Неожиданно в её жизнь вошёл перезвон колокольчиков. Их звонкое звучание было слышно даже в саду, и каждый раз Эрика вздрагивала. Чудовищу это не понравится. Она тревожно вскидывала голову в сторону его половины дома, но оттуда не доносилось ни звука, словно он и не жил там вовсе.

Таким перезвоном теперь миссис Зорг звала Эрику обедать и ужинать, когда той не было в комнате. А это происходило всё чаще — чуть больше осмелев, она начала исследовать сначала комнаты рядом со своей, затем дальше, дальше, и первый этаж, и сад. Любопытство всё же брало верх над страхом, хотя от каждого внезапного шума или шороха Эрика ещё шарахалась, как испуганная мышь.

Она чувствовала себя полёвкой в снегу. Она была осторожна, медленно пробиралась к цели, зная, что где-то наверху чуткий лис прислушивается к каждому движению. Она боялась, старалась не шуметь, но всё равно ждала, что в любую секунду, откуда ни возьмись, сверху прилетит когтистая лапа. Но раз за разом этого не происходило, и чувство страха приутихло. Похоже, Чудовище теперь выходил из комнаты только ночью на охоту. Спигель тоже больше не было видно, и Эрика даже скучала по ней, хоть и не успела узнать её достаточно хорошо.

Чтобы не заскучать окончательно, девушка всё же взялась изучать местную письменность. Не без труда уговорив Холора учить её, каждый день Эрика несколько часов после ужина проводила в компании свечей в его кабинете. Огромная комната с большим письменным столом была идеальна для занятий — она могла писать, а Холор тем временем прогуливался по столу, ворчливо исправляя ошибки.

Особым энтузиазмом он не отличался, но, взявшись за дело, уже не мог не довести его до конца. Гетлихт в это время обычно пропадал с Клирой и Стоф, заявляя, что такому юному красавцу, как он, ни к чему эти мучения. Да и сама Эрика иногда думала, что ей это ни к чему. Но тогда она вспоминала слова Спигель о книге из библиотеки. Она может дать ей подсказку. И Эрика усердствовала ещё больше, после занятий с Холором пытаясь самостоятельно читать в кровати перед сном.

Эрика начала привыкать, как и всегда привыкала быстро к новому месту. Правда, высовываться дальше в лес из сада она больше не пыталась. Дом, обладающий таким мрачным и пугающим хозяином, которого явно боялись люди и хищники, живущие в лесу, был безопасным. И иногда слыша далёкие завывания волков в лесу, Эрика холодела и вспоминала, как бежала той ночью по тёмной чаще. Ей повезло, что её не сожрали. Есть ли здесь вообще волки? Может, в этом мире другие хищники?

Эрика потеряла счёт дням, но когда она занималась уборкой или чтением, занятиями с Холором или разговорами с Гетлихтом и другими слугами, время пролетало быстро. Разрядившийся телефон не мог сказать, прошло ли несколько дней, недель или даже месяцев. Иногда Эрику вдруг пронзало осознание, что может быть она застряла здесь навсегда. В этот момент ей становилось дурно. Уж слишком она привыкла к своей жизни, той далёкой жизни, которой, казалось, не существовало. Словно всей этой жизни в её мире не существовало — был лишь этот особняк, были лишь слуги-посуда, была лишь смутная тень Чудовища за дверью или в тёмном углу.

Он всегда был рядом. Наблюдал. Изучал. Она сначала пугалась, и он, чувствуя страх, исчезал. Но вскоре Эрика привыкла к следящим отовсюду внимательным глазам. Расслабилась, понимая, что Чудовище не собирается её атаковать. И ей даже было любопытно, почему. Если за всё это время он так одичал, разве не должен был убить её? Он наблюдает как животное, изучающее свою добычу, или, всё же, как человек, правильнее сказать, как некогда человек, привыкающий вновь к обществу? Как бы там ни было, Эрика не стала торопить его и идти с ним на контакт, хоть и понимала: рано или поздно придётся это сделать.

