Безумный северный город! Вайтран не похож ни на одно поселение людей, в которых Наэрвен приходилось бывать ранее. Он шумный, большой, но холодный и почему-то одинокий. Уставшая босмерка, еле переставляя ноги, для которых после долгой дороги по твёрдой земле трактов каждый шаг кажется испытанием, с любопытством осматривается. Сейчас у неё есть возможность и желание запомнить место, в котором она находится, а не испуганно бежать мимо, надеясь найти хоть какой-то, даже самый скромный приют. Сейчас рядом с ней Ранхильда.

Нордка видит, что девчонка уже с трудом стоит на ногах, поэтому сама не показывает своей слабости, хотя дорога и впрямь выдалась трудной. Эльфийка смотрит вокруг. Смотрит на людей, толпами проходящих мимо, спешащих по своим делам, на небольшие дома, утеплённые мхом, соломой, корой берёзы, из труб которых вырывается серый густой дым, на припорошенные снегом деревья, невысокие, приземистые, искорёженные, тонкие, каких не встретишь в её родном Валенвуде. Она кутается в старый плащ, который Ранхильда дала ей, но он её совсем не греет, хотя на улице сегодня, по ощущениям северянки, довольно тепло.

Вода в неглубоких каналах блестит морозом. Она чистая, прозрачная, кричащие воробьи и синицы пьют её, суетливо перепрыгивая с место на место. Вайтран простой. Наверное, это и кажется странным и необычным приезжающим сюда из других провинций. В Валенвуде нет простых деревянных изб, непривлекательных деревьев и таких мелких, забавных птиц. Там всё другое. Тем более жители.

В Вайтране все сторонятся друг друга, делают вид, что их не волнуют чужие проблемы. На лицах прохожих всегда читается какое-то подозрение, особенная неприязнь, скользящая по поверхности глаз. Это, возможно, пугает. Но Ранхильда знает, что таится в глубине всех этих душ. Может, вайтранцы кажутся жестокими и злобными, но стоит чему-то случиться, даже самой маленькой беде у соседа или и вовсе чужака, как эти люди превращаются в единый организм, наполненный добром, теплом и желанием помочь. Пока Наэрвен идёт, кутаясь в потрёпанный мех, на неё смотрят с ненавистью. Если она упадёт, изнеможённая, весь Вайтран бросится на помощь и каждый наперебой начнёт предлагать тепло очага своего дома.

В этом и заключается странная особенность людей севера. Южане лицемерят, пытаются показаться добрыми и демонстрируют своё фальшивое гостеприимство, но отворачиваются в трудный час. А норды делают всё наоборот. Норды могут показаться грубыми и жестокими на первый взгляд. Но, случись беда, ты не сыщешь друга вернее.

Ранхильда поднимается в Ветреный район, и Наэрвен замирает перед встречающим их засохшим Великим Древом. В её глазах виден трепет.

— Что это? — Несмотря на то, что эта босмерка — Отступница, равнодушно пройти мимо умершего чуда природы ей трудно.

— Златолист, — со вздохом отзывается женщина. — Священный символ Кинарет, Великое Древо жизни… когда-то он был гордостью всего города.

— Что с ним случилось?

— Говорят, что молния ударила. — Она легко касается руки босмерки, призывая идти дальше. — Нам сюда.

Храм Кинарет скромный, небольшой, небогатый. Он представляет из себя круглый зал, в котором сейчас обустроено что-то вроде военного госпиталя: на подстилках лежат искалеченные и раненные воины, которым постоянно оказывают помощь служители, облачённые в длинные рясы осеннего цвета. У противоположной от входа стены стоит алтарь Богини, несколько скамей для паломников, полка с религиозными книгами. Под высоким потолком горит тусклая лампа, почти не освещая храм, и только солнечный свет, проникающий в широкие окна, делает это помещение ярким и светлым.

Наэрвен замечает, как Ранхильда улыбается. Такой искренней и нежной радости на лицах она не встречала уже давно, поэтому невольно следит за её взглядом и видит высокого молодого мужчину в робе служителя, латающего рану очередного воина. Его лицо сосредоточено, руки — перепачканы в крови. И, к своему удивлению, Наэрвен не чувствует ни крупицы магической силы, которая должна исходить от целителя. Нет, сын Ранхильды работает бинтами и зельями, и это удивляет босмерку. Удивляет так же спокойствие и рассудительность, с которыми он работает. Парень старше, чем она, но ему вряд ли можно дать больше тридцати пяти.

