Слыша, как из-за двери доносятся сдавленные рыдания, всхлипывания и плеск воды, он чувствовал, как нарастает в душе ненависть, и не понимал, почему был так зол. Давно он не испытывал настолько сильных чувств, однако теперь чётко осознавал, что обжигающие эмоции не останутся так просто внутри. Он кинулся к окну и, распахнув крылья, взмыл в воздух.

Перед ним всё ещё стоял образ девчонки в разорванном платье со струящейся по лицу кровью и разбитой губой. Он смотрел в её глаза, полные боли, страха и отчаяния, видел за её спиной парня и… чувствовал виноватым себя. И это жгучее чувство вины смешивалось со злостью, которую он испытывал, вспоминая взгляд того ублюдка. Этот парень ненавидел его за то, что Чудовище отнял его добычу. Мерзавец бы не отступил так просто, будь этот монстр обычным человеком, но сущность жалкого смертного внушала ему подсознательный страх перед неизведанным.

Эрика плакала, и её рыдания до сих пор звучали в ушах, заставляя рвать и метаться по лесу в поисках виноватого. Перед глазами всплывали окровавленные царапины на обнажённой груди девушки, а руки даже сквозь задеревеневшую кожу ощущали, как она дрожала от страха, холода и чего-то ещё, что он чувствовал, но не мог понять. Это распаляло ещё больше.

С его звериным чутьём, Чудовищу не составило труда найти парня, которого видел всего несколько секунд. Он обнаружил его и остальных приспешников, разбирающих сумку Эрики. Трое. Их было трое. Как эти выродки посмели втроём напасть на беззащитную девушку? Не помня себя от ярости, Чудовище кинулся на них, вырывая из рук сумку и раскидывая их в стороны. Те пытались атаковать в ответ, но бой не продлился долго — уже через несколько минут он связывал их ремнями.

Он не убьёт их, нет. Это слишком милосердно для таких подонков. Они мычали сквозь засунутые в рты тряпки, они плакали и пресмыкались перед ним. Но он не мог наслаждаться их страхом: они вызывали лишь отвращение и желание закончить дело побыстрее, чтобы больше никогда в жизни не видеть их лиц. Нужно было сделать всё быстро и вернуться в особняк. Наверное, Эрике сейчас лучше не оставаться одной.

***

За дверью была подозрительная тишина, но Холор и Гетлихт сказали, что никто не выходил — ни Эрика, ни Стоф с Клирой. Пару секунд постояв на пороге, вслушиваясь, он толкнул тяжёлую дверь, входя в ванную. Похоже, Эрика как раз собиралась покинуть воду, но тут же резко опустилась обратно в ванну, заслышав шаги. Чудовище лишь успел заметить её расцарапанную спину и покрасневшую от сильных трений кожу.

Она сидела в воде спиной к нему, обхватив колени, и молчала. Она успокоилась? Он бы не стал думать, что Эрика в порядке, но она больше не плакала навзрыд, что несколько успокаивало и настораживало одновременно. Но разве мог сейчас Чудовище хоть как-то помочь ей? Подойдя ближе, он кинул на пол её сумку. Помедлив пару секунд, добавил: «Они тебя больше не побеспокоят», — и бросил рядом три отрезанных члена.

Лишь втянув голову в плечи, Эрика даже не посмотрела в его сторону, и Чудовище, скрипнув зубами, покинул ванную. Уже закрывая дверь, он услышал сдавленный вскрик. И вновь в душе посеялись сомнения: а правильно ли он поступил? Даже если так, стоило приносить их к Эрике? Она явно слишком изнеженная для этого мира — от своих слуг Чудовище уже слышал, что девушка не отсюда, но разве можно было поверить в существование другого мира? Скорее всего, его гостья была беглянкой из какого-нибудь богатого дома — уж слишком она была ухоженной, избалованной хорошей жизнью. Да и то, что случилось в лесу лишь подтверждало его догадки — какая деревенская девчонка в своём уме попрётся в лес с тремя мужиками?

