглядом в землю, он медленно поднимается за девушкой на холм, на котором возвышается трактир. Этим разговором Мурь смогла отвлечь его от глупых мыслей, хотя её образ, оставшийся в памяти, до сих пор будоражит воображение.

Когда они сворачивают во двор, Занкэль оставляет её развешивать выстиранное бельё, а сам, беря нож, принимается разделывать вепря, подвешивая его за задние лапы к подходящей ветви старого дерева — для удобства. Сделав надрезы над копытами, он неспешно спускает шкуру. На это уходит довольно много времени, и неприятный запах, идущий от туши, начинает надоедать. Увлечённый обычной для себя работой, он не замечает, как Мурь наблюдает за ним, пока она не говорит:

— Это жестоко по отношению к животным. Как ты, лесной эльф, можешь так поступать?

Он прерывает своё занятие и, вытирая грязные руки влажным полотенцем, смотрит на неё.

— Босмеры любят мясо и охоту. Й’ффре запрещает причинят вред растениям, но на животных, таких же, как мы сами, его запрет не распространяется.

— Ты сравниваешь себя с животным?.. — Мурь говорит осторожно, боясь поднимать данную тему, но ей любопытно. И потому она спрашивает: — Мне доводилось слышать, что вы и вовсе не брезгуете насчёт того, чьё мясо есть. Это правда?

Занкэль не хочет ей врать и что-то скрывать.

— Это не слухи. Мясной Мандат велит нам в течение трёх дней съедать тело поверженного врага. Но сейчас в Валенвуде лишь изредка следуют этому правилу.

На её высоком лбу появляются очень глубокие морщины. Она смотрит на бойчи с отвращением и презрением, не желая в такое верить. Занкэль возвращается к шкуре.

— И как на вкус человечина?

Занкэль усмехается, ожидая такого вопроса, но она не видит этого.

— Зависит от того, как приготовить. Человек напоминает свинину. — Он заканчивает снимать шкуру и приступает к мясу. — Эльфы больше похожи на птицу, может, на индейку.

— И что предпочитаешь ты?

— Мне без разницы. Было время, когда я и вовсе ел сырое мясо, а в этом случае всё равно: эльф это или человек. — С этими словами он отрезает небольшой кусочек от вепря, и Мурь, не дожидаясь, когда он его съест, встаёт и уходит.

— Нужно было оставить тебя умирать, — тихо бросает она, и Занкэль не может сдержать смеха. Он быстро оставляет нож на пне и, снова вытирая руки, догоняет девушку.

— Мурь, стой. — Он всё ещё находит ситуацию забавной, но хватает её руку, заставляя остановиться. — Почему ты воспринимаешь всё всерьёз?

— Потому что ты говоришь со знанием дела, — резко отвечает она, не веря в его ложь.

— Я лишь подыграл тебе. Очень уж ты смешно выглядела в тот момент.

— Но всё, что ты сказал, — правда?

— Отчасти.

— Что из этого правда?

— Мясной Мандат — правда.

— А твои вкусовые пристрастия?

— Нет, — мягко отвечает он, понимая, что Мурь всё равно не до конца верит ему. — Даже в Валенвуде Мандат соблюдают только в самых особых и важных случаях.

— Ладно, — она сдаётся, понимая, что ничего не может поменять, и решает не поднимать более таких тем в разговоре. — Мне всё равно никогда не понять традиции другого народа.

Он улыбается ей, когда она уходит, радуясь, что всё обернулось именно так, и продолжает разделывать вепря. Сейчас ему вдруг становится интересно, какая на вкус окажется Мурь. Наверное, потрясающе нежная и сочная.

Позже к Занкэлю подходит Скали, сын трактирщицы, и, понаблюдав какое-то время, вызывается помогать. Бойчи совершенно не знает, какое занятие дать смышлёному и не по годам хозяйственному пареньку, поэтому передаёт ему отрезанные лапы, чтобы тот положил их в ведро с водой, и велит смотреть и учиться. Сам делает надрез, деля вепря на две части, и осторожно начинает спускаться лезвием вниз, распарывая брюхо, из которого вываливаются кишки и прочие органы. Украдкой глядя на пацана, Занкэль замечает, что тот даже не воротит нос, а спокойно наблюдает процесс. Мурь же даже снятие шкуры посчитала ужасным. Срезав печень, эльф передает её Скали:

— Держи, тоже брось в воду.

