1

С возвращением зрения жизнь для Тидана начала налаживаться. Раньше он и не знал, что такое счастье, но сейчас, рассматривая узоры ткани на балдахине кровати, наблюдая за маленьким пауком, бастард был счастлив. По-настоящему. На душе было спокойно и светло, губы сами собой расплывались в улыбке. Несколько недель одного зрения хватало, чтобы вновь хотеть жить.

Теперь львёнок уже видел, в каком измотанном состоянии находится Эйхо, и заставлял папу есть прямо тут, при нём. Ранним вечером Тидан отправлял омегу в его комнаты, чтобы тот мог поспать, почитать, просто отдохнуть. Да и в сад слуги выносили теперь бастарда каждый день, и он заставлял Эйхо сопровождать себя на этих «прогулках». Так было проще самому львёнку: заботясь о папе, он отвлекался; в жизни, ограниченной кроватью и креслом, появился смысл.

Новые лекари и правда помогали лучше прежних, и руки постепенно вновь становились чувствительными, начинали двигаться. Слабые, не способные на мелкую моторику, они всё же заставляли надеяться. Но то, что Тидан не просто не мог сам в туалет сходить, а порой даже не чувствовал, нужно ли ему помочиться, было унизительно. Да, слуги и сиделки заботились о потребностях львёнка, о чистоте тела, но сам факт заставлял пациента чувствовать себя грязным и никчёмным.

Мысли о мести тоже никуда не делись и помогали день за днём, неделя за неделей, Тидану держаться. Мысленно бастард уже не раз пытал, мучал, казнил Ландана. Но всё же самыми сладкими были другие планы… Осуществить которые львёнок пока физически не мог. Но стоило закрыть глаза, как перед ним появлялся северянин, перепуганный, с отчаяньем в глазах. Жизнь и честь самого Ландана и его мелкого рода были теперь в руках Тидана, и в воображении львёнка они оба это знали.

И кот опускался на колени перед креслом, в котором сидел бастард. Северянин лепетал что-то, вымаливая прощения или просто лёгкой смерти. Моля не марать род Северных котов его личным грехом. А Тидан, ухмыляясь, кивком указывает на свой пах. Ландан на одно мгновение гордо вскидывает голову, но быстро понимает, что выбора нет. Не вставая с колен, медленно приближается к львёнку, начинает возиться с завязками штанов и послушно вбирает в рот член другого альфы. Ландан давился, кривился от отвращения и всё же продолжал. Тидан же позволял себе зарыться в тёмные короткие волосы пальцами, перебирая пряди.

Сколько десятков подобных сюжетов будущей мести крутилось в голове Тидана, он и сам не знал. Вот только в глубине души львёнок понимал, что не сможет их осуществить. Даже если сможет стоять и, пусть на костылях, ходить. Бастард понимал, что просто не станет прежним и будет слабее, уязвимее даже этого заморыша. А то, как защищался, даже связанным, северянин, Тидан испытал на собственной шкуре. Загнанный в угол кот смог справиться со здоровым львёнком, покалечив, а уж что сделает Ландан с калекой, бастард не желал знать. Один на один Тидан не рискнул бы остаться с северянином, а одна мысль, что чужие руки будут трогать этого альфу, даже просто удерживая для самого бастарда, смотреть на кота без одежды, злила, заставляя звериную часть натуры рычать, защищая своё.

Сейчас, когда львёнок уже мог сидеть в кресле с прямой, гордой спиной, мог видеть, казалось, настало время назвать папе имя нападавшего. Уже можно было отомстить и полюбоваться казнью, послушать крики отчаяния Ландана, когда последний камень закроет навсегда вход в комнату, которой суждено будет стать могилой для клятвопреступника, изменника, врага империи Сайвор. Тидан и правда пару раз принимал решение сказать Эйхо, что вспомнил имя, но львёнок не смог.

Бастард не хотел, чтобы заморыша и правда казнили, чтобы альфа погиб, исчез, вместе со своим запахом и этими голубыми глазищами, тонкой, бледной кожей, вежливым бархатистым голосом. Ни капли спокойствия не оставалось в Тидане, как только в мыслях вновь мелькал Ландан. Этот «данный любовью» рвал чувства и разум на куски. С одной стороны, северянин окончательно сломал жизнь львёнка, лишая того последнего: тела, здоровья, молодости, призрачного шанса стать счастливым хотя бы в собственной семье. С другой… С другой стороны, было сложнее. Лишь лёжа в постели никем, сломанным детским солдатиком, забытым и заброшенным, львёнок смог признаться себе в том, что Ландан защищался. От бастарда. Не пожелал быть изнасилованным. Сам Тидан тоже предпочёл бы не быть изнасилованным, любой ценой, пусть и ценой своей жизни, не говоря уж о жизни насильника.

Иногда львёнок остро чувствовал себя мразью, когда представлял себе, как заставить Ландана отсасывать себе под угрозой казни и позора, но не думать о северянине совсем не мог. К тому же неосуществимые мечты никому не могли повредить. Даже тому, кто в мыслях был жертвой.