— Возможно, именно потому, что она не из этого мира, — мягко возразил приятный голос.

Он взглянул на зеркало, сквозь которое проступили очертания женского лица, обрамлённого вьющимися прядями. Округлые щёчки, забавная курносость и впалые очертания широко посаженных глаз, которые когда-то затягивали цветом потянутой трясиной водной глади. Вот и всё, что сейчас оставалось в зеркале от некогда живой веснушчатой и такой удивительной девушки.

— Спигель…

Каждый раз Виктору было больно видеть её, заточённую и лишённую возможности двигаться. Даже когда она его простила за всё, что он натворил много лет назад, Виктор чувствовал себя виновным за каждое мгновение, проведённое Спигель внутри зеркала.

— Ты напугал её, конечно, она сбежала. Не вини её. Не думаю, что раньше она сталкивалась с кем-либо, похожим на нас, — немного помолчав и поняв, что Чудовище не возражает, Спигель продолжила: — Тебе нужно быть терпеливее. Эрика сейчас напугана, она в отчаянии и страхе. Ты же понимаешь, какой это удар? Быть изнасилованной даже хуже, чем быть убитой. Во втором случае тебе хотя бы уже всё равно.

Чудовище остановил её взмахом руки и вслушался в шаги в параллельном крыле. Похоже, Эрика в сопровождении слуг покинула ванную и скрылась в своей комнате. Он невольно сжал кулаки, пронзив когтями кожу. Он уже давно не чувствовал боли. Он уже давно не чувствовал ничего, кроме тоски и обречённости. Изредка забредавшие путники не задерживались здесь дольше, чем на пару дней. И они не видели его, а он наблюдал издалека.

Потом они уходили. Все уходили, как и она ушла этим утром. И она единственная, кто вернулся. Ещё когда он впервые увидел её, Эрика пробудила в нём любопытство. Первая из людей за последние годы, кто увидела его лицо, да и он давно не видел девушек — в особняк забредали лишь мужчины и старики. Пробудила негодование. Она ударила его! Это ошеломило настолько, что сначала Чудовище не знал, что делать. И тогда в нём проснулось желание заставить её подчиниться. Он видел возмущение в её глазах, когда приказал ей быть служанкой. И видел в них же страх, когда запретил прикасаться к музыкальным инструментам.

— Она знает, почему ты оказался здесь, да ещё и в таком виде, — словно читая его мысли, отозвалась Спигель, прерывая длительное молчание. И тут же оборвала его злобный взгляд: — Рано или поздно, она всё равно узнала бы. Смирись с этим и постарайся не пугать её всё время. Ты уже не тот, кем был раньше, я же знаю. Но тебе нужно больше общаться с людьми.

— Я общаюсь с тобой.

— Этого недостаточно.

Он не знал, сколько времени провёл, сидя в кресле и размышляя о том, что может сделать для Эрики, чтобы при этом не напугать её. Выходило слабо. Он уже давно разучился общаться, и, если бы не слуги — в особенности, Спигель, — совсем бы утратил дар речи и превратился в животное. Это и произойдёт, если он не наладит отношения с людьми. Один человек для начала подойдёт — пусть это и девчонка.

Вряд ли она сейчас будет рада его компании. Но ей наверняка нужно с кем-то поговорить. Чудовище искоса глянуло на зеркало. Спигель всегда была хорошим собеседником, может, стоит отнести её в спальню Эрики? Заодно могла бы присмотреть за ней — мало ли, что та удумает.