Юный норд совсем не боится держать в руках тёмный мягкий орган и даже какое-то время рассматривает его. Из мальчишки вырастет хороший охотник.

Осторожно достав окровавленное сердце, Занкэль сам бережно кладёт его в общее ведро, но Скали и сейчас неотрывно на всё смотрит и изучает. Занкэль хотел бы однажды учить всему этому своего собственного сына.

Потом он срезает рёбра, извлекая из правой стороны засевший наконечник стрелы, и заканчивает возиться с вепрем, отделяя от брюшной части задние лапы и срезая их у копыт.

— Зови мать, пусть готовит посуду для печени, а я пока займусь желчью.

Скали кивает, и Занкэль видит восхищение в глазах этого паренька. То ли его сердце действительно очень трепетно бьётся, когда дело доходит до мужской охотничьей работы, то ли он просто рад предстоящему сытному ужину, устав питаться овощами, растущими в огороде. Всё мясо, конечно, Занкэль оставит здесь в качестве благодарности за доброту приютившей его хозяйки. Но завтра ему обязательно нужно продолжать свой путь. Он и так слишком задержался.

День проходит очень быстро и незаметно. Занкэль снова ходит к реке, отмываясь от запаха туши, которым, кажется, насквозь пропитался, смывая жир и кровь с рук, и задерживается на берегу на какое-то время. День стоит всё такой же ясный и тёплый, погода будто специально способствует тому, чтобы он отправился в дорогу. Только вот вновь и вновь возникающий в голове образ Мурь и её странное поведение здесь, на реке, вселяют в него сомнения. Ему нестерпимо хочется эту девушку, она влечёт его своей хрупкостью, своим холодом и благородной строгостью. И это впервые, когда эльфа увлекает не только красивое тело, но и какие-то неуловимые черты характера, в которые нужно постоянно вглядываться, чтобы понять.

Остаток дня бойчи тратит на сборы в дорогу. Разбойники, которые его ранили, увели с собой коня, и теперь путь предстоит пройти пешим, что ещё больше отдалит его от Наэрвен. Это должно огорчить, но мысли Занкэля занимает совершенно другая девушка, от которой нужно бежать самому.

После их разговора о каннибализме Мурь ушла в свою комнату заниматься травами, и Занкэль больше не видел её. Только за ужином он замечает, что ест она с особой осторожностью, неохотой, словно подозревает, что вместо вепря в её тарелке может оказаться человек. Она много молчит, не слушает бесконечные разговоры Эйдис с новым посетителем-имперцем и думает о чём-то. Скали сидит рядом с Занкэлем и тоже ничего не говорит. В конце концов эльф не выдерживает этой тишины, скопившейся вокруг него, и оборачивается к Мурь:

— Прости, если я тебя сегодня обидел. Завтра я уйду, и мне хотелось бы расстаться в хороших отношениях.

Она не боится посмотреть на него и сказать правду:

— Ты не обидел. Ты запутал меня. Я не знаю, как должна к тебе относиться.

Занкэль не решается ответить. Мурь понимает, что он хочет её выслушать и признаётся:

— Наэрвен рассказывала о тебе страшные вещи. Но когда тебя принесли сюда, в бреду ты принял меня за неё и… это было... это было совсем не страшно. — Мурь тяжело обсуждать это, а Занкэль почти не помнит, что говорил в беспамятстве. — Ты ведь ищешь её не затем, чтобы убить?

— Не затем, — тихо подтверждает Занкэль.

— Вот я и запуталась. Никак не могу понять, чудовище ты или нет.

Босмер грустно улыбается и кивает. Он понимает Мурь. И потому отвечает:

— Ты напрасно терзаешь себя вопросами. Я в самом деле чудовище.

— Ты ведь пойдёшь на восток? — неожиданно спрашивает она. — Я давно собиралась в Фолкрит, но… отправиться сейчас с тобой мне было бы безопаснее.

