Пусть пожнёт поле лунным серпом,

…Розмарин, шалфей, зверобой…

Лён весь увяжет белым снопом —

И тогда она будет со мной.

Хигучи прошла вперед, но не удержалась от того, чтобы оглянуться на оставленное тело. Холодный цинизм был стилем Акутагавы: любое задание могло закончится смертями непричастных. Сейчас Хигучи уже не могла бы сказать, в какой момент эта черта наставника перестала ее пугать, с каких пор ей стало легко оправдывать любое из его действий.

Пройдя от фойе к лестничной клетке, Хигучи достала из сумки приготовленный «Glock» — и резко пригнулась, когда над ее головой пролетела черная полоса Расемона: ее конец достиг стены и сшиб что-то, прикрепленное к ней.

— Дура, там была камера, — прикрикнул Акутагава.

Сунув руки в карманы, он прошел мимо Хигучи и вызвал лифт.

Презрительный тон наставника эхом звучал у нее в ушах, и в следующий момент Хигучи ощутила, что в горле запершило. «Только не сейчас», — мысленно умоляла она, сдерживаясь до последнего. Проклятые лепестки подступали к горлу, и, давясь, Хигучи закрыла губы ладонью. Кашель вырвался из груди вместе с мелкими цветками, и, зажимая рот и второй рукой, Хигучи постаралась проглотить их, скрыть свое состояние и сделать вид, что все в порядке. Дышать было трудно, она едва услышала вопрос семпая — и не смогла на него ответить.

Звякнул спустившийся лифт.

Хигучи хотела войти вслед за Акутагавой — барьер Расемона преградил путь.

— Я… выполню… приказ, — пыталась выговорить Хигучи, понимая, как жалко это звучит, но все равно стремясь войти в кабину лифта.

Акутагава оттолкнул ее, заставляя убрать руки из пространства между дверей, а затем погасил Расемон. Створки лифта начали смыкаться.

— Ты бесполезна. Мне не нужна помощь от такой, как ты, — процедил он. Под конец фразы Хигучи уже не видела лица Акутагавы, а только слышала его голос сквозь щель в дверцах: — Там, где решает сила, нет места для слабых.

Хигучи согнулась, ожидая, когда приступ пройдет. Из глаз брызнули слезы — то ли от долгого кашля, то ли от пережитого унижения. С мазохистским упоением она крутила в голове его слова. Отдышавшись, Хигучи прислонилась к стене.

— Я все равно… исполню приказ, — прошептала она, и шагнула в сторону лестницы. Ей велели войти следом через пять минут — значит, у нее есть целых пять минут, чтобы взбежать наверх.

Опрометью она ринулась по ступенькам. Несколько пролетов она прошла бездумно, потом опомнилась:

— Черт, здесь же камеры…

Она остановилась, прикидывая, можно ли пробраться по слепым зонам, но в этот момент ее сразил новый приступ. Спрятавшись в уголке между стеной и шахтой лифта, она погрузилась в топящее чувство жалости к себе. «Семпай рассчитывал на меня, но я оказалась бесполезна», — подумала она, готовая признать его слова за правду и смириться. Она присела на корточки, держа ладонь у лица и давясь пряными лепестками.

На этаже послышались шаги. К лифту спускалась симпатичная молодая женщина с клатчем в руках. Хигучи постаралась издавать как можно меньше шума, чтобы остаться незамеченной — тщетно. Незнакомка услышала кашель и осторожно заглянула в убежище Хигучи.

— Вам плохо! — воскликнула она. — Вызвать врача?

Хигучи помотала головой.

— Давайте я вас провожу, — предложила отзывчивая девушка, поставив на пол сумочку, и протянула руку Хигучи, чтобы помочь ей подняться.

— Мне не нужна ничья помощь! — крикнула Хигучи, неосознанно подражая интонациям наставника. Она вскочила на ноги, оттолкнула девушку и побежала вниз по ступенькам.

***

Хигучи вышла на улицу. По пути она обратила внимание, что тела консьержа не было на месте, но не придала этому значения. Ей было плохо, физически и душевно: у нее не осталось выбора кроме как позорно вернуться домой. На дороге она поймала такси. Когда Хигучи забиралась в автомобиль, в сумке послышался лязг металла о металл.