Он заканчивает возиться с раной и, вытирая руки от крови грязным полотенцем, поднимает глаза, будто чувствует, что за ним наблюдают. Его взгляд приобретает новые краски: в них появляются изумление и радость.

Норд поднимается с колен, отбрасывая тряпку в сторону, и быстрым шагом приближается к Ранхильде, заключая её в объятия. Так нежно и любяще обнимать женщину может только родной сын. Наэрвен удивляется крепкому телосложению и сильным, как у воина, рукам мужчины. На фоне остальных, невысоких и тощих целителей, он кажется настоящим великаном.

— Рад тебя видеть, мам. — Он, наконец, отстраняется, но его лицо продолжает сиять улыбкой. — Зачем ты пришла сюда?

— Не одна. — Ранхильда показывает рукой на девушку, и взгляд мужчины становится заинтересованным. — Можно поговорить где-нибудь?..

— Конечно. — Служитель кивает им, предлагая свернуть в небольшую комнатку, отгороженную от зала тонкой деревянной дверью, и, оказавшись там, зажигает масляную лампу, ставя её на стол. — Можете сесть прям на кровать…

Это помещение, его собственное, выглядит даже беднее, чем охотничий домик Ранхильды. Здесь очень тесно, потому что всё пространство занимает узкий стол с книгами, одноместная кровать, укрытая старой волчьей шкурой и объёмный кованый сундук, на котором висит крепкий замок. Наэрвен замечает за собой только лёгкое любопытство касательно его содержимого, но это не остаётся в её мыслях надолго. Сев на высокую кровать, она наконец-то чувствует облегчение, потому что в самом деле устала от долгой дороги.

— Это Наэрвен, — тихо представляет босмерку охотница.

— Яртаир, — приветственно кивает девушке норд, понимая, что назревает какой-то серьёзный разговор.

Ранхильда продолжает:

— Она в большой опасности. За ней гонится человек, пытающийся её убить...

— Что ж, — Яртаир разводит руками, — в этих стенах никто не осмелится совершить грех.

— Он осмелится. — Наэрвен понимает, что сейчас ей лучше бы молчать, но слова сами вырываются из горла. Потому что она знает Занкэля. — Ему всё равно.

Норд переводит строгий взгляд на мать, и та почти незаметно кивает ему. Их безмолвный разговор остаётся тайной для босмерки. Яртаир проводит широкой ладонью по коротким волосам и участливо интересуется:

— Откуда идёте? Устали?

— От Фолкрита, — с улыбкой отвечает ему мать. — Устали.

Яртаир понимает, что она отвечает не за себя, а за эту девушку, и предлагает:

— Тогда оставайтесь. Здесь, конечно, немного тесно, но… чем богат. — Он подходит к висящему над столом шкафу, открывая одну дверцу. — Есть овощи, лук… хлеб ещё мягкий… с обеда суп остался, могу разогреть…

Ранхильда со смехом поднимается на ноги, качая головой, словно негодует, что её сын так плохо питается, и отвечает:

— Я схожу на рынок, а ты иди работай, если у тебя ещё есть дела.

— А я? — Наэрвен смотрит на них снизу вверх, чувствуя себя обузой. Ей неловко. — Что мне делать?

— Отдыхай. — Оттого, с какой заботой и нежностью это звучит из уст грозного с виду северянина, Наэрвен становится не по себе. Яртаир, пропуская мать вперёд, выходит из комнатки, но оглядывается: — Если что, я рядом.

И закрывает дверь, оставляя босмерку совсем одну. Когда они отходят ближе к выходу, Ранхильда устало прислоняется к стене, пряча взгляд.

— Бедная девочка…

Вопрос норда звучит полушёпотом:

— Кто она?