Понимала и немного боялась. Она слишком хорошо знала сказку про красавицу и чудовище. И ей не хотелось быть в ней. Поэтому с радостью оттягивала момент, когда они с Чудовищем начнут общаться. Возможно, когда он, наконец, решит что-то предпринять, Эрика уже найдет способ вернуться домой.

«Разве это не жестоко с твоей стороны?» — шептала совесть, и Эрика затаптывала её пыльными каблуками. Нет, наоборот. Её не должно здесь быть. Она может всё разрушить. У него должна быть своя Белль. Местная. «Правильная» Белль. Но даже несмотря на это, Эрика всё чаще ловила себя на мысли: «А какой он, этот Чудовище?»

Она не могла побывать в его части особняка, и всё, из чего складывались впечатления Эрики о Чудовище: богатые родители, несчастное детство, грубость и чёрствость, убийство и очень долгое одиночество. И скрипка. Эрика помнила, что он играл на ней, когда впервые оказалась внутри этого мрачного дома. Но с тех пор ни разу не слышала звуков скрипки. Возможно, не хотел, чтобы она слышала? Он и к Клинкену запретил приближаться. Похоже, владелец довольно ревностно относится к музыке и своим инструментам.

Эта небольшая деталь делала Чудовище более человечным. И это распаляло любопытство Эрики. Как же мало, на самом деле, она знает о нём. Решив выяснить больше, она начала внимательнее обходить все комнаты, надеясь найти что-нибудь, что могло бы больше рассказать о Чудовище. Точнее, о Викторе.

Виктор. Эрике было очень непривычно называть Чудовище этим именем. Этим человеческим именем. Она даже в мыслях его старалась не упоминать, а говоря вслух о хозяине особняка, всегда говорила «он». Почему-то казалось, назови она это имя, что-то произойдёт. Может быть, плохое. А может, и хорошее. Но что-то случится. И ей не хотелось узнавать, что именно.

Из зала на первом этаже пропал семейный портрет, который Эрика увидела в первый день. Она смутно помнила лишь ярко-голубые детские глаза, но лицо было перечёркнуто тремя царапинами. И стоило только ей вспомнить о портрете, как тот исчез. Почему-то Эрика не сомневалась, что это Чудовище забрал его. Больше никто не смог бы перенести огромный портрет в тяжеленной раме. Она пыталась вспомнить, как выглядели родители Виктора, но в памяти смутно всплывали лишь помпезные наряды и статность, которая была присуща богатым влиятельным особам.

В одной из комнат на втором этаже Эрика нашла разложенные по ящикам детские игрушки. Целый день она провела, разбирая их и восхищаясь тонкой работой мастера, который из дерева, фарфора и глины делал невероятно утончённые и прекрасные фигуры. Здесь были и люди, наряженные в различные одежды — от слуг до королей, были и животные — обычные, которых можно найти и в мире Эрики, были и удивительные волшебные создания — Эрика не могла сказать точно, существовали они в этом мире или были лишь фантазией мастера. Обилие игрушек и явное мастерство, с которым были сделаны предметы, в очередной раз показывали, насколько богаты были родители данного ребёнка.

Но помимо этого Эрика обратила внимание и на другое. Все игрушки были сложены аккуратно, и пусть за время обветшали и кое-где выцвели, но не было среди них ни одной разбитой игрушки, ни одной покалеченной или как-то ещё испорченной детской неаккуратностью. Либо сломанные сразу выкидывались и заменялись, либо ребёнка научили, как обращаться с игрушками и заботиться о своих вещах. А это уже не мало говорило о его культуре и воспитании. Правда, сохранились ли хотя бы его остатки сейчас? Вспомнив, как он разбил её видеокамеру, Эрика усмехнулась и затолкала ящики обратно под шкаф.