— Тяжелый багаж, — усмехнулся водитель. — Что это у вас?

— Образцы арматуры. Надо будет завтра доставить в офис, — быстро ответила Хигучи.

Он удивился:

— С каких пор в офисах нужна арматура?

— Я менеджер в строительной компании, — отозвалась Хигучи, пристегнула ремень и откинулась на спинку кресла, прикрывая глаза.

***

Как в бреду Хигучи поднялась к себе в квартиру. Приступы стали поистине изматывающими.

Говоря метафорически, любовь — это обещание жизни; обещание не причинить вреда, защитить от бед и разделить радости. Тело Хигучи принимало эту метафору буквально.

Бросив сумку в шкаф, Хигучи села на кровать и задумалась, что же будет дальше. Она вспоминала сцену в клубе — девушка, извивающаяся на шесте, и то, как отказался от нее Акутагава. Если его не в силах заинтересовать даже такая красавица, что говорить о ней, такой скучной, обычной и… бесполезной.

Присев на край кровати и по привычке включив телевизор, Хигучи вспоминала, как она впервые держала в руках оружие — когда наставник учил ее обращаться с пистолетом. Вопреки самой ситуации, воспоминания были окрашены теплотой. Горько-пряной теплотой.

Спрятавшись под одеялом с головой, как обиженный ребенок, Хигучи зажмурила глаза с желанием сбежать от всего, что произошло сегодня.

***

Когда Хигучи была курьером, в ее обязанности входило передавать документы между офисами, расположенными в разных районах. Много времени это не занимало, рабочий день заканчивался рано — но и по деньгам выходило не то, чтобы достаточно. Хигучи хорошо ладила с начальством, и, так получилось, договорилась о подработке. Теперь она ездила по всему городу с поручениями, иногда странными. За эти задания ей платили наличными из рук в руки, в коридоре или в подсобке, когда никого поблизости не было. Подробностей о заказах она не знала; все, что ей сообщали — кому передать письмо или где оставить пакет. Мысли о том, что исполненные заказы, очевидно, были не вполне легальными, ее не смущали. «Я просто делаю свою работу», — говорила она сама себе, — «и делаю это хорошо».

Шеф тоже считал, что она справляется отлично, и однажды представил ее другому человеку — с внешностью клерка и манерами неотесанного мужлана. Тот задал ей несколько вопросов, выслушал рекомендации от шефа Хигучи, и сказал: «Подумаем». Когда через пару дней ей предложили взяться за более серьезную работу, Хигучи легкомысленно согласилась, довольная тем, что ее ценят — несмотря на свое скромное положение, амбиций она была не лишена.

Она пришла в назначенное место — им оказалось медицинское учреждение. И, еще только подходя к нужному кабинету, услышала обрывок диалога:

— Только через мой труп!

— Ты ведь знаешь, Акутагава-кун, что и это можно устроить.

Хигучи постучалась.

За дверью ее ждали три взгляда. Сидевший на столе темноволосый мужчина средних лет приветливо улыбнулся. Белокурая девочка уставилась с любопытством. Молодой человек в черном плаще хмуро глянул и отвернулся.

Хигучи быстро оценила обстановку. Старший, очевидно, всем здесь заправляет — ему стоит понравиться. Он показался приятным, располагающим к себе человеком. Девочка, вероятно, его дочь, так что и с ней надо повежливее.

Роль молодого человека она определила не сразу. Хигучи посмотрела на него и невольно поежилась. У него на лице написано: «Не подходи — убью». Его угрожающая поза, сурово нахмуренные брови, презрительный взгляд, еще и черный плащ с поднятым воротником, словно у вампира… Если бы Портовая мафия была брендом, Акутагава заслуживал быть лицом промо-плакатов.

— Знакомьтесь, — предложил хозяин кабинета. — Вы будете работать вместе.

— Какого черта я должен работать с какой-то малолеткой? — протестовал Акутагава.

— Хигучи-кун — твоя ровесница, — возразил мужчина. — Опыта у нее пока немного, но я вижу, что она справится: а я редко ошибаюсь в людях.

