— А что за полосатый гольф? — заговорил снова один из черных. Кажется, дырявый. — И почему он один?

— И что такое «елка»? — вклинился бежевый.

Шерстяные и черные тут же наперебой стали объяснять, что елка — это такая вешалка для разной мишуры, шаров, игрушек и лампочек, но ставят ее в гостиной около балкона перед зимним праздником под названием «Новый год» и держат до февраля, а то и до марта, вот летние носки и не в курсе. Зачем людям зимой вешалка для игрушек? Чтоб радость вырабатывать, похоже. Это как с заграничными носками. Смотрит на них хозяйка — видит другую страну. Смотрят люди на елку — видят… А кто их знает, что видят, но морды у них довольные при этом.

— Вот-вот, про потемки, — перехватил слово белый носок. — Вчера вечером хозяева перед сном пристроились на диване в гостиной в потемках, при свете лампочек на этой самой елке. Полюбовались на нее, порадовались, посидели рядышком, как парные носки, и спать пошли. Хозяин ноги вытянул, вот мы с напарником и разглядели, что под елкой, среди ваты на табурете, свернулся трикотажный длинный гольф, а длинную манжету закинул на нижнюю палку елки. Разноцветный, как будто родился, чтобы прятаться среди гирлянд. И так мне его жаль стало — один, в темноте, никому не нужный. А вдруг он застрял и хочет вывалиться, да не может? Я и тогда хотел помочь ему, но был при исполнении, да и днем напарник вряд ли поддержал бы меня. В одиночку много ли сумеешь? Но сейчас… Люди говорят, новый год — время волшебства и исполнения желаний, и все вместе мы могли бы совершить чудо и…

— Совершить глупость, скорее, — перебил его бежевый. — А вдруг твой бывший напарник прав, и тот гольф тоже скрывается намеренно? Вдруг он порванный или непарный, а если ты его вытащишь, хозяева отправят его по известному адресу?

— Ага, или сошьют из него неведому зверушку, — поддержали его шерстяные.

— Да и не успеем мы ничего сделать, — добавил второй бежевый. — Хозяин сейчас вернется из санузла…

— Не вернется, — заявил черный дырявый носок. — Я слышал, как щелкнули выключатель света и щеколда. Хозяин там надолго, а если поймает этот, как его… вайфай от соседа, то и полчаса просидит, лишь бы не заниматься уборкой. А тот гольф за елкой мы спросим сначала, где его пара и нужна ли помощь, — предложил дырявый. — А что, давайте и правда поможем ему! Не то так и будет сидеть один, в бегах, вздрагивать от каждого шороха. Кстати, кто-нибудь из нас его помнит? Мы — нет. Шерстяные, вы старше нас, неужели вы не встречали таких приметных гольфов?

Шерстяные носки, несмотря на преклонный четырехлетний возраст, никаких таких полосатиков не помнили. Зато они знали, кто в носочном отделении еще старше их и переживет всех присутствующих, несмотря на дыры и растянутые резинки.

Заграничные высокомерные носки с пальцами.

Правда, что толку с этого знания, если таби уже унесены на выбивание пыли, и одним хозяевам ведомо, где они теперь. На балконе? На подоконнике у балкона? В корзине для белья на стирку? Все эти места далеки и труднодосягаемы. В ванной засел хозяин со смартфоном, балкон носку не открыть и на подоконник не вскарабкаться и не докричаться. Да и кошка может заметить подозрительное перемещение, подумает еще, что с ней играют…

Выход снова подсказали шерстяные. Обычно они дольше других видов носков лежали в комоде, а не в батарее, причем у самой стенки, и знали всех соседей. И вспомнили, что там же, на задворках ящика, обитают предыдущие таби, старые, как небо и земля. Коричневые, с мышками. Если они соизволят обратить внимание на коренных жителей и поделиться мудростью веков…

Одна проблема: они все там же, в комоде. А носкам, даже целой куче, не под силу выдвинуть тяжелый ящик самостоятельно. Упасть с дивана или заползти под покрывало еще куда ни шло, а взлом мебели не в их весовой категории.

