Отсюда всё ещё был виден дым, поднимающийся от костров в оплоте Каменный Медведь. Клариэль улыбнулась сама себе, зная, что её друзья в безопасности с новыми союзниками. Хотя смотря что считать безопасностью, конечно. Судя по тому, что она видела перед тем, как уйти, Дориан напрашивался на ужасающее похмелье завтра утром.

После победы над Корифеем она, кажется, обрела "друзей" повсюду, куда бы ни ступала. Самые настойчивые даже отправляли преданных слуг или членов семьи в Скайхолд. Но аввары назвали её своей соплеменницей. Им была чужда Игра, и связь эту можно было считать столь же искренней, как и с её друзьями. Это было почти как вернуться к своему клану.

На усталых ногах Клариэль поднялась по склону к древней тевинтерской крепости. Дорогу покрывали мёртвые тела, и вороны-падальщики свободно кружили здесь теперь, когда дракона не стало. Мелькнула краткая мысль: интересно, посчитали бы остальные аввары это подобающим небесным погребением? Возможно, назвали бы поэтической справедливостью: Хозяйка отняла полагающуюся ей плоть у гакконитов, что предали её. 

Одинокие шаги гулко раздавались в пустых стенах крепости. Клариэль зажгла факел с завесным огнём, но тусклый зелёный свет едва касался стен. Здесь было всё ещё холодно, даже без противоестественного присутствия Гаккона. Она плотнее запахнула наброшенную на плечи накидку из плотного меха и шкур, подарок торговцев оплота Каменный Медведь. Её тяжесть ощущалась словно медвежьи объятия. По крайней мере, она так решила.

Можно будет попробовать сравнить. Если Сторваккер позволит.

Из-за длительной, проникающей до костей боли от ледяного драконьего дыхания каждый шаг становился испытанием. Но постепенно она добралась до ритуальной залы и поднялась по грубому камню к последнему пристанищу Америдана. К его могиле, отмеченной лишь серебристым пеплом. На её глазах он рассыпался в прах в его собственных доспехах — тех, что теперь принадлежат ей. 

Опустившись на колени, Клариэль достала полевые инструменты профессора Кенрика и медленно, кропотливо собрала прах Америдана в кожаный мешочек. Всё, что осталось от его физического тела, поместилось бы в напёрсток, но Кенрик будет рад и этому. Она слабо улыбнулась во время своей работы, представив благоговение и радость на лице профессора. Возможно, он привезёт смертные останки Америдана в Вал Руайо, чтобы захоронить рядом с его другом Дракконом. Возможно, устроит светопреставление в Большом Соборе, пока они не согласятся организовать отпевание, чтобы обеспечить Инквизитору Америдану путь к их Создателю.

Но у элвен свои обряды. И у Америдана нет ни клана, чтобы их провести, ни Хранителя, чтобы помочь ему отправиться за Грань. Так что это должна сделать она. Клариэль извлекла из своей сумки  цветы и веточки, укладывая их кругом на месте его последнего пристанища.

Розмарин — память. Тис — траур. Милость Андрасте — вера. Королевский эльфийский корень — как символ Долов. И золотисто-рыжие бутоны с того островка, где Телана издала свой последний вздох, цветы, что проросли сквозь её кости.

Клариэль зажгла свечу от завесного факела и разместила её в центре своего приношения. 

— Hahren na melana sahlin. Emma ir abelas. Souver"inan isala hamin. Vhenan him dor"felas. In uthenera na revas, — она погасила свой факел, оставив гореть лишь одинокий зелёный язычок свечи среди моря ледяной тьмы. — Dareth shiral, Инквизитор Америдан.

Слова пришли легко, чего нельзя было сказать об уверенности. Клариэль вздохнула, потирая ладони друг о друга, чтобы согреться.

— На самом деле я не знаю, что сказать, — её голос эхом отразился от каменных стен. — Ты возвёл святилища и Творцам, и Андрасте, но я больше не верю в богов. Не могу.

Америдан не мог слышать её, как не могли Фалон`Дин или Андрасте. Но Завеса здесь была тонкой, причудливо искажённой за долгие годы, что держалось заклинание Америдана. Клариэль чувствовала, как толпятся рядом духи, совсем как сказал авгур. Их влекло сияние Якоря и притяжение её слов.