— Мне не нужен напарник, — отрезал Акутагава.

— Считай это повышением, — философски рассудил мужчина. — Раньше ты работал с наставником, а теперь сам будешь старшим.

Акутагава недовольно фыркнул.

— Мне… все еще неизвестно, в чем будет заключаться работа, — подала голос Хигучи.

Главный объяснил ей, что ее заданием будет всего лишь пойти с новым напарником и принести сумку в нужное место. На столе появилась объемная сумка, небольшая коробочка с кнопкой и листок с планом здания, где было отмечено красной точкой, в каком месте надо поставить сумку. Хигучи покивала — ничего сложного, то же самое, чем она занималась и до этого. Ее смутили только последние слова.

— Когда войдете, Акутагава-кун поднимет шум и перетянет внимание на себя. А когда закончите, нажмешь кнопку на пульте, — мужчина выжидающе посмотрел на нее. — Ты все еще можешь отказаться.

Хигучи понимала, что в сумке — взрывчатка. Но ее это мало волновало: нажимать на кнопку казалось делом простым. Совесть уступила перед амбициями.

— Я берусь, — ответила она.

Когда она взвешивала детали миссии, она еще не осознавала, что именно скрыто за словами «поднимет шум и перетянет внимание на себя». Отправившись с хмурым молчаливым напарником на свое первое дело, Хигучи увидела его способность в действии — способность, словно созданную для кровопролития. Когда ей пришлось наблюдать безжалостную резню в исполнении Акутагавы… Словно в тумане она подошла к нужному месту. Кто-то, проходивший по коридору, окликнул ее — она, перенервничав, послала его матом; Хигучи оставила сумку и побрела обратно, сначала сбившись с пути, но вовремя исправилась. В фойе была паника — до тех пор, пока не осталось никого, кто мог бы паниковать. Проходя через фойе, Хигучи чуть не наступила на тело — это оказалось тело того самого человека, который окликнул ее в коридоре.

Теперь нажать кнопку на пульте не казалось таким уж простым делом. Но она сделала это.

Дрожащей рукой нажала на кнопку, теперь уже вполне представляя, что это означает. Назад пути нет: теперь она пособница мафии. Теперь, попадись она полиции, не выйдет сказать, что она не ведала, что творит, согласившись доставить посылку.

На следующий день ей на счет капнула щедрая премия, а в офисе шеф встретил с радостной новостью, что ее переводят в другой отдел и с повышением. Отозвав Хигучи в сторону, шеф протянул ей широкие очки с дымчатыми стеклами. «Символический приветственный подарок», — пояснил он. Это было последней каплей снотворного для ее совести. Деньги, должность, маленький знак благодарности — то, что завлекло ее в мафию. Но удержало ее совсем другое…

К следующей миссии ее готовил Акутагава.

— Я все сделаю сам, — отчеканил он, ведя ее на склад с оружием, — но это приказ босса, чтобы ты пошла со мной. Так что постарайся, чтобы мне не пришлось защищать тебя.

Он выбрал один из пистолетов, положил на белый шаткий столик вместе с коробкой патронов и парой магазинов.

— Я не пользуюсь этими штуками, поэтому все, что интересует, лучше спросишь у Хироцу, — сказал Акутагава. — А сейчас показываю самое основное.

Он учил ее, как правильно целиться и как сделать выстрел, потом под его присмотром Хигучи несколько раз заряжала пистолет. Ее удивило, как терпелив он был к ее ошибкам и как старательно он инструктировал ее — при том, что, по его словам, сама идея напарничества претила ему.

«Он не такой страшный человек, как кажется на первый взгляд», — подумала тогда Хигучи.