В дни, когда был заметен прогресс и у Тидана что-то получалось, папа улыбался, искренне радуясь за сына, львёнок клялся себе, что никому не расскажет о том, кто его покалечил. Даст Ландану спокойно жить своей жизнью. Но бывали и другие дни – когда львёнку казалось, что ничего не меняется, не получается, когда все усилия лекарей и самого бастарда были бессмысленны. И тогда львёнок вновь возвращался к мыслям о мести, желая вернуть коту отчаяние, в котором теперь находился сам.

Когда же лекари впервые заставили львёнка встать с кресла, держась за опоры, и постоять пять минут, тяжёлых, бесконечных, истерзанный качелями из отчаяния и надежды разум подсказал Тидану другого виноватого в его несчастье.

Валэнт. Этот бета вмешался, спал с альфой львёнка. Если бы не пёс, то, может, Ландан смотрел бы с таким восторгом и нежностью на самого Тидана. Ненавидеть бывшего друга детства было проще, чем признать, что львёнок полностью сам виноват. Воображение за недели вынужденного бездействия у бастарда стало гораздо более живым, красочным, сочным. Новый сюжет, в котором бастард курил в беседке, а затем целовался с Ланданом, со страстью, с желанием с обеих сторон, оказался настолько приятным, что в самые страшные дни, когда отчаяние возвращалось, в бесконечные бессонные ночи, только он и крутился в голове.

— О чём Вы думаете? — ворвался в мысли бастарда Оринель, седой бета-лекарь, эльф.

— Ни о чём, — соврал, краснея, Тидан.

— Знаете, я, конечно, считаю себя вполне привлекательным бетой, но, как правило, такие юные альфы, как Вы, официальный бастард императора, считают меня стариком. Значит, эта реакция организма вызвана у Вас Вашими мыслями, — кивнул лекарь, посмотрев на пах львёнка.

Одетый в лёгкие хлопковые штаны бастард проследил за его взглядом, и брови львёнка удивлённо поднялись вверх. Он-то был уверен, что эта часть жизни для него ещё долгое время будет недоступна, если не окажется закрытой насовсем.

— Если хотите, я прикажу привести к Вам омегу-профессионала. Мы можем об этом и не сообщать Эйхо из рода Яростных котов степи, — предложил эльф учтиво.

— Благодарю, но не стоит, — посомневавшись, решил всё же Тидан. Ему было любопытно, сможет ли он кончить в этом состоянии, что почувствует, но львёнок настолько не хотел, чтобы его в таком состоянии видели подданные отца, что предпочёл отказаться. К тому же от проститута, пусть и элитного, самого дорогого, будет пахнуть другими альфами, будет пахнуть кем угодно, но не Ланданом. А северянин вряд ли сочтёт возможным для себя оказать Тидану подобную услугу, тем более платно.

— Простите, я – лекарь, и в этом личном вопросе не могу Вам помочь, — строго предупредил Оринель.

— Можете. Руки у меня кое-как действуют… А Вы вполне можете выйти и проследить, чтобы меня полчаса не беспокоили, — улыбнулся Тидан.

— О! Это вполне приемлемо, — кивнул бета и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

2

Тидан поднял вверх правую руку, левой слегка сжав руку Ландана, чтобы выразить этим молчаливую поддержку. Разговоры смолкли, лишь лёгкое фырканье лошадей и скрип кожаных доспехов стражи нарушали эту тишину, внемлющую, любопытную, жадную.

Император тронул артефакт, усиливающий голос, чтобы все присутствующие могли услышать каждое его слово, и начал речь:

— Вот уже вторую весну я приветствую в нашей империи в качестве правителя. В первый раз, когда я говорил с вами, заикаясь, путаясь, забывая слова, вы поддержали меня. Вы, мой народ, мои оборотни, мои демоны, мои эльфы и люди! Может, где-то в толпе и пару вампиров есть, или даже наги.

— Тут гномы точно есть! — выкрикнул низкий бородач из толпы.

— Разумеется, какая страна и без гномов! Кто же будет работать в кузницах и ставить новые рекорды по выпитому элю в тавернах? — тут же отозвался Тидан, вызывая волну доброго смеха. — Но, только став правителем, я от волнения забыл текст благословения, что лев обязан каждую весну произнести. И вы повторяли со мной богословие, не дав мне опозориться. Этим вы преподнесли урок, что я запомнил с того дня и навсегда: хочешь, чтобы народ принял твои законы – сам им следуй, будь частью народа, и он будет частью тебя. Ещё мой прадед снял ограничения по полам, сделав возможным не только браки между альфой и омегой, но также дав свободу создавать семью любым любящим, не глядя на то, какого они пола. Мы и так были последними на нашем континенте, кто позволил двум бетам, омегам или альфам вступать в браки. По-моему, народ Сайвора не настолько нетерпимый и закостеневший в предрассудках, чтобы плестись в конце, принимая изменения последними! Но даже за прошедшие сотни лет мы, похоже, смогли принять лишь браки бет с бетами или, с трудом, беты с омегой или альфой. Что ж… Я понимаю, что большинство пар из альф или омег не хотят официально вступать в брак, боясь осуждения и косых взглядов. И я не могу их осуждать, не будучи на их месте. Но я поддержу такие семьи, ведь они тоже мой народ. Как не только оборотни мне дети, так и не только традиционные семьи мне важны. Я обещал, что дети других рас получат возможность бесплатно учиться в школах, наравне с юными оборотнями, и я это сделал. Это пошло лишь на пользу, сделав жителей Сайвора более сплочёнными. И теперь я беру в мужья альфу, Ландана из рода Северных котов, чтобы все, кто осуждает нетрадиционные семьи, осуждали теперь и мою. Чтобы прекратить потоки ненависти и презрения. Если вы хотите разделять мой народ на тех, кто любит правильно, и тех, кто неправильно, то вы можете прийти и сказать о своём недовольстве мне. В лицо.