Стоя перед дверью в спальню Эрики, он вслушивался. Стоф пела колыбельную, которую с детства пела ей Спигель. А та, в свою очередь, разучила её ещё с матерью Виктора. И долгими зимними вечерами, когда Лорен уже не стало, Спигель напевала этот незатейливый мотив, сидя у камина и штопая рубашки. Виктор невольно заслушался и очнулся лишь тогда, когда дверь приоткрылась и в щель скользнула щёточка. Испуганно охнув, она послушно удалилась на кухню, как ей и приказал хозяин. А он открыл дверь и вкатил тяжёлое зеркало на колёсиках. Никогда раньше Спигель не покидала его комнату, так что пришлось повозиться, чтобы сдвинуть её с места, ведь в отличие от других слуг она не была зеркалом, а была лишь заточена в него, и не могла передвигаться самостоятельно.

Оставив Спигель около шкафа, Чудовище, стараясь не шуметь, приблизился к кровати. Еда на тележке рядом осталась нетронутой, но Эрика спала, измученная событиями дня, бессонной ночью и слезами. Невольно его взгляд скользнул по спящей, проверяя, насколько она была ранена. Лоб перевязан, губа уже не кровоточила, но была припухшей, как и щека. Под одним глазом заливалась синева, и невольно Чудовище снова почувствовал злость. Ещё вчера она была одной из самых прекрасных девушек, которых он встречал в своей жизни, а сейчас была изувечена теми уродами.

Во сне Эрика перевернулась, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Мокрые тёмные волосы соскользнули с плеча и шеи, приоткрывая бледную кожу, на которой виднелись синяки и ссадины, обработанные какой-то мазью, судя по запаху, приготовленной из лечебных трав, и от этого казались ещё темнее в полумраке. На секунду остановившись на припухших от слёз глазах и убедившись, что Эрика спит, он осторожно откинул одеяло.

Какой же чертовски беззащитной и маленькой казалась она сейчас во всей этой куче одеял на огромной кровати. Хотя щека ещё помнила ту сильную пощечину, которую она отвесила ему при встрече. Исцарапанные руки с поломанными ногтями, синяки на щиколотках, едва видневшихся из-под длинной ночной рубашки, ступни, обмотанные широкими листьями, чтобы остановить кровь, — всё это свидетельствовало о том, каких усилий стоило ей вырваться из лап насильников.

Вспоминая, какими габаритами обладали те парни, он вновь поразился тому, сколько силы таится в этом слабом на первый взгляд теле. Она удивляла и восхищала. Что? Последнее явно было лишним, но почему-то он чувствовал некое уважение к ней, сумевшей победить трёх мужланов, обладающих грубой силой, с помощью которой наверняка всегда брали то, что хотели. И он не хотел думать о том, как после этого они поступали с другими, не сумевшими дать отпор.

Осторожно Чудовище накинул одеяло и опустился на кресло подле кровати, задумчиво разглядывая спящую девушку. И вновь, видя её шрамы и синяки, чувствовал вину. Почему? Откуда взялось это чёртово чувство? Эрика сбежала потому, что он напугал её. Возможно, если бы он отнёсся к ней более мягко, она бы не сбежала, и всего этого не произошло. Чудовище пытался убедить себя, что это так, но всё равно откуда-то из глубины души и памяти всплывали обрывочные воспоминания о тех днях, когда он чувствовал такую же вину…

Пронзительные тёмно-синие глаза пристально смотрели на него, и он вздрогнул, осознав, что Эрика уже не спит. Как давно? Он не знал, сколько просидел подле её кровати, но она уже проснулась. Чудовище ожидал увидеть в её взгляде что угодно — злость, ненависть, отчаяние, страх, но она смотрела лишь с глубокой тоской, или же ему так показалось. Как давно он пытался догадаться о чувствах человека лишь по глазам? В них всегда был страх, но сейчас в глазах Эрики его не было.

— Если хочешь что-то сказать, говори, — он старался, чтобы голос звучал беспристрастно, но было тяжело контролировать откуда-то возникшее желание говорить мягче.

Ей было сложно начать, но Чудовище не торопил, давая время собраться с мыслями. И когда Эрика, наконец, заговорила, её измученный голос постоянно срывался на шёпот.