Занкэль не собирается скрывать то, как сильно удивлён. Он осторожно спрашивает:

— Ты уверена, что со мной тебе безопаснее? Несколько часов назад ты жалела, что не оставила меня умирать.

Мурь отворачивается. Словно чувствует себя виноватой за те слова.

— Я не верю, что ты чудовище.

— Мурь... — начинает он и тут же замолкает. Спросить её о том, что она к нему чувствует, не получается, потому он повторяет вопрос, который уже задавал ей сегодня: — Ты специально это делаешь?

На этот раз она ничего не отвечает и не смотрит на него. Он понятия не имеет, как растолковать её поведение.

— Если хочешь — ладно, — спокойно соглашается он. — До Фолкрита дойдём вместе. Я планировал отправиться с рассветом, и если что — разбужу тебя.

Занкэль быстро доедает ужин, не прекращая винить себя за то, что согласился взять Мурь с собой, а потом уходит к себе, решая, что надо выспаться перед завтрашней дорогой. Но он уверен, что не заснёт ещё долго. В комнате пахнет травами, оставленными здесь девушкой, и их запах влияет на него не так успокаивающе, как должен. Эльф думает, что точно так же пахнут жёсткие волосы и нежная кожа Мурь, когда она стоит в воде в намокшей камизе.

Когда Мурь осторожно открывает дверь, чтобы зайти в комнату и не разбудить Занкэля, он не спит. Она тихо проходит к столу с травами, вероятно, забыв что-то нужное, и эльф удивляется, почему она сама ещё не легла. Луны поднялись уже высоко, время давно ушло за полночь. Лёгкая сорочка тихо шуршит грубой тканью с каждым её шагом, а чёрные волосы красиво падают на спину, блестя в темноте. Взяв что-то со стола, девушка оборачивается и замечает, как он на неё смотрит.

— Прости, что разбудила.

— Ты ни при чём. — Босмер садится на край кровати, не отрывая глаз от стройной фигуры своей ночной гостьи. — Я не спал.

— Уже очень поздно.

— Мысли не дают заснуть.

— Мысли о чём? — Она подходит ближе, и Занкэль касается ладонью её руки. Это заставляет её вздрогнуть.

— Я слишком привык к тебе. — Несмотря на её непонимание, он не собирается убирать руку. Его пальцы медленно спускаются к покрытым только ночной сорочкой бёдрам. — Наверное, отправиться со мной — не лучшее твоё решение.

— Ты устал, Занкэль. — Она осторожно убирает его руку. — Это ночь так действует на тебя. Отдыхай.

— Это ты так действуешь на меня.

Он кладёт ладони на её талию и, притягивая к себе, целует льняную ткань на животе. Мурь вздрагивает, её волосы щекочут его кожу.

— Занк…

Она пытается отстраниться и на этот раз, и эльфу приходится применить силу, чтобы удержать её в своих руках. Он не хочет её отпускать и резко притягивает к себе, падая на спину и переворачиваясь, чтобы оказаться сверху. Мурь боится сопротивляться. Её глаза полны беспокойства. Босмер впервые видит её, вечно строгую и холодную, такой беззащитной и покорной, и это вызывает в нём ещё более сильное желание.

— Отпусти меня, — она говорит шёпотом, чтобы не будить остальных в трактире. Её низкий бархатный голос этой ночью сводит с ума, и Занкэль ни за что бы её не отпустил, если бы она не добавила: — Занк, не делай этого…

Он вдруг понимает, что ей действительно страшно, и это осознание заставляет его протрезветь. Он резко отстраняется, вспоминая, как страшна для женщин близость с таким, как он. А он не хочет быть таким. Он никогда таким не будет.

Воспользовавшись его промедлением, Мурь быстро спрыгивает с кровати и бежит к двери, будто думая, что он всё ещё может схватить её, но Занкэль не двигается. И только когда её дрожащие пальцы касаются дверной ручки, он тихо просит предательски слабым голосом:

— Прости меня, Мурь. Я не хотел пугать тебя.

Она смотрит на него огромными глазами, и её взгляд меняется. Занкэль замечает в нём жалось и отворачивается.