Снизу доносилось мягкое приглушённое шуршание листвы. Сквозь приоткрытые ставни Чудовище наблюдал за Эрикой, которая сметала в кучу пожухлые прогнившие насквозь листья такими же прогнившими и разваливающимися в руках граблями. Их рукоять была перемотана какой-то синей липкой лентой, которую Эрика извлекла из своей бездонной сумки. В ней таилось столько непонятных и странных мелочей, что в своё время Чудовище даже поостерёгся заглядывать внутрь.

Этот день был одним из немногих не дождливых дней. Их в последнее время становилось всё больше в его сером вечно сыром мире. Он заметил это, когда обратил внимание на окончательно просохшие перья в крыльях. Раньше они никогда не высыхали полностью — уж слишком часты были дожди. И, оказывается, летать с сухими крыльями гораздо легче.

Эрика бродила по саду, благоразумно обходя стороной розовые кусты, алеющие тремя пятнами цветков среди тёмно-зелёных ветвей. Она, по-видимому, разучивала какую-то песню, которой пытались научить её служанки. По крайней мере, так можно было объяснить монотонный бубнёж под нос. Когда она запиналась или сбивалась, Холор, восседающий на периллах крыльца с раскрытой книгой, подсказывал ей слова.

Холор никогда не любил песни и стихи. Он не любил книги вообще и признавал только бухгалтерию и цифры. Этот старик всегда казался Чудовищу слишком сухим и расчётливым. И спустя кучу лет жизни с ним под одной крышей, он не переставал удивляться, почему отец послал следить за ребёнком такую совершенно бесчувственную счётную машину. Хотя стоит отдать ему должное, этот старик всегда знал, что делать, если сын его хозяина заболел. Или побил крестьянского мальчишку. Ну или спутался с «неподобающей» девушкой и нужно было замять скандал. Большинство выходок Виктора не дошли до прессы лишь благодаря Холору.

— Опять погрузился в воспоминания? — окликнула его Спигель.

Она всегда умела врываться в мысли в самый подходящий момент — когда воспоминания ещё не успевали становиться грузом. Чудовище взглянул за окно и не обнаружил там Эрики.

— Может, тебе стоит поговорить с ней?

Раздражённо Чудовище захлопнул ставни и распластался на кровати. Говорить? О чём? О музыке или поэзии? Когда-то он знал то стихотворение, которое легло в основу песни, которую сейчас учила Эрика. И знал множество работ этого автора, которые сейчас обрывочными фразами петляли в памяти, не желая собраться хотя бы в одну цельную строфу. Он учил эти произведения, чтобы завладевать вниманием девушек на балах — они любили стихи. Эрика тоже любит стихи?..

Он проснулся от доносящейся снизу музыки. Как он умудрился заснуть, размышляя о том, какие стихи могли бы понравиться этой девчонке, и перебирая в своей памяти обрывки поэзии? Темнота окутала комнату плотной пеленой. Обычно в это время Чудовище отправлялся на охоту — его глаза, подобно совиным, прекрасно позволяли охотиться, особенно на заплутавшую дневную дичь, которая ночью была более уязвимой.

Но звуки музыки влекли за собой — и он поддался. Ещё только открывая дверь, он уже придумывал предлог, под которым появится в зале. Точнее, предлог всплыл тут же — он ведь запретил Эрике прикасаться к музыкальным инструментам. Но, судя по стройно льющейся мелодии, Клинкен играл сам.

Чудовище замер в самом углу лестницы, устремив взгляд вниз. Бальный зал, освещённый всеми возможными свечами, до боли напоминал о прошлой жизни. Казалось, вот-вот — и главные двери распахнутся, в зал хлынет толпа гостей. Но это мимолётное впечатление тут же прошло, когда глаза начали отмечать мелочи. Стол был накрыт скудно и лишь на одну персону. Не было оркестра — только самозабвенно играющий дворецкий. Тёмные шторы висели клоками, а на стенах не было парадных портретов.

И был всего один человек. На секунду Чудовище даже оторопел, когда одетая в пышное бальное платье девушка обернулась в танце и оказалась Эрикой. Он видел её в одежде служанки, всю в пыли. Измученную ночными кошмарами, в изодранной ночной рубашке. Измазанную сажей, в комбинезоне Лиама. И сейчас, обнаружив её, пришедшую в себя, похорошевшую и приодетую, опешил. Эта странная девчонка, больше похожая на городскую сумасшедшую, и впрямь была красива. Он был готов признать это. Хотя, если быть честным, в своём обычном виде она была красивее. Интереснее. Загадочнее. И не походила на обычную светскую леди.