— Спасибо, — одного этого слова было достаточно, чтобы Чудовище почувствовал себя неловко. Разве была его заслуга в спасении? Она сама сумела дать им отпор. — Я благодарна, что ты… Не злишься. Хотя мог бы, ведь я ослушалась тебя и сбежала из твоего дома.

Молча, он продолжал наблюдать, как Эрика пытается сказать что-то. Слова явно давались ей с трудом, она нервно теребила край одеяла, тяжело вздыхала и морщилась от боли в той или иной части тела. «У неё же не сломаны рёбра?» — вдруг обеспокоенно подумал он и тут же себя одёрнул. Долгие годы жизни в одиночестве вдруг выливались желанием позаботиться о девушке, которую он знал всего пару дней. И это его напрягало — любое новое чувство, появлявшееся в душе, заставляло его испытывать дискомфорт и тревогу.

— Я не знаю, как сказать тебе это… Мне известно, почему ты оказался здесь, — эти слова, прозвучавшие из её уст, заставили Чудовище напрячь все мышцы лица, чтобы не выдать ни малейшего признака обеспокоенности. — Я хочу сказать, что… Не могу винить тебя или судить. Я имею в виду… Я же не знаю, что произошло тогда и почему ты сделал… то, что сделал. Я боялась тебя — это правда. Но ты спас мне жизнь. И я вдруг подумала, что если бы ты хотел убить меня, то уже сделал бы это.

Почему-то её рассуждения вызвали усмешку, которой Чудовище не смог сдержать, чем явно удивил Эрику. Непонимающе она смотрела на него, а он лишь пожал плечами. Разве не мог бы он пытать её, наслаждаясь чужими страданиями? Она не допускала мысли об этом? Какая наивность.

— Не думай, что я наивная, — вдруг добавила Эрика, и он понял, что произнёс последнюю фразу вслух. Она уткнулась лицом в подушку, а Чудовище с интересом и снисходительной усмешкой ждал объяснений. — Я…

От этой заминки он сразу напрягся: неужели она снова собралась рыдать? Но вопреки ожиданиям, Эрика повернулась к нему лицом, и Чудовище смог увидеть, что хоть её глаза и покраснели от подступивших слёз, Эрика изо всех сил пыталась сдержаться, хотя нижняя губа предательски подрагивала. Почему ему было так сложно смотреть ей в глаза сейчас? Снова это навязывающееся чувство вины в произошедшем.

— Я уже встречалась с убийцей ранее, — вдруг выпалила она, собравшись духом. — Я понимаю, что люди разные, и у них могут быть разные причины для этого… Когда я увидела тебя сначала, на меня напал тот страх, который я испытывала уже, поэтому ты ассоциировался у меня с ним, в какой-то степени. Но те парни… Они пробудили воспоминания сильнее, чем ты. И возможно именно поэтому они больше напоминают настоящее… зло, если можно так сказать.

— Для только что изнасилованной девушки ты рассуждаешь слишком спокойно, — сорвалось с языка Чудовища.

И он тут же понял, что попал в больную точку по её скривившейся усмешке и блеснувшей в уголке глаза слезе.

— Я не осуждаю тебя, потому что какой-то частью своей души я желала им смерти. Если бы я могла их убить, то убила бы. Если бы это сделал кто-то другой в тот момент, я бы не жалела. Мне хотелось, чтобы они исчезли. И сейчас, когда я думаю об этом, испытываю отвращение к одной только мысли о смерти. Но что об изнасиловании… Хоть они и пытались это сделать, ни один из них не довел дело до конца. Это…

Похоже, Эрика пыталась сказать что-то настолько тяжёлое для неё, что даже не смогла сразу озвучить. Она мычала отдельные слова, вдруг замыкалась в себе, отстранённо смотрела в пол, и Чудовище совсем не понимал, что происходит. Что-то ещё связанное с этими парнями в лесу? Или нечто другое? Всё встало на свои места, когда, едва слышно, Эрика призналась, что в пятнадцать лет на неё напал маньяк-насильник. Из неё водопадом полился местами бессвязный рассказ, перемешанный со слезами, всхлипами и паузами.

