Каждый раз она просыпалась от собственного сдавленного крика. Её мучили кошмары. Она знала, что так будет, но постоянно забывалась во сне, надеясь сбить всю накопившуюся усталость и горы переживаний. И опять проваливалась в болото отчаяния и безысходности, пыталась вырываться из чьих-то цепких рук и получала удары. Её затягивали во тьму, обездвиживали и пытали вновь и вновь. Она практически физически ощущала все эти прикосновения и просыпалась в холодном поту.

И снова лежала, разглядывая местами обвалившийся потолок, казавшийся в отблесках свечей ещё более пугающим. Сколько прошло времени? Она не знала — лишь ощущала уже знакомое чувство замкнутости и желание поглубже спрятаться в свой панцирь, которым для неё сейчас были все эти многочисленные одеяла. Когда к ней заходили слуги, Эрика почти не разговаривала с ними, и те не наставили, уходили, оставляя её одну. Лишь Клира иногда пела ей колыбельные, усыпляющие и очаровывающие своей красотой. У неё был просто потрясающий голос, благодаря которому можно было отрешиться от всех проблем. Тот самый голос, который ты слышишь и чувствуешь себя маленьким ребёнком, засыпающим на коленях своей матери, которая нежно гладит твои волосы и негромко поёт о прекрасных далёких сказочных странах.

Но стоило Клире замолчать и покинуть комнату, как со всех сторон на Эрику набрасывались тени, терпеливо ждавшие, когда девушка останется одна, и снова она просыпалась от собственного крика. Тишина забивала её сильнее, чем она могла представить раньше. Даже старинные часы, которые слуги принесли в её комнату, отбивали секунды и минуты так сосредоточенно и нервирующе, что Эрика выкинула их в окно во время очередного приступа истерики, которые неизменно случались после каждой попытки уснуть.

Метаясь по комнате в судорожном испуганном припадке, Эрика плакала навзрыд и звала маму, заранее зная, что та не придет. Она раскидывала одеяла и подушки по комнате, скидывала со столика книги, которые заботливо приносили слуги, а когда силы истощались, падала на кровать и безмолвно рыдала, уткнувшись в подушку. Снова и снова всплывали в воспалённом мозге слова Чудовища: «Ты рассуждаешь слишком спокойно для только что изнасилованной девушки». Этот насмешливый хриплый голос с едва заметным звериным прирыкиванием на повторе звучал в голове, заставляя Эрику изо всех сил впиваться ногтями в свою же руку, иногда даже до крови. Она пыталась отвлечь себя физической болью, но это помогало ненадолго.

Вскоре Эрика уже выбилась из сил: не могла кричать, не могла что-либо делать. Просто лежала на полу среди недавно раскиданных одеял и ощущала, как из уголка глаз медленно стекает слеза. Не хотелось чувствовать: она была опустошена, раздроблена, разбита на части. И уже не понимала, действительно ли она в данный момент здесь. Возможно, ещё тогда, в пятнадцать лет, её упекли в психушку, где она сейчас под наркотическими препаратами выдумывает себе разное.

Лениво и практически без сил Эрика повернула голову, чтобы не созерцать в сотый раз изученный до каждой мельчайшей трещины потолок. На секунду она даже испугалась, обнаружив в своей комнате ещё одну девушку, и только спустя пару мгновений поняла, что видит собственное отражение в зеркале. Зеркало. Меньше всего Эрика хотела видеть, как ужасно выглядит. Закрыв глаза, всё же спустя минуту она открыла их и медленно села, вглядываясь в своё отражение.

Ужасно. Как она могла довести себя до такого состояния уже второй раз в жизни? Мелькнувшее в глубине души отвращение тут же сменилось жалостью к себе. Разве она виновата? Она лишь жертва. Как всегда. Неужели это её судьба? Но даже если так, стоит ли слепо подчиняться её указаниям? Невольно в памяти Эрики всплыл светлый образ её психолога, пожалуй, первое хорошее воспоминание за последнее время. Эта женщина помогала ей в прошлом полюбить себя заново. И теперь Эрика старалась сделать это очередной раз, но уже сама.

Вплотную подойдя к зеркалу, она осторожно коснулась его поверхности, глядя прямо себе в глаза. Припухшие от слёз и бессонных ночей — они казались слишком уставшими и безжизненными. И почему-то ей вдруг вспомнились глаза Чудовища. До безумия сейчас они были похожи.