Однажды, убираясь в одной из дальних комнат в своём крыле, Эрика обнаружила огромный платяной шкаф, весь забитый роскошными женскими нарядами. Тихо и почтенно Стоф пояснила, что это вещи матери хозяина. Аккуратно перебирая тяжёлые платья, огромные кринолины и плотные корсеты, девушка удивлялась, что за это время большинство из них сохранились в прекрасном состоянии. Что же за ткань такая чудесная в этом мире?

— А какой была его мать? — как Эрика ни пыталась воскресить в своей памяти образ матери Виктора с того портрета — этого сделать не получалось.

Молча Стоф скользнула к огромной шторе над камином и слегка её отдёрнула, насколько позволяли силы. В темноте тускло блеснул край позолоченной рамы, покрытой толстым слоем пыли. Словно зачарованная, Эрика подошла, нащупала шнур и отдёрнула штору. Сверху на неё смотрел огромный — пару метров высотой — портрет прекрасной леди. Не женщины, нет, девушки, наверное, примерно её возраста. Или даже младше.

Незнакомка с портрета улыбалась лишь краешками губ, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, статность и важность, которой должна была обладать особа высших сословий. Но от талантливого художника не укрылись задорно сияющие глаза, в которых притаилась некая хитреца. Кто знает, что произошло после того, как художник закончил портрет? Возможно, девушка сорвалась с места и пустилась в пляс, а может убежала в сад или в поля, чтобы скакать верхом. Ей явно не сиделось на месте.

— Лорен Крейн, в девичестве Фаррел. Вышла замуж за Винсента в шестнадцать лет, кажется. Она была прекрасной девушкой, и была бы прекрасной матерью… Но когда Виктору было четыре года, Лорен подхватила какую-то болезнь и буквально за месяц угасла. Жаль её, она была хорошей.

Осторожно Эрика коснулась рамы, смахнув пыль щёточкой. Эта особа невольно притягивала взгляд. Лорен была совсем не похожа на неё. Даже несмотря на всю её детскую непосредственность, в Лорен чувствовалось хорошее воспитание. Только взглянуть на то, как она держит веер и одновременно придерживает подол пышного платья. Да уж, в этом огромном платье-торте, как называла Эрика платья с кринолинами, Лорен выглядела совсем миниатюрной и тоненькой. Золотистые локоны обрамляли круглое личико, волосы были уложены в какую-то высокую сложную причёску, всю украшенную бусинами и камнями.

— Смотри, вот же это платье!

Эрика обернулась на зов Стоф, которая уже успела вернуться к шкафу. И впрямь, из его недр торчала ткань, уж очень похожая на ту, с портрета. Пришлось приложить немало усилий, чтобы вытянуть находку из-под остальных платьев. Воздушная и лёгкая ткань была словно соткана из паутины — никогда Эрике не приходилось видеть ничего подобного в её мире. Да уж, местные портные были мастерами на все руки, умудрившись расписать столь тонкий материал переливами и плавными нежными переходами от персикового к голубому.

— Примерь его, Эрика, — вдруг возникла из ниоткуда Клира.

Девушка с сомнением покачала головой.

— Лорен явно была более худенькой…

— Ерунда, — перебила Стоф, вытягивая из шкафа корсет. — Всё решает вот эта штука.

Эрика хотела отказаться, как уже отказывалась надевать богатые платья в первые дни. Но вдруг ей стало любопытно — а как она будет выглядеть в этом наряде? Да и всегда она питала слабость к «принцессам», и это платье было гораздо больше похоже на одеяние принцессы, нежели те тёмные и тяжелые бархатные наряды, которые висели в её комнате. Эта воздушная зефирная ткань соблазняла её, и Эрика не устояла.