Она кричала и плакала, но никто не слышал. Она не могла сделать ничего — ремни накрепко привязывали её руки и ноги к кровати, не давая возможности пошевелиться. Несколько раз она теряла сознание от боли и страха, но всякий раз возвращалась в этот кошмар, который не прекращался. Урывками она помнила, как он приходил к ней и насиловал снова и снова. Он делал небольшие надрезы на коже, говорил, как прекрасно видеть кровь на белоснежном полотне. Он улыбался так мерзко, что хотелось пнуть его. Пнуть, вонзить ему в лицо его же нож, разделать его череп, лишь бы никогда не видеть этих глаз. Впервые она желала смерти кому-то, но могла это оправдать. Каждую минуту, когда он находился с ней, то говорил, как убил остальных. Рассказывал, как разделывал других, доставал внутренности и отдавал собакам. Он показывал холодильник, в котором хранил сердца своих жертв, и с нежностью добавлял, что скоро отправит к ним в коллекцию и её сердце.

— Я не помнила, как меня нашли, — голос Эрики предательски срывался на шёпот, и паузы между словами становились всё больше, но Чудовище не смел торопить её. — Говорят, мой отец избил его до полусмерти, пока его не оттащили. Я провела в больнице несколько месяцев. Боялась всего, постоянно плакала, звала на помощь. Родители не позволяли мне остаться одной, но я всё равно боялась каждого шороха. Я восстанавливалась почти полтора года, прежде чем смогла снова пойти в школу.

Все те подробности, которые девушка проговаривала, даже в нём, ежедневно охотящемся и разделывающем дичь, вызывали отвращение и отторжение. И теперь он понимал, почему Эрика так боялась находиться в одном доме с ним, убившим некогда человека. Она считала Чудовище таким же монстром, как и тот ублюдок, сотворивший ужасное насилие над ней, её телом и разумом.

— Я только начала жить нормальной жизнью, смогла отвлечься от всего этого, и тут ты. И они. Я думала, что забыла всё, но каждый удар возвращал меня в тот кошмар. Только потому, что посвятила несколько лет самообороне, смогла сбежать, но даже тут лишь благодаря тебе… — Эрика так и не закончила предложение, уткнувшись в подушку, но он понимал, что она хотела сказать.

Из двух зол он оказался меньшим в её глазах, даже несмотря на то, что не был человеком. Не сказать, что Чудовище обрадовало это, но всё же, вселило надежду, что он не исчадие ада, как считали многие. И сейчас этого было достаточно. Он осторожно коснулся её волос, легко провёл по длинным прядям давно забытым движением.

— Я знаю, что в ближайшее время тебе нужно будет побыть в одиночестве. Я не стану тебя беспокоить, но ты всегда можешь позвать других. И Спигель. Она в зеркале. Ты всегда можешь поговорить с ней, она хороший собеседник, — немного помолчав и отняв руку от её головы, Чудовище добавил: — Не могу обещать, что всё будет хорошо, но в моём доме ты будешь в безопасности. Отдыхай. Постарайся заснуть.

Тяжело поднявшись с кресла, где он просидел, казалось, вечность — самую долгую вечность из всех тех вечностей, которые он прожил в этом доме, — Чудовище покинул комнату, на прощание взглянув ещё раз на Эрику. Разве мог он сейчас что-то сделать для неё? Он был одним из тех монстров, которых она избегала. И Эрика не была обычной гостьей в его особняке. Девушка была послана ему, чтобы напомнить о том ужасном поступке, который он совершил много лет назад. Она была его наказанием.