Самозабвенно кружась в танце с Гизелем, который был проклятием превращён в торшер, и не обращая внимания ни на что вокруг, Эрика была прекрасна. Чудовище не мог сдвинуться с места и прервать её. Просто наблюдал, затаив дыхание. Он ждал. Ждал, когда эта незнакомка выдаст хоть чем-то ту самую Эрику. И она вдруг наступила на подол платья и рухнула на пол. Чудовище выдохнул с едва заметным облегчением. Это уже больше похоже на Эрику, которую он успел узнать за эти дни. Он отмер и начал бесшумно спускаться по лестнице, всё ещё не замеченный ни ею, ни слугами.

— Чёрт! — выругалась девушка, садясь и пытаясь поправить кринолин.

Она выглядела нелепо в этом «торте» из юбок и подолов, и Чудовище усмехнулся. Он уже был обнаружен слугами, которые благоразумно отступили в тень. Даже Гизель, который порывался помочь Эрике подняться, мгновенно пропал из поля зрения.

Музыка смолкла — Клинкен предупредительно прокряхтел что-то вроде извинения. Недоумённо оглянувшись, Эрика заметила, наконец, Чудовище и вздрогнула. Он увидел, как её пальцы в перчатках сжали подол. Усмехнулся снова. Значит, она всё ещё его боится? Не удивительно.

— Прости, я… Я просто… — в спешке пыталась придумать Эрика оправдание своему внешнему виду и мини-балу.

Торопливо начала подниматься, но запуталась в юбках и рухнула прямо к ногам Чудовища. Она была похожа на испуганного котёнка, который ещё даже не научился толком ходить. Его позабавила эта мысль, и, чуть улыбнувшись, он протянул ей руку. Невольно подумал, что когда-то мог сделать это более галантно. И предложить более опрятную руку, чем когтистая, покрытая хворью лапа чудовища. Как только его взгляд упал на растерянную гостью — настроение тут же испортилось. С чего он взял вообще, что должен помогать ей? С чего она вообще примет его помощь?

Внезапно пальцы коснулись его руки, и он чуть не отдёрнул её по инерции, но сдержался и лишь перевёл взгляд на Эрику. Опираясь на него, она поднималась, быстро распутывая юбки и кринолин, который, похоже, сломался. Невольно он залюбовался её торопливыми движениями. Раньше они показались бы ему ужасными, безвкусно-деревенскими и неумелыми. Но сейчас это не имело значения.

Эрика отпустила его руку и сдула с глаз пару выбившихся из причёски прядей. От её «спасибо» Чудовище вдруг почувствовал себя неловким мальчишкой. Вряд ли что-то могло выдать его смущение, но он закатил глаза и усмехнулся. Снова. Эта усмешка становилась уже чем-то вроде нервного тика, вроде защитной реакции на любое действие этой девчонки.

— Развлекаетесь, значит? — он сам не узнал свой голос, хриплый, едва похожий на человеческий.

Но, видимо, Эрику он не смутил. Она пожала плечами и улыбнулась робко, словно извиняясь.

— Прости. Я, правда, не хотела тебе мешать. И я обязательно верну платье на место!

Кажется, это впервые, когда Эрика заговорила с ним после той ночи. И не выглядела такой испуганной, хотя он снова подкрался как зверь.

«Поговори с ней», — вспыхнули в памяти слова Спигель. Но он растерялся. Поговорить? О чём? Что вообще он может сейчас сказать. Эх, куда растерялось всё его былое красноречие? Пока он пытался выдавить хоть слово, Эрика, продолжая извиняться, проскользнула мимо него к лестнице.

Краем глаза он успел подметить под её ногами какую-то тряпку — похоже, одна из юбок развязалась. В следующую же секунду он по-рыцарски благородно спас Эрику от падения, схватив за запястье и дёрнув на себя.

Слишком близко. Удивлённые синие глаза были слишком близко, он мог даже рассмотреть своё отражение в них. Он разглядел его и ужаснулся. Ужаснулся и тут же отпустил, допустив её падение на пол. Как он вообще мог позволить себе прикоснуться к этому прекрасному созданию? Он даже стоять рядом с ней не должен.