— Я нашла её в лесу, кричащую от боли, в крови… думала — ранена. А оказалось, что с ребёнком. — Она смотрит по сторонам, не желая, чтобы кто-то слышал эту историю, кроме сына. — Младенец не выжил — слишком ранним был срок. Хорошо хоть, что с девчонкой всё в порядке.

— Выглядит нездоровой, — хладнокровно замечает мужчина.

— Она потеряла ребёнка и почти сразу же бросилась в поход, чему тут удивляться! — В голосе северянки будто звучит упрёк. — Она бежит от человека, который был отцом малыша.

— Зачем? Что между ними случилось?

— Не знаю, что случилось конкретно между ними, но Наэрвен жила в Валенвуде, а у них там такие законы… она должна была съесть человека.

— Наслышан, — холодно кивает Яртаир. — Она отказалась?

— Да. И за ней отправили убийцу — того, кто сделал ей ребёнка.

— И есть основания его бояться? — Норд самоуверенно хмыкает.

— Наэрвен уверяет, что есть. Она бежит от него из самого Фалинести! Ни на миг не останавливаясь. Понимаешь, как она напугана?

— Да помогу я вам, — заверяет Яртаир, поняв, что мать начала в этом сомневаться. — Просто она действительно напугана, и тот парень кажется ей непобедимым монстром. Поверь мне, я видел настоящих монстров.

Ранхильда оживлённо кивает, не собираясь говорить о его прошлом.

— Я просто хочу её защитить. Она ведь сама ещё совсем ребёнок, даже младше тебя.

— Всё нормально будет, поможем девочке.

— И… что ты решил?

— Да что… — Он разводит руками, будто и вовсе не видит в данной ситуации проблему. — Сегодня отдыхайте. Завтра на рассвете пойдём в убежище. Там-то её точно никто не найдёт.

Ранхильда слабо улыбается краешками губ, в её глазах блестит искренняя благодарность.

— Спасибо.

— Да что там.

— Я пойду. Ты и сам, наверное, есть хочешь.

— Да нет, — нахмурившись, он качает головой, отрицая это, но мать только машет рукой, не желая ничего слушать, и выходит из Храма на улицу.

Яртаир какое-то время смотрит на закрывшиеся за ней двери, думая, но потом возвращается к своим обязанностям. Он рад видеть маму здоровой и жизнерадостной, но босмерская девчонка, до сумасшествия боящаяся какого-то урода, вводит его в заблуждение. Он готов ей помочь, но не думает, что есть весомые поводы для бегства.

Вскоре Ранхильда возвращается с рынка, и он отводит её на кухню. Остальные служители с радушием отнеслись к ней, его матери, и кто-то даже берётся помогать ей приготовить ужин. Когда Яртаир заходит в свою комнату, чтобы позвать босмерку, то видит её уже спящей на его кровати. Бедняжка так устала, что даже не нашла сил снять одежду. Он не решается её будить, наблюдая какое-то время за тихим плавным дыханием, нервно подрагивающей рукой и поднимающейся грудью, а потом расстёгивает плащ на её тёплой шее, вытаскивая его из-под лёгкого тела эльфийки, снимает старые истёртые сапоги с маленьких почти детских ножек и укрывает шкурой. Наэрвен выглядит хрупкой, и тревожить её не хочется.

Он любуется её миловидным загорелым лицом, выглядящим болезненно из-за усталости и северного холода, светлыми вьющимися волосами, небрежно растрепавшимися в дороге и сейчас раскиданными по кровати спутавшимися волнами, тонкими руками, израненными ветками леса и потрескавшимися до крови от обморожения, тяжёлой высокой грудью, скрытой плотным платьем, невысоким босмерским ростом, — и это всё очаровывает. Наэрвен красива в своём болезненном горе, и ей можно посочувствовать, но Яртаир почему-то не чувствует жалости. Чувствует желание защищать, но не жалеть.

После ужина Ранхильда тоже отправляется отдыхать, расстелив на полу в комнатке спальный мешок, а Яртаир до самого рассвета остаётся в зале — помогать раненым. Ближе к утру он незаметно для самого себя засыпает и открывает глаза только тогда, когда первые солнечные лучи касаются его бородатой щеки, как и чьи-то заботливые грубые руки. Он уже давно позабыл то счастье, когда с утра тебя будит любящая мама.