Толпа молчала, казалось, целую долгую вечность, а затем взорвалась выкриками одобрения и поддержки. Тидан не был наивным и прекрасно понимал, что этот восторг и поддержка мнимые – никто не посмеет в такой день и слово сказать против императора. Также он понимал, что таким, как он, ещё долго придётся проходить через бездну страшных сомнений, презрения и осуждения окружающих. Но если хотя бы кому-то из юных альф станет проще признать то, что он хочет или любит такого же альфу – цель достигнута. Лев больше не искал себе оправданий, не пытался вину за свои ошибки переложить на обстоятельства или других, но всё же понимал, что, если бы тогда, в школе боевых магов Горной, позволил себе признать, что находит Ландана сексуальным, всё могло бы быть проще. Вот только раз за разом Тидан предпочитал винить в своих неправильных, стыдных желаниях северянина, пытаясь убедить в первую очередь себя, что это Ландан иной, дефектный альфа, а сам лев в порядке, в норме. Сейчас же, крепко держа жениха за руку, чувствуя запах этого альфы, император осознавал, что чувствует, почему беспросветно-тоскливо быть так обманчиво близко, на расстоянии одного шага, но так далеко. Хотелось вернуться таким, взрослым, теперешним, в ту проклятую школу, чтобы не дать себе совершить столько ошибок. Но время не подчинялось никому, даже императору, и предаваться пустым мечтам было глупо и горько.

Тидан опять поднял руку, призывая к тишине, заставляя толпу замолчать. Слова весеннего благословения в этот раз лились легко и ровно, даже поэтично. Император, учтя прошлую свою неудачу, не просто разучил текст на память, но и десятки раз повторил вслух перед зеркалом, расставляя акценты и паузы, выделяя нужные слова. Долгие и привычные слова традиционного весеннего благословения, согласно церемониалу, лев закончил уже своими словами:

— Благословляю свою землю, свои поля, леса и реки. Благословляю свой народ, тех, кто предан мне, и прошу богов быть милостивыми к нам всем. Уберечь от голода и войн, а если уж крови суждено окропить землю, то пусть это будет кровь наших врагов. Пусть путь тех, кто покинул наш мир, будет лёгким, а новое перерождение – радостным.

Закончив, Тидан отпустил руку своего жениха и отошёл чуть вперёд, затем обернулся. Огромный лев сел на край ковра, шумно выдохнул и зарычал, громко и грозно. Звук львиного рычания разлетелся, усиленный артефактом, он был слышен в каждом уголке Ока мира, возвещая горожанам, что новая весна, новый год начались и в империи по-прежнему правит лев, самый достойный сын рода Великих львов.

Коричневая странная масса, что покрывала всё расстояние от зрителей, до императора, вдруг зашевелилась. Ландан, как ни пытался держаться достойно, не смог сдержать удивлённого «ох» и отступил на шаг. Масса же распалась на тысячи бабочек, что открыли крылья, демонстрируя ярко-алую окраску, и принялись взлетать, кружиться в воздухе, часть неспешно разлеталась, часть просто кружилась, не решив, куда направиться. А некоторые бабочки, немного полетав, приземлялись на площадь, на ковёр, на самого Ландана, льва, карету, горожан.

На севере таких больших и красивых бабочек не было, и жених императора замер, широко открытыми глазами наблюдая, запоминая происходящее. Этот летающий живой огонь, что кружился, превращал город в нечто сюрреалистическое, сказочное.

Пока Ландан любовался происходящим, Тидан любовался им, сидя вполоборота и стараясь быть максимально незаметным. Зрители гудели, обсуждая начало года, кто-то смеялся. Считалось, что чем больше бабочек на тебя сядет в праздник, тем удачнее будет этот год, и алых красавиц старались не спугнуть. Именно для того, чтобы привлечь насекомых, и приносили цветы, украшали себя венками. Кое-кто даже мазал кожу сахарным сиропом или мёдом, пытаясь таким невинным обманом привлечь к себе больше удачи на год.

Когда основная масса бабочек всё же разлетелась, Тидан обернулся и протянул руку жениху:

— Пойдём, нам ещё нужно будет присутствовать на празднике во дворце, нам предстоит его начать.

— Помню… Мне ещё нужно танцевать с Вами, — послушно опёрся на руку императора Ландан, но, садясь в карету, обернулся, чтобы ещё раз полюбоваться на бабочек.