Тишину и усиленный скрип трикотажных извилин прервал робкий шорох капронового:

— А что если ничего и не открывать? Я помню, что носочный ящик закрывался неплотно. Нам, капроновым, постоянно дуло в бок. Мы очень тоненькие. Вот я и мог бы пролезть в щель и поговорить с древними носками, — и добавил совсем тихо. — Попробовать хотя бы.

Бежевые чуть вдвое не сложились от смеха.

— Ага, — просипел один из них, — отличный способ самопорваться! Ты ж сопля, ты от любой заусеницы пустишь стрелку. Или наслушался романтических сказок про счастье в ведре с любимым и единственным напарником и хочешь побыстрее отправиться к нему?

— Нет, я не хочу в ведро, но… — Капроновый сжался, но старая пара черных носков отгородила его от бежевых, а белый погладил его по пятке.

— Не стоит так рисковать собой, — сказал белый. — Тебе выдадут другого напарника, и вы еще погуляете. А мы придумаем что-нибудь другое. Один ум хорошо, а десяток — лучше.

— Пока мы думаем, хозяева могут снова взяться за уборку! — возразил капроновый и вывернулся из-под манжеты белого. — Нет, я все решил. Да, раньше для меня, как для любого носка на пятнадцать ден, счастье заключалось в том, чтобы прожить еще один день. Но сегодня я и правда столько всего услышал и понял. Как будто вместе с вами ходил по дюнам, прятался под одеялом, сталкивался с чудовищами. Вы открыли мне новый мир, а то и несколько, и теперь я тоже хочу оставить в нем хотя бы крохотный след… побыть хоть немного больше, чем просто капроновым носком на один сезон.

И он бесшумно спикировал с дивана на пол в сторону комода.

С замиранием ворсинок компания следила, как он, ловя попутные сквозняки, перекатывается через проход от дивана к комоду, как медленно взбирается, цепляясь за неровности и углы ящиков, на нужный этаж и еще медленнее протискивается в щель, которую издалека и не видать. Чуть более толстая резинка на манжете, правда, уже не влезла, но помахала товарищам, что все нормально. И вроде бы изнутри ящика донеслись шорохи разговоров. Но носки на диване больше прислушивались к шумам из других комнат. Не щелкнет ли снова щеколда ванной, не начнет ли хозяйка прощаться с подругой по телефону…

И дружно выпустили воздух, когда капроновый пополз обратно.

На диван он вскарабкаться уже не мог, тяги сквозняка или силы упругости не хватило. И докладывал о результатах экспедиции прямо с пола.

— Ох и сложно расспрашивать кого-то через охапку колготок, особенно когда этот кто-то такой заносчивый и заношенный, что уже одной пяткой в старческом маразме. Хорошо хоть нашлись мои родичи, новенькие совсем, ненадеванные, они передавали мои вопросы и ответы тех заграничных старцев. Вернее, сначала только мои вопросы, потому что пальчатые не изволили отвечать. Помогло только чудо. Настоящее, новогоднее. Я от безвыходности уже умолял их, чтобы хоть в честь Нового года поделились важными сведениями. И тут они заговорили, потому что, видите ли, на них узор из новогодних символов их родной страны, и если ради именного праздника, то да, они поворошат память. И то сначала расписали глубокий смысл всех своих символов, да не просто так, а в кривых стихах, как те, что сидели с нами в батарее. Так вот. Они вспомнили некие цветные полосатые гольфы. Те много лет назад сначала ходили с хозяйкой куда-то, потом просто лежали без дела, и потом однажды одного гольфа хозяйка вытащила, осмотрела на просвет и унесла на кухню. И самое главное — при этом она упомянула кошку.

— Значит, из него точно игрушку сшили! — заявил шерстяной. — Интересно, за елкой тот унесенный или оставшийся? Да, что стало со вторым, тебе не сказали?

Но ответить капроновый не успел, первыми вклинились бежевые летние:

— Да по-любому там который оставшийся. Кошка за столько лет уделает любого, кого ей отдадут на игры.

