— Нет никаких «мы»!

— Извините его, он немного резковат и немного бука, — заоправдывался первый белый. — Мы напарники и работаем по ночам в постели…

— Мы не напарники, мы из разных пар, — не сдавался второй белый. И правда, если присмотреться, можно было найти несколько отличий: у миролюбивого носка манжета длиннее, а по спинке шел зигзагообразный рельефный узор, тогда как у скандалиста спинку украшали просто полосы.

— Я стесняюсь спросить, но что вы делаете в постели ночью? — прервал их семейную ссору один из черных — из новой пары. Бежевые просто перешептывались, налегая на слово «извращенцы».

— То же, что и вы, — растянул резинку в улыбке первый, длинный белый. — Греем хозяйские пятки!

— Ага, блин, — опять принялся ворчать его короткий не-напарник, — у человека вечно ноги ледяные, хозяйка его без нас вообще в постель не пускает. Не нравится ей, видите ли, мороженая голяшка под одеялом. Мне тоже не нравится, когда в меня пихают какой-то суповой набор из холодильника! Чувствуешь себя белым тапком на покойнике.

— Так это поначалу он мерзнет, — жалобно возразил ему длинный белый, — а потом согревается благодаря нам… И для покойника он очень даже активно лежит.

Короткий белый только скривился.

— А это я выяснять не намерен, я сползаю с его ходули раньше, чем он соизволит принять человеческую температуру. Не для того меня мама-станок пряла, чтобы я белую тапочку изображал. Ступни моей на его подошве не будет!

— О-о, братан, да ты нормальный чувак, оказывается. Как мы тебя понимаем! — бежевые оживились, переглянулись и придвинулись поближе к белым. — Мы его, хозяина, то бишь, тоже не любим. У него не только ноги холодные, но еще и пятки как наждак. Каждый выход молимся, чтоб домой вернуться без дырок. Из-за этого такие тонкие, деликатные галантерейные изделия, как мы, и не живут дольше одного сезона, в отличие от этих черных толстошкурых — у, извращенцы! Нас, например, на смену старым достали в августе, вот мы и дожили до зимы. Так вот, мы тоже сползаем с него, но не чтобы сбежать — из кроссовка-то посреди улицы никуда не денешься. Нет, мы ведем партизанскую войну. Собираемся в складочку на пятке или под пальцами и изо всех сил натираем ему мозоль, чтобы он меньше шлялся по улице! Износим его раньше, чем он износит нас!

— Круто! — короткий белый пихнул манжетой одного из бежевых в бок. — Жаль, что из обуви я сотрудничаю только с тапками, и то редко, так как сползаю раньше, чем он соберется в туалет. А тапками по дороге до сортира и обратно мозоль не натрешь…

— Да что вы такое говорите?! — воскликнул вдруг длинный белый. — Как вы можете?! Мы же носки, а не испанские сапоги! Мы рождены, чтобы нести добро и дарить тепло!

Он потянулся встряхнуть короткого напарника за манжету, но тот отодвинулся и лег между бежевых.

— Кому нести тепло? — фыркнул он. — Этим, которые нас выбрасывают в ведро?

— Во-во, или тем, кто кидает нас кошке? — бежевые наперебой стали предлагать свои варианты. — Шьет из нас неведомых чудовищ? Дискриминируют по стране производства? Нет уж, перебьются. Такие хозяева добра от нас не дождутся!

Капронки тоже сперва зашуршали одобрительно, но стихли, заметив, что никто больше революционные речи не поддержал.

— Мы рождены, чтобы нести добро и тепло, — повторил длинный белый спокойно и твердо. — Всем хозяевам. Холодным и горячим, неряхам и чистюлям, затейникам и занудам. А что отправимся в ведро… Так мы же не бессмертные. Не износится только тот, кого не купили и не распаковали. Но он и не живет. Просто вместо свалки он лежит на полке… Ну вы же себе делаете хуже! — взмолился он под конец. — Напарник, если ты будешь сбегать и отлынивать, то хозяин, даже такой экономный, как наш, разочаруется и выкинет тебя раньше, чем в тебе появится хоть одна дырка. Ты же сам себе делаешь хуже! А я как без тебя? Пусть мы не из одной пары, но я привык к тебе и хотел бы подольше работать бок о бок с тобой…

— А я не хочу, — осклабился короткий белый. — И за жизнь мою не волнуйся. Я уже все продумал. В следующий раз я сползу с ноги пораньше и закопаюсь в пододеяльник. Буду жить там один в свое удовольствие. Днем валяйся как хочешь, а не уложенным вчетверо. Ночью гуляй по всей постели, дразни кошку и лохов вроде тебя… Красота! И никакого напарника не нужно, так что эти все ваши разговоры про родственные души — чушь кошачья. Устроюсь еще шоколаднее, чем тот одинокий полосатый гольф за елкой.

— Но тот гольф… — начал было длинный белый, но замолчал: к куче носок подошел хозяин и стал их разглядывать. Некое подобие мысли блуждало на лице его. Все замерли.

— Оль, ты и спальные носки вытрясла, что ли? — крикнул он в сторону кухни спустя полминуты.

— Нет, еще руки не дошли! — донеслось оттуда.

— А спросить сначала? — хозяин стал бурчать себе под нос. — Лишнюю работу делать… Там один носок растянулся уже, слетает за пять минут, я его выкинуть хотел, не нужно его трясти…

Но чудесным образом хозяйка услышала его сквозь дверь, уличный шум в открытой форточке и голос из телефона.

— Не лишняя работа, а полезная физическая активность! — отозвалась она. — Чем бухтеть, возьми и выкинь, пока помнишь!

Хозяин почесал бок и лениво потянулся за коротким белым носком. Тот выругался себе под мысок, а длинный белый всхлипнул.

— Да, заодно посмотри мои капроновые носки! — донеслось с кухни снова. — Если есть дырки, тоже прихвати до мусорки!

И хозяин послушно стал выкапывать капронки из кучи. Они старались изо всех сил, перекручивались, цеплялись за соседей, поджимали пятки и мыски, но тщетно. Осмотр на просвет выявил в одном носке аж две дырки, и бедолага вместе с белым бунтарем отправился в последний путь.

— Они выкинули Кенни, — сказал бежевый, провожая взглядом удаляющегося в сторону туалета человека.

— Сволочи! — добавил его напарник, но слишком уж довольным тоном. Все-таки только капроновые жили меньше их, летних хабэшных носков — за это лето, по рассказам старожилов, в ведро перекочевали пять штук. Потому, видя конец капроновой жизни, бежевые понимали, что и им недолго осталось, и истерически радовались каждый раз, когда кто-то отправлялся в расход раньше них.

Но остальные молчали неодобрительно, и бежевые больше не стали острить.

— А что за полосатый гольф? — заговорил снова один из черных. Кажется, дырявый. — И почему он один?