— Эрика, — голос с трудом подчинялся ей. Едва слышным шёпотом, голосом, совсем не похожим на тот, что привыкла слышать от себя, Эрика начала говорить с собой. Не мысленно, нет. Она нуждалась в том, чтобы говорить вслух. — Эрика, соберись. Тебе никто не сможет помочь. Только ты сама.

Она повторяла словно заклинание эти фразы несколько раз. Их ей сказала психолог. Никто не может помочь тебе кроме тебя самой. С этими словами тогда Эрика принялась вытаскивать себя из ямы. Из болота. Со дна. С этими словами она записалась в секцию борьбы. С этими словами она заставляла себя переставать бояться людей. Любить людей. На самом деле, это было не сложно. Нужно было лишь вспомнить, каково это — любить людей. Она их любила. Но ждала подвоха. Каждый раз. Даже если они были знакомы несколько лет, она брала с собой нож в сумке, когда шла на встречу. Автоматически зажимала в руках ключи, когда выходила из дома во время сумерек.

«Я люблю людей, но я им не доверяю», — так однажды решила для себя Эрика. И оставила всех, кого знала, чтобы однажды отправиться в бесконечное путешествие. Переезжать с места на место, ни к кому не привязываться. Со временем она нашла гармонию, стала чувствовать себя более спокойной и уверенной. Слишком уверенной.

И сейчас Эрика пыталась вернуться в это самое состояние. Заставила себя улыбнуться. Вышло безумно и чертовски неискренне. Она закрыла глаза, делая глубокий вдох. Ничего. Она попытается ещё. До тех пор, пока не сможет снова улыбаться искренне и от души. Нужно лишь немного больше времени.

Сделав шаг назад, Эрика оглядела себя в полный рост. Неудивительно, что слуги не задерживались здесь надолго, она выглядела как сумасшедшая. Где-то ночная рубашка была порвана во время очередного припадка. В одном месте она умудрилась её даже прожечь. Всклоченные, давно не мытые волосы спутались в непонятный ком, а синяки на теле приняли отвратительный фиолетово-жёлтый цвет. Ноги ещё саднили, но, к счастью, больше не кровоточили.

— Начни приводить себя в порядок со внешности, — словно зачарованная, произнесла Эрика слова своего психолога.

Вздохнув, она принялась собирать разбросанные одеяла и вдруг замерла в нелепой позе, наклонившись за очередным. Её пронзили последние слова Чудовища, которые он бросил, когда уходил. Почему-то раньше они не запомнились, но неожиданно всплыли в голове с такой ясностью, словно он вышел из комнаты минуту назад. «Она в зеркале. Ты всегда можешь поговорить с ней, она хороший собеседник».

Прихватив за край одеяло, она протащила его за собой, осторожно подходя к зеркалу и разглядывая его. Это зеркало было… совсем обычным. Никаких глаз или рук, как у других слуг-предметов. Никаких признаков того, что зеркало могло бы быть живым. Эрика осторожно коснулась завитков на раме и тут же отдёрнула руку, боясь, что оно может укусить. Ничего. Она постаралась напрячь память и вспомнить имя, ускользающее от неё. Как он назвал её? Стоф? Нет-нет, Стоф же… Спун? Нет, кажется, это имя было…

— Спигель? — неловко, едва слышно позвала она, осознав, что её голос был слишком тихим, и та могла просто не услышать.

Ещё пару мгновений ничего не происходило, и Эрика уже намеревалась опять подать голос, когда вдруг гладь зеркала пошла рябью, и сквозь ставшую матовой поверхность проступили черты лица. Эрика невольно отпрянула назад, но тут же с любопытством подалась вперёд, разглядывая Спигель. Она не была зеркалом. Она была заточена в него, и проступавшие черты лица заставляли вздрагивать, покрываться мурашками от ужаса и осознания того, что где-то по ту сторону может быть живой человек, который не может вырваться наружу.

— Спигель? — чуть громче и смелее спросила Эрика, разглядывая силуэт лица с аккуратным небольшим носом, с округлым овалом лица, обрамлённым волнистыми прядями, с высоким лбом и внезапно открывшимися глазами, внутри которых не было ни зрачков, ни радужной оболочки, ничего.

Невольно вздрогнув и почувствовав, как липкий страх проползает в душу, Эрика сделала шаг назад и увидела, как припухлые губы раскрываются и звучит мягкий, едва слышный голос, заставляющий обратиться в слух, чтобы расслышать слова.