А еще у него было то, чего так недоставало ей. С тринадцати лет работая на Портовую мафию, Акутагава в самом деле принадлежал к этому темному миру — миру, в который она попала будто бы по случайности. Это восхищало ее: у нее самой никогда не было чувства, что она принадлежит чему-то большему, чем она сама. По первому времени она цеплялась за наставника так, словно его аура могла подарить и ей это чувство принадлежности. Позже она открыла и другие его черты — по долгу им приходилось проводить много времени вместе, так что ей довелось увидеть человеческую сторону этого монстра. Его мрачное обаяние казалось сокровищем, которое принадлежит только ей. Словно посторонние видели в нем только машину для убийства, а ей, именно ей, удалось разглядеть его душу, и душа эта виделась ей трагически-хрупкой. Акутагава был похож на пса, потерявшего хозяина — и с женским тщеславием Хигучи думала, что она сможет приручить этого зверя. Так родился интерес. Получая отказ за отказом, Хигучи только больше увязала в паутине своих чувств. Восхищение и сочувствие были кремнем и огнивом, а неприступность раздула искру в пожар. Сперва испугавший ее образ стал видеться под иным углом, когда Хигучи открыла для себя новые грани. Даже внешность заиграла другими красками. Этот парень, невысокий, худой, на лицо не айдол — стал для нее идеалом мужественности. Ей нравились его темно-серые глаза, его светлая кожа, его манера вычурно одеваться и неизменный черный плащ. В пламени любви сгорели мосты, связывающие Хигучи с честной жизнью. Она так и не ощутила, что принадлежит миру по ту сторону закона, но у нее появилась причина оставаться здесь — причина куда более веская, чем любая награда.

***

Дремоту прервал очередной приступ. Во сне Хигучи все еще была на задании и в отчаянном усилии шла по бесконечным ступенькам, а спросонья не сразу вспомнила, почему находится в собственной постели и что голоса, звучащие так близко — это шум включенного телевизора. За окном спустились сумерки, в комнате воцарился полумрак.

«Благодаря слаженным действиям военной полиции и силового отдела Министерства по делам одаренных удалось задержать человека, подозреваемого в…» — бубнил телевизор. Хигучи лежала на постели, ее грудь была усыпана фиолетовыми крапинками — кашляя, девушка уже не трудилась прикрывать рот платком, и облачко мятых лепестков рассыпалось вокруг. Ведущая новостей перечисляла несметные зверства своим профессионально поставленным нежным голосом. — «…А также причинении вреда здоровью сотруднику муниципального управления Кацуджи Комую».

Хигучи повернулась на бок, пользуясь перерывом между приступами, чтобы отдышаться. И тут она услышала имя, произнесенное из телевизора: «Акутагава Рюноске».

Спешно найдя пульт, Хигучи прибавила звук и уставилась на изображение. По ту сторону экрана давал интервью глава отделения полиции. Затем кадры сменились кабинетом члена силовых структур МДО: его лицо было скрыто за мыльными квадратиками, а голос искажен. Сотрудник рассказывал подробности задержания. Следом пошли кадры с места событий: тишина кабинета сменилась шумом толпы, ревом проезжающих мимо машин и окриками конвоиров. Из фургона вышли двое в униформе с контрастной портупеей: эсперы из Отдела по делам одаренных. Они вывели задержанного. На запястьях Акутагавы были наручники — в его случае, скорее символ ареста, чем реальная преграда. Его тело стискивали три полоски тумана — способность конвоира, создающая ограниченное цилиндрическое пространство вокруг Акутагавы, так что он мог двигать только ступнями и головой, и был не в состоянии активировать Расемон. Процессия медленно двинулась к крыльцу Дома ожидания суда. Журналистов теснил в сторону подбежавший полицейский, удерживая их на безопасном расстоянии. В кадре виднелись три-четыре микрофона, протянутых к эсперам-конвоирам. Оба вставили по паре слов. Микрофоны повернулись к арестанту.

Акутагава наклонил голову к ближайшему микрофону — длинной черной палке, обтянутой тонким поролоном.

— Эшафот станет для меня авансценой, — произнес он, перекрикивая шум улицы. — Смерть — последний акт нелепой трагедии.

Репортаж закончился. Ведущая кратко прокомментировала событие, а затем анонсировала следующую тему.

Хигучи ощутила что-то колючее в горле.

— Семпай…

Новый приступ повалил ее обратно на кровать, и, держа ладонь возле губ, Хигучи увидела на ней среди маленьких лепестков душистые хвойные иглы от веточек розмарина.

В мыслях рефреном крутилось: «Если бы я только была с ним».