Хотя бы авварские боги слышат молитвы.

Понадобилось лишь слабое давление Якоря, чтобы Завеса расступилась вокруг неё. Когда-то это было пугающим ощущением, теперь — столь же простым и естественным, как открыть глаза. Три духа шагнули сквозь открывшийся проход, отвечая на её приглашение.

Духи отражали реальность, и в этом месте, за восемь столетий пропитавшемся магией Америдана, они воплощали моменты его жизни, теперь уже утраченной. Инквизитор поневоле с двумя верованиями. Отважный истребитель демонов. Возлюбленный Теланы. Духи кружили вокруг Клариэль, ожидая, слушая. Это было нечто большее, нежели физическое присутствие; она буквально ощущала их внимание на себе, покалывание, заставляющее волосы стать дыбом. 

Аввары делали духам вполне материальные приношения, чтобы отплатить за их дары. Но всё, что могла предложить она — это её история. 

Эльфийка набрала в грудь воздуха и начала говорить.

— Меня зовут Клариэль из клана Лавеллан. Я выросла в Вольной Марке, далеко к северу отсюда. Моя мать — целительница и травница, а отец — рассказчик легенд. Почти всё своё детство я провела со старшими кузенами, влезая во всевозможные неприятности. Я не видела своей семьи с тех пор, как приехала сюда, на юг, — она помедлила, а затем позволила духам услышать то, чего не говорила никому: — Я так по ним скучаю. 

Воспоминания свободно текли сквозь её сознание во время монолога, и трое любопытных духов с жадностью их впитывали. Клариэль чувствовала, как они касаются её разума, требуя ещё. Так что она поведала им историю, за которую любой орлейский бард готов бы был убить, настоящую историю Инквизитора. И взамен на это она ощутила слабые вспышки чужой памяти в своём сознании, истории, которые ей не принадлежали.

Когда она говорила о Конклаве, дух Веры показал ей Америдана и Драккона вместе в глубокой молитве. Они склонились у ног Андрасте в личной часовне Драккона, и в конце Песни  Америдан прошептал благодарность Митал на эльфийском. Драккон нахмурился, а Инквизитор в ответ лишь усмехнулся и поднял взгляд к лику Андрасте. "Мы все Её дети, и богине неважно, каким из множества имён мы Её называем". 

Когда Клариэль поделилась деталями штурма Адаманта, дух Доблести показал ей Америдана, Харона и Оринну охотящимися на могущественных демонов, что освободились в период хаоса. Они шли по следу демона Высокомерия через Недремлющее море, в лабиринт туннелей глубоко под Киркволлом. Алхимия Оринны сотрясала землю, пока чудовищные когти высекали искры из щита Харона. Америдан стоял в центре вихря островком спокойствия, а его магия сковывала горделивого демона сияющими цепями.

И лишь дух Любви ожидал тихо и терпеливо, пока Клариэль не сумела продолжить свою историю, упомянув Соласа. Неделями она старалась не думать о нём, отвлекая себя долгом и выматывая делами. Но теперь воспоминания прорвались как река сквозь плотину, и остановить её было невозможно. Ладони, бережно держащие её руки, магия, избавляющая её от валласлина, прежде чем он ушёл от неё во тьму. Вкус его губ и загадочная полуулыбка, предназначенная только ей. Все истории и знания, которыми он делился… и мрачные тайны, которые он, вероятно, хранил. 

Она не сразу поняла, что не произнесла ничего из этого вслух. Она сидела, подтянув колени к груди и спрятав лицо в дрожащих ладонях. Дымчатые, эфемерные пальцы Любви коснулись её щеки, и Клариэль увидела Америдана и Телану. 

Спорящими о том, чья очередь чистить котелок в лагере. Спящими в обнимку под деревьями в их родных землях. С мрачными лицами лишний раз проверяющими оружие, прежде чем отправиться на юг, в Морозную котловину. Умоляющими друг друга не умирать — и знающими, что это обещание им сдержать не суждено. Она ощутила трепет души Америдана перед самой смертью, его последние мысли о согретых солнцем губах Теланы на его губах. О возвращении к ней.    

Наконец начали литься слёзы. За Америдана и Телану… за неё и Соласа. 