— Не-е, вы плохо знаете нашу домашнюю хищницу, — сказал напарник дырявого черного. — Она ленивая как не знаю что, и любые игрушки ей быстро надоедают. Если из того гольфа и правда сделали мяч или еще что, и за елкой не он, то он до сих пор может лежать в кошачьем гнезде. Вот только как это проверить? И гнездо, и елка находятся в гостиной. Нет чтоб хозяйке бросить нас поближе к балкону, в той комнате, мы бы в два счета доползли…

— А что, — встрепенулся белый, повертел манжетой, привлекая внимание, — почему бы и отсюда не добраться самим? Не в два счета, а в десять, но все равно попытаться можно. Айда!

И он спикировал на пол к капроновому. Черные поползли следом.

— Э, вы чего?! — подняли шум бежевые. — Вы зачем?! Средь бела дня, под носом у хозяев и кошки?! Вам жить надоело? Ну белый постельный этот ненормальный по жизни, ну капроновому сопле терять нечего, но вы-то, извращенцы, куда лезете?

— Сами вы… из отдела трусов, — огрызнулся на него дырявый черный. — Если у вас ниткА тонка, то и лежите, никто вас не гонит. А мы прочные, мы с кошкой уже играли, и ничего. Вдвоем нам ни кошка, ни стиральная машина не страшна. А тот полосатый один. Не дело бросать его. Может, он и тряпка вроде вас или того, второго белого — а может, и нет. И пока не выясним, не нужна ли помощь, не успокоимся.

— Мы, конечно, пока еще не знаем на опыте, каково это — быть парой, — поддержали его новые черные в очереди на прыжок вниз, — но, судя по рассказам ветеранов, это очень круто, вот мы и хотим пережить вместе первое необыкновенное приключение и начать нашу историю.

Последними с края свалились бордовые шерстяные. Получился солидный такой «плюх». Бежевые переглянулись, один из них успел предложить по-тихому, без свидетелей, завалиться внутрь дивана, а второй возразить не успел, потому что с высоты заметил тень со стороны коридора.

— Атас! — прошуршал он погромче, чтобы те, на полу, услышали. — Вы таки дождались!

И смолк. Носки-путешественники тоже замерли и в тишине различили легкий звук, с которым голые пятки отрываются от голого линолеума, а когти скребут по нему в поисках опоры. Все ближе, ближе… Кошка, замотай ее чулок! Наверно, услышала падение тяжелых шерстяных предметов! И прикидываться неодушевленным предметом поздно: кошка уже выглядывала из-за угла дивана. Локаторы наведены, прыжковый двигатель готов к старту.

— Лежать, мурло! Тпру! — раздался вдруг с ее стороны трикотажный голос.

Кошка повалилась на бок и, выворачивая шею, попыталась стащить плотно облегающую ее бока и грудь тряпку, полосатую и когда-то разноцветную. Животное покушалось на одежку явно не первый раз — трикотаж был испещрен мелкими дырками и шрамами швов.

— Ух ты! — вдруг подался вперед, к кошке, белый носок. — Вы случайно не полосатый гольф?

— Прячьтесь, дурни, пока я ее отвлекаю! — завопил неопознанный текстильный предмет. — Я кошачья попонка, но когда-то я был гольфом, вот из солидарности и спасаю вас!

Но носки-путешественники разбегаться не спешили, а белый так вообще пополз поближе. Остальные сбились в кучу, и черные прикрыли собой капроновый, а сверху их заслонили шерстяные:

— Не уйдем, мы же тебя и искали! Слушай, за елкой это ты вчера вечером отдыхал, или твой напарник?

— За елкой? — опешил гольф и даже, кажется, ослабил захват, отчего кошка снова вскочила на лапы, и ему пришлось снова сжиматься вокруг нее, чтобы отвлечь. — Что такое елка? Где это? Да, был у меня напарник, мы вместе ходили с хозяйкой на аэробику. Эх, весело было… но я не видел его с тех пор, как мне сделали обрезание мыска. Правда, и достают-то меня из шкафа два раза в год… Да уйдете вы или нет?

Разумеется, никто не ушел, только бежевые с дивана потребовали, чтобы гольф-попонка сам увел кошку подальше. И разумеется, у белого было другое предложение.