— Здравствуй, Эрика, — Спигель на секунду замолчала и, не получив ответа, продолжила. — Я наслышана о тебе, жаль, что нам пришлось познакомиться в такое нелёгкое для тебя время.

Невольно Эрика сжала в руке одеяло, которое всё ещё держала. Спигель всё время была здесь? Значит, она… видела всё? Все её припадки? Её состояние и истерики? Видела, как она смотрела в зеркало… Почему-то резко стало жутко, словно за ней следят и не оставляют без внимания ни один её шаг. Ещё и это странное заточение в зеркале…

— Ты не похожа на остальных, — набравшись смелости, заговорила Эрика, не рискуя приближаться, но с любопытством разглядывая Спигель и пытаясь представить, как она выглядит вне зеркала.

Судя по её чертам лица, она была вполне миловидной в своё время. Правда, Эрика не смогла бы определить её возраст. Вполне возможно, что она старше её. Эрика заметила, как грустно осунулось лицо в зеркале, что можно было понять лишь по опущенным уголкам губ и напрягшимся скулам. Похоже, Спигель тяготилась своим положением больше прочих, ведь в отличие от тех, она даже не могла самостоятельно передвигаться. Невольно Эрика прониклась сочувствием к этой несчастной, вынужденной пребывать в заточении из-за своего хозяина.

— Наверное, потому что во всём произошедшем есть большая доля моей вины, — печально протянула Спигель.

Она казалась абсолютно смирившейся со своим положением, отчего Эрике стало ещё более грустно. Может быть, она любила Чудовище, когда он… ещё не был Чудовищем. Почему-то вдруг у Эрики вспыхнула эта мысль, которая заставила её приглядеться к девушке в зеркале. Холор говорил, что его хозяин ни с кем не разговаривал о произошедшем, кроме Спигель. Вероятно, она была самым близким человеком для него.

И Эрика вновь в глубине души почувствовала благодарность. Чудовище не только спас её, дал побыть одной, но ещё и оставил ей своего самого дорогого друга, чтобы она могла поговорить с кем-то, когда в этом будет необходимость. И сейчас Эрика действительно нуждалась в том, чтобы поговорить с кем-то. Не о произошедшем, но, может быть, о чём-то другом? Нужно отвлечься.

Спигель больше ничего не сказала о своём положении, и Эрика, сложив напротив зеркала несколько одеял в кучу, села напротив неё. Она не знала, что стоит спрашивать, а что нет, но всё же решила осторожно расспросить о мире, в котором она оказалась, и постепенно перейти уже к самому особняку и произошедшему. Почему-то Эрике казалось важным то, что произошло в этом доме. Почему-то она была уверена, что оказалась тут неспроста.

Представлять тот образ, который знала Спигель и о котором она рассказывала, Эрике было сложно, и она постоянно пыталась проводить ассоциации с остатками истории в её голове и тем, что видела в деревне сама. В этом мире, похоже, и не слышали о научно-техническом прогрессе в таком виде, в котором он был в реальности Эрики. Тем не менее, в этом месте были более невероятные штуки вроде механических повозок, кораблей и даже летательных судов. Правда, Спигель призналась, что последние видела лишь однажды. В конце концов, она была заточена в зеркале уже много лет, и не знала, что творится снаружи.

Почему-то Эрике казалось странным, что в этой вселенной не использовали электричество. Она всегда считала, что электричество — такое базовое понятие, которое крутит всё вокруг, оно было повсюду в её мире, и оказавшись без света, компьютера или хотя бы отопления, Эрика чувствовала себя максимально неуютно. Да, она бывала в странах и деревнях, где не было электрического отопления, но там хотя бы была печь, ну или камин, или что-то наподобие, что отапливало помещение. Спигель пояснила, что под домом есть печь, которую не топили с тех пор, как здесь в последний раз были живые люди. «Нужно будет заняться ей», — решила Эрика и осторожно спросила свою собеседницу о людях, которые жили здесь.

Та ответила с видимой неохотой и явно старалась не сболтнуть лишнего. Похоже, когда-то дом принадлежал состоятельному мужчине, судя по всему какой-то важной шишке, вроде политика. Спигель произнесла его имя слишком тихо и неуверенно, словно боясь, что он явится перед ней. Эрика едва расслышала «Винсент Крейн» и тут же вспомнила, что слуги называли своего хозяина Виктором. Значит, Винсент…

— Его отец, — подтвердила Спигель.