— Просыпайся, — тихо шепчет ему Ранхильда. — Пора.

— Да. — Он оживлённо встаёт на ноги, чтобы сделать вид, что он и не спал вовсе, но мать только смеётся и отправляется на кухню, чтобы приготовить завтрак.

Протирая глаза, Яртаир заходит в свою комнату. Наэрвен смотрит на него большими испуганными глазами, отчего выглядит ещё милее.

— Доброе утро, — тихо здоровается она, наблюдая, как, достав из кармана ключ и открыв замок, норд поднимает крышку тяжёлого сундука.

— Доброе утро, — так же скромно желает он ей и, сняв робу, бросает её на стул, оставаясь в простой рубахе и штанах в заплатках.

Яртаир кажется Наэрвен огромным, как медведь. Он нагибается и вытаскивает из сундука длинную кожаную броню, латаную в нескольких местах после сражений, и облачается в неё, застёгивая многочисленные ремешки и пояс с изображением пылающего солнца на металлической пряжке, надевая стальные наплечники, защищающие суставы и шею. Прочные высокие сапоги, сделанные тем же мастером, доходят ему до колен. Сейчас босмерка видит, что такое облачение подходит Яртаиру куда больше храмовой робы. Он крепит к ремням боевой топор и небольшой арбалет и, надев перчатки, оборачивается. Наэрвен кажется, что он чего-то от неё ждёт.

— Нечасто встретишь таких целителей, — робко замечает она, и Яртаир усмехается, соглашаясь.

— У всех есть какое-то прошлое.

— Ты был воином?

— Воин всегда остаётся воином. Когда пашет землю, пасёт скот, охотится, пишет книги или служит в Храме. Он всё равно воин.

— Извини… — Наэрвен думает, что разозлила его своим глупым вопросом, но норд удивляется.

— За что извиняешься? — Ей нравится его спокойный, глубокий низкий голос.

— Не хотела тебя расстраивать.

— Глупость. — Он закрывает сундук. — Идём?

— Конечно. — Захватив плащ, она спрыгивает с кровати и робко следует за Яртаиром.

Когда солнце полностью поднимается над горизонтом, они уже выходят за стены Вайтрана. Наэрвен не спрашивает, куда норды ведут её, решив довериться этим добрым людям. Ей кажется, что они непременно ей помогут. Яртаир сворачивает на север, и вскоре с неба начинает сыпаться лёгкий снег, ложась на волосы и тая на лице мелкими снежинками. Идти по ровному тракту им предстоит недолго, всего около часа. Потом норд сворачивает на неприметную тропинку, которую незнающий взгляд и не заметит, и теперь их путь неустанно поднимается в гору. Камни под ногами делаются скользкими, неудобными, идти становится трудно, потому что дыхание сбивается от подъёма и холодного горного воздуха. Ещё половину пути Наэрвен приходится преодолевать себя, чтобы не показаться слабой и беспомощной.

Нога случайно натыкается на крупный камень, и босмерка падает лицом вниз, разбивая локоть и сдирая ткань данного ей Ранхильдой платья. Яртаир незаметно оказывается рядом. Он поднимает её на ноги, словно это вообще не стоит для него никаких усилий, и Наэрвен видит тепло в его взгляде.

— Ещё немного, — шепчет он ей, и пускает идти впереди себя. Ранхильда, видимо, тоже знает этот путь.

Через полчаса показывается чёрная расщелина в скале, откуда доносятся завывания сильного ветра. Проход в пещеру загораживают густые ароматные заросли колючего можжевельника, и, осторожно раздвигая их руками, Яртаир пропускает девушку вперёд. Здесь, наверху, воздух холоднее. Не спасают ни меховой плащ, ни тёплое платье. Только вот норды, кажется, не чувствуют этого мороза, с детства привыкшие к подобным условиям. Ранхильда смахивает снежинки с плеч, будто назойливых мотыльков, и улыбается, зажигая факел и заходя в пещеру.