— Так значит, там твой напарник! За елкой — это в гостиной, у балкона. Слушай, а давай мы вместе отправимся туда! Вдруг тебе понадобится помощь, а ты не сможешь слезть с кошки? Отпускай ее, она меня допинает куда надо быстрее, чем я сам доползу.

Но тут завозражали остальные носки.

— Погодь-погодь, — начал один из шерстяных, — в одиночку ты можешь улететь под диван или еще куда, застрять, порваться от когтей. У меня есть идея получше. Капроновый, белый, быстро, лезьте в кого-нибудь из черных, а черные — в меня! Образуем большой мячик, тогда и под диван не втиснемся, и сможем рикошетить куда надо, и кошка нашу шерсть не прорвет!

— Все в один мячик?! — бежевые наверху аж закашлялись. — Извращенцы. Нас окружают извращенцы. Нет, все, с нас хватит, идем прятаться в диване, а то вдруг это безумие заразно.

Больше от них ни звука не донеслось. Ну, или никто не прислушивался. Под окрики гольфа-попонки носки торопились сложиться как надо. Шарик получился на загляденье: упругий, прыткий, поскакал только в путь. Мимо дивана и шкафа, в коридор, быстро, чтоб не привлечь внимание хозяйки на кухне, за угол в гостиную, мимо кресел, к балкону, где на табурете раскинулась вверх и вширь та самая елка… а теперь замереть, чтобы кошке надоело гонять мячик.

Шерстяной первым оглядел окрестности и предложил закатиться за табурет, чтобы, пока кошка протискивается следом, бывший гольф мог упереться в стенку и соскоблиться с животного. Белый, высунув манжету наружу, тут же возразил, что гольфу слезать с кошки никак нельзя — хозяева еще решат, что он растянулся, и, чего доброго, выкинут за профнепригодность. Посовещавшись, решили все-таки забраться под табурет, чтобы загнать кошку туда, где вчера белый носок видел полосатый гольф. У стены, то есть.

— Правый! — воззвал попонка к потолку, пока следил, чтобы кошка не пихала табурет слишком сильно и не опрокинула елку.

— Товарищ полосатый гольф! Отзовись! — поддержали его носки, выглядывая один из другого, как трикотажная матрешка.

Сверху, из гущи мишуры и похожих на ершики ветвей, послышались самые разные шелесты, звяки и стуки. Игрушки и гирлянды что-то говорили — наверно, удивлялись с посетителей. Но носки не понимали стеклянный или пенопластовый язык и не обращали внимания на местных жителей. И продолжали митинг, пока из ваты и фольги на табурете не выглянула полосатая разноцветная резинка, так похожая на носок или гольф.

— Напарник! — хором воскликнули полосатые.

— Ты еще живой! — обрадовался попонка. — Не смотри, что я больше не гольф и вообще непарный — я вспоминал тебя каждый день! Прости, я не могу покинуть кошку, но если ты тоже скучал, спускайся ко мне. Еще хоть раз потереться голенями…

— Я очень скучал! — Гольф высунулся побольше, на ненамного, полоски на три-четыре. — Мне все равно, кто ты теперь… однако вниз я тоже не могу. Но все равно я так рад, что большего мне и не надо!

— А в чем дело? — наперебой запищали белый с капроновым, толкаясь на выходе из одного из черных носков. — Может, мы сумеем помочь? А то как это: такая долгая разлука, такой сложный путь, и вы даже рядом не полежите?! Если вас удерживают в заложниках, подмигните складкой, нас много, мы спасем, отцепим, спрячем.

— Ох какие вы смешные и милые! — рассмеялся гольф. — Приятно познакомиться и спасибо за участие, но я если и зацепился, то не ниткой, а душой и совестью. У меня очень важная миссия, я теперь тоже не гольф, а Новогодний Чулок.

— Это как? — удивился белый. — Кто тебя носит? Елка? Или этот, борода из ваты…. Дед Мороз, вот!