— Тебе больно, потому что это имеет для тебя значение, — сказал дух Любви, отвечая на её неозвученный вопрос. Голос духа был мягким, приглушённым эхом голоса прежнего Инквизитора. — Больно, потому что это было по-настоящему, — дух окружил её своим присутствием, баюкая и укрывая теплом. Он дождался, пока её рыдания не успокоились и она не смогла вновь говорить.

К тому времени, как Клариэль завершила свой рассказ, сквозь трещины в потолке крепости стал сочиться тусклый сероватый свет. Завесный огонь угас уже несколько часов назад. Доблесть и Вера исчезли за Завесой, но Любовь задержался ещё на миг. Дух коснулся губами её лба, и она ощутила прилив дурманящего тепла.

— Иди с миром, Инквизитор, — услышала она его шёпот. — Мы пронесём твою историю сквозь сны.

Клариэль едва успела удержать себя в сознании, чтобы укрыться плащом, прежде чем её глаза закрылись.

***

— Я говорил, что она будет здесь. Я шёл за её песнью в Тени.

— Да, Коул, это всё замечательно, а теперь помоги мне с этими одеялами. Дыхание Создателя, южане ненормальные! Как она не замёрзла до смерти?

— Она завела друга. Она не была одна.

— Но на входе не было других следов. Кто мог бы…

Клариэль приоткрыла один глаз, чтобы увидеть Дориана, склонившегося к ней. Он выдохнул с облегчением, когда она пошевелилась, а затем выругался на тевене. Он всегда начинал ворчать, когда беспокоился. 

— Никогда больше так не делай, — он обвил рукой её плечи, помогая сесть.

Лицо Коула замаячило за плечом Дориана:

— Слишком ярко, слишком громко, слишком рано. Никогда больше не пить мёд; словно огненные грызуны поселились в животе.

Она улыбнулась духу:

— Это называется похмелье, Коул. То, что происходит, когда Дориан откусывает больше, чем может прожевать, выражаясь фигурально.

— О, можешь и дальше не спешить благодарить меня, — Дориан начал кутать её, кажется, во все одеяла, что нашёл в оплоте. — В следующий раз просто позволю морозу отхватить твой носик.

— Не позволишь, — возразил Коул. — Ты считаешь её нос милым.

Дориан зыркнул на духа:

— Дело не в этом, — он сунул ей в руки чашку с мясным бульоном. Из баранины, если судить по густому аромату.

Клариэль выглянула из чрезмерного количества одеял.

— Так ты считаешь мой нос милым? — спросила она, отхлебнув бульона.

Ухмылка Дориана не коснулась его глаз. Он дождался, пока она опустошит чашку, согретая теперь и изнутри.

— Лавеллан, — начал он наконец. — С тобой всё хорошо? Прийти сюда одной, никому не сказав… Это внушает беспокойство. 

Она долго молчала. Оглянулась через плечо на погребальные приношения Инквизитору Америдану и погасшую свечу среди них. Дориан проследил за её взглядом и щелчком пальцев оживил огонёк. Настоящее пламя, тёплое и яркое, а не завесный огонь. 

— Нет, не хорошо, — наконец ответила она, позволяя ему помочь ей стать на ноги. — Но однажды, наверное, станет лучше.

Возможно, через неделю, или месяц, или год. Было сложно сказать, и она всё ещё сонно потирала глаза. Это была первая спокойная, мирная ночь для неё с тех пор, как был повержен Корифей.

Дориан скептически оглядел её сверху донизу, затем вздохнул  и взъерошил её волосы.

— Когда в следующий раз решишь вздремнуть в древних руинах, просто скажи мне. Не хочу, чтобы по твоей милости у меня появились морщины раньше времени.

— Боги упаси.

Вместе с друзьями она вышла из крепости. Обратно в мир, где она была Инквизитором Лавеллан, а Америдан — не больше чем тенью воспоминаний. Втроём они шли вдоль реки, сияющей под солнцем, чьи лучи согревали кожу, пробиваясь сквозь кроны деревьев. И повсюду сквозь истончившуюся в Морозной котловине Завесу Клариэль ощущала присутствие авварских богов, следующих за ней по пятам.   

Она не одна. И больше никогда не будет.