Наэрвен почему-то становится страшно. Её ведут по длинному узкому коридору из камня, изуродованному сталактитами, торчащими словно клыки из волчьей пасти. Здесь очень темно, сыро, и она не понимает, что они здесь делают. Однако вскоре коридор превращается в отделанный полуразрушенным камнем зал, в конце которого видна прочная дверь. Не сумев сдержать любопытства, босмерка спрашивает:

— Где мы? — От её голоса с потолка срывается стая летучих мышей, с высокими криками улетающая в противоположном направлении. Эльфийка вздрагивает.

— Старый горный форт, — не видя в этом ничего необычного, поясняет Яртаир. — В Скайриме много таких.

Он достаёт ещё один ключ и, открыв им дверь, первым проходит внутрь, поднимаясь по старой разваливающейся лестнице выше. Ранхильда по пути наверх зажигает висящие на стенах факелы, освещая путь.

Пещера в самом деле превращается в форт. Когда они поднялись, стены стали прочнее, а комнаты — обустроены. Осматриваясь, Наэрвен восхищённо вздыхает. Здесь всё сделано для того, чтобы жить. В центральной большой комнате стоит круглый стол, старые деревянные стулья, посуда, в углу сложен из камней очаг, рядом лежат заготовленные дрова, из которых нордка принимается разводить костёр. Справа находится проход в продолговатое помещение с несколькими кроватями, тумбами и полкой, на которой стоят книги. В комнате слева оборудовано что-то вроде алхимической лаборатории. Наэрвен отказывается верить в увиденное.

— Для чего здесь всё это?

Яртаир, по-хозяйски бросая на кровать свои вещи, снова привычным движением проводит ладонью по волосам, смахивая растаявший снег.

— У нас здесь было что-то вроде временной базы.

— У вас?

— Уже неважно.

Он возвращается к матери, чтобы узнать, нужна ли ей помощь, но Ранхильда просит его не мешать. Она уже развела огонь и собирается готовить обед, ведь с дороги всегда явственнее ощущается чувство голода. Наблюдая за Яртаиром, Наэрвен замечает, с какой тоской он проходит по комнате. Иногда останавливается у мебели, вспоминая о чём-то, смахивает ладонью пыль с комодов. Пока Ранхильда в другой комнате и не слышит их, босмерка, сидящая на одной из кроватей, снова осторожно спрашивает:

— У кого — у вас? Кто ты?

Яртаир садится напротив и протягивает ей ладонь:

— Покажи рану.

— Да ерунда... — Однако Яртаир продолжает требовать стойким взглядом, которому нельзя сопротивляться, и Наэрвен повинуется.

Беря её руку, он осторожно закатывает разорванный рукав платья, осматривая содранную до крови кожу, и, дотягиваясь до фляги с водой, внезапно начинает:

— Раньше я был одним из Стражей Рассвета. Это орден охотников на вампиров, и здесь у нашего отряда была временная база, пока мы выслеживали противника.

— Ты охотился на вампиров? — Наэрвен морщится, когда вода попадает на разодранное предплечье.

— Пару лет назад. Как раз в битве, недалеко от этого форта, мы потерпели страшное поражение.

— Мне жаль.

Норд кивает, принимая соболезнования, и начинает умело перебинтовывать рану.

— Выжили только двое. Я и ещё один парень. — Наэрвен беглым взглядом считает кровати. Их здесь семь. — Мне пришлось до самого Вайтрана нести его на руках, потому что сам он не мог даже на ногах стоять. Но он скончался на третий день.

Голос Яртаира становится задумчивее, и босмерка вдруг чувствует стыд за то, что начала этот разговор.

— Но… я рада, что с тобой всё в порядке.

Он, закончив с перевязкой, закатывает рукава собственной рубахи, показывая страшные шрамы на обеих руках, и Наэрвен вздрагивает. Она уверена, что это далеко не все его ранения. Однако Яртаир вдруг резко переводит тему:

— Я рассказал тебе о себе. Твоя очередь.

— Что ты хочешь узнать обо мне?

— Почему и от кого прячешься.

Босмерка шумно сглатывает. Ей не хочется вспоминать даже имя Занкэля, однако рассказать о нём она считает необходимым.