— Хо-хо-хо! Нет, я служу мешочком для мелких подарков. В меня хозяева тайком пихают упаковки с сюрпризами на новый год, и потом в праздничную ночь вытаскивают целую кучу — я же длинный и изрядно растянулся за годы службы. Я коплю их любовь и щедрость, и заботу, а потом изливаю ее и дарю ощущение праздника. По сути, я тоже грею, но не пятки, а сердца, причем в одиночку сразу два. Во мне уже лежит три сверточка, я должен беречь их, вдруг там что-то хрупкое? Я люблю свою работу, и единственное, что печалило меня, это разлука с тобой, Левый. Но теперь, когда вы, малыши, дали нам увидеть друг друга и поговорить, я счастлив совершенно. Даже если мы больше не увидимся, я знаю, что ты жив и нашел новое призвание.

Капроновый с белым повсхлипывали от умиления, и даже толстошкурые черные то переглядывались, то смотрели на почти воссоединенную пару.

— Ну раз ты счастлив, — пропыхтел попонка, изо всех сил душа кошку, а то она уже заскучала и хотела уходить, — то я тоже счастлив. Жаль, меня сегодня снимут и уберут на место — я всего лишь не даю этой шерстяной твари слизывать с холки капли от глистов. А может, нам еще повезет встречаться раз в год! Ты, значит, лежишь тут неделю перед праздником? Зимой кошку обрабатывают перед прививкой, а в этом году хозяева отстают от графика и, надеюсь, отныне будут каждый год ставить прививки ближе к новому году. И теперь я знаю, где тебя искать. Или… где ты спишь между праздниками? Я — в платяном шкафу, на полке с футболками и носовыми платками, на самом дне!

Но гольф-мешок ответить не успел.

— Муся! — оклик хозяйки раздался, как гром с ясного потолка, за ним последовали шаги из кухни в спальню, потом в гостиную. — О, вот ты где. Иди ко мне, Мусенька, ну что ты туда забилась? Ну потерпи еще часик, пока шубка высохнет…

— Береги себя, напарник! — только и успели попрощаться бывшие гольфы, пока хозяйка тащила недовольную кошку из-под табурета. Наружный шерстяной носок, чтоб не потеряться, поспешил манжетой зацепиться за кошачий коготь. И пока хозяйка заочно ворчала на хозяина, что он вздумал играть носками с кошкой вместо того, чтоб вытрясти их, капроновый крикнул в сторону елки:

— Если ваши графики не совпадут, передавайте приветы через нас!

Другие носки с готовностью поддержали эту идею.

— Обязательно передадим! — заверили шерстяные попонку. — И новым носкам расскажем вашу историю, чтобы они поработали связными, если…

Они осеклись. Они ведь не бежевые, они не хотели напоминать капроновому, что он-то до следующего нового года никак не доживет. Но тот и сам все понял, съежился, вытащенный хозяйской рукой из кокона.

— А я вспомнил! — вдруг воскликнул наружный шерстяной, чтобы сменить тему из лучших побуждений. — Напарник, помнишь, когда мы только приехали сюда из магазина, нас запихали в какое-то узкое теплое место. Я не разглядел его толком — мы были свернуты мысками внутрь и скреплены этикеткой, но вроде бы место цветное и полосатое. И мы ведь красивые, бордовые в белую снежинку, и нас наверняка подарили на новый год, зима же была, помнишь? — Он скосился в сторону елки и постарался дошуршаться до чащи ветвей. — Эй, гольф, который мешок! Ты, оказывается, наш приемный мама!

Остальные носки захихикали, кто-то добавил «извращенцы!», отчего все чуть не полопались со смеху. А потом хозяйка закончила утешать кошку и вернулась к недотрясенным носкам, и стала расковыривать мячик.

***
— Знаешь, капронка, — вдруг сказал белый, когда дверь балкона распахнулась и обдала их морозом, — хорошо ты тогда сказал, про оставить след. Эти двое бывших гольфов крепкие, они еще долго протянут, а вместе с ними — и их переживания. Радость встречи, счастье, что напарник существует где-то рядом… И раз это мы помогли им, то частичка нас останется в этих ребятах. А значит, мы будем жить долго-долго, и ты тоже.