Большая уборка началась внезапно, как тайфун, нашествие или чума. Столы и шкафы стоически терпели, пока их облизывала мокрая пыльная тряпка. Пылесос гонялся за катышками пыли, а под шумок зажевал несколько бусин, скомканный автобусный билет, кошачий мячик и беглый орех-арахис. Покрывала и мебельные салфетки отлеживались на диване после побоев на свежем воздухе. Якобы это для изгнания пыли, а достается-то им! Островком спокойствия оставалась батарея. До ящика радиатора человеческий глаз пока не доходил. Охапка носков сгрудилась на дне и надеялась, что все обойдется.

Но двое из них лежали чуть в стороне от остальных, на перемычке между отсеками батареи. Миги и Хидари всегда были чужими среди прочей галантереи. Вроде тот же хлопок, но… но в отличие от блеклых однотонных собратьев, они были ярко-синими, и на Хидари выткан узор — красный карп в бурной возне, а на Миги — красно-белый иероглиф. И в отличие от амбивалентных соседей, они изначально, еще в упаковке, различались на левый и правый, и не только рисунком.

Они были из породы «таби» и приехали издалека, из другой страны. Они представляли из себя не просто мешочек с углом под пятку, а имели большой палец. Так их раса эволюционировала в ходе долгого ношения с сандалиями-гэта. Местные носки крутили ниточкой у резинки: здесь, среди берез и вечнозеленых помидор, сотрудничество носков с сандалиями считалось немыслимым извращением.

С чужаками местные вообще редко разговаривали, но тут…

— Эй вы! — шепотом окликнули их бордовые шерстяные носки. — Вы бы слезли оттуда с верхотуры, а то хозяин вас, ярких таких, заметит, а следом за вами и нас.

Чужаки редко удостаивали местных ответом или вниманием, но тоже сделали исключение.

— В чем же беда, — меланхолично отозвался лежавший сверху Хидари, —
Если нас избавит от пыли
Рука хозяйки?

— Вот выронят тебя с балкона дцатого этажа, пока вытряхивают — узнаешь, что плохого, — огрызнулся из низа кучки бежевый тонкий носок. — Или, выбиваючи об скос, порвут нечаянно.

— Ну, этих хозяин не тронет, иначе хозяйка ему откусит пятку, — проворчал носок потолще, черный. — Это нашего брата никто не пожалеет…

Таби ничего не ответили. Они не боялись разлуки, если один из них порвется. Собственно, они уже протерлись на пятках и тех самых отдельных больших пальцах, однако хозяйка упорно сначала зашивала их, потом ставила заплаты. Обычные носки не удостаивались такого обращения, но таби принимали заботу человеков и зависть других трикотажных как должное. Они считали себя божеством-ками, духом, причем одним в двух телах. В их родной стране люди видели божеств и духов в любых предметах: в горах, деревьях, мостах, зонтах, ширмах… Почему бы не быть душе и у носков? Снисходительно, как детский лепет, слушали таби разговоры обычных носков о предопределении, родстве душ, о единственной на свете паре. Что эти типовые изделия могут знать о связи? Эти таби одни такие не только в квартире, но и во всем городе.

— Кто истинно связан
Судьбой, тот уже не боится
Грядущего дня, — проронил Миги из-под своего брата.

А уж свою судьбу они знали наперед. Сами видели, когда в несезон возвращались из батареи в комод: в самом углу там лежала пара таби, коричневых с мышками, изношенных до прозрачности, растянутых так, что уже не держались на ноге. Но их хозяйка не выбрасывала. Утратив приземленное, бытовое назначение, они стали чистым символом — будто с собой контрабандой провезли нечто нездешнее; дух далекой, волшебной земли. А рядом с ними ждала своего часа еще пара таби, синих, с цветущими ветвями сливы, новеньких, все еще сшитых одной нитью-пуповиной с бумажным ярлыком.

Место в вечности забронировано. И потому Миги и Хидари бестрепетно отправились на вытряхивание, когда хозяйка все-таки заметила их. Но захватила она их одних, и остальные носки, не питая иллюзий насчет своей значимости, с опаской ждали своей очереди.

Кое-кто, впрочем, все еще не успокоился.

— У, лоскутки заморские, — продолжал бурчать черный носок. Парный его товарищ потрогал его за пятку, но тщетно: тот не собирался молчать. — Думают, они сами такие важные и уникальные! А на самом деле вся их эпическая инаковость — только в голове у прибабахнутой хозяйки. Любой другой человек на них поудивляется секунду, да и выбросит в ведро. Ничего они не знают про родство душ и уникальность! А мы, простые черные носки, знаем. Я расскажу вам, если успею.