— Несколько лет назад отец приставил ко мне телохранителя — серьёзного, сильного и строгого наёмника. Отец боялся, что мне могут навредить его враги, которых было… достаточно, и этот эльф должен был охранять меня всюду. Сначала меня это жутко раздражало, но потом… что-то произошло между нами. Знаешь, Яртаир, он не был красивым и каким-то невероятно романтичным, но я заметила, что он смотрит на меня как на женщину. Мне это льстило. Мне нравился его заботливый холодный взгляд, нравилось красивое сильное тело, нравились ядовитые ухмылки… я позволила ему любить меня, хотя и не должна была.

— Что в этом плохого? — Яртаир усмехается, но понимающе и по-доброму, а не так жестоко, как Занкэль.

— Я его не любила. — Она отводит глаза в сторону. — Я познакомилась с компанией имперцев и начала проводить с ними много времени. Они были не такими, как босмеры. Они не требовали от меня соблюдения Зелёного Пакта, угощали табаком и вином, мы очень много разговаривали и обсуждали всё на свете. Мне было интересно с ними. Занкэля всегда злило, что я проводила с ними столько времени.

— Его зовут Занкэль?

— Да, мой телохранитель. Он всегда был рядом со мной, но никогда не заходил в тот дом, где мы собирались, — стоял под дверью. А среди имперцев был один парень, Луциус, он мне нравился, и… мы переспали. Извини, если это звучит…

— Мы оба взрослые люди. — Яртаир улыбается ей. — Продолжай.

— Тогда Занкэль и не выдержал. Он зашёл внутрь, увидел на столе флаконы со скумой и пришёл в такую ярость, что тогда я впервые поняла, кто он на самом деле. Он обещал всех их убить. Потом он действительно сделал это. — Наэрвен замолкает, но потом решается рассказывать правду: — В тот день я тоже попробовала скуму и мало что помню. Помню только, что Занкэль отнёс меня куда-то и долго о чём-то говорил, но я не понимала его слов. Мне никогда ещё не было так страшно. Мы были одни, и я думала, что он может меня убить, но он не сделал этого. С тех пор я жила в постоянном страхе. Он всегда был рядом, и я не знала, что мне делать, я думала, что он меня ненавидит, только…

— Он же любил тебя, — говорит за неё Яртаир. — Он пытался тебя защитить.

— Да. Однажды он поцеловал меня. Мы начали проводить время вдвоём, я привыкла к нему, начала ему доверять, но это не продолжалось долго. Всё закончилось на пиру по случаю победы отца в важном для него сражении. Ты знаешь наши традиции, Яртаир? — Норд сдержано кивает. — Я отказалась присутствовать и есть тело поверженного врага. Это взбесило отца, он приказал Занкэлю привести меня к столу, и, когда Занкэль пришёл ко мне… я умоляла его позволить мне бежать из Валенвуда, а он… он согласился бежать со мной. Именно тогда он и решился на нечто большее, чем просто поцелуй.

Наэрвен замолкает, с недоумением замечая, что Яртаир всё это время улыбается. Он не ждёт её вопросов и объясняет:

— Так почему ты его боишься? Парень явно тебя любит.

— Потому что он босмер. Я знаю, что он почитает Й’ффре, а я ненавижу его и весь Валенвуд с этими законами. Я знала, что он меня любит. Но я не могла ему верить и, как только он ушёл, убежала к друзьям. Они могли мне помочь сбежать. Только в тот день всё случилось слишком быстро. Я была пьяна, взволнована и напугана, забыла обо всём, и босмеры увидели, как я курила. Это было нарушение Пакта, а нарушение карается смертью.

— Тебя должны убить?

Она кивком подтверждает это:

— Занкэль должен убить. Отец отрёкся от меня и послал его за моей головой. Мне кое-как удалось убежать. Занкэль схватил Луциуса, и разбил ему голову о стену голыми руками, а потом зарезал остальных. Один! Он чудовище. Он не знает ни жалости, ни прощения.

— С тех пор ты бежишь от него?

— Я бежала, да. А потом поняла, что беременна. И я любила своего ребёнка, я думала, что, может быть, увидев его, Занкэль пощадил бы нас!..

— Ты уверена, что он вообще тебя всё ещё ищет?

— Уверена. Такие эльфы, как он, ни перед чем не останавливаются.