Переодевание Эрики в платье превратилось в целую церемонию — для начала восторженные служанки отвели её в ванную, принесли какое-то невероятно прекрасное шёлковое нижнее бельё. Эрика уже привыкла к панталонам и нижним платьям, но здесь всё было по-другому, что слегка озадачило. Сначала её утянули в бельевой корсет, затянув его так, что даже дышать было трудно. Чуть ли не слезами и мольбами пришлось Эрике просить ослабить шнуровку хоть немного. Затем появился кринолин — не такой стилизованный с пластмассовыми обручами, какие она видела в их мире — настоящий тяжёлый кринолин, на который сверху обрушилось несколько нижних юбок, которые служанки успели накрахмалить. Создавалось такое ощущение, что они только и ждали момента, чтобы одеть Эрику как куклу.

Но когда сверху на неё накинули само платье и принялись хлопотать вокруг, расправляя юбки и рукава, Эрика невероятно воодушевилась, почувствовав себя настоящей принцессой. Ну, или хотя бы куклой принцессы. Она чувствовала, что Стоф уже накручивает её волосы, создавая из них какое-то подобие былых причёсок. Эрика не возражала. Затаив дыхание, она ждала, когда служанки, взявшие всё под свой контроль, закончат. Почувствовала, как её ноги впихивают в небольшие удобные туфельки — вероятно, танцевальные. И когда напротив неё собрались все служанки, принимавшие участие в одевании девушки, она смущённо улыбнулась.

— Ах, прелестно, просто прелестно, — довольно покачала головой, то есть, просто покачалась, миссис Зорг.

Эрика рассеянно улыбнулась, оглянувшись. За окном уже стемнело, неужели, её сборы заняли так много времени?

Её рёбра стягивал корсет, талию перетягивали пояса юбок, а ладони в тоненьких перчатках потели от волнения. Она даже не могла посмотреть на себя — зеркало было только одно, и оно было у Чудовища. Но ощущения взяли вверх над желанием взглянуть на себя со стороны, и Эрика сделала первый неловкий шаг, слегка пнув кринолин.

— Делай шаги поменьше, — тут же посоветовала Клира, распахивая перед ней двери комнаты. Эрика замешкалась на пороге, и служанки её ласково подтолкнули. — Идём вниз, в зал.

Долго уговаривать себя не пришлось. Уже с лестницы Эрика видела, что слуги зажгли все свечи, какие только нашлись в бальном зале, и спускаясь вниз по широким ступеням, она чувствовала себя невероятно. Смущаясь и одновременно чувствуя гордость за то, что смогла ни разу не упасть, Эрика остановилась в центре зала, где её ждали слуги. Вперёд выступил Гетлихт.

— Мы слышали, что ты примеряешь платье, и решили сделать тебе небольшой сюрприз.

Он обвёл рукой-свечой зал и указал на стол, который был накрыт на одного человека. Но блюд и еды было слишком много для одного. Похоже, они решили устроить праздничный ужин, и Эрика вопросительно приподняла бровь.

— Просто в честь того, что я надела платье? — со смехом поинтересовалась она, чувствуя, как уже сводит спину с непривычки.

Слуги переглянулись и наперебой заговорили.

— У нас давно не было гостей, а мы тебя и не встретили как следует. К тому же, ты столько всего сделала, столько всего убрала. Мы подумали, что ты заслуживаешь небольшого праздника. Миссис Зорг даже торт испекла! А тут ещё и платье удачно попалось.

Эрика не знала, куда деться от смущения. У неё ведь не было выбора, кроме как остаться здесь и чем-то себя занять до того, как найдёт способ покинуть этот мир. А эти милые создания благодарили её за это. Немного… неуютно.

Вперёд выступил торшер, чьё имя Эрика успешно забыла. Он галантно поклонился и пригласил её на танец, чем смутил окончательно.

— Но здесь же нет музыки…

Она ещё не договорила, а из угла вдруг зазвучал рояль. Обернувшись, Эрика увидела Клинкена, который добродушно улыбался и подслеповато подмигивал, непривычный к такому яркому свету. Слуги расступились, и девушка неловко подошла к торшеру.

— Если честно, я не очень хорошо танцую, — призналась она.

— Не переживай, научим!