Чудовище уже почти сорвался с места, когда лёгкое прикосновение к руке заставило его остолбенеть. Эрика коснулась его. Сама. Чуя подвох, он взглянул в это встревоженное личико и не сразу понял, о чём она спрашивает.

— Ты в порядке? — повторила Эрика, увидев недоумение на его лице.

Тут же насупившись, он кивнул. Он совсем не понимал, почему прежде вздрагивающая при каждом его появлении, теперь девушка спокойно стоит совсем рядом и даже сама прикасается к нему.

— Я просто подумала… Быть может, ты сможешь научить меня танцевать? У Гизеля не очень хорошо получается, — несколько неуверенно спросила она.

Чудовище видел, прекрасно видел, что сама Эрика считает эту идею плохой. Он разозлился. Почему он вообще должен учить её танцевать? Зачем она выдавливает из себя какие-то попытки наладить с ним отношения, если видно, что она его боится? Он не понимал и злился, что не понимает её. Злился, что Спигель заставляла его наблюдать за этой девчонкой. И злился на себя, потому что ему вдруг захотелось научить её танцевать.

Сколько лет прошло с тех пор, когда он танцевал в последний раз? Это был бал незадолго до его совершеннолетия*, которое так и не наступило. Как всегда, была куча гостей, толпы девушек, которые утаскивали его танцевать. Он не уставал и готов был танцевать хоть пять песен подряд.

И тогда у него ещё были ноги. Нормальные человеческие ноги, а не эти неудобные корявые птичьи лапы. Наверное, из всего, во что превратилось его тело, их он ненавидел больше всего. Он был готов смириться с крыльями — со временем начал даже получать наслаждение от полётов. Он мог смириться с когтями и клыками — ими можно раздирать добычу. Он мог смириться с рогами и ороговевшей кожей, разъеденной болезнью — это его сущность. Но птичьи лапы. Это было слишком.

— Эй? — перед глазами мелькнула белая перчатка, и он рефлекторно перехватил руку Эрики.

Она растерялась. Усмехнувшись краем губ — тем самым, на котором не было кожи — Чудовище привлёк её к себе и обхватил второй рукой талию.

— Так значит, ты не умеешь танцевать?

Эрика оказалась способной ученицей. Она не так уж и часто наступала на лапы. Старалась держаться подальше от проступающего сквозь рёбра сердца, чтобы не задеть его случайно. Теперь, когда они танцевали вместе, Чудовище понял, что не настолько уж и выше её.

Невероятно, но ему захотелось остановить момент. Впервые за все годы заточения, когда мечтал хоть о каких-нибудь изменениях, сейчас он хотел, чтобы это не кончалось. Но даже этот прекрасный момент он сумел испортить своим неуместным замечанием о том, что в этом платье Эрика выглядит как жалкая пародия на принцессу. Он сам не понял, как эти слова выскочили из его рта. Но слишком уж романтичную мелодию заиграл Клинкен на фоне, и Чудовище растерялся. Растерялся и сморозил такую глупость.

Не удивительно, что Эрика его оттолкнула, и он случайно расцарапал ей руку, не желая отпускать. Случайно, правда. Он не хотел навредить ей. Но она разозлилась и бросила резкое замечание о том, что не ему судить о внешности других людей.

Внутри заклокотала ярость. Внезапная, словно извержение вулкана, она затмила рассудок. Он уже не слышал, как Эрика пыталась оправдаться, а чувствовал всеобъемлющую злость и желание вырваться из этой клетки, в которую вновь превратился особняк.

Он пришёл в себя лишь над озером. Резкие порывы ветра вернули его в сознание. На секунду он закрыл глаза, делая глубокий вдох. Почему это происходит каждый раз, когда он слышит замечание о внешности или видит себя в любом другом зеркале, кроме Спигель? Скрипнув зубами, он сжал в руках ткань.

Ткань? Чудовище недоумённо смотрел на клочок светлой ткани в руке. Это кровь на нём? Стоп, откуда у него вообще…

Неожиданная догадка поразила его, заставив пульс остановиться на мгновение. Он бросил быстрый взгляд вниз. По тёмной воде озера в самом его центре расходились круги.

Нет! Он не мог…