— Ну, что ж. — Яртаир снова улыбается. — Если он тебя найдёт, то можешь быть уверена, что я его остановлю.

— Почему ты меня защищаешь?

— А разве ты заслужила смерть?

Наэрвен впервые почувствовала себя кому-то нужной.

— Спасибо. Хоть ты и не должен быть так добр ко мне.

— Отчего же?

— Мы совсем чужие.

— Разве чужие люди не должны помогать друг другу?

Она улыбается его искреннему непониманию и честно отвечает:

— Не знаю… ко мне впервые относятся так, как относишься ты и твоя мама.

— А как же твои друзья?

— Их и друзьями назвать нельзя.

— А как же Луциус? — Яртаир вдруг понимает, что задаёт ей неправильные вопросы. — Извини.

— Ничего. Но он ухаживал за мной только ради одной цели, вот и всё…

— Вы не любили друг друга? — Она отрицательно качает головой, и норд удивляется. — Бывает же.

— Бывает. Я не верю в любовь.

— С тобой этого просто не случалось.

— А с тобой случалось? — Она пронзает его трепетным взглядом, и Яртаир не может не рассказать. Раз уж он сам начал эту тему, то утаивать что-то было бы несправедливо.

— Я не всегда был Стражем, — он решил начать издалека. — До этого я был Дозорным Стендарра. Знаешь, кто это? — Наэрвен осторожно кивает, вспоминая, что слышала об этом старом ордене. Яртаир продолжает: — Хранителем нашего Дозора была удивительная женщина. Её звали Каркетта. Всегда смелая, сильная, гордая, уверенная в себе. А я видел, что на самом деле она была доброй, ранимой и одинокой. Мы любили друг друга, тайно, об этом никто не знал. Только счастливого конца у этой истории не было.

— И что случилось?

— Вампиры, — коротко бросает он, отводя взгляд. Наэрвен сейчас не боится посмотреть на него и замечает, что на его благородном лице всё же есть морщины, а в светлых глазах глубоко таится какая-то мудрость, как и у Ранхильды. Однако в его коротких волосах нет седины, и босмерка подтверждает то, что он ненамного её старше. — Когда я вернулся из очередного похода, то увидел, что Зал Дозора полностью сожжён и разрушен. Мои братья и сёстры были мертвы, рядом лежали трупы этих тварей. Каркетту я нигде так и не нашёл. Она пропала без вести.

— Тогда ты и стал охотником на вампиров?

— Да. Я понял реальную угрозу Скайриму и не мог оставаться в стороне.

— Извини, что заставила тебя об этом вспомнить.

— Был ещё кое-кто. — Он не обращает внимания на её слова. Теплота и восхищение в его взгляде задевают что-то в сердце босмерки. — Девушка, погибшая задолго до нашей с ней встречи.

Наэрвен даже не пытается скрыть своего удивления:

— Такое возможно?

— Некоторое время назад я бы и сам так удивился.

— И кем она была?

— Учёной, кладоискателем, великолепной лучницей… и очень красивой девушкой. Она погибла, не завершив начатое, и… её дух не смог обрести покой. Вот мы и встретились. Я и призрак девушки.

— И… как это было?

— Очень странно, — он грустно улыбается, вспоминая. — Думаю, не надо говорить, что это закончилось ровным счётом ничем.

— И ты всё ещё веришь в любовь?

— Верю, — Яртаир смотрит на неё, и эльфийка видит в его светлых глазах что-то лёгкое и нежное. Сердце отчего-то набирает темп и бьётся оживлённее. — Красивые концовки бывают только в книгах, но они ничего не значат. Значение имеет только то время, которое вам выпадает провести вместе.

— Тогда ты счастливый человек, Яртаир.

— Наверное. Надеюсь, что однажды ты сможешь понять, о чём я говорю.

Закончив разговор, Яртаир поднимается с кровати и возвращается к матери, которая, судя по ароматному запаху, уже закончила с приготовлением обеда. На его лице вновь появляется улыбка, будто только что он не вспоминал тяжёлое прошлое, а в голосе звучит особенное жизнелюбие. Яртаир очень сильно напоминает свою маму.

Глядя на него, Наэрвен хотела бы однажды понять, о чём он говорил.