Выходит, Виктор был сыном известного богатого человека? Почему-то Эрика восприняла это как должное, ведь в сказке Чудовище был принцем. И то, что местное Чудовище оказалось пусть и не королевских кровей, но богатым наследником, в очередной раз доказывало Эрике, что она попала в грёбаную «Красавицу и Чудовище». И девушка всё ещё надеялась, что роль Белль отведена не ей, ведь она из иной вселенной. И оказалась тут случайно… Случайно ли?

— Расскажи мне, о чём ты думаешь? — вдруг спросила Спигель, когда молчание затянулось.

Эрика медлила, думая, стоит ли ей рассказывать о своих догадках и предположениях. С одной стороны, она уже говорила о них другим слугам, а с другой… в глубине души всё ещё надеялась, что это сон. Осторожно она завела разговор со Спигель о том, что пришла из параллельной реальности, и почему-то именно её из всех слуг было сложнее всего убедить в том, что произошло. Настолько сложно, что Эрика даже начала сомневаться сама. А может, не было никакого другого мира, и он ей только приснился? А на самом деле она просто обычная крестьянская девчонка, забредшая глубоко в лес, потерявшая сознание в особняке и свихнувшаяся окончательно?

Эрика была бы готова признать это, если бы не наткнулась взглядом на валяющуюся у подножия кровати сумку, которую почему-то не замечала до этого, замкнувшись на своих страхах. Осторожно, словно боясь, что та исчезнет, и она потеряет последнюю связь со своим миром, Эрика коснулась ткани и облегчённо выдохнула. Она настоящая. Сумка настоящая. Но откуда она взялась тут? Эрика думала, что потеряла её, когда… Она помотала головой, пытаясь отогнать тяжёлые воспоминания вкупе с мгновенно подступившим к горлу комком.

Руки нашарили в сумке обломки пластика и металла — остатки от камеры, которую теперь уж точно не починить, среди них нашёлся и телефон, который явил себя на свет треснутым чёрным экраном, не желающим включаться и подавать хоть какие-то признаки жизни. Эрика упала духом. Последняя возможная связь с её домом потеряна. Она даже не может попробовать зарядить его, чтобы проверить, не села ли батарея.

— Эрика? — девушка словно очнулась от транса, в который впала, пытаясь понять грань реальности и выдумки. Спигель выглядела обеспокоенной, ну или по крайней мере, Эрике так казалось. — Ты в порядке? Прости, я, наверное, лезу не в своё дело, но всё это время, пока я была здесь, ты… В общем, я просто хотела узнать, в порядке ли ты?

Эрика вздохнула и, запрокинув голову, рухнула на одеяла, уставившись взглядом в потолок. В порядке ли она? Определённо, нет. Чувствует ли она себя лучше, чем несколько часов назад? Определённо, да. Похоже, разговор со Спигель и впрямь помог отвлечься, но теперь помимо мрачных мыслей, голову атаковали ещё и мысли беспокойные, тревожные.

— Знаешь, Спигель, — протянула Эрика, бессмысленно перебирая пальцами подол ночной рубашки. — Я совершенно запуталась. Я чувствую себя Алисой в Стране Чудес. Ах, ты же не знаешь, кто это. Неважно. Я чувствую себя такой разбитой и потерянной. И совершенно не понимаю, во что верить, а во что нет. Две разные реальности и две вселенные или их гораздо больше? Или одна из этих вселенных — просто дурной сон, который снится мне? Я совсем запуталась, Спигель. В моём мире я бы с трудом поверила в говорящую мебель и Чудовище. А в вашем с трудом верят в электричество, телефоны и науку. Но и здесь, и там есть то, что объединяет эти вселенные. Это люди. Чертовски жестокие и эгоистичные люди, которые пытались уничтожить меня. И даже несмотря на других чудесных людей вроде тех, что я встречала в своём мире, или тебя, Стоф, Лихта и Холора, я всё равно одинаково боюсь жить в каждом из этих миров. Что мне делать, Спигель?

Ответа не поступило, и Эрика, повернув голову, увидела в гладкой поверхности зеркала лишь собственное отражение. И в растревоженный мозг горячим гвоздём вошёл новый вопрос: